Читать книгу Я иду - Сергей Попов, Сергей Алексеевич Попов - Страница 5

В баре – шумиха, кутеж и пьяное веселье.

Допив пиво, Айс насухо вытер рукавом губы, поставил опорожненную бутылку на барную стойку и подвигнул суетившемуся бармену, выполняющему другой заказ.

– Спасибо, – захмелевшим голосом поблагодарил он и, вынув из кармана купюру, с хлопком положил возле бутылки и поднял на того потупившийся взгляд: – Заслужил.

Тот лишь галантно кивнул и ловко забрал деньги вместе с бутылкой.

Еще немного посидев на высоком барном стуле, Айс совсем заскучал и стал искать глазами своего напарника. Тот о чем-то горячо бедовал с другими курящими Тенеборцами, размахивал руками, закатывался смехом. Протиснувшись мимо бойцов, играющих в бильярд, Айс окликнул Марка и подошел.

– Ты куда подевался-то? – и, поздоровавшись за руку со всеми остальными, добавил: – Хоть бы сказал, а то сижу как этот…

– Извини, старина, – извинился Марк и мгновенно посерьезнел, – да ты чего-то закис, я решил тебя не трогать…

Айс понимающе кивнул и ответил, но как-то тихо, удрученно:

– Пойдем-ка на улицу – воздухом подышим.

Напарник посмотрел на него, а потом сказал другим Тенеборцам: «Мы скоро» – и, хлопнув друга по плечу, понятливо заявил:

– Пошли.

Снаружи держалось странное затишье. Отошли от дверей, как-то невзначай поглядели на мертвенно-бледное небо, не предвещающее ничего хорошего, и помолчали, каждый думая о чем-то своем. Очередное нашествие жутких морфов, сумевших добраться теперь уже до самого минного поля, смерть боевых товарищей и гибель вертолета, и так стоящего на вес золота, – все это мрачило, угнетало и не давало отвлечься. Но больше опечаливало то, что держать оборону Горизонта-26 становилось все сложнее и накладнее: склады с боеприпасами, медикаментами, провизией, запчастями, топливом и расходными материалами – постепенно редели, иссякали, вынуждая иной раз серьезно экономить имеющиеся на базе ресурсы. Касались такие распорядки зачастую рядовых Тенеборцев и научный персонал, но бывало под раздачу попадали офицеры и сержанты, кому в полтора, а то и в три раза урезали рационы питания, выдавали по минимуму боеприпасов и в рейдах выделяли по одному или максимум два БТРу Да и людей, способных сдерживать цитадель от растущих полчищ инопланетных захватчиков, разумеется, не прибавлялось: одни умирали от странных болезней, другие – от лап морфов, а третьи – просто пропадали без вести, так и не возвратившись с боевого задания…

– Надеюсь, с забором разберутся в кратчайшие сроки, – нарушил тишину Марк и обежал неспокойным взглядом ангары с боевой техникой и два одиноких боевых вертолета на вертолетной площадке, – а то если морфы опять набегут, отбиваться от них будет уже проблематично.

– Починят, – коротко и вдумчиво ответил Айс, а сам с неуверенностью вздохнул, набросил капюшон. – Ремонтников вроде уже выслали.

– Ну, дай бог, – закивал Марк и цокнул: – Блин, еще походу заново минировать Периметр придется, а то потом в самый неподходящий момент окажется, что у нас и нет ни хрена.

– Тоже разберемся: во втором и третьем отряде ребятки молодые есть – толковые минеры, – успокоил Айс и глянул на него: – Так что это тоже не проблема, – а потом вдруг нахмурился весь, засопел, опустил глаза, – а у парней сегодня был бы особенный день – пятидесятый боевой вылет… отметили бы…

– Да уж. Отметили…

Стало совсем не по себе. Замолчали.

Простояв так несколько минут, Айс уже было хотел предложить напарнику вернуться в казарму, чтобы догнаться чем-нибудь «позлее» и еще раз помянуть погибших, но тут затрещала рация на поясе и тот незамедлительно принял вызов:

– Старший сержант Эванс на связи, – будничным тоном представился Айс и посмотрел на Марка – он специально встал рядышком, хотел подслушать.

– Сержант, профессор Гельдман вызывает вас к себе. Рекомендуем вам отложить все свои дела и не задерживаться.

– Что за срочность? – покосившись на напарника, задал Айс прямой вопрос, но ему больше ничего не ответили.

Хмыкнув, Айс повесил обратно небольшую поцарапанную рацию и, изобразив на лице полнейшее замешательство, – Марку:

– Старику зачем-то понадобился…

– Срочное кажись что-то, – осмелился предположить тот и добавил: – Просто так он нас не дергает… Походу что-то реально важное.

– Хрен его знает, – пожал плечами Айс, – может, жалование прибавит за заслуги, так сказать!

Дружно захохотали.

– Ага, – сквозь смех вставил Марк, – а потом догонит и еще прибавит!

– Ладно, чего гадать-то: пойду и узнаю все, – резюмировал тот и несильно постучал кулаком Марку по нагруднику: – Ну что, братишка, ты сейчас куда тогда двинешь?

– Пойду еще пивка тогда закажу и – в казарму, наверное…

– О кей, тогда там и встретимся, – кивнул ему Айс, – расскажу тогда все, как приду. Помолись, что ли, за меня: может, не вернусь оттуда!

– Договорились! Свечку поставлю! – по-доброму съехидничал Марк и, улыбнувшись пожелтевшими зубами, с натяжным скрипом открыл входную дверь в бар и опять растворился в табачном дыму и пьяном смехе.

