Читать книгу Вурдалак - Сергей Пономаренко - Страница 5

Утром Владимир едва смог заставить себя встать – он читал рассказ до глубокой ночи. Как и в предыдущем рассказе, пьеса «Король в желтом» подтолкнула главного персонажа к безумным действиям, и в итоге – к преступлению. Закончив читать, Владимир долго ворочался на кровати без сна, невольно вспоминая персонажей и эпизоды рассказа: юная влюбленная натурщица, циничный художник на грани сумасшествия, готовый совершить убийство лишь из-за того, что внешность церковного сторожа ему была крайне неприятна; их удивительные сны, оказавшиеся пророческими. Главный герой в гробу со стеклянной крышкой, через которую наблюдает за происходящим, бессильный чем-либо себе помочь; он отправляется в Никуда на катафалке, управляемом ожившим мертвецом.

Вскоре после того, как глубокой ночью Владимир наконец, незаметно для себя, очутился в объятиях Морфея, его сон был грубо прерван. Он был разбужен пьяными криками, мужскими голосами, горланившими похабную песню, которую оборвала трель свистка городового. Даже когда все стихло, Владимир продолжал лежать без сна, с тревогой вслушиваясь в тишину, в которой ощущалась непонятная угроза.

«Здесь не отдохнешь. Надо найти другую гостиницу или частный пансионат. Второе предпочтительнее».

Заснул Владимир только на рассвете, с мыслью, что будет неприлично появиться в больнице поздним утром.

Невыспавшийся, разбитый, Владимир привел себя в порядок и спустился в ресторан. Он только поковырял еду в тарелке ввиду отсутствия аппетита, лишь с удовольствием выпил клюквенный квас вместо чая. Тут же дал себе зарок: больше перед сном не читать подобные жуткие рассказы, разве что накануне выходного дня.

Рябой портье отправил прислуживающего мальчишку за извозчиком, и когда Владимир вышел из ресторана, коляска уже поджидала у входа. Управлял ею грузный ямщик с квадратным туловищем.

– В городскую больницу! – приказал Владимир, усевшись на заднее сиденье.

– Слушаюсь, барин! – Кучер щелкнул хлыстом, и коляска тронулась, однако ехала она не так быстро, как хотелось Владимиру.

– Далеко до больницы? – нетерпеливо поинтересовался Владимир, взглянув на часы. Был уже десятый час.

– Тут все недалече, барин. Город-то небольшой. Вы, небось, спешите? Зря, жить надо не спеша, ведь конечная остановка для всех одна – кладбище!

Владимир, все еще полусонный, скользил взглядом по сторонам, не воспринимая ничего из увиденного. Волнения перед знакомством с новым местом работы не было, и это его удивляло. Ушли прочь сомнения относительно правильности сделанного им выбора после окончания университета. Он был готов начать новую жизнь!

Владимир с любопытством рассматривал проплывающие мимо дома. Улица постепенно преобразилась. Небольшие деревянные домики, прятавшиеся за дощатыми заборами в зелени садов, сменили настоящие городские, двух-и даже трехэтажные кирпичные дома. Ему даже показалось, что он не уезжал из Киева, а всего лишь очутился в незнакомой части города. Конечно, здешние узкие улицы были не чета роскошным Крещатику или Фундуклеевской. Все выглядело гораздо скромнее. Народу на улицах было немного, судя по одежде – мастеровые или торговцы.

Они въехали на большой пустырь между домами, по которому девочка лет десяти гнала впереди себя двух козочек. У Владимира возникло ощущение, что они вот-вот выедут из города.

– Скажи, любезный, далеко еще? – Владимир нетерпеливо взглянул на часы. – Где это мы?

– Александровская площадь, отсюда до богоугодного заведения, которое вам требуется, рукой подать.

Гордое и венценосное название пустыря показалось Владимиру забавным, и он улыбнулся. Через минуту они подъехали к длинному одноэтажному оштукатуренному кирпичному зданию с множеством окон, к которому, казалось, со всех сторон подступали жилые дома, и коляска остановилась.

– Приехали, барин. Вот наша городская больница. С вас двугривенный, барин! А коли от щедрот добавите…

Владимир сунул ему четвертак и быстро выбрался из коляски.

К входу в здание, обычному крыльцу с навесом, тянулась длинная змейка ожидавших приема людей. Вид у больницы был простоватый, и у Владимира, сопоставившего ее с киевской Александровской больницей с красиво украшенными фасадами корпусов, вольготно раскинувшейся на Кловском урочище, возникло тоскливое ощущение, что он совершил ошибку.

«Что ты хотел тут увидеть? Дворец?» – вступил с ним в полемику внутренний голос, но отвечать ему у Владимира не было ни времени, ни желания. «Поработаю здесь с годик и вернусь в Киев», – решил он. Немного успокоившись, он направился вдоль очереди к входной двери.

– Куда прешь, не видишь, что тут очередь?! – Крупный, плотный мужчина в косоворотке и пиджаке, пронизывая его злым взглядом, преградил ему дорогу.

От этого человека, явно недалекого ума, исходило ощущение звериной силы.

– Я новый врач! Позвольте пройти!

Мужчина минуту подумал – смысл сказанного не сразу дошел до него – и лишь затем посторонился:

– Проходите, раз такое дело.

За дверью на табурете сидел полный татарин в несвежем белом халате, видимо, в его обязанности входило следить за соблюдением очередности и направлять больных к тому или иному врачу. Татарин недовольно скривился и угрожающе поднялся, увидев Владимира, но тот его опередил:

– Проводите меня к главному врачу. Я новый лекарь, приехал из Киева.

На лице татарина появилась угодливая улыбочка, он что-то произнес, но так быстро, что ничего нельзя было разобрать. Он повел Владимира по длинному больничному коридору и остановился у двери с табличкой «Главный врач Антон Харлампиевич Свечников». Вот тут Владимир занервничал. Он постучал, и ему ответил приятный баритон:

– Войдите!

В просторном помещении за канцелярским столом, покрытым зеленым сукном, сидел мужчина лет шестидесяти, профессорской внешности: пышная седая шевелюра, белоснежная, аккуратно подстриженная бородка и очки с толстыми линзами. Перед ним громоздилась стопка папок.

Владимир представился и положил на стол бумаги, подтверждающие его квалификацию лекаря, окончившего университет с отличием.

– Присаживайтесь, Владимир Иванович! – любезно предложил ему главврач и стал внимательно просматривать его документы, то и дело одобрительно кивая. Закончив, он отложил их в сторону. – Владимир Иванович, как вы считаете, где вы сможете наилучшим образом применить полученные вами знания? – Главврач посмотрел на Владимира, по-отечески улыбаясь; его близорукие серо-голубые глаза излучали добродушие.

– Антон Харлампиевич, я весьма неплохо проявил себя на хирургических практикумах. Хотел бы работать хирургом.

– Э, батенька, вон куда вы замахнулись! Резать тела в анатомическом театре – это одно, а живого человека – совсем другое! Тут любая ошибка может привести к непоправимым последствиям, – и Антон Харлампиевич осуждающе покачал головой.

Владимир попытался возразить, но главврач, махнув рукой, остановил его:

– Надо с чего-то начать, а там поглядим, на что вы годны. Да и вакантная должность врача есть только в нервно-психиатрическом отделении.

– Лечить психически больных?! – воскликнул Владимир.

– А они что, не люди? Поработаете пока в психиатрическом, а затем переведем вас в другое отделение. Больница у нас не маленькая – семьдесят коек в стационаре, есть еще и амбулатория, там принимают больных врачи разной направленности, в том числе и хирург. Никто, поверьте мне, не стал практикующим хирургом сразу, с учебной скамьи. Накопите опыт, научитесь правильно диагностировать заболевания.

Владимир недовольно сощурился, размышляя. Слова главврача в очередной раз заставили его пожалеть о принятом решении приехать сюда.

«Лечить психов?! Надо немедленно возвращаться в Киев!» И тут ему вспомнились слова отца, сказанные при прощании: «Поезжай, раз так решил, но я уверен, что ты пожалеешь об этом и вскоре вернешься!»

«Если я вернусь, это будет означать, что я не способен жить самостоятельно. Мне предложили не то, на что я рассчитывал, но это не повод уезжать отсюда».

Главврач словно прочитал мысли Владимира:

– Наш хирург, Осип Гаврилович, набирался опыта, участвуя в войне с турками три десятка лет тому назад, и здоровье у него уже не то. Зато он хирург от Бога! Я с ним поговорю, он присмотрится к вам, не исключено, что вы станете его преемником. Так что не следует раньше времени унывать. Путь к успеху пролегает через тернии! Иначе не бывает.

– Время покажет, – неопределенно ответил Владимир.

– Ну что ж, идемте, я познакомлю вас с доктором Бобровым, заведующим нервно-психиатрическим отделением.

Главврач, несмотря на почтенный возраст, двигался легко и быстро, Владимир едва за ним поспевал. Они вышли из больничного корпуса, обошли его и направились к зданию, стоящему в отдалении. Оно даже издали выглядело мрачным: одноэтажное, с наглухо закрытыми и зарешеченными окнами, это здание казалось враждебным и вызывало ощущение безысходности. Жилые дома, тесно обступающие основной корпус больницы, словно боясь этого здания, стояли в отдалении, как бы на безопасном от него расстоянии.

Им оставалось сделать десяток шагов до входа в психиатрический корпус, когда оттуда донесся душераздирающий крик, перешедший в вой и вдруг резко оборвавшийся. По спине Владимира словно провели наждаком, его передернуло. Антон Харлампиевич остановился и с улыбкой повернулся к нему:

– Вероятно, вы читали произведение господина Чехова «Палата № 6»?

Владимир молча кивнул, еще не придя в себя после услышанного ужасного вопля.

– Так вот, ни с чем подобным в нашем отделении вы не столкнетесь. Первым заведующим этим отделением был доктор Розенель. Он придерживался гуманного подхода в обращении с пациентами, как это было принято в европейских заведениях такого рода, где для больных даже ставили спектакли и устраивали балы. Доктор Розенель ничего такого не организовывал и в отношении буйных больных смирительную рубаху при необходимости применял, но он строго следил за тем, чтобы медицинский персонал их не обижал и не обворовывал. Он даже обратился в городскую управу с требованием выделить средства на возведение вокруг корпуса отделения высокой ограды, чтобы больные могли выходить на прогулки во двор, дышать свежим воздухом, благо для этого место есть. – Главврач указал на пустырь, образовавшийся между этим зданием и жилыми домами. – Это давало бы больным ощущение, что они не затворники, а просто находятся на излечении.

Антон Харлампиевич, указывая рукой на ближайшие жилые дома, продолжил:

– Наша больница, в том числе и этот корпус, были построены за чертой города, это потом он к нам дошел. Недобрая слава этого заведения для душевнобольных привела к тому, что жилые дома строили в отдалении от него. Жители ближайших домов направили городским властям гневную петицию, выразив свое возмущение сумасбродными новшествами доктора Розенеля, а магистрат долго оттягивал решение этого вопроса. Доктор Розенель на свой страх и риск позволил некоторым «спокойным» пациентам выходить на прогулки возле корпуса под присмотром санитаров. Возникло несколько неприятных ситуаций, когда больные этого отделения повели себя агрессивно в отношении жителей близлежащих домов. Городская застройка, как видите, окружила больницу тесным кольцом, так что исключить контакты больных с жителями при открытых дверях отделения и отсутствии ограждения практически невозможно. Пошли от горожан жалобы. А когда хитроумным способом сбежавший психически больной совершил нападение на местную жительницу, что имело весьма неприятные последствия, вопрос об устройстве ограды больше не поднимался. Сейчас больные находятся под круглосуточным присмотром, они проходят лечебные процедуры, принимают лекарства в палатах и покидают их только при проветривании. К тому же европейские психиатры пришли к выводу, что гуманные методы не эффективны и больных надо лечить, а не устраивать для них зрелища.

Свой краткий экскурс Антон Харлампиевич закончил уже стоя перед крыльцом психиатрического отделения. Он дернул за шнурок, висевший возле мощной дубовой двери, и внутри послышался звон колокольчика. Дверь распахнулась, на пороге стоял здоровенный санитар с густой бородой по самые глаза, напомнивший Владимиру изображение Черномора в иллюстрации к сказке Пушкина. Увидев Антона Харлампиевича, он осклабился, что было непросто заметить из-за его бороды.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – поприветствовал он главного врача, при этом бросив на Владимира тяжелый, недоброжелательный взгляд.

– Здравствуй, Прохор. Вот привел к вам нового лечащего врача. Проводи нас к Геннадию Львовичу.

Они прошли в просторный полукруглый вестибюль, в котором имелось три двери. С правой стороны, за решетчатой дверью, начинался длинный коридор. У Владимира тоскливо сжалось сердце – возникло ощущение, что он сам попал в тюрьму, где придется провести продолжительное время. В нем зрело желание, пока не поздно, вежливо отказаться от предлагаемой должности и сегодня же, на ближайшем дилижансе, отправиться в Киев. Однако другая его часть возражала и требовала пройти это испытание.

Бородач открыл ключом крайнюю с левой стороны дверь – за ней оказалась просторная комната с двухтумбовым столом, возле которого в ряд стояли три стула. У стены находились два шкафа со стеклянными дверцами, на ближнем, под самым потолком, стояло чучело горного орла, уставившегося искусственными зелеными глазами на непрошеных гостей.

– Изволите зайти в кабинет Геннадия Львовича? А я его немедля сыщу, доложу о вашем прибытии.

Присев на стул, Владимир с любопытством огляделся. За стеклянными дверцами шкафов виднелись корешки книг.

Вскоре пришел хозяин кабинета. Это был очень крупный мужчина, под стать санитару, с окладистой бородой, делающей его похожим на писателя Льва Толстого. На вид ему было лет пятьдесят.

– Вот, любезный Геннадий Львович, вам помощник – прошу любить и жаловать! Прибыл из Киева, окончил медицинский факультет университета Святого Владимира, – представил Владимира главный врач. – Подмога вам большая. Желает он по хирургической части практиковаться, но пока поработает у вас. Авось и изменит свои намерения, как вы в свое время.

– Помощников у меня достаточно, – хмурясь и окидывая Владимира тяжелым взглядом, пророкотал обладающий густым, воистину дьяконовским басом Геннадий Львович. – Врачи Нестеренко и Топалов. Да и Дмитрий Ловцов хорош!

– Ловцов ваш – фельдшер! А я вам даю дипломированного врача, только что окончившего университет, со свежими знаниями, – назидательным тоном произнес Антон Харлампиевич. – До нас, в провинцию, новые веяния медицины не так быстро доходят, как до профессоров императорских университетов. Да и Ловцова у вас никто не забирает. Может, чего интересного и мы узнаем. – Увидев, как грозно сошлись брови психиатра, он быстро добавил: – Сказанное мною никак не умаляет вашего богатого опыта и глубоких знаний.

Владимир подумал: «Что это за фельдшер такой, которым заведующий отделением так дорожит?»

Брови у психиатра продолжали хмуриться, и он с иронией произнес:

– Поживем – увидим.

– Вот и славно! Не буду больше вас отвлекать. – Антон Харлампиевич повернулся к Владимиру: – Геннадий Львович введет вас в курс дела. Не сомневаюсь, что вы сработаетесь и у вас сложатся прекрасные отношения! – После этих слов главный врач покинул кабинет.

Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Геннадий Львович вонзил испытующий взгляд во Владимира, так что тому стало не по себе, но при этом произнес нормальным тоном:

– Расскажите о себе. Кто вы, откуда, какую цель ставили перед собой, когда решили стать лекарем? Что во время учебы вам легко давалось, а что требовало определенных усилий?

Владимир, ничего не утаивая, стал рассказывать о себе, о том, что рос без матери, под присмотром отца, что мечтает стать хирургом, и хотя экзамен по психиатрии успешно сдал, не рассчитывал, что придется этим заниматься.

– В отделении сейчас находятся более трех десятков больных с разными психическими и нервными заболеваниями. Есть буйные, они в изоляторе, в смирительных рубашках. Однако имеются и такие, чье внешнее спокойствие способно усыпить бдительность, но в силу разных причин их поведение может резко измениться – за такими нужен глаз да глаз. Наши пациенты отличаются от обычных больных тем, что они могут иногда представлять угрозу для врачей. Таких единицы, но всплески их энергии могут заразить находящихся рядом больных и вызвать у них агрессию. Поэтому на первых порах будете помощником доктора, закреплю я вас за Нестеренко Ильей Никодимовичем. Поработаете с ним, присмотритесь к нашим больным, а я – к вам, и если все будет в порядке, переведу вас на самостоятельную работу.

Владимир почувствовал, как внутри него нарастает возмущение. Раз ему не доверили больных, то какой он врач? А ведь он с отличием окончил медицинский факультет одного из самых престижных университетов – Киевского! Владимир едва сдерживался и обдумывал, какими словами дать знать, что подобное назначение его оскорбляет.

– В свое время я был хирургом, причем очень хорошим, и не где-нибудь, а в Санкт-Петербурге. Судьба вносит в повседневность неожиданные обстоятельства, и наша жизнь меняется. Я не жалею о том, что работаю по другой специальности, может, то же и с вами произойдет. Надеюсь, что так и будет! – подытожил Геннадий Львович.

Судя по всему, он считал, что его решения не обговариваются, а только исполняются.

Он взял со стола колокольчик и громко позвонил. Дверь открылась, и в кабинет протиснулась громадная фигура санитара Прохора.

– Чего изволите, ваше высокоблагородие?

– Позови, братец, Ловцова!

Санитар скрылся, а заведующий отделением пояснил:

– Ловцов – наш фельдшер, оправдывая свою фамилию, весьма ловок, за ним глаз да глаз нужен. Но дело свое знает, шельма, иначе я его давно выгнал бы.

Владимир боролся с желанием возразить психиатру, заявить, что он рассчитывает на работу, соответствующую полученному образованию. Однако внутренний голос его остановил: «Не спеши, осмотрись, может, эта работа вообще тебе не подойдет и ты отсюда уедешь. Ведь тебе не приходилось иметь дела с настоящими психическими больными, и ты имеешь весьма смутное представление о том, как их лечить».

Мысли Владимира переключились на фельдшера, который должен был вот-вот прийти. Видимо, это была прелюбопытная личность, раз о нем уже несколько раз упоминалось и судя по тому, как его охарактеризовал заведующий отделением. «Интересно, в каких проступках был уличен Ловцов и почему заведующий отделением так им дорожит?»

В кабинет вошел статный мужчина лет под сорок, приятной внешности, с живым умным взглядом карих глаз. На нем был серый халат. Геннадий Львович представил ему Владимира.

– Весьма, весьма приятно! – Фельдшер широко, по-дружески улыбнулся и протянул Владимиру руку: – Ловцов Дмитрий Фролович.

– Покажи новому лекарю подопечных лекаря Нестеренко, – приказал Геннадий Львович и обратился к Владимиру: – А вы не стесняйтесь, интересуйтесь, как можно больше спрашивайте у своих коллег, у меня – я всегда к вашим услугам!

Вначале Ловцов провел Владимира в фельдшерскую, где выдал ему чистый белый халат. Затем они двинулись по пустому длинному больничному коридору, с одной стороны которого располагались двери палат.

– Палаты всегда закрыты? – Владимир с интересом поглядывал на двери – что за ними скрывается?

– Открываем поочередно на два-три часа. Так проще больных контролировать. Вы, верно, проходили практику на кафедре психиатрии у профессора Сикорского? – поинтересовался Ловцов.

– Нет, на кафедре хирургии, а в психиатрическое отделение попал по воле случая. Профессор Сикорский читал нам лекции, и представление о психических и нервных заболеваниях я имею.

– Теперь у вас есть возможность увидеть все это воочию. – Ловцов улыбнулся и пошутил: – И при желании пощупать.

Фельдшер открыл палату под номером «3», и Владимир с некоторой опаской переступил порог. Первое, что он отметил, – это затхлую, душную атмосферу давно не проветривавшегося помещения.

Перед ним была огромная комната, где находилось восемь коек. Больные были в длинных серых байковых халатах, изрядно поношенных, из-под которых выглядывало нижнее белье – серые рубашки и кальсоны. Каждый занимался тем, что было ему угодно. Кто сидел на кровати, кто лежал. Кудрявый коротышка мерил комнату шагами, высокий тощий больной застыл в странной позе – он стоял с раскинутыми в стороны руками, изображая крест. У зарешеченного окна замер молодой человек с буйной шевелюрой, тоскливо глядя наружу.

Больные выглядели вполне обычно, как нормальные люди, но позже, общаясь с ними, Владимир понял, что они находятся тут не случайно. Ловцов сообщал имена пациентов, давал им краткие характеристики, называл заболевание каждого и применяемое лечение.

В палате находились люди как старшего возраста, так и совсем молодые. Ловцов подвел Владимира к молодому человеку приблизительно одного возраста с новым лекарем, с густыми всклокоченными волосами, одетому, в отличие от других пациентов, в пижаму из недешевого материала. Он сидел на кровати у окна, то и дело поправляя очки, словно желая убедиться, что они на месте, и читал книгу.

– Как ваше самочувствие, господин Лещинский? – спросил у него Ловцов.

Молодой человек отвлекся от чтения, отложил книгу и снял очки:

– Благодарю, чувствую себя прекрасно, господин фельдшер. Интересуюсь, когда вы соблаговолите меня выписать из сего богоугодного заведения?

– Вы же знаете, это зависит не от меня.

– Мне вот кажется, – голос Лещинского стал переходить на визг, – что меня тут держат значительно дольше, чем требуется!

– Не волнуйтесь, господин Лещинский, все делается для вашего блага.

Владимир скользнул взглядом по названию раскрытой книги, лежащей верх обложкой – «Так говорил Заратустра».

– Хочу вам представить нового лекаря – Владимира Ивановича. Он будет помогать доктору Нестеренко…

– Не порите чушь! – резко прервал его Лещинский. – Я завтра покину вашу богадельню! – И он демонстративно уткнулся в книгу, показав тем самым, что разговор окончен.

Подойдя к Владимиру, понизив голос, Ловцов пояснил ему на ухо:

– Лещинский психопат, истерик, с ним надо быть очень осторожным. Чуть не убил товарища по учебе, ему светила тюрьма, но у него очень богатые и влиятельные родители, вот он и оказался здесь.

На кровати, опираясь на подушку, полулежал плотный мужчина небольшого роста, с неопрятной бородой и выпученными, как при испуге, глазами; руки у него постоянно тряслись, речь была невразумительной.

– Купец Пантелеймон Куляба. Болезнь Паркинсона – безнадежный случай, – пояснил Ловцов, не обращая внимания на то, что мужчина их слышит.

После этого Ловцов подвел Владимира к кровати, на которой сидел мужчина, отрешенно уставившись в пол и поглаживая себя по животу.

– Мещанин Сидоров Петр Свиридович, он уверен, что, когда спал на берегу речки, ему в рот забралась жаба и теперь там живет.

– Она там! – взвизгнул мужчина. – Приходите в лунную ночь, и вы услышите ее кваканье! Ква-ква! – попытался он изобразить соответствующие звуки. – Доктор, вы мне поможете?

– Поможем, поможем, – равнодушно произнес Ловцов и указал на больного, стоящего у окна.

На вид тому было лет тридцать, у него была буйная рыжеватая шевелюра и неожиданный клок полностью седых волос на левой ее стороне.

– Любопытный случай, – отметил Ловцов. – Олег Ташко, двадцать девять лет, из обедневших дворян. Его отец, отставной капитан, хотел, чтобы сын пошел по его стопам. Однако сынка из юнкерского училища через год отчислили за недостойное поведение. Из-за этого отца кондрашка хватила, так что он теперь покоится на кладбище. Маменька, используя связи, устроила сынка в городскую управу. Он, как говорится, звезд с неба не хватал, был тихим, исполнительным. – Ловцов сделал многозначительную паузу. – Пока его не поймали, когда он показывал срамные места прогуливающимся барышням. И, как оказалось, делал он это не единожды. По его признанию, желание так себя повести накатило на него внезапно и он не мог ему противиться. Из управы его сразу же уволили, теперь он лечится у нас. По натуре он очень робкий, стыдливый, особенно при общении с женщинами, никогда не имел с ними близких отношений.

– Ничего себе – стыдливый! – Владимир покачал головой.

– Больные, имеющие подобные отклонения, не могут себя сдерживать. В остальном он производит впечатление вполне психически здорового человека. Можно было бы его отправить домой, но он боится туда возвращаться, ведь все знакомые, соседи знают о его проступке, так что ему хоть в петлю лезь. Ему проще находиться здесь, он тут убирает, колет дрова, помогает на кухне. Хотя его маменька ждет не дождется его возвращения. Она очень властная особа. – Ловцов осуждающе покачал головой.

Кудрявый коротышка, беспрерывно шагающий по палате, сам с собой вел разговор, активно помогая себе руками, то и дело заливаясь дурным смехом.

Ловцов, указав на него, пояснил:

– Мещанин Яков Соломонович Берштейн. У него душевное заболевание, описанное доктором Кандинским и названное им идеофрения. Это когда голоса в голове требуют выполнять определенные действия и больной не может им противиться. Как видите, сейчас у него повышенная активность, в другое время он может часами сидеть и что-то рассматривать, хоть ту же половицу.

– По новой терминологии, предложенной швейцарским психиатром Блейгером, это заболевание сейчас называется шизофрения, – блеснул познаниями Владимир.

– Как его ни назовешь, а лечить приходится лишь солями брома и морфином, – снисходительным тоном произнес Ловцов и подошел к продолжавшему стоять неподвижно тощему мужчине с раскинутыми в стороны руками.

– Кондрат Мефодиевич Костицкий, тридцать девять лет. Работал надзирателем в мужской гимназии, а потом с ним стали случаться припадки, после которых он застывал в подобных позах. Что интересно, позу ему можно произвольно менять. – Ловцов легко скрестил руки мужчины у него на груди. – Как видите, для этого не требуется больших усилий. – Ловцов, взявшись за туловище мужчины, наклонил его в сторону, затем с довольным видом, будто скульптор, отошел на пару шагов, чтобы полюбоваться своим творением. – Восковая неподвижность. Хотите попробовать? – Ловцов хозяйским жестом предложил Владимиру поупражняться в изменении позы больного.

– Благодарю, но давайте продолжим осмотр больных в других палатах. Геннадий Львович сказал, что у вас более трех десятков пациентов, – вспомнил Владимир, хотя у него голова кругом шла от обилия информации.

– Всех пациентов вам знать нет нужды, – возразил Ловцов. – Эти подопечные доктора Нестеренко, остальными занимаются доктор Топалов и сам заведующий отделением, доктор Бобров.

Они вышли в коридор.

– Следующая палата также доктора Нестеренко, но там особые случаи, и на ее осмотр требуется разрешение доктора. Дальше идут палаты заведующего отделением и доктора Топалова.

Владимир тем не менее направился к следующей палате, но Ловцов его остановил.

– Я не должен был сразу вести вас в палату, доктор будет недоволен. – Ловцов явно сожалел о том, что так поступил. – Идемте, я представлю вас доктору Нестеренко.

В этот момент в коридор вошла молоденькая барышня в сопровождении плотного хмурого господина лет пятидесяти. Когда они приблизились, Владимир заметил, что у барышни отрешенный взгляд, следовательно, ее мысли были далеко отсюда или их вообще не было. Ловцов поздоровался, но барышня никак на это не отреагировала, словно не заметила его, а ее сопровождающий, посмотрев на фельдшера свысока, лишь кивнул.

Когда они зашли в палату, Владимир поинтересовался:

– Кто они?

– Господин Волобуев с дочерью Софьей. Она лечится у врача Топалова.

– Что с ней? Она шла словно сомнамбула.

– Это ужасная история, повлиявшая на ее психику.

– Пожалуйста, расскажите.

Ловцов колебался.

– Не в правилах нашей больницы раскрывать врачебные тайны.

– Я теперь врач, а не любопытствующий посторонний.

– Вам не поручат лечение Софьи Волобуевой… Ладно, я вам расскажу, что с ней произошло.

– Премного благодарен!

– В прошлом году Волобуев с семьей летом находился в своем имении в селе Константиновка. Готовились к свадьбе Софьи, которая должна была выйти за господина Новицкого. Софья с детства не отличалась отменным здоровьем. Однажды она попала под ливень и промокла. А накануне свадьбы приехала она с отцом в Чернигов, и тут у нее случился сердечный припадок, в результате которого она умерла, вернее, так посчитал ее лечащий врач. Пульс и биение сердца не прослушивались, зеркало, поднесенное ко рту, не запотевало. Безутешные родители перевезли ее тело в имение и похоронили в родовом склепе. Ночью двое негодяев из местных жителей проникли в склеп, чтобы поживиться золотыми украшениями, с которыми похоронили Софью. Как же они перепугались, когда, сорвав крышку гроба, увидели восставшую «покойную»!

– Она пребывала в летаргическом сне? – Владимир и до этого слышал о случаях захоронения людей, находящихся в состоянии «мнимой смерти».

– По-видимому. Доктора предполагают, что спровоцировал этот сон тот случай, когда она промокла под ливнем. На самом деле никто этого объяснить не может. Грабители по сути спасли Софье жизнь. С ее слов, она находилась в очень странном состоянии, тело было как чужое. Она слышала, что происходит, но это не задерживалось в сознании, и это уберегло ее рассудок. Представляете себе ужас девицы, когда она очнулась и поняла, что находится в гробу и не может из него выбраться!

– Не дай бог такое пережить! – Владимир нервно перекрестился и вспомнил свой сон.

– Софья, находясь в сознании, провела в гробу несколько часов, пока грабители не «освободили» ее. Грабители убежали, а Софья выбралась вслед за ними из склепа. В подвенечном платье, в котором ее похоронили, она пришла домой, вначале смертельно перепугав, а затем обрадовав родителей.

– У нее развилась боязнь замкнутого пространства? – предположил Владимир.

– Неизвестно. Ее лечением занимается доктор Топалов, а он все держит в тайне, как и ее родители.

– Доктор Топалов опытный психиатр?

– Максим Максимович изучал психиатрию в США, где работал в известной клинике для душевнобольных в городе Трентоне, штат Огайо. Смерть его отца и необходимость вступить в права наследства вынудили его вернуться. Здесь у него живет престарелая мать, за которой требуется уход, поэтому он остался на родине и работает в нашей больнице. Считается лучшим специалистом не только у нас, к нему приезжают на консультацию из разных мест.

– Полагаю, что это честь для меня – познакомиться с таким опытным специалистом и работать рядом с ним, – уважительным тоном произнес Владимир. – Мне было бы очень интересно узнать о его работе в американской клинике.

– Доктор Топалов весьма замкнутый человек, думаю, у вас не получится сойтись с ним близко. Он всех держит на расстоянии. Он не уезжает отсюда только потому, что должен ухаживать за больной матерью.

– Это его право, – согласился Владимир. – А что вы скажете о докторе Нестеренко?

– Илья Никодимович работает в нашей больнице более десяти лет, он здесь на хорошем счету. – Ловцов пожал плечами.

Он вроде бы положительно охарактеризовал доктора, и в то же время его тон заставлял сомневаться в этом. «Видимо, он испытывает неприязнь к Нестеренко», – решил Владимир.

Доктора Нестеренко не оказалось в кабинете, его разыскали в изоляторе, куда только что доставили вновь прибывшего больного. Доктор с двумя рослыми санитарами стоял возле топчана, на котором беспокойно ворочался мужчина с грубыми чертами лица и окладистой, темной с проседью бородой. Пытаясь освободиться от пут – он был туго запеленат в смирительную рубашку, – мужчина хриплым голосом бормотал что-то бессвязное. На вид Нестеренко было лет тридцать пять. Среднего роста, коренастый, в плотно облегающем фигуру халате сверкающей белизны, с приятным открытым лицом, он сразу вызвал у Владимира симпатию. Нестеренко обернулся и, увидев вошедших, улыбнулся Владимиру и протянул ему для пожатия руку, а Ловцову лишь кивнул.

– Илья Никодимович, к вашим услугам. А вы, как меня уже информировали, мой новый помощник?

Владимир представился, то и дело невольно поглядывая на продолжающего что-то бормотать мужчину.

– Можете идти! – сказал Нестеренко санитарам и повернулся к Ловцову: – Вас я тоже не задерживаю!

Санитары и фельдшер незамедлительно вышли, а Нестеренко указал на лежащего на топчане мужчину:

– Ваше мнение, коллега?

Владимиру понравилось обращение «коллега», тем самым Нестеренко показал, что считает его равным себе по статусу.

– Буйное помешательство? У него галлюцинации? – наобум предположил Владимир, уловив смысл нескольких слов, которые пробормотал больной.

– Что касается галлюцинаций, вы это верно подметили, – кивнул с довольным видом Нестеренко. – Сапожник Савелий Никодимов, допился до белой горячки, сегодня поступил, ему кругом мерещатся черти. Наш постоянный пациент. Подлечим – отпустим, он какое-то время будет держаться, затем снова срыв, запой – и к нам. С каждым разом его состояние все хуже и хуже, и задерживается он у нас дольше. Как говорится, горбатого могила исправит. Похоже, ему до нее осталась всего пара шагов. – Нестеренко говорил все с той же улыбкой. – Считайте, это ваш первый больной. Идемте в мой кабинет, обсудим ваши дальнейшие действия. Кстати, вы знаете, каков основной принцип работы с психическими больными?

Владимир напряг память, пытаясь вспомнить, что на этот счет говорил профессор на лекции о психиатрии, но Нестеренко быстро произнес:

– Ne raillons pas les fous; leur folie dure plus longtemps que la nôtre… Voila toute la difference!

– Не издевайтесь над дураками; их безумие длится дольше нашего… Вот и вся разница, – вслух перевел Владимир с французского.

– Вот именно. Все люди безумны, но только некоторые имеют мужество в этом признаться.

Вдруг зазвучала музыка, и, продолжая улыбаться, доктор Нестеренко вытащил из кармана серебряные часы-луковицу и посмотрел на циферблат. Мелодия часов была простая, незамысловатая и одновременно трогательная. Заметив интерес в глазах Владимира, Илья Никодимович пояснил:

– Швейцарские часы фирмы Бреге. Играют каждый час. Вот только завода хватает всего лишь на двенадцать часов – весьма ощутимое неудобство.

– Интересная мелодия, никогда не слышал.

– Она называется «Сердце Пандоры».

– Название тоже впечатляет. Видимо, имеется в виду Пандора, которая из любопытства выпустила из ящика всевозможные бедствия, обрушившиеся на человечество?

– В мифе это не ящик, а сосуд – пифос, – уточнил Илья Никодимович. – Он был получен ее мужем Эпиметеем от Зевса на хранение. Бедствия Пандора выпустила, а Надежда осталась на дне пифоса, скрытая от людей. Излишнее любопытство, бывает, приводит к трагическим последствиям.

– А при чем тут сердце Пандоры? Тогда должна быть любовная история.

– Я не знаю, что имел в виду автор этой мелодии. Впрочем, мне это безразлично.

Вернувшись вечером в гостиницу, Владимир испытал острое ощущение одиночества и снова стал сожалеть о том, что так легкомысленно покинул родной дом, отца, город, в котором родился и вырос. В Киеве у него осталось много друзей, и там он никогда не ощущал себя одиноким, не имел возможности скучать, поскольку всегда было чем заняться. Дома он мог поговорить с отцом, собеседником очень умным и много знающим, сыграть с ним партию в шахматы, заодно обсудив какое-нибудь важное событие, произошедшее в городе или стране. Владимиру нравились дальние воскресные прогулки по Киеву, он всегда открывал для себя что-то новое, неизвестное в таком родном и знакомом городе. А сейчас он вынужден печально смотреть в окно, на улицу незнакомого города.

Впрочем, было еще не поздно, и он мог прогуляться по вечернему городу, далеко не удаляясь от гостиницы. Хотя особого желания отправиться на прогулку у Владимира не было, он надел шляпу, взял трость и вышел из номера. Решил пройтись по небольшой Воздвиженской, зайти в расположенную на ней Крестовоздвиженскую церковь, хотя вечерняя служба наверняка уже закончилась.

Выйдя во двор гостиницы, Владимир не спеша направился в сторону возвышающейся колокольни. Когда он уже подходил к церкви, его внимание привлекла триумфальная арка с башенками, подобная той, через которую он въезжал в город, только значительно меньше. За ней оказалась пешеходная торговая улочка, зажатая между одноэтажными домами, увешанными разноцветными вывесками различных магазинов. И Владимир свернул в нее, привлеченный ее необычностью.

От продавца, торгующего обувью, он узнал, что эта улочка носит гордое название Алексеевский пассаж, хотя не имеет крыши. Конечно, здешний значительно уступал масштабами киевскому Пассажу[10], куда Владимир любил ходить в синематограф Шанцера, и все же был довольно интересный. Здесь размещалось множество продовольственных магазинов, трактир с яркой аляповатой вывеской, на которой были изображены громадный алый рак и кружка с пенящимся пивом, магазины мануфактуры Щелкановцева, мебельная мастерская Миланского, обувное ателье Дубинина.

Внимание Владимира привлекла пошивочная мастерская некого Бертана Буаселье, заверявшего на вывеске, что использует только оригинальные лекала из Франции, а в качестве рекламы он выставил за стеклом искусно выполненную девичью фигуру, видимо, из воска, в красивом наряде. Лицо манекена было как у живой девушки, только неестественно белое, с кружками грубо нарисованных румян. Манекен стоял вполоборота, и было в его позе что-то завораживающее, притягивающее взгляд. Уже отойдя от витрины, Владимир понял что: ощущение беззащитности, словно это была живая девушка.

Пассаж оказался совсем небольшой, и Владимир, дойдя до конца улицы, вышел на Богоявленскую улочку, где тоже было множество магазинов. Затем он прошелся до полицейского управления и вернулся в гостиницу. Прогулка не принесла никакого удовольствия, все было чуждым, немым. И Владимир решил скоротать вечер, дочитав до конца рассказ «Желтый знак» из сборника «Король в желтом» Роберта Чамберса.

Уже зловещий тон эпиграфа предупреждал о том, что читатель изрядно пощекочет себе нервы, столкнувшись с необычными и страшными событиями:

Пусть думает красный восход,

Что сделаем с ночью мы;

Звезд призрачный свет умрет,

Настанет царствие тьмы…