Читать книгу Готический Замок. Сборник стихов. Часть 1 - Сергей Попов - Страница 12

Я спящий чело-ело-век,

и у меня в глазах магниты.

Сижу, уткнувшийся в тарелку,

и звон её выпытываю.

А за окном цветёт черешень

и, серебром сплетённый,

шагает человек – он грешен

и в грешное влюблённый.

А под окном сидит паук.

Ему плевать на грешность.

Он ловит в сети юных мух

и юно дарит нежность.

А я, захлёбуясь борщом,

совсем не улыбнуся,

а, топнув, попрошу ещё,

чтоб точно захлебнуться,

чтоб за окном перецвело

и выцвело до чёрту,

чтоб человек своё лицо

отмыл от позолоты

и чтобы крестовик-паук

ушёл на розогрушень,

и чтоб он в паутине мух —

ведь кто-то же мне нужен!

Пускай в глазах моих магнит —

да сердце одиноко.

Ведь чем сильней душа болит,

тем больше я на бога

смотрю и радуюсь вполне,

что он ко мне шагает,

плывёт и скачет на коне

и в грешное влюбляет.

А я ни разу не люблю,

смотрю себе в тарелку,

черешень режу, небо блю

и чело-ело-векаю.

А за окном цветёт паук

и пахнет так весенне,

что человек совсем потух,

зайдящи в мои сени,

увидел – ест какой-то борщ,

и всё без рук, без ложки, —

да помер сразу, и в прихожей

лежит, как на дорожке.

Ко мне кто из гостей придёт,

его переступает,

но, увидав мой сытый рот,

на месте упадает.

Признаюсь, надоело мне —

в прихожей уж десяток.

Я трупный запах заслонил

борщёвым ароматом,

но как-то вот нехорошо:

ко мне господь шагает,

его библейский капюшон

его лицо скрывает,

а как войдёт ко мне господь,

увидит мои щёки —

так тут же сразу уподоть

с отчаяньем глубоким.

Ко мне ты, гость, не приходи —

я чело-ело-вечу.

Во мне магнитище зари

да сам я безупречен.

Ведь жить зачем? «Борща, борща!»

Побольше бы сквозь тело

прошло его и, сообща,

мы рай бы в мире сделали!

И за окном бы не цвело,

и только в моём доме

светилось бы моё лицо,

как если бы я помер.

Тогда бы человек вошёл

и, труп переступая,

ко мне бы спешно подошёл

гордынь переступая.

Забрал бы борщ, меня прогнал —

и сам бы за тарелку,

чтобы смотреть в дыру окна,

как молней в небе бегает.

Прошла гроза бы за часок —

и сразу бы черешень.

И в поле чистый колосок

сказал бы: «Батька, грешен!»

Тогда бы за окном паук

в испуге закрестился,

тогда бы за окном паук

прям насмерть закрестился

и человека серебром

изящно вокруг шеи

скрутили бы своим теплом

червонные бы змеи.

Тогда заплёлся бы язык

рассказчиков и фатов

и без смущения святых

обмолвил бородатыми.

И если б вспомнил кто когда,

с чего всё началося,

к тому б тогда пришла беда —

хоть летом, хоть и осенью.

Тогда бы это… я… забыл!

Но, в общем, нам тогда бы…

совсем, вот, кажется, забыл…

А! – с мачтами корабль

плывёт по морю в полный штиль,

и парус обветшалый,

и ветхий, в водорослях, киль,

и флаг чужой державы,

забытый в пламени веков,

мне говорит-смеётся,

что плыть по морю нелегко —

совсем не видно Солнца, —

и что корабль – это… как?!..

Опять забыл! Корабль…

По-моему, совсем забыл…

Вот вспомнил бы хотя бы,

как, своей памяти лишён,

чужую жадно принял

и как господний капюшон

висел над небом синим,

и как черешень за окном,

украшенный цветами,

клянётся бронзовым крестом,

что всякий грех оставил

и что под крону человек,

случайно заглянувший,

впитал в себя весь бывший грех

и сам себя нарушил.

Скажи мне, добрый мой паук.

Один лишь ты остался.

Всегда ловил ты юных мух

иль чем другим питался?

Ты видишь, я мечтаю борщ

и всё в тарелку взглядом.

Я чело-ело-век и о-

чень знать мне это надо.

Но нет ответа. Тишина…

Везде одни магниты.

Лишь бог в прихожей выжидает

и боль во мне воспитывает.

Он тоже, кажется, забыл

и вот – застрял в прихожей.

А по морю корабль плыл

и жизнь мою всю прожил.