Решив не терять времени понапрасну, Айс повернул назад и зашагал к невысокому бетонному зданию, виднеющемуся сразу за стрельбищем, огороженным сетчатым забором, где кроме изрешеченных муляжей морфов никого пока не наблюдалось. Отсалютовав четверым бойцам, несущим тяжеленные металлические контейнеры, – пересек небольшую асфальтированную дорогу с разделительными полосами и пошел мимо вертолетной площадки, с какой-то особенной грустью и болью разглядывая пустующее место. Тяжело вздохнув, Айс обошел разросшиеся вдоль забора жухлые кривые кусты и прибавил шаг, волей-неволей разглядывая большие незапертые ангары с различной военной техникой, томящейся в тамошней духоте.

– Почистить бы их по-хорошему, – сделал вывод Айс, разглядывая гусеницы легкого танка, – да и подварить бы не помешало.

Завернув налево, Айс пропустил грохочущий камуфлированный БТР с Тенеборцем на башне, отдавая тому честь, пересек дорогу с первыми побегами кровавых инопланетных сорняков, буйно пробивающихся из-под асфальта, и вплотную подошел к массивным железным воротам.

– Открывайте, что ли, – негромко огласил он и с тихим звоном похлопал.

Через секунду над ним раздался приветливый голос и пронзительно ухнул электромагнит, отворяя гостю тяжелые створы:

«Добро пожаловать в научный комплекс, сержант Эванс! Как войдете, заходите в главные двери и поднимайтесь ко мне на второй этаж:».

Очутившись внутри, Айс окинул быстрым взглядом территорию научного комплекса и присвистнул, наблюдая то несколько парников с мерзкими растениями, то накрытые под навесом мощные электрогенераторы с ярко-черной вывеской «Опасно: высокое напряжение!», то грузовики с массивной аппаратурой в кузовах.

«Серьезно у них тут», – отметил он и прошел мимо курящих, оживленно ведущих дискуссии ученых.

Зайдя в просторный светлый комплекс и поздоровавшись с вечно куда-то торопящимися сотрудниками, Айс откашлялся и заспешил к просторной лестнице. Почему-то ему здесь резко стало неуютно и неприятно: всевозможные едкие запахи, суета, гвалт – все это как-то угнетало, что ли, не позволяло чувствовать себя свободно. Кругом носились, бегали, сновали и бродили люди в белых халатах, вжикали автоматические двери, шумели вентиляция и кондиционеры, звучали какие-то цифры, распоряжения и обращения.

Несколько раз Айса едва не сшибли телегой, а два других – мчащиеся, словно табун лошадей, ученые, едва не расколотившие об пол капсулы вместе с планшетными компьютерами. Их, а особенно – профессора Эрика Гельдмана, он недолюбливал, но всячески скрывал этот факт, хоть давалось и нелегко: приходилось постоянно натянуто улыбаться и соглашаться с каждым словом чопорного старика. Но как бы ни кривился перед ним, как бы ни презирал и даже, быть может, ненавидел в душе, Айс понимал: без Гельдмана и всех этих тщедушных трусливых слизняков Горизонта-26 не существовало бы. И не было бы Периметра, не было бы их, Тенеборцев, не было бы надежды и веры в завтрашний день. Однако, говоря откровенно, непросто существовать под одной крышей с тем, кто, так или иначе, повинен во всем этом кромешном аде, распространившемся по всему земному шару.

Поднявшись на второй этаж, Айс наспех огляделся и решил заглянуть в первую попавшуюся лабораторию, надеясь застать профессора именно там. И не ошибся – тот, сидя к нему спиной, работал за компьютером. Айс зашел внутрь и пару секунд постоял в нерешительности, разглядывая разнообразное вычислительное оборудование, громоздкие климатические и криогенные камеры, инкубаторы, и робко доложился:

– Старший сержант Айс Эванс по вашему приказанию прибыл, сэр, – и – навытяжку, – какие будут…

– Довольно всей чертовой этой формальности! – с веселостью попросил Гельдман, а сам, допечатав текст, клацнул мышкой, задвинул клавиатуру и не по возрасту озорно крутанулся на стуле, встречая визитера как всегда пытливым, сосредоточенным взглядом. – Капюшон можете снять – помещение отапливается.

Айс даже немного покраснел от такого нелепого замечания, но быстро совладал с собой и скинул темный капюшон, рассматривая вытянутое умное лицо уже немолодого профессора в очках с тонкой оправой. Его незаметно меняло время, подпорчивало морщинами, но своей располагающей к себе притягательности оно от этого не утрачивало, а напротив – даже усилило это впечатление.

– Так гораздо лучше, – профессор удовлетворенно покачал большой головой и в холодной улыбке натянул тонкие губы. Светлые отливающие голубизной глаза отыграли льдом. – Что, вы так и будете стоять в дверях? – кивнул на свободный стул неподалеку от себя, – проходите-проходите, присаживайтесь.

Тот повиновался, ожидающе и грузно взглянул на Гельдмана.

Перехватив его хмурый взгляд, профессор нарочито громко отхлебнул холодный кофе из узорчатой термокружки, оправил посеревший лабораторный халат, голубоватый замызганный воротничок рубашки, галстук в желтый горошек, причесал жиденькие ахроматические волосенки и начал издалека:

– Прежде всего, я хотел бы выразить вам свои глубочайшие соболезнования, – сочувственно вздохнул, глядя в пасмурное уставшее лицо старшего сержанта. – Я скорблю вместе с вами, сержант.

– Спасибо, – сухо ответил Айс и, откинувшись на спинку стула, закончил: – Только словами парней не вернуть.

Гельдман промолчал, допил кофе.

– Понимаю… – скорбно протянул он и тут же, глубоко внутри наплевав на чужое горе, поспешил сменить тему: – Имеются ли повреждения Периметра Горизонта-26, сержант?

Айс секунду подумал и стал загибать пальцы:

– Прорван электрический забор, требуется повторное минирование территории Периметра, осколками посекло стены…

– Понятно, – не дослушав до конца изложение, спокойно произнес профессор и, сняв очки, добавил, потирая глаза: – Все это, конечно, весомо, дорого, но, к нашему счастью, восстановимо. Так что все обязательно починим. Однако я бы с вами хотел поговорить несколько о другом…

– О чем же?

Профессор помедлил, встал, обошел стул.

– О Сумеречной Зоне, – прямо ответил он спустя минуту, неотрывно смотря тому в сероватые покрасневшие глаза. – Скажите, сержант: вы готовы меня выслушать самым внимательнейшим образом?

– Готов.

– Хорошо, – мигом преобразившись, Гельдман хлопнул в ладоши и – сразу к сути: – Как, думаю, вам уже известно, Сумеречная Зона – порождение Порталов, которая, в свою очередь, является, так сказать, нашей с вами злободневной темой и головной болью. Не хочу возвращаться в прошлое и как-то оправдывать свои действия, но могу чистосердечно заявить: ошибки тогда я не допустил никакой. Не мне вам объяснять, сержант, что есть вещи, которые невозможно прогнозировать, подвергнуть анализу или просчитать – это просто-напросто невозможно. Поэтому надо сосредоточиться на, так сказать, следствии…

– Что конкретно от меня требуется? – не дав договорить профессору, напрямую спросил Айс.

Гельдман немного помялся, но все-таки ответил:

– Вопрос с Сумеречной Зоной стоит остро, сержант, поэтому я предлагаю вам работу, которая как раз… – смерил Айса оценивающим взглядом, – … вам по плечу. Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу – поймали для меня морфа-стража. Живого, разумеется. Возможно, с его помощью нам удастся приблизиться к вопросу понимания природы этой Зоны и положить ей конец раз и навсегда, – помолчал, наблюдая за реакцией своего визави, – тот слушал предельно внимательно, темнел в лице. – В случае успеха вас ждет существенное материальное вознаграждение в размере пятикратного жалования и повышенные рационы. Что скажете, сержант Эванс? Вы готовы послужить науке?

Айс молчал. Размышлял. Думал.

– Вы согласны? – повторил вопрос пожилой профессор.

Но Тенеборец медлил с ответом, двигал скулами.

– Что ж… – устало вздохнув, раздосадовано протянул Гельдман и даже как-то потерял интерес к своему угрюмому подвыпившему гостю, – в таком случае я вынужден искать…

– Я согласен, – резко оборвал Айс и бросил на Гельдмана какой-то хищный, проникающий взгляд. – Только у меня есть одно условие.

– Слушаю? – с деловым тоном изрек профессор, подвигаясь к сержанту поближе.

– Команду я набираю лично.

* * *

В квартире Майка уюта не чувствовалось. Грязные голые, в трещинах, стены почти не спасали от холодного сквозняка, рвущегося через крупные щели, жутковато гудели. Окна, кое-как заколоченные трухлявыми досками, не внушали ни малейшего доверия, а раздробленный пол под подоконником и вовсе заставлял усомниться в надежности этого убежища. С потолка на кухне, грозящего обвалиться в любой момент, сыпались крупные бетонные крошки, падали тяжелые, свинцовые капли, а в гостиной, прямо над нашими головами, темными проплешинами зияли здоровенные сквозные дыры, за какими виднелись соседские колыхающаяся люстра и фрагмент стены с выцветшими картинами и лохмотьями обоев. Повсюду бардак, грязь, разруха. Мебели нет никакой – все пошло на растопку. Пахло прелью, сыростью, чем-то давно скисшим, прокисшим, протухшим. Иногда ветер приносил снаружи кислый запашок гнилых листьев, а бывало – резко менял направление, и тогда всю квартиру в один миг заполнял отвратительный смрад разложения, от какого кружилась голова и подступала рвота.

– Не обращай внимания, – произнес Майк, как ни в чем не бывало продолжающий начищать ружье, – в квартирке над нами труп в ванне плавает: там, видать, вода застоялась, вот он и подпортился, хотя раньше не вонял. Но ничего: скоро его крысы растащат и помещение проветрится.

– И ты так спокойно об этом говоришь?!.. – пораженный, обескураженный, спросил я и, весь передернувшись душевно от такого вопиющего цинизма, накинул капюшон и поспешил отползти на краешек местами изодранного подмокшего матраца.

– А что? – удивился тот, захлопал глазами и даже положил сияющее от чистоты ружье рядом с небольшим замызганным рюкзаком. – Что тут такого-то?

– А ничего, что это живой человек был когда-то, нет?.. – укоризненно бросил я, но постарался сделать это в мягкой форме, дабы ненароком не спровоцировать на агрессию едва знакомого хозяина укрытия.

Но Майк лишь подавился неприятным смехом, поднял с пола старую спортивную куртку, отряхнул и надел, ближе подвигаясь к кострищу.

– Я тебе даже больше скажу, Сид: он – мой сосед и хороший знакомый, – перестав смеяться, наконец, ответил он и поковырялся ржавой железкой в золе, словно пытался что-то там разыскать, – мы с ним обычно вместе по здешним магазинчикам прогуливались, бывало, даже на морфов пару раз охотились, – и продолжил, понизив голос: – А потом он заразу какую-то подцепил и совсем перестал выходить, – внимательно посмотрел на меня, – тогда я однажды сам к нему наведался. В комнату, значит, прошел, гляжу – нет никого. Звал его, звал – тишина, а как в ванну-то заглянул, так и побледнел весь: лежит мой сосед в ванне без кожи и волос…

– А чего ж не похоронил-то по-человечески? Побрезговал, что ли? – вкрадчиво, но без особого напора спросил я и несколько секунд въедливо посмотрел в его глаза, вдруг ставшие холодными.

Вместо ответа Майк насупился, виновато опустил голову и запустил пятерню в штаны, вынимая мятую-перемятую обломленную у фильтра сигарету. Кинув в рот, он секунду-другую пожевал ее, посопел, как-то страдальчески взглянул на меня, по-прежнему не проронив ни слова, а потом резко встал и неторопливо прошел к небрежно заколоченному окну. Постоял возле него с минуту, так же молча прикурил, выпустил дым и тихо-тихо промолвил:

– Я испугался… – осторожно, боязливо глянул меж досок на мертвую улицу с несущимися хрипящими морфами, сделал затяжку и продолжил: – Струхнул, понимаешь? Когда увидел его там, то меня будто ледяной водой облили: затрясся, задрожал весь, даже дар речи потерял. Не смог я принять это! Ну не смог и – все… – повернулся ко мне, – убежал я оттуда, как ошпаренный…

Я промолчал, а Майк докурил сигаретку ровно до половины, затушил окурок о мокрый холодный подоконник и опять вздохнул.

– Один я совсем остался… даже выговориться некому… – наконец произнес он, – страшно это, Сид, одному оставаться, очень страшно, а ведь нельзя человеку по природе своей быть одному. Нельзя, слышишь? А?.. Вот что ты так смотришь на меня, как на зверя какого-то? Осуждаешь? Презираешь?.. Тварью считаешь? Дерьмом? Чем?.. Нет, ты скажи – я же знать хочу! – скривился, губы задрожали не то от злобы, не то от отчаяния. – Хех, это БОГ, БОГ меня осуждать должен, а не ты! Что вот ты все глядишь на меня, молчишь так страшно? Думаешь, что я глот какой-нибудь и уважения нет к мертвым? А?! Так ты думаешь, да?!..

И отмахнулся, посмотрел в окно, замолчал.

– Не могу я похоронить его… – продолжил откровенничать Майк. Голос налился сталью, силой. – Особенно когда знаешь, что твари эти с ними делают…

– И что же делают?

Тот умолк, наполняя полуразрушенную квартиру каким-то жутким, холодным и липким безмолвием.

– Жрут они их, Сид, – сделал страшное заявление Майк, и по моей спине побежали мурашки, – выкапывают из земли и жрут, трупоеды проклятые. Загонщики в особенности…

Замолчали.

– Да уж… – не зная, что и сказать, протянул я, – ты сам-то такое видел?

– Доводилось, – уклончиво ответил тот, – неприятное зрелище, хочу сказать… – подошел ко мне и резко сменил тему: – Предлагаю немножко погреться, а заодно – и подкрепиться, что скажешь?

– Погреться-то можно, – пожал плечами, – только у меня есть нечего.

– Не беда – у меня кое-какая заначка припасена, – мигом оживился Майк, потер мозолистые ручищи и – в угол, где лежал «хворост» из ножек недавней мебели. – Отметим, так сказать, знакомство! – притащил несколько деревяшек, побросал в пламя, вздымая черную густую пыль, а потом рванул к холодильнику, открыл, вспугнув мух, что сидели на дверце, и достал помятую банку тушенки. – О! Вещь, да?

– Ну да, все лучше чем… – хотел было сказать «чем крыса», но вовремя осекся и решил умолчать об этом. К счастью, бородач в подробности вдаваться не стал, а поднял с пола газетку, отряхнул и вернулся, запихивая под деревянные ножки.

– Все под рукой? – подшутил я, следя за манипуляциями Майка. Тот вытащил из рваного матраца зажигалку и поджог кончики пожелтевшей газеты «The Sun» с очень броским и громкоголосым заявлением на первое полосе:

«ЭРИК ГЕЛЬДМАН:

ГЕНИЙ ИЛИ ВЕЛИКИЙ КОМБИНАТОР?»

– А ты как думал! – усмехнулся тот и, дождавшись, когда огонь с бумаги переползет на рассохшиеся ножки стульев, откупорил ножом банку и вдруг вскочил, направляясь к окну.

– Ты чего это? – удивился вначале я, но потом быстро смекнул, что затеял Майк, достал из вещмешка воду – той, по сути, оставалось-то на два глотка – и вооружился вилкой. – Думаешь, так не заметят?

– Нет, – уверенно заявил тот и, напрягшись весь до треска в костях, с красным, как кирпич, лицом поднял ржавый железный лист, стоявший у стены, и водрузил на подоконник, целиком закрывая окно вместе с хмурым осенним небом. – Порядок! Теперь комар носа не подточит! А то, знаешь ли, любят эти твари по домам чужим пошмыгать, а так нас и не видно и не слышно, и костер прикрыли.

«Предусмотрительно», – мелькнула мысль, но вслух озвучивать не стал.

Когда Майк вернулся, огонь уже гудел, трещал и щелкал не на шутку. Помещение быстро наполнялось седым душистым дымком, долгожданным теплом и даже своеобразным уютом, располагающим, как это часто бывает, к общению по душам.

Треск, тихие хлопки, треск.

Небольшое рыжее пламя рьяно выплясывало, точно напоказ, шумело и подрагивало от сквозняков, проникающих через множественные щели. Всякая мошкара, что жужжала где-то под потолком, – улетела прочь, наглотавшись дыма, а надоедливая сырость наконец-то начала уступать место жару, понемногу просушивающему квартиру и отгоняющему нестерпимый запах тлена. По стенам забегали змеевидные черные тени, на полу заблестели влажные бетонные крошки и старый мусор. Воспользовавшись таким случаем, я расшнуровал запачканные бледно-зеленые армейские ботинки, вместе с носками поставил сушиться возле костра, а сам расселся на матраце, по-хозяйски скрестив ноги.

– Ничего, что я так?.. – кивнул на берцы и почесал левую пятку, где помимо трех мозолей появилось еще два натоптыша – результат длительных скитаний.

Майк улыбнулся в бороду, покачал головой – мол, ерунду какую-то спрашиваю – и зашебаршил вилкой в банке.

– Ну и славненько, – изображая на губах подобие улыбки, изрек я, и, поскоблив черную кляксу от крови загонщика на светло-голубых джинсах, скинул капюшон и осторожно обратился к кушающему Майку: – У тебя сигаретки не осталось?

– Ща, – отложив консервы, чавкая, ответил он, пару секунд порылся в карманах замызганных штанов и протянул помятую сигарету.

– Спасибо, – поблагодарил я и, подув на фильтр, с превеликим блаженством зачадил горьким дымком.

Долго молчали.

– Давно в городе-то? – проглотив картошку, нарушил затянувшуюся тишину Майк и протянул мне банку с полагающейся половиной.

– Несколько недель где-то, – неопределенно ответил я, хотя, по правде сказать, и сам уж толком не помнил, как давно вернулся в развалины Грултауна. Столько ведь воды утекло с той поры, когда катастрофа разлучила нас с Бетти, раскидала по разные стороны, отняла нас друг у друга. Но хоть тянулось оно и медленно, словно тихая и неприметная речушка, течение ее уносило с собой наполненные страхом и кошмаром дни, недели, месяцы. На моих глазах распускались и чахли еще здоровые деревья, выпадали и таяли снега, наступала и сходила жара, начинались и прекращались страшные ливни, вставало и заходило солнце. Много еще чего мне показывало время – всего уже, конечно, и не упомнишь. И научило много чему – оно-то, как известно, учитель хороший, чуткий, но требовательный.

– Странно, что я тебя здесь раньше не встречал, – внимательно, оценивающе посмотрев на меня, промолвил бородач и, поковырявшись грязным ногтем в гнилых зубах, с подозрением: – Народу, знаешь ли, в городе не так-то много живет – по пальцам одной руки пересчитать можно. А уж новеньких-то запомнить легко…

– Я по окраинам в основном ходил, – достаточно туманно пояснил я и, пульнув бычком в огонь, принялся за тушенку. Ни вкуса, ни запаха для себя не отметил – резина и есть резина. Правда на вилке она выглядела куда аппетитнее, нежели крысятина.

– А чего ты там ходил-то? – начал наседать с расспросами Майк. Глаза в свете рыже-красного пламени заблестели хитро, остро, как у волка в сумерках. – В магазинах нет ни хрена, забегаловки всякие – разграблены, в домах поживиться нечем, морфов кругом не счесть и даже от дождя укрыться негде. Что забыл-то там?

– Ну как сказать, – спокойным тоном возразил я, продолжая трапезу, – если знать места, то можно много чего интересного найти.

Такого рода ответ Майка не устроил, он начал закипать, дымиться, как чайник.

– Так дело не пойдет, Сид… – кинув какую-то стекляшку в огонь, отчего тот разбушевался, огрызнулся искрами, сердито проговорил Майк, – послушай…

– Что ты от меня хочешь? – спросил я напрямую, откладывая опорожненную банку в сторону.

– Просто интересно: кто ты такой, откуда… – сбавив пыл, примирительно парировал тот и протянул руки к костру, согреваясь. – Сложно сказать, что ли, не пойму? Чего загадками-то говорить?

Я секунду помолчал, думая: говорить или нет? – Майка-то знал от силы час. Но все-таки решился:

– Жил я здесь, в Грултауне, еще задолго до катастрофы. Вырос здесь. Моя, так сказать, малая родина.

– Ничего себе! – присвистнул Майк и взлохматил сальную бороду. – Так ты домой вернулся, получается, что ли?

– Получается, что так, – пожал плечами, – только домом это уже не назовешь – чистилищем скорее. И руины одни, как и везде, и растения эти…

– А что ты тут вообще забыл-то? Город – место страшное, тем более для одиночек.

– Ищу одного человека, – бесцветно ответил я, кинув на Майка тяжелый взгляд.

– А кого, если не секрет?

– Ты ведь все равно не отвяжешься?

Майк помотал головой, улыбнулся и признался честно:

– Не-а.

– Я так и думал, – сухо ответил я и, секунду помолчав, глядя на выплясывающие языки пламени, – со вздохом: – Дочь ищу…

Майк смолк.

– И давно? – спросил он спустя минуту.

Я опустил голову – стало невыносимо тошно, сердце защемило, закусало, зажгло.

– Пять лет, – откровенно сознался я и добавил, протянув и четко проговорив каждое слово: – Пять… Долгих… Лет.

Майк понимающе и, как мне показалось, совершенно не наигранно склонил голову, вздохнул, словно изнеможенный рабочий, и почти шепотом произнес:

– А я всех своих уже давно схоронил, все слезы выплакал, все волосы повыдергивал из головы… – и совсем сник, – ничего теперь в душе не осталось, одна лишь пустота, будто могила вырытая, – опять вздохнул и перевел опечаленный взгляд на меня: – Сид, может быть, это не мое дело, конечно, но почему ты уверен, что твоя дочь… – последнюю фразу либо побоялся досказать, опасаясь моей реакции, либо умышленно проглотил, – …тем более уже пять лет прошло. Это много, Сид, реально очень много. Тут за месяц-то все до неузнаваемости поменяться может, а здесь пять – пять! – лет!

Я беззлобно взглянул на Майка исподлобья, посмотрел в темные уголки глаз, на почти безволосую голову, на обветренные губы, на приплюснутый нос, на шрам на щеке, и ответил твердо:

– Она жива. Я уверен. И я иду, иду за ней… – договорил, достал из внутреннего кармана фотографию Бетти, ссутулился по-стариковски и опять посмотрел на понемногу гаснущий костер.

– Ее фото? – аккуратно поинтересовался Майк, кивнул на фотографию. – Можно взглянуть?

Я страдальчески посмотрел на него и, бессловесный, передал снимок.

Майк на несколько секунд задержал на дочери пытливый взгляд, призадумался и хмыкнул, возвращая фотографию обратно.

– Красивая, – без тени иронии промолвил Майк, – сколько ей тут?

– Пятнадцать.

– У нее глаза твои, – искренне улыбнулся бородач, – как две капли воды.

Я невесело усмехнулся, убирая фотографию, и ничего не сказал.

– Почему ты думаешь, что она здесь? Этот город же – дырища… сам посмотри, – Майк ткнул пальцем на заколоченные поскрипывающие от сквозняка окна. А за ними – гробовое молчание, нарушаемое только собаками да воронами, изрядно осмелевшими после ухода морфов. – Здесь только смерть искать…

– Тянуло меня сюда, – очень расплывчато попытался объяснить я, хотя и сам не до конца понимал, зачем вернулся именно сюда, проделав такой путь. А манила меня в Грултаун обостренная, безликая, как ангел, надежда. Она, точно щитом, защищала от ненастий и знающе вела за руку вопреки сомнениям, согревая и помогая уверенно идти там, где уже никто не ходит и никогда не пройдет. – Вело что-то. Не знаю, как яснее объяснить…

Майк долго молчал.

– Странный ты человек, Сид, – наконец признался он, – вот смотрю на тебя и не пойму никак: то ли у тебя в мозгах протечка случилась на почве всего произошедшего, что я, разумеется, по-человечески могу понять, то ли ты действительно не так прост, как кажешься. Лично я больше склоняюсь ко второй версии, – по-кошачьи прищурился, – простой человек с одним арбалетом по городу в принципе ходить не может…

Я с настоящим удивлением покосился на арбалет, будто только узнал о его существовании, потом на Майка, и промолчал.

– Иной раз ружье-то не всегда помогает, а тут – арбалет, да еще, как вижу, спортивный, пистолетного типа… – продолжал он, с подозрением кивая, – почему огнестрелом-то не пользуешься?

– Шумит, – негромко пояснил я, – а шуметь нельзя – опасно.

– Гм… – промычал Майк и пригладил бороду, не став спорить, – может, итак…

Опять замолчали.

Пока Майк рефлексировал, с отрешенным видом созерцая увядающий костер, я быстренько ощупал изрядно нагревшуюся обувь, носки, стряхнул пепел и надел, ощущая приятное тепло, разливающееся по всему телу. Сделав один маленький глоток из бутылки, – молча протянул остатки своему собеседнику и прикрыл глаза, задумавшись.

– Я знаю, как тебе помочь, – неожиданно твердо произнес Майк через несколько минут и допил всю воду, протягивая уже пустую бутылку.

Пихнув ее в вещмешок, я непонимающе уставился на того и, сраженный таким заявлением, не моргая, несколько секунд глядел то в серьезные глаза, то на губы, то вновь в глаза.

– В чем?.. – поинтересовался я, особо не ожидая услышать ничего стоящего или по-настоящему полезного.

Майк колебался два-три мгновения, жевал губы, барабанил пальцами по коленке, бегал глазами.

– В твоих поисках, – не глядя на меня, открыто изрек он и, отвернувшись к костру, тут же дополнил: – В поисках дочери.

– Серьезно?

– Да! – Майк мигом оживился, подсел ближе ко мне и, по-воровски оглядевшись по сторонам, будто бы помимо нас в грязной квартире находился кто-то еще, полушепотом продолжил: – Тебе к Скупщику надо! Он к востоку отсюда, в небольшом лагере под охраной! В основном скупает всякий хлам, неплохо платит за отростки. У него можно и новеньким оружием обзавестись, и патронами, и едой. Но есть одно но: с нищебродами он дел не имеет. Поэтому, если хочешь к нему попасть, у тебя должно быть хоть что-то ценное, что его заинтересует.

– С этим не проблема, – отмахнулся и с жадностью впился в Майка глазами: – Лучше скажи: как он мне помочь сможет?..

– Через него информация разная проходит, – охотно пояснил Майк. – возможно, что-нибудь о твоей дочке знает. Не за красивые глазки, конечно…

Меня как будто кипятком облили, сердце застучало, в ушах – звон. Уже не слушая того, – наспех покидал пожитки в мешок, и собрался уже на выход, но крепкая рука Майка клешней сцепилась на левом плече:

– Ты куда так подорвался-то, Сид?

– К Скупщику твоему, – грубо ответил я, даже не обернувшись.

– Спятил?! – усмехнулся Майк. – До него, блин, несколько часов пути!

– И?

– Да на улице уже смеркается! – выпалил тот и жестко, так, что мозги ударились о череп, тряханул: – Куда ты, на ночь глядя?!.. Сид?.. Ты больной, что ли?.. Ответь!

– Мне все равно, – холодно ответил я и, отдернув чужую руку, решительно зашагал к входной двери. – Если он что-то знает о Бетти, я должен идти к нему прямо сейчас.

– Так ее Бетти зовут?

Я проигнорировал.

– Послушай… да послушай же ты!.. – отстранив меня от засова, взволнованно затараторил Майк и с выкатившимися глазами прижал к стене: – Сейчас никак нельзя! Нельзя! Понимаешь?.. Тени же выйдут на охоту… Ты что?!

– Плевать… – сквозь зубы процедил я и попытался оттолкнуть бородача, но тот лишь сильнее втиснул в холодный бетон, стоя на своем, как баран. – Пусти… – еще раз дернулся, еще – никак, – пусти, говорю. Ну! – Майк – мраморная глыба: недвижим, непробиваем. – По-хорошему говорю: пусти. Ну?..

– Ты уж прости, Сид, но не могу, – упрямо и жалобно, словно верный пес, молвил тот, заглядывая в глаза, в самую душу, – погибнешь ты, зазря погибнешь…

– Какое тебе дело до меня? – раздраженно рыкнул я и с озлоблением встрепенулся, но тщетно: рука Майка – каменная.

– Да от смерти тебя остерегаю, придурок! – взывал к разуму Майк.

– Себя предостереги, – огрызнулся я и – коленом по ребрам. Тот закряхтел, застонал и трудно осел на холодный бетонный пол.

Но открыть дверь опять не дали: уже стоя на коленях, Майк схватил меня за свитер и зарычал от боли и бессилия, призывая одуматься. Тогда я бросил кулак в бородатую скулу, ногой отпихнул к противоположной стене и – вновь за засов.

– Сид… – охая и держась за разбитую щеку, все не унимался Майк, – какого хрена ты творишь?.. Ты чертов самоубийца?!..

Открыл дверь.

– Сид…

Переступил порог.

– Сумасшедший, ты ведь даже дорогу к нему не знаешь!

Остановился возле мертвых морфов.

– А я знаю короткий путь! – ревел и кряхтел в прихожей Майк.

На этот раз я обернулся и, несколько секунд посмотрев на него, растоптанного, растрепанного, побитого, стоящего на коленях, как нищий у церкви, сжалился и подошел, помогая подняться.

– Ну и чертяка ты! – сквозь смех промолвил он, почесывая волосатую щеку.

– Ты уж извини, Майк, – обратился я с извинениями, – но на будущее – руки лучше свои оставь при себе.

– Запомню… – морщась и поскуливая, протянул Майк. – Ну и удар у тебя… поставленный! Блин, как будто кирпичом по роже съездили…

– Извиняй.

– Да ладно уж… Мужики ведь, – улыбаясь, отмахнулся тот, – все в порядке.

– Ладно, – скрепив мир крепким мужским рукопожатием, сказал я. – Так ты как? Покажешь дорожку-то эту?

– Да покажу-покажу… – закивал Майк, – только собраться надо! – впопыхах, спотыкаясь, дряхло засеменил в комнату и оттуда посоветовал: – Морфов пока обстриги – чего добру-то пропадать?

– Сделаем.

Вернувшись, Майк забрал с холодильника респиратор и, серьезно посмотрев на меня, вдруг произнес:

– До ночи не так уж много времени осталось, поэтому если не доберемся до Скупщика сегодня – будем искать ночлег, – достал из морозилки фильтр, прикрутил к маске, – ну а раз я твой проводник – слушаться тебе придется меня в любом случае: хочешь ты этого или нет. Это понятно?

– Понятнее некуда…

* * *

Столкнув с размокшей дороги несколько трухлявых, прогнивших автомобильных остовов, два ревущих БТРа на полном ходу влетели в раскисшее дурно пахнущее месиво и мигом взбаламутили, растревожили. Грязь из-под тяжелых мощных колес разлеталась в разные стороны, громкими шлепками ложилась на броню, налипала на фары, стекла прожекторов, пачкала мясистую растительность, ютившуюся возле мертвой техники. Рокот двух двигателей, работающих практически в унисон, потрясал нависшую над мерзким болотом тишину и вышибал громкую дрожь из лежащих на боку автобусов, грузовиков и тягачей. Однако эхо подолгу не хотело покидать мокрые утлые салоны и жутко гудело там, в темной глубине, словно боясь показаться на глаза бдительным людям, следящим за местностью с башен бронетранспортеров. Когда же оно все-таки вырывалось наружу, то первым делом проносилось, как ураган, над крышами затонувших автомобилей и оседало где-то в дремучем протравленном мерзкой порослью лесу, расшевеливая тамошний ад. Уже через секунду кладбище техники и сами, до недавнего момента, спящие болота накрывало мерзкой трелью, пением, кваканьем и стрекотом, и все вокруг наполнялось неутихающим чувством тревоги и опасности…

Заслышав эту голосящую какофонию, Айс недовольно сморщился, плотнее натянул капюшон и хмуро усмехнулся, чуть тихо произнося:

– Расквакались, сволочи, – отогнал от лица приставучих комаров, засопел, – шумихи подняли-то сколько, теперь о нас каждая собака знает, – вздохнул, смотря то на крыши давно затонувших в вездесущей каше автомобилей, то на угрюмое свинцовое небо, то на скрюченные макушки деревьев, зараженных инопланетной заразой. – Как бы дождь не начался, а то, блин, будет нам охота…

Но дождь, несмотря на тяжелые, скомканные и пластилином слипшиеся меж собой тучи, не проливался и не спешил – томил, мучил человека, ждущего непогоды, и все никак не начинался. Зато вместо него время от времени шалил зябкий наполненный моросью ветер. Он летал то над самой топью, отпугивая жаб и лягушек, то над дряблыми нездоровыми ветвями, то над валежником, сгребая за собой и грязь, и полуистлевшие листья. Но всякий раз, когда начинал дуть со стороны леса, Айс кривился и даже прикладывался к респиратору, не в силах терпеть запахи тления и мертвечины. Потом все стихало, на бурлящую трясину опускалась зловещая тишь, становилось жутко. Но ненадолго – уже в следующее мгновение здешние обитатели вновь выныривали из-под грязи, выплывали из затонувших салонов, коряг, упавших деревьев, мусора, слетались отовсюду и по-новому возобновляли свою болотную симфонию.

Сплюнув, Айс отбил о броню ботинки, стряхивая налипшую глину, внимательно оглядел понемногу темнеющие окрестности и с горячей тревогой у сердца посмотрел вперед рычащего БТРа, наблюдая вдалеке черное марево, кишащее меж едва различимых деревьев. Он задержал на нем опасливый взгляд всего-то на минутку, но даже этого хватило, чтобы заметить силуэты, беснующиеся во мраке. Три, четыре, может, дюжина или десятки – все они, прикрытые этой темной вуалью, резвились там, в неприступной для человека тьме и инопланетных джунглях, именуемых Сумеречной Зоной, – местом, откуда не возвращаются. И сейчас, как-то меланхолически смотря в ее сторону, привыкший, казалось бы, уже ко всем ужасам и мерзостям вокруг Горизонта-26 и далеко за его пределами, Айс все-таки боялся и не на шутку – едва ли не физически, до костей. Но вида не подавал: лишь из-под капюшона предательски мерцали два стылых уголька глаз, а сердце тихо-тихо трепетало в груди.

С прищуром посмотрев на кишащую черноту в последний раз, он отвернулся, склонил голову и ударился в свои хмурые, тяжелые раздумья, уже не обращая внимания ни на грязь и глину, вылетающую из-под БТРа, ни на сырость, ни на насекомых, ни на вонь, витающую повсюду. Мучила и не отпускала Айса и минувшая трагедия, что опять начала ныть где-то внутри, как забытая рана, и предстоящее рискованное задание, обещающее «золотые горы», и будущее всей базы. Он прекрасно понимал, что под постоянной осадой морфов Горизонту-26 нельзя простоять целую вечность – не выстоят ни стены, ни сами защитники, а сам же профессор только оттягивает неминуемое, прикрываясь мнимыми и подчас абсурдными задумками и проектами. Каждая из них, откровенно говоря, не стоила ни отданных за нее жизней, ни высоких надежд обитателей базы, все еще ждущих радостных вестей. Но таковых не было, зато были другие – темные и пугающие: «Рейд пропал без вести», «Экспедиция приостановлена», «Проект закрыт». Ничего другого пока и не слышали. Однако сам Эрик Гельдман веры в свои светлые помыслы не терял и вновь и вновь сокрушался над лабораторным столом в попытках найти единственное эффективное оружие в борьбе с инопланетными паразитами, пожирающими планету. Какая именно мысль посетила того на этот раз, Айс представлял себе достаточно смутно, но начало уже обещало быть нелегким…

«Зачем же тебе все-таки страж-то понадобился?.. Да еще и так срочно?..» – крутились в голове вопросы.

Айс в задумчивости усмехнулся, поднял глаза на небо и смежил их, словно желая отвлечься от всего этого мерзкого мира хотя бы на пару коротких мгновений, но внезапно зашипевшая рация нарушила хрупкий миг тишины:

– Айс – Марку!

Тот в один момент оживился, порывисто обернулся на второй БТР с пулеметчиком в башне, вдруг взявшим на прицел череду ветхих автомобильных кузовов, опутанных мясистыми побегами, и снял с пояса влажную от сырости рацию, выходя на связь:

– Слушаю! – зычно ответил он и волей-неволей завертел головой, пытаясь понять, откуда ждать беды. – Что стряслось?..

– Да расслабься ты, – веселым голосом успокоил Марк, – чего орешь-то, как потерпевший?

– Я думал срочное что-то… – облегченно выдохнул Айс, чувствуя, как холодок отступает от сердца, сменяется теплом. – А это ты развлекаешься…

В рации послышался смешок.

– Да нет… – ответил тот и сразу посерьезневшим голосом: – Я просто предупредить хотел: ночь уже не за горами – надо быть начеку.

– Скажи всем, чтобы прожекторы подготовили, – задумчиво попросил Айс и пробежался глазами по обезображенным увязшим в грязи танкам, чьи черные пушки сплошь обтянулись кровавыми сочащимися вьюнами с роящимися мухами. – Вся надежда только на них, Марк. Ты их, кстати, проверял?

– А как же? – знающе выпалил Марк и добавил: – Еще на Горизонте все тщательно посмотрели, проверили, а где что хреново было – сразу заменили. Так что все по уму сделали, не переживай.

– Да я-то не переживаю, – бесцветно произнес Айс и, глянув на мрачный туман, до какого осталось всего ничего, вздохнул: – Я переживать начну, когда нас с тобой под погасшими прожекторами на тряпки рвать будут. И все потому, что КТО-ТО, как обычно, поленился их несколько раз глянуть перед выходом.

– Вот ты пристал-то! – недовольно буркнул Марк и, прикрикнув кому-то из экипажа, ехидно бросил: – Сам смотри!

Не успел Айс и головы повернуть, – несколько ярко-белых лучей мигом вспороли, как ножом, темную мглу, стелящуюся по болоту, отпугнули притаившихся болотных крыс, осветили мерзкие чумные кусты, жуткие деревья и… рассеялись, вновь сгущая тьму.

– Теперь веришь? – вновь затрещала рация.

– Верю-верю, – неохотно ответил Айс и, привстав, осторожно, ловя равновесие, подполз к пулеметной башне и решительно заявил: – Скоро уже на месте будем.

Договорив, – неторопливо вытащил из-за спины черный боевой лук, крепко сжал, да так, что два острейших клинка в один момент выскочили из перчатки, словно кошачьи когти, и стал ждать, когда мгла, окутавшая болезненный лес, поближе подступит к бронетранспортерам, мчащимся навстречу, и проглотит всех.

И вот когда до нее оставалось уже совсем чуть-чуть, оба транспортера одновременно зажгли фары, готовясь столкнуться с бурлящей, как кипяток, темнотой, и Айс, задержав дыхание, живо надел респиратор и скомандовал всем по рации:

– Всем приготовиться! Входим в Сумеречную Зону!

– С богом! – прозвучал в ответ взволнованный голос Марка, а вместе с ним ту же фразу, но более хмуро подхватили и остальные Тенеборцы.

Заслышав это, Айс сдержанно улыбнулся, повесил рацию на пояс и, мысленно перекрестившись, едва слышно, словно молитву, произнес:

– Надеюсь, он нас там не оставит… – он молниеносно выхватил из колчана электрострелу и насадил на тетиву, – …если ему, конечно, еще есть дело до детей своих…

В следующую секунду боевая техника, вся сплошь измазанная кровавым соком, каким-то вязким налетом, отдаленно напоминающим слюну, и дурно пахнущей болотной грязью столкнулась с черной пеленой и мигом, подобно кораблям в густой мгле, бесследно утонула в ней, исчезла. Тьма была настолько густой, что первое время сквозь нее не пробивался свет от фар и не слышался даже громогласный рокот двигателей, от какого прежде закладывало уши, – все как-то разом, сиюминутно смолкло, утихло. Будто бы в вакуум въехали, а кругом – бесконечный космос.

Нащупав холодный металл башни, Айс пару раз постучал пулеметчику и машинально попытался отогнать от себя жуткий туман, дервишем кружащийся перед глазами, но тщетно – мрак лишь сильнее сгущался, точно насмехаясь над