Читать книгу Первый Италийский легион. Книга 1 - Сергей Петрович Евсеев - Страница 3

В форпосте, близ Дуная, на самой границе с Дакией, на самой границе с Данией, заливаемые двухнедельным дождем, римские легионеры вели, непрерывные строительные работы.

Некогда погрузила всю местность в омерзительную сырость и слякоть, удушливость и зловония. Превозмогая тяготы условий, восстанавливается, недостроенный и брошенный на зиму лагерь.

Двум центуриям, в труде, искушающем даже самые атлетические тела, необходимо перестелить крыши, натаскав для этого бревен и распилив их на доски. Заново отстроить преторий и склады, разобранные до основания, местными жителями, заделать дыры защитного вала, увеличить и перестроить баню и привести в рабочее состояние трубопровод, тянущийся от небольшого ручья, что журчит за стенами лагеря.

Старая оружейная, да позабытый тир остались единственными строениями, которых не коснулась перестройка и теперь они особняком смотрят на всех своими замшелыми бревнами.

Водой для питья и кухни снабжали два ключа, бьющие на внутренней площади лагеря. А возделанный огородик в достаточном количестве взращивал зелень для стола, непривыкшего к изобилию.

На время ремонта и укрепления форпоста, в одном ряду с солдатами, в лагере трудились и проживали разно-национальные вольнонаемные всевозможных специальностей: каменщики, плотники, столяры, универсалы строительных профессий, а также кладовщики и писари. Все находящиеся в лагере учтены и внесены в списки у главного писаря, кудесника бумажных интриг и махинаций, опытного в своем деле человека, Тита Муллея. Вокруг рабочего места этого проныры с каждым днем увеличивались кипы бумаг, содержания которых при прочтении вызывало трудовую испарину, в складках лба на почтенных лицах.

Сухая статистика, показывающая точность исполнения поставленных задач и подробное скрупулезное отслеживание работ всего сложного «живого» аппарата название которому – форпост, задача для людей ловких и изворотливых.

Перемирия с даками не исключало мелких стычек, а горы, чистые леса, отсутствие дорог, создавали «дружелюбному» неприятелю прекрасные возможности для передвижения и засад. Царящая атмосфера вынудила старшего центуриона второй когорты первого италийского легиона Марка Скатолу одновременно следить за внутренним укладом лагеря и за обстановкой за его стенами, заниматься сбором информации, ведя разведку на большой и труднопроходимой территории. Две прошедшие недели полны тягостных и не утешительных известий. Почти у самого лагеря пропала целая декурия во главе с деканом, занимавшаяся рыбной ловлей. В основной лагерь первого италийского легиона, что находился в 10 километров южнее, с утренней почтой, был отправлен контубернал, об участи которого пришлось догадаться по вернувшейся без всадника лошади, седло было изрублено, а уздечка и повод изорваны, на животном виднелась запекшаяся кровь.

Под командой «старой лисы» Галерия Цецины, пару дней назад покинула лагерь разведка, состоящая из 50-ти опытных всадников, ушедшая вниз по течению, безмолвно пропала в этих проклятых кущах. На смену им, вела подготовку полусотня Асиния Помпония, их заданием было обследовать территорию вверх по реке.

В размышлениях о происходящем, тяжёлой поступью, Скатола поднялся по скрипучим ступеням к частоколу, махнул рукой «Вольно» часовому, сделавшему к нему несколько шагов. Часовой, Квинт Пеллион, солдат, принадлежащий третьей центурии Марка Статия, что большей частью своей, в этот день находилась в охранении лагеря. Солдат вернулся под навес и, повернувшись вполоборота, продолжил наблюдения за дорогой, ведущей к лагерю с юго-западного направления.

По-прежнему лил дождь то, замирая, то, вновь усиливаясь. Тяжелые капли барабанили по каскам солдат, создавая монотонный, унылый мотив, диссонансом которому служили водяные струи вьедающиеся в перекрытия из свежего дерева, старые же постройки, уже претерпевшие все неистовства здешнего климата, стойко переносили сырость и промозглость.

Укутавшись в плащ от порывов пронизывающегося ветра и оперевшись на острие частокола, Скатола вновь погрузился в прерванные часовым размышления: потери составляют 11 человек, и пока он не может найти ответы на вопросы, тяжело пульсирующие в его голове.

Бесспорным фактом, заменяющим многие «почему» – остается лишь осознание, что всё вокруг находятся в состоянии войны, кровавой и беспощадной, выжить в ней удается немногим.

Трудно уложить в рассудке, что в то время, пока ему приходится решать головоломки военных стратегий, кто-то сейчас занимается, хоть и в застенках лагеря, но вполне мирным делом. Как пример, тут же на память приходит худощавая фигура Аристона, хирурга и врача легиона, грека по национальности, пришедшего сюда ещё летом. Когда беспощадный бог войны не заваливает его рабочее место телами, требующими его мастерства в починке человеческих членов и органов, он как безобидный мотылек порхает между полянами, собирая травы для своих лекарств, мазей, различных примочек, растворов и снадобий. В его аптеке непрерывно булькал котел, разнося запахи далеко за пределы здравницы.

В помощь врачевателю пришлось отрядить десяток солдат, апулийцев, хорошо понимающих назначения трав и их свойства, желающих сменить тягостный труд на увлекательные прогулки с цветами и душистыми травами, что немало росло вокруг лагеря.

А где-то сейчас пропавшая вблизи лагеря декурия. Асиний Помпоний с утра обежал близлежащую территорию вверх и вниз по течению, нечего не обнаружил – этот факт тревожил и обжигал душу близким дыханием врага. В ближайшие дни лагерь будет полностью восстановлен и все рабочие будут отправлены в основной лагерь к трибуну Кассию Петрею и форпост будет усилен до когорты.

Мощный, сбивающий с ног, порыв ветра, резким, колким дождем, неистово обрушился на Скатолу. Пытаясь уйти от ненастья, он неловко повернулся, опираясь на левую ногу и как молния внезапно рассекает небо от края до края, от колена все тело пронзает волна, невыносимо терзающей боли, напоминание о прошлогодней стычке с отрядом даков, перебравшись на этот берег и устроившим римлянам засаду.

Тогда когорта Скатолы была атакована при переходе ручья, зажатого каменистым перелеском. Центурия, шедшая впереди в охранении, была вынуждена прижаться к основному отряду и растянуться, стараясь быстрее взобраться на бугор, по не широкой, дороге пересекающий ручей и резко уходящей вверх, причудливо извиваясь. Половина когорты состояла из новобранцев, новичков в военном деле, многие из которых в строю не больше года.

Сам Скатола шел в середине первой, слыша команды Тита Валлея, командира второй центурии, в сочных выражениях, непрерывно подгонявших своих солдат. Дно, пересекаемого когортой ручья, было из поросших слизью булыжников, мелкой гальки и чавкающей местами глины, засасывающей ноги по щиколотку. Солдаты с трудом удерживали построение и сохраняли полное внимание к происходящему вокруг.

Скатола оступился, нога соскользнула с округлого булыжника и проехалась по острым обломкам.

Проклятье! – сорвалось у него. Шедший впереди знаменосец оглянулся на негодующего центуриона и, подбадривающее улыбаясь, произнес:

– Командир…

Но в этот момент сзади в Скатолу ткнулся солдат, смотревший себе под ноги и не видевший остановки центуриона, балансировавшего на одной ноге, толчок был так силен, что не схватись Скатола за плечо знаменосца, не миновать бы ему купания. Сжав палку, центурион занес её над незадачливым легионером, имея неистовое желание треснуть его пару раз, сделав ему внушение о котором бы он помнил долгие годы, что в любых условиях нужно помнить о субординации и не сталкивать командира в ручей…

– Марк!!! – Резкий окрик знаменосца, заставил повременить с расправой и обернулся. Пары секунд было достаточно, чтобы оценить обстановку.

Немного не дойдя до верхней точки тропинки, центурия охраняла, увидела, стремительно надвигающийся отряд варваров, в полном боевом вооружении. Справа и слева от дороги, с лицами, искаженными от ненависти и осознания превосходства положения, лавинообразно спускались ещё две группы. Шум, надвигающийся от топота сотен ног, обрушивающихся по склону камней, поглотил все внимание римлян, их немое оцепенение дало преимущество нападающим.

Опытные солдаты головной центурии, готовые всегда и по всему хладнокровно метнули пилумы в варварскую массу, не выбирая особой цели.

От рассеченных человеческих тел, воздух наполнился воплями и стонами раненых и умирающих, что стали живой мостовой для тех кто двигался дальше.

Тит Валлей принял решение отступать вниз обороняясь. Было бы безумием гнать солдат наверх, не имея возможности для главного козыря римлян – четко выстроенного строя, центурию неминуемо отбросят назад. Разумнее всей когортой отходить до более широкого места, достаточного для маневра. Воспользовавшись сумятицей, возникшей от удачно брошенных копий, Валлей выкрикнул:

– Щиты поднять! Ряды уплотнить! Всем отходить вниз!

Последние слова утонули в диком реве сотен варварских глоток. Воздух наполнился десятками стрел, копий, камней, пущенных сверху вниз в ряды римлян. Убитых было не много, а число раненных быстро росло. Численное преимущество врага было столь велико, что пущенные стрелы и копья, не имея точной цели, покрывали плотной пеленой колонну римлян. Земля покрывалась обездвиженными телами.

Скатола проревел:

– Первая! Развернуться влево! Третья вперед и направо!

4-ая и временно находившаяся под командой Марка Статия 5-ая центурии, находясь в более выгодном положении, использовала небольшую поляну для развертывания в боевой строй.

Конная турма кельтов шедшая в конце колонны, выхватила луки и через головы легионеров начала обстрел группы даков, приближавшихся справа, пытаясь выиграть важные секунды для перестроения центурии. Пущенные стрелы пронзали врага, и поверженные тела устилали путь, те, кто не был ранен смертельно, умирали втоптанные заживо в грунт, под ногами ещё уцелевших и в ярости метавшихся из стороны в сторону. Осиний Федр командир конной турмы, крикнул только одно слово:

– В лагерь! – и сразу же пять последних всадников без промедления понеслись, по оставшемуся свободному отрезку дороги. Они направились в сторону лагеря легиона 2-ой Адьютрикс, стоявшего приблизительно в 5 километрах от развернувшегося сражения. В их сердцах теплилась надежда на помощь, призрачная, почти неуловимая, болью сдавливающая грудь, эта надежда придавала им сил, как единственное к чему можно взывать.

До коридора, образованного 1-ой и 3-ей центурией, добралась лишь половина 2-ой, увеченные и изможденные, стеной щитов они прикрыли фланги стоящих в ручье.

Скатола, находясь в самом пекле развернувшегося сражения, он улавливал каждую песчинку на этих беспощадных страшных весах, смерти и жизни. Ни одна деталь не ускользала от него, Скатола подбадривал каждого, в ком пошатнулась уверенность и кого покидали силы. Четкие команды, произносимые его уверенным, сильным голосом, сплачивали легионеров в единое целое.

– Держать строй! Держать строй! Ребята! Щиты в линию!

Давящая сила даков нарастала с каждой минутой, используя численный перевес и выгодную позицию, они старались обойти когорту по флангам и замкнуть её в кольцо.

Марк Статий развернув свои центурии, отбрасывал небольшие группы, не давая им заходить в тыл отступающим. Он запретил замыкающей центурии метать копья, приберегая их на резерв.

Легионеры, оберегая друг друга, быстро приходили в себя от неожиданного нападения, все более хладнокровно наносили острием меча и копья короткие колющие удары, понемногу отступая.

Даки, использовав свои копья в первые минуты боя, неистово рубили длинными мечами, в давке и толчее нанося раны своим же соплеменникам.

Против остатков центурии Валлея дрались страшные фалксмены, сильнейшие из воинов даков, в знак своего бесстрашия и презрения к смерти, выходившие на бой полуобнаженными, не надевая доспехи, которые бы мешали им действовать оружием, по названию которого они были прозваны. Фалкс – серповидное лезвие, заостренное по внутренней кромке и насаженное на длинное древко. Каждый удар ломал и кромсал щиты, человеческая плоть пронзалась как масло.

Неистовый вой и рев даков казалось давил на легионеров, когорта, уплотняясь, сползала вниз по дороге.

Сражаясь в первом ряду, Валлей чувствовал за спиной руку знаменосца Авла Пеллиона, оберегавшего жизнь командира, от коварных ударов в спину и дублировавшего команды Скатолы голосом и штандартом.

Удерживать столь превышающие силы не помогало ни мужество, ни стойкость римлян, эти качества помогали лишь оказывать стойкое сопротивление, не давая растерзать себя как кроликов.

Понемногу остатки когорты сползли вниз по дороге, которая расширялась и становилась более пологой выходя на небольшую поляну, но варвары наскакивали дикими псами не позволяя перевести дыхание и перестроиться.

На вершине холма, находящегося с правого фланга от отступающей когорты, сражения наблюдали два человека, отделившейся от группы всадников.

Один из двоих был человеком невысокого роста, но крепкого телосложения с широкой грудью и сильными мускулистыми руками. Скуластое лицо правильной формы выделял большой нос, густые черные брови дугой и карие глаза с острыми властными и неведующим пощады, взглядом. Голову венчала копна темных как смоль кудрявых волос. Губы скривились в презрительной полуулыбке. Это Мукопорис, предводитель группы даков. По римским меркам он был одет невзрачно. Ветер раздувал на нем широкую рубаху из грубого волокна, подобранную кожаным поясом на бедрах, свободного кроя штаны, заправленные в высокие сапоги, перетянутые ремнями и куцая шапчонка на голове. Взгляд останавливался лишь на массивном золотом браслете, на запястье левой руки.

Внешность же второго обличала в нем сармата. Он был на голову выше Мукопориса. Жилистое тело и грудь закрывала кожаная кираса, поверх которой свисала серебряная бляха с изображением оскаленного волка.

Ноги от колен до пят были покрыты попонами. Обветренное, смуглое лицо с раскосыми маленькими глазками и сплюснутым носом, выражало непримиримость и ненависть. На голову был одет плоский шлем с бармицей, закрывающей нос, волчий хвост, свисающий со шлема на затылок был переброшен через плечо на грудь.

– Посмотри, Ахтор, как стремительно они отступают.

– Но это ещё не победа.

– Надо рубить их, не дав им возможности перестроиться. Ты нанеси удар всей своей сотней в центр, прорвавшись во фланг и тыл, перерешим их в несколько минут.

– Неплохо Мукопорис, ещё пара таких побед, и легат Оппий Ауфидий разорится на похоронных урнах.

– Ха-ха, я подарю ему все имеющиеся ночные горшки.

– Дай знать своим людям об атаке моей конницы.

– Мой рог воззовет даже мертвых.

Ахтор, предводитель сарматской конницы, ловким прыжком вскочил на спину лошади и вдел руку в лямку небольшого круглого щита, с той же символикой, что и серебряная бляха на груди.

Отъезжая, обернулся:

– Все оружие будет моим, Мукопорис.

– Мне нужны лишь их головы, одену на шесты и выставлю вдоль берега.

Ахтор осклабязь крикнул:

– Атака по сигналу.

Фалксмены, возглавляемые Лупером, теснили римлян к поляне. Зная об атаке тяжелой конницы, он немного ослабил натиск, готовясь поддержать сокрушительный удар сарматов.

Осматриваясь по верх рядов сражающихся, он видел две центурии, ещё не до конца вымученных сражением, способных дать отпор. Видел конную турму кельтов, что, улучив небольшую свободу маневра и оценив нападающих, выбивала стрелами фалксменов. Горячая струя крови, окропившая лицо переключила внимание Лупера на центуриона в первом ряду. Жестоко наносимые удары которого, резали глотки, вспарывали животы, отрубали руки и ноги. Взгляды этих двух сильных людей встретились, в глазах каждого читался приговор – смерть, и бесстрашие перед судьбой. Лупер сжал оружие так, что от напряжения побелели пальцы, и сделал крадущийся шаг вперед. Римлянин, тяжело дыша, выжидал, опустив меч к бедру, внимательно следя за Лупером, все его существо сжалось в тугую пружину, готовую разжаться в мгновение. Лупер выпрыгнул вперед, нанеся мощный удар сверху вниз, римлянин уклонился, послышался ухающий звук – промах! Лезвия вошло в землю, звякнув о камень. Центурион, уклонившись, ударил Лупера ногой в лицо. Задыхаясь от злобы и жажды мщения, без взмаха нанес обманный удар тыльной стороной фалкса и полоснул острием.

Тит Валлей, почувствовал как в левом боку что-то разорвалось, захрустело, как багряная кровь потекла по ноге, как вместе с неистовой болью пришло облечение, успокоение в мыслях, легкое забытье…

Сквозь пелену в глазах он видел своего противника и тех, для кого этот бой ещё не окончен. Дикие звуки сражения стали для него затихать, он издал сдавленный вздох и стал заваливаться на бок. Взмахнув фалксом для добивающего удара, Лупер отшатнулся назад, от молниеносного выпада знаменосца, остриё римского меча отсекло часть верхней губы и выбило передние зубы, рот сразу же наполнился густой, кровавой пеной. От резкого движения назад Лупер споткнулся и упал на спину, в это мгновение он услышал рог Мукопориса, сигнал к атаке сарматской конницы.

Центурии, выдавленные из теснины дороги на поляну, выравнивали ряды, выстраивая единую стену из щитов. В привычном построении умение и опыт каждого сливались в мощную защитную силы против превосходящей численностью, по беспорядочно атакующей толпы варваров.

Скатола понимал зыбкость наступившего равновесия.

Подавляющий волю, звук боевого рога, эхом пронеся между холмами. Топот, надвигающийся конницы сарматов, сопровождаемый свистом, гиканием, бряцанием оружия, стал продолжением дикого призыва к бою. Воздух наполнялся тлетворностью человеческой крови, ревом, лязгом, дикими криками сражающихся, воплями раненых, хрипами и проклятьями умирающих…

…Тяжелая конница сарматов пробила центр поредевших центурий, большей частью своей, устремясь на две центурии Статия, остальные сталкивали римлян к флангам, окружая и ломая остатки строя.

– Всем! Копья в конницу!!! – что было сил, заорал Статий. Десятки нерастраченных копий полетело в голову атакующей конницы, впиваясь в тела лошадей и всадников. Раненые животные падали, увлекая за собой людей, уцелевшие лошади, не имеющие седока, с диким ржанием метались по телам, дробя кости и головы раненным и умирающим. Воцарившийся хаос ослабил пробивную мощь конницы.

Лошадь Ахтора сваленная двумя копьями в шею, перевернулась и скинула всадника немного правее от общего потока. Ахтор ударился грудью с такой силой, что не мог ни вздохнуть, ни приподняться, чтобы понять происходящее вокруг.

Образовав квадрат, центурии Статия, пытались удержаться и прийти на помощь своим товарищам, уже полностью окруженным.

Турма кельтов, побросав луки, мужественно рубилась с сарматами, то, отбегая, то, приближаясь к центуриям Статия, кельты оттягивали на себя часть нападающих, но не могли помочь большим.

Марк Скатола, оттесненный на левый фланг, отбиваясь сразу от нескольких даков, мучительно сознавая, что остаткам его когорты не продержаться долго, без помощи из вне…

…Две сотни Галерия Цецины столкнулись с пятью всадниками – кельтами на равнине близ моста, в двух километрах от места сражения. Декурион кельтов на вполне сносной латыни объяснил Цецине, где когорта попала в засаду.

Не дослушав декуриона, Цецина развернул свой отряд на помощь Скатоле. Место, где шло сражение, было хорошо знакомо Галерию Цецине, ему не единожды приходилось проходить его и, сейчас, отправляя кельтов в лагерь легиона, понимал, что это бессмысленно, вся конница находилась под его рукой, а помощь легиона придет спустя лишь пару часов. Перед Цециной стояла нелегкая задача. Гнать животных по восходящей дороге означает запалить их, лишаясь атакующей силы, неспешность и промедление делают бесполезность его прибытие, ибо защищать уже будет никого и, он сам подвергнется нападению…

Две центурии Марка Статия отбивались из последних сил от превосходящего противника. На левом фланге штандарт Авла Пелиона показывал, что окруженные ещё не вырублены до конца и продолжают сопротивляться, правый, Статий не видел и понимал, что там дело совсем худо.

Знаменосец Статия умер мгновенно пораженный несколькими ударами одновременно. В сутолоке и давке штандарт не был подхвачен и, его втоптали в кровавое месиво под ногами. Оптион на другой стороне квадрата поддерживал мужество и дисциплину солдат, но вид подающего знамени всегда действует угнетающе.

Более половины легионеров были ещё не окрепшие в боях новобранцы, недостаточно опытны и стойки, в их глазах все быстрее нарастал ужас смерти, движения становились все более нервозными и неуверенными, строй ломался и, римляне сбивались в кучу…

…Сквозь яростный, но все же монотонный шум сражения, Скатола услышал неясный, но хорошо узнаваемый топот несущейся галопом конницы, приближающийся со стороны дороги, по которой пришли когорта.

Мысль о том, что это резерв сарматской конницы, придала Скатоле мрачной решимости отчаяния, «Только не плен, лучше смерть, избавляющая от позора и лютых пыток варваров – мелькало в голове Марка – «Только не плен, только не плен…».

Конный отряд Галерия Цецины, максимально быстро, но, все же экономя силы, добрался до места, занял выгодную позицию за изгибом дороги, поросшей густым лесом. Нужны минуты для разведки, перестроения и большого вдоха перед вступлением в сражение. Сквозь листву деревьев хорошо были видны спины ликующих даков и, отчаянно и безнадежно защищающихся римлян.

Обернувшись к командиру 2-ой сотни Асинию Помпонию, Цецина произнес:

– Если засаду обнаружить и ударить по ней, она понесет такой же урон, какой сама желала причинить.

Помпоний, один из тех железных людей, что шутят даже перед лицом смерти, ответил:

– Командир, я бы записал твоё мудрое изречение, да сейчас не на чем.

– Вернемся в лагерь, я повторю. Я рву кольцо вокруг ближайшей группы, ты же на помощь дальней. Всё. В атаку!

Даки, уже уверовавшие в победу и, со спины, ожидавшие только своих, были потрясены внезапностью атаки римской конницы. Удар был настолько мощным, что не убежать, не защищаться, даки не могли, сбитых с ног затапливали, других рубили и резали как овец.

Давка, зловония испражнений от ужаса, вспоротых животов, размозженных черепов, отсеченных конечностей, казалось, повисла над полем боя смрадным туманом.

Волна удара прокатилась по всей массе сражающихся. Те из варваров, что были ближе к ручью и добивали остатки центурии Скатолы, решили, что конница – это авангард наступающего, одним богам известно каким образом, примчавшегося сюда легиона, кинулись через ручей вверх по склону. Другие растерянные от столь быстрого перехода от нападения к необходимости защищаться, были растеряны и не оказывали сколько – нибудь достойного отпора коннице и получившим свободу центуриям Марка Статия…

…За несколько минут сражения было закончено. Помпоний умчался по дороге за убегающими варварами, гоня и вырубая все и всех, в азартном восторге.

Галерий Цецина совместно с Марком Статием, выясняли потери в когорте, попутно добивая тяжелораненых даков. Не сразу нашли Скатолу, его тело было зажато упавшей на него лошадью и несколькими телами изувеченных легионеров и варваров. Он был в сознании, но тело ему не подчинялось, любое движение отдавалось острой болью в ногах. Тит Валлей подавал надежду на жизнь, но от потери крови был слабее ребенка. Погибли все оптионы, легионеров без ранения не набралось и двух десятков. От численного состава когорты осталось едва половина, всадники кельты поддерживая честь рода, погибали все до единого, оставив о себе добрую воинскую память.

Оставшиеся в живых легионеры с трудом передвигались, изнемогая от ран и усталости, на их лицах радость победы ещё не стерло дыхание близкой смерти. Марк Статий и Галерий Цецина подошли к сидящему на земле Ахтору, пытающемуся прийти в себя от удара о землю. Марк пхнул сармата в бок.

– Может перерезать ему глотку, да и в общую кучу?

Цецина, внимательно осмотрев повалившегося на землю, заметил:

– Взгляни Марк! – наступив Ахтору на ногу, – Такие поножи и бляху не носят простые воины.

Брезгливо одернув ногу, демонстративно обтер сандалию, продолжил:

– Заберем его с собой, а в дальнейшим решим, что с ним делать.

– Как знаешь Галерий, у меня и без него головной боли хватает.

Статий повернулся:

– Эй! Ребята! Забирайте эту падаль с собой

Вернувшийся отряд Помпония пригнал пленных и десяток телег от брошенного обоза.

Через несколько часов конница Цецины и остатки когорты Скатолы, смогли тронуться в сторону расположения легиона. Колонна напоминала передвижной госпиталь, а не воинское соединение. На, почерневшей от крови и испражнений, поляне дымились погребальные костры, в которых, переложенные бревнами и веками, догорали тела павших товарищей.

Убитых даков набросали в несколько куч и, наспех подсчитав, подожгли.

С холмов сползала сырая мгла, примешиваясь к дыму костров, наполняя местность удушливым смрадом и ещё чем-то тревожным, что притаилось в сумраке наступающей вечерней зари…

Погрузившись в эти воспоминания, Скатола не чувствовал ни порывов ветра, срывающих плащ, ни леденящего дождя, делающего почву непригодной для передвижения, а жизнь не выносимой. Не замечал размеренного шума строительных работ. В эти минуты он имел вид человека, отрешенного от внешней жизни и стоящего на краю огромной бездны, оборачиваясь на пережитые годы и тщательно вглядываясь в будущее, тягостно тревожащее своей неизвестностью…

– Командир! Командир!

Скатола вздрогнул от резкого окрика часового.

– Командир! Движение на дороге!

Центурион обернулся в сторону леса, в котором виднелся просека, прорубленная ещё в прошлом году, по сути небольшая тропинка, расширенная до дороги на одну повозку и немного выпрямленная, где было возможно, сил на все не хватало, солдаты и без того к вечеру валятся с ног.

Часовой продолжал:

– Командир, я должен доложить дежурному!

Внимательно всматриваясь в неспешно выходящую конницу, Скатола устало произнес:

– Это Цецина, встречу их сам.

Но Квинт Пелион не унимался:

– Что-то я не помню, чтобы они уходили с обозом.

Скатола не обладал таким острым зрением как часовой и только спустя несколько мгновений сумел различить несколько низких и коротких повозок, где роль возничих выполняли кавалеристы, привязав своих лошадей за, управляемые ими, повозки. Центурион нахмурился, в груди что-то ворочалось и скреблось от нелегких предчувствий, чего можно ещё ожидать в этой дыре на краю света.

Он произнес в слух:

– Я вижу много свободных лошадей, значит у нас потери.

Желая поддержать Скатолу, часовой тут же ответил:

– Живых больше, командир, да ещё и обоз.

Марк, поняв, что в разговоре с часовым допустил чувственность в высказывании и поэтому хладнокровно произнес резким голосом:

– Всегда помни, солдат, что караульная служба это основа основ, всей службы.

Быстро спустившись по лестнице, скорым шагом направился к воротам. Как ни быстро шел Марк Скатола, в открытых наполовину воротах Галерия Цецину встречал Асиний Помпоний, иронично приветствовавший Галерия.

– Как прогулка? Я вижу повозки, мой дорогой Галерий, не означает ли это, что ты решил сменить военную службу на прибыльную торговлю? Не забудь и меня взять в компаньоны.

– Да, решил попотчевать вас местной кухней, ваши постные серые лица, говорят мне, что вы устали от фазанов и ягнят, пора позаботиться о ваших утробах, – ответил Цецина зубоскалу и повернувшись к подоспевшему лагерному врачу Аристону:

– У меня несколько раненых, один тяжело.

Запыхавшийся от быстрой ходьбы, грек, кивнул головой и, не задавая никаких вопросов, тут же занялся теми, кто требовал его внимания и ухода.

Заметив, приближающегося Скатолу, Цецина спрыгнул с лошади и, не выпуская из рук повод, сделал несколько шагов навстречу центуриону.

– Ave, командир. Вернулись почти без потерь, да ещё прихватили с собой кое-что, не возвращаться же с пустыми руками.

Скатола не был расположен к шуткам, хмурое выражение на его лице не менялось.

– Если нет новостей, требующих незамедлительного внимания, то после приведения себя в должный вид, жду твоего рапорта.

– Мне есть, что тебе показать.

Они вместе проследовали к последней повозке. Цецина откинул тряпичное полотно. Под ним было сокрыто обезглавленное тело посыльного, одежды на убитом не было.

Галерий начал было:

– Возвращаясь, мы обнаружили этого несчастного почти у самого лагеря.

Но жесткий вопрос Скатолы прервал длительное объяснение.

– У дороги? В лесу?

– На дороге. Распятого по всем правилам на кресте.

Скатола одернул тряпку, прикрывая тело.

– Где голова?

– Тут же в повозке.

Асиний Помпоний, стоявший рядом, произнес:

– Он был одним из лучших моих кавалеристов, едва исполнилось 19 лет.

Центурион сжал губы и, глубоко вздохнув, проговорил:

– Через час, жду для полного доклада.

– Да, командир.

Цецина поморщился, он не был в непосредственном подчинении у Скатолы, но считал необходимым, а иногда даже удобным, соблюдать субординацию и порядок.

Смывая с себя раздавленных насекомых, гнилостный запах преющего леса и налипшую грязь, Галерий обдумывал доклад, вообще – то рядового разведывательного рейда. Важно не ошибиться в оценке происходящего. Здесь, за стенами лагеря, в окружении привычно – размеренного уклада, под струей горячей воды, достигается зыбкое душевное равновесия.

Свежие одежды приятно облегчают тело, получившее, впервые за несколько дней, долгожданное отдохновение. Найдя себя вполне сносным для обсуждения произведенных действий, Цецина, в сопровождении Асиния Помпония, привычным шагом, исполненным спокойствия и внутреннего достоинства, направился в палатку центуриона. Придя, обнаружил Скатолу, по прежнему мрачным, в обществе Марка Статия, лицо которого выражало полное безучастия к невеселым мыслям своего собеседника.

Отпив несколько глотков разбавленного вина из глиняной кружки, предложенного Статием, сел рядом, придвинул плошку с рыбой. Пожевав немного, отодвинул:

– А рыбка – то не соленая.

Пододвинул к себе мясо в уксусе, сыр и хлеб и, принялся неторопливо жевать, глядя перед собой.

Скатола не торопил его, они служили вместе, вот уже десять лет и хорошо понимали состояние и настроение друг друга. Несколько насытившись, Цецина, наконец, произнес:

– С полной уверенностью можно сказать лишь то, что варварское гнездо пришло в полное движение. Дороги небезопасны, судьба несчастного паренька это подтверждает. Они передвигаются по ночам, перебираясь на наш берег для засады и разбоя, обнаружить и поймать их, возможно только случайно, кстати, повозки с провиантом, как раз тот случай. Улучшить наше положение не поможет и растянутый вдоль берега легион. Мы плохо знаем местность. Мы передвигаемся, словно слепые котята, на ощупь.

Конечно, золото и хорошие посулы развяжут пару – тройку языков, но верить словам, произнесенным за денарии – нельзя, а вот что они знают о нас все в этом нет никаких сомнений, последняя паршивая овца в самом захудалом стаде может быть шпионом Децебала.

Галерий тяжело втянул в себя воздух и, немного помолчав, спросил:

– Тела пропавших солдат найдены?

– Ни единого – ответил Скатола, – надеюсь, они погибли, сражаясь, а не были истерзаны пытками.

– Я вижу, лагерь почти восстановлен. Когда ждем пополнение?

Палатку заполнила речь Скатолы. Выверенные фразы, отсутствия примеси лишних переживаний и осмыслений, четкость и жесткий расчет, слышался в каждом слове. Речь человека, не привыкшего рассчитывать своё время на витиеватость философов.

– Работы будут завершены к завтрашнему вечеру. Утром следующего дня, под охраной центурии Статия, строители будут отправлены в лагерь. Помпоний, твоя задача, – завтра на рассвете забрав раненых и почту, уйдешь в лагерь легиона. После завтра утром выйдешь встречать центурию. Вернетесь все вместе, с пополнением.

Поставленная логическая точка в речи Марка Скатолы, дала понять Асинию Помпонию, что он уже получил свои указания и должен удалиться для исполнения. Тот, немедленно вышел, спеша объявить своим кавалеристам, о возложенных на них задачах. В душах некоторых из них воцарилось ликование. Люди были рады сменить обстановку, бесконечное выжидание чего-то, бесследное исчезновение товарищей, нелепые смерти, темные пространства окружающих лесов, угнетали многих, вызывая непреодолимое чувство тоски и безотчетного страха. Напряжение этих недель хотело вырваться наружу, жаждало осмысленных действий и наступления определенности.

Цецина обратился к Скатоле:

– О чем думаешь Марк?

– Думаю, что наш император Домициан столь сильно вожделеет лавры победителя даков, а видения золота этой земли столь прочно заменили ему сладострастные ночные пожелания, что он готов выстелить путь к обретению заветного, кровавым месивом из погибших армий. А чтобы отвлечь римлян от ненужных мыслей по поводу его законного правления, нужны победные шествия по via Sacra.

От внутреннего отвращения центурион сочно сплюнул в земляной пол.

Молчаливый до этого Статий заметил:

– Многое зависит от того, что вкрадчиво ему нашепчет Корнелий Фуск.

Цецина оживился.

– Ты знавал его прежде?

– В западной Киликии, служил под его началом.

Скатола заинтересовался из чего скроена обсуждаемая личность:

– Чего можно ожидать, и на что лучше не надеяться вовсе?

– Человек подлый и хитрый, умеющий воспевать себя даже на бездарно загубленных солдатах и гниющих армейских потрохах. Любое поражение возведет до фарса, а в подходящий момент прольет горестными слезами о, доблестно сражавшейся и безвозвратно потерянной армии. Я бы доверил ему покои императора или горем, но армию… он способен загнать всех в ближайшее болото, а потом объявить торжественно и напыщенно, армия погибла, сражаясь во славу Рима. Всегда держится в стороне, вперед не выходит, руководит из тени. Надеюсь не увидеть здесь его штандартов.

Свою речь, Статий прервал аппетитным хрустом сочной луковицы и, завершив, как ему думалось, ужин, решил оставить общество, ссылаясь на занятость и усталость.

Вслед за Статием и тело Цецины возжелало объятий Морфея, напоминая о себе, ломотой в спине и отечностью ног. Походная койка в его воображении представлялась пышными перинами парфянского царя. И тяжело распрямляя затекшее тело, произнес свой неутешительный вывод:

– Я все больше убеждаюсь, Марк, что война Цезаря в Галии, покажется нам репетициями учебных лагерей, в сравнении с той будущностью, что нас ожидает здесь, на Дунае. Даки – это страшный враг, дальше на север и восток, племена сарматов и ещё каких-то народов, которые нам не ведомы, нам ещё предстоит встретиться с ними и, я не знаю победит ли наше оружие или уничтожат нас, боги скрывают будущее.

Вместе выйдя из палатки, поприветствовали друг друга и каждый направился в сторону влекущих забот. Галерий тяжело переступая, неспешно направился к расположению своей конницы, а Скатола, в глубоких раздумьях поднялся на стену, чтобы ещё раз обойти лагерь по периметру.

В небе сплошные серые тучи рвались на небольшие седые облака, дождь прекратился, а огненные лучи заходящего солнца, окрашивали левый берег Дуная зловещим багрянцем. Скользя по краям холмов, лучи создавали иллюзию ожившего леса, словно тысячи глаз одновременно ловят каждый твой вздох, следят за тобой в эти минуты. Невольный озноб волною пронзает всё тело.

…Спустя три дня, ещё солнечные лучи не обсушили обильную утреннюю росу, лагерь уже был наполнен звуками военного быта: первые переругивания, звон загремевшего котелка, опрокинутого ногой в исступлении гнева, хлесткие затрещины неуразумевшим сказанное вышестоящим, с первого раза. Начиная с вечерних сумерек, в течение ночи и до ранней зари, на стене лагеря можно было наблюдать фигуру одного и того же человека, резкие беспокойные движения которого говорили о нервозности, не имеющей выхода.

Ниспавший несколько дней Скатола, продумывал решение возложенных на него задач, он вникал во все мельчайшее происходящее в лагере, отчего жизнь, простому солдату, казалась ещё невыносимей. В эти дни в лагере установилась жесточайшая атмосфера нетерпимости к отклонениям от устава караульной службы. Не было никого кто бы праздно проводил своё время. Казалось, что даже вольные птицы не могли пересечь лагерь не спросив, разрешения у Скатолы.

Ещё поутру солдаты радовались, что минули дожди, но к полудню уже кляли пришедшую духоту и жаждали от неё избавления.

Не взирая на иссушающий зной, Скатола расхаживал по стене в полном боевом вооружении. Горячий ветер, жаром обдувал его, неся неведомые запахи чужой земли. Не замечая гула в голове от бесконечных ночей, боли в воспаленных глазах, щурясь, Марк, пристально всматривался вдаль уходящей дороги.

Наконец-то увидев авангард центурии Статия, выходящий из леса, Скатола почувствовал, как ликование охватила все его существо, как в разнобой, в измученных членах его тела, пульсирует сердце. В немом оцепенении от, навалившийся разом, усталости, он наблюдал, как на горизонте вырисовывается вся когорта. За ней, кажущийся бесконечным, обоз, и замыкающая колонну конница. Когда же колонна вступила в лагерь, из душ солдат, оставшихся в лагере, стали вырываться радостные приветствия, шутки, атмосфера лагеря наполнилась смехом, растворив нависшую обреченность и угнетающую неуверенность. Слух солдат услаждал нарастающий гам от мерного скрипа колес от повозок, топота копыт, бряцания оружия и амуниции, даже лошадь, навалившая большую дымящуюся кучу почти на сандалии Марка Скатолы была прощена и лишена вразумлений плетью. От всеобщей радости и единения, простым солдатам хотелось побыстрее охлопать своих товарищей по плечам, собирая с их одежд, завидную долю дорожной пыли и соленого пота.

Рядом со Скатолой стоял Цецина, нетерпеливо вглядываясь в хвост колонны, ему было видно, что, не смотря на близость лагеря, всадники были настороженны и внимательны. За спинами Марка и Галерия, суетился Тит Мулей, привставая на цыпочках, он бесконечно выглядывал то из-за левого плеча Скатолы, то из-за правого Цецины. Мулей, перебирал в руках бумажные свитки и издавал тяжелый вздох, наскоро оглядев объем документов. Вся колонна представляла для него не людей, обоз и конницу, а, идущие в ряд, кипы официальных и неофициальных бумаг. Его глаза вместо легионера видели врачебные осмотры, направление новобранцев и послуживших солдат, расписание дежурств, ежедневные списки паролей часовых, записи уходов и прибытий, списки составов, персональные карты на каждого, где до мельчайших подробностей расписана жизнь её обладателя, от геройских поступков до количества поносов и, ещё, и ещё, и ещё. Он видел перед собой стопами сложенные бумаги, требующих его обязательного прочтения. Может и лишнее добро отыщется, наградив, тем самым, Мулея за сей тяжкий труд. Не смыкая глаз, выискивать его, это лишнее, да ещё сберечь от жаждущих наживы, чужих лапищ, дело, требующее скрупулезности и хорошего навыка.

К встречающим когорту присоединился и врач Аристон, его спокойный взгляд хирурга, много повидавший на своем веку, пытливо скользил по проходящим, как бы заранее определял своих будущих пациентов. Когда в воротах показались санитарная повозка, Аристон, позабыв про невозмутимую личину, почти с нежностью стал оглаживать присланное для него из лагеря легиона.

Марк Статий, поравнявшись со Скатолой, уже открыл рот для официального доклада, но был прерван, резкой фразой:

– После, после, размещай людей!

Ворча себе под нос, Статий занялся размещением прибывших.

Теперь, когда жизнь до краев заполнила лагерь, организованность и дисциплина римских подразделений проявилась со всей очевидностью.

Несмотря на то, что численность форпоста увеличилась в несколько раз, не было и намека на суету и неразбериху. Каждая центурия знала свое место, пришедший отряд военных инженеров, занимал несколько палаток рядом с мастерскими, а повозки ровными рядами выстраивали на подготовленном участке, рядом с тиром, для лошадей вдоль стен устроили стойла.

Форпост копировал стандартный военный лагерь, но был намного меньше и не имел домов для командира легиона, его штаба и трибунов, но при этом вмещал в себя via претория и via принципалис, делящих лагерь на равные части.

В качестве тягловой силы в основном использовались мулы, но в повозках военных инженеров Вибия Бальбила и Амулия Тарквина, Скатола увидел невысоких испанских лошадок гаррани, они были очень выносливы и далеким переходам и изнуряющим маршам.

Увидев центуриона, Бальбилл и Тарквин спрыгнули с повозок и радостно, воскликнули:

– Марк! Галерий! Приветствуем вас!

Скатола улыбнулся:

– Как отпустил вас Оппий Сабин. Уж не сбежали ли вы? Может нам ожидать гневного окрика легата?!

– Прослышав про твою, полную веселья жизнь, попросились сами. Мы то, думали, у тебя тут несколько палаток в поле обнесенных частоколом, чтобы лошади не разбредались и, проделали это тряский, утомительный путь, чтобы помочь тебе советом и руками, а ты выстроил крепость, лишив нас работы.

– Ну, об этом не стоит так убиваться, учитывая возросшее количество голодных ртов, нам совершенно не лишними будут две пары рук на нашем огороде, на свежем воздухе можно вволю предаваться мечтам и планам на будущее. Как вам такой расклад?

– Что же, духи зависти не лукавили, говоря, что, оттачивая свой меч, ты и о языке не забываешь. Ждешь в гости царя даков?

– Гостей у нас много, да все незваные и невидимые. Что же духи зависти вещают о жизни дражайшего победителя хаттов, императора Домициана?

– В горниле этих духов отчеканено вот это – ответил Тарквин, протянув Скатоле монету.

Взяв её в ладонь, внимательно прочитал – Побежденная Германия -, усмехнулся и, отдавая обратно, с горькой иронией заметил:

– Надпись смердит, как полежавшая падаль, а нам предлагают проглотить это как вкуснейший деликатес. Радует лишь то, что у нас не будет зуда от северных соседей. Располагайтесь, Статий покажет, где поставить повозки. Освобожусь, подойду, взгляну на ваше хозяйство.

Оставив на время дела военные, Скатола приступил к решению гражданских.

Вслед за поступью римских калиг, а чаще и опережая их, даже в самые отдаленные уголки изведанного мира, тянулись неспешные обозы торговцев, оживляя и разнообразя воинский быт римского легионера и варвара. Каждый человек независимо от своих убеждений или вследствие таковых, найдет нужду в каком-либо товаре и то, на что в большом городе человек и не взглянет, здесь, на краю земли приобретало особенную значимость.

Кроме того, любой торговец был носителем всевозможных слухов и самой разнообразной информации, среди которой возможно отыскать и важную, если сумеешь отбросить наносную шелуху, в которую облечена любая мелочь, дабы предать ей товарный вид и продать подороже.

Приобретая товар, можно заслужить некоторое расположение и тогда за стаканчиком сладко – терпкого вина и кусочком пахуче—душистого сыра, привезенного, если верить торговцу, из самой Кампании, чтобы тебя побаловать, можно услышать не только о далеких землях и удивительных событиях прошлого и настоящего, но и узнать, что произойдет здесь под самым твоим носом в ближайшем будущем.

Где ещё встретит солдат ласковое и приветливое лицо, как ни в торговом ряду, где ему всегда рады, выдавая перебродившие винные остатки за настоящее фалернское, которого уже осталось, конечно же, последняя амфора. Нередко можно отыскать и житейские мелочи: ремешки из кожи, иголки, хорошую бритву, отсутствие которой в солдатском мешке, непременно взыщется дотошным центурионом, теплые нашейные платки, шерстяные носки и прочие мелочи. Самый ненужный и залежалый товар со всех городов империи, возможно, встретить близ военных лагерей, какими бы маленькими они не были. Для более грамотных солдат ещё не потерявших интерес к другой, не военной жизни, отыщутся свитки, описывающие исторические события или инженерные новинки. Для тех, кто жаждет усладить возбужденную плоть, найдутся и таковые. Торговцы знают, что именно в удаленных уголках, меняются ценности и приоритеты и потому не стесняются называть цену, за которую в городах их спины приняли бы плату из хлестких ударов плетьми и палками.

К гражданским делам Скатола отнес, ненавистное ему, общение с представителями торговли. Их обозы стекались под стены лагеря. Выбрав место для расстановки рядов, центурион произнес речь, в которой не скрывал своего отношения к слушавшим его. В речи кратко объявил всем небольшой свод правил, регулирующий жизнь поселения в целом.

Марк считал любых торговцев лишаями на стенах лагеря, вносящих суету и тлетворно влияющих на военную дисциплину, но был не в силах повлиять на их появление, так как часть денег от прибыли оседала в карманах сенаторов и всадников. Торговцы как назойливые мухи осаждали все, что несло хоть малейший доход. Ответом на речь центуриона были понимающие взгляды, заискивающие заверения, предложения разжиться чем-либо полезным в качестве подарка, льстивые речи, жеманные гримасы и услужливые спины.

Презрительно осмотревшись, центурион напомнил, что является здесь единственной решающей и вершащей суд, силой, органом власти, отвечающим за человеческие судьбы.

Убедившись, что речь его достигла до самых слабых умов, поспешил удалиться и скрылся за воротами лагеря.

…Утром следующего дня, после всеобщего построения когорты и решения рутинных, повседневных вопросов, которые неминуемо возникают в местах скопления большого количества людей, Скатола заглянул к Мулею, выяснить какие бумаги нуждаются во внимании, а с чем можно обождать.

Мулей ткнул пальцем.

– Это от Оппия Сабина, – палец описал дугу и ткнулся в десяток свитков на другом краю стола, – а это необходимо подписать.

Центурион машинально проводил руку писаря взглядом, отметив появление на пальце перстня с большим красным камнем. Сломав печать со знаком легата, быстро пробежал глазом свиток и, тяжело вздохнул.

Мулей оторвался от своей чернильницы.

– Что – нибудь важное?

– Ага, инструкция, как, обделавшись, не замараться. Отметь, прочитано и выбрось в нужник. С остальным разберусь позднее.

Выйдя из палатки, он столкнулся со Статием, который шел к нему, обсудить новости и слухи, которыми его щедро снабдили в лагере легиона.

– Пойдем Статий, посмотрим, чем заняты наши инженеры, поговорим по дороге. Ну что там нового из Рима. Ты разговаривал с Оппием Сабином?

– Нет, только с трибуном Кассием Петреем. Мне было поручено передать все приказы и инструкции. Я их отгрузил на стол Мулею и судя по твоему лицу, ты уже с ними ознакомился.

Скатола сморщился и махнул рукой.

– Что говорят о победе над хатами и триумфе Домициана?

– Домициан увел с собой в Рим только пару когорт, собранных со всех рейнских легионов, тех, кто выходит на пенсию, да отпускников. Заодно и сэкономил, не надо платить подорожную каждому в отдельности. Всем остальным заплатили тем, что награбили в землях хаттов. Не единого человека из нашего легиона, на празднества в Рим не приглашали, ха-ха-ха. Победоносную армию на священной дороге изображает преторианская гвардия, а не те, кто безвылазно торчал на Рейне и Дунае. Говорят, что цель похода против хаттов состояла в том, чтобы подавить опасное брожения, возникшее в легионах в связи со сменой правителя.

– Думаешь это истинная причина?

– Откуда простые солдаты могут знать то, что происходит на Палатине.

– Я слышал, что Домициан разрушил до основания храм Танфаны, так чтимый германцами.

– Так, говорят.

– Возможно, мы увидим здесь легионы с Рейна.

– Уверен. Даки зашевелились как муравьи в муравейнике, в который ткнули палкой. В лагере мне рассказывали, что новый царь даков Децебал, собирает под своей рукой все разрозненные племена, заключает союзы с сарматами, свевами и даже языгами, своими постоянными врагами.

– Новый царь даков?! А где прежний, Дурос, умер?

– Так сначала все и подумали, но как это оказалось, мы столкнулись с поразительным явлением, самопожертвование царя во имя процветания всего народа. Дурос отказался от верховной власти в пользу более сильного, энергичного и умного вождя – Децебала. Хороший пример для Рима.

– Это имя одного из вождей племен, мы нечего о нем не знаем.

– Скоро все мы о нем узнаем. Известно, также, что он привечает всех, кто недоволен Домицианом или по иным причинам бежит из империи, а тем, кто обучает его войска, римским приемам ведения войны и римской дисциплине, сыпет золото горстями.

– Плохая новость для нас, Статий, – Скатола вздохнул и продолжал, – свою первую награду, и звание оптиона я получил в сражении с даками в которой, наш командир наместник Мезии Гай Фонтей Агриппа погиб со всем штабом. Думаю, моя награда не за доблесть и подвиги на поле боя, а за то, что остался в живых, это было ещё при Веспасиане. Всё, что осталось от нас, переформировали и направили в легион 13 Гемина. Вся моя служба прошла здесь, между Дунаем и Рейном, не было года, чтобы здесь было спокойно, то одни зачешутся, то другие. Кажется, что весь мир это- туманные ущелья, с поросшими густыми лесами, склонами, болото, дожди или иссушающая жара, ужасный хлеб и кислое вино, орды неумытых варваров, только и ждущих возможности воткнуть тебе в живот ржавую железяку.

Мимоходом, Скатола ткнул пальцем в плечо вытянувшегося по стойке смирно легионера, «Поправь», и, продолжал.

– А сколько позора мы испытали пятнадцать лет назад, когда в течение нескольких месяцев, становились солдатами, то Нерона, то Гальбы, то Вителлия, пока, наконец, власть не взял в свои руки Веспасиан.

Я скажу так, наши поражения при Каннах и в Тевтобургском лесу, – это блестящие страницы нашей истории, в сравнении с тем, что творилось здесь во время восстания Цивилиса.

Скатола смолк, пропуская конную турму идущую шагом и направляющуюся к главным воротам лагеря. Проводив глазами последних всадников, обратился к Статию.

– Что заставило тебя попасть сюда из Тимгада, из благославенных мест, в наши проклятые леса?

– Там я был недолго – усмехнулся Статий. – Наша семья проживала вблизи Акраганта, на юге Сицилии, потом переехали в Тимгад, там отец держал несколько лавок, гончарную мастерскую, продавал посуду, мать её разрисовывала. Посуда была красивой и изящной. Затем захотел наладить продажу вина и масла, но корабль с товаром захватили пираты и мы почти разорились. Я ушел на военную службу в Египет, к наместнику Тиберию Александру, он первый привел легионы к присяге Веспасиану, это было в календы июля, потом этот день назвали первым в его правлении, а через несколько дней ему присягала иудейская армия. В составе когорты я был переведен под Иерусалим и участвовал в штурме города, где и получил первое ранение, первые награды, от самого Тита звание оптиона, весьма рано по армейским меркам. Затем служил в Сирии, Греции, Македонии, где стычки с сарматами обычное явление.

– Это там освоил приемы борьбы с конницей, твоя задумка спасла всем нам жизнь в прошлогодней засаде.

– Да уж, думал не выбраться никому, бороться с тяжелой конницей всегда тяжело.

– Это правда, что Веспасиан излечил двух калек у всех на глазах, на слепого плюнул, а хромого пнул?

– Меня рядом не было, – улыбнулся Марк Статий. – но не думаю, что он равен Иисусу, богу иудеев, который тоже лечил прикосновением, восточные народы легковерны.

Разговаривая, два центуриона, обойдя палатки 6-ой центурии, вышли к площадке. Где Вибий Бальбилл и Амулий Тарквин раскладывали брусья, болты, скрученные жгуты, веревки, крючья, и, собирали первую из привезены баллист, надеясь уже к вечеру привезти её в боевое состояние и опробовать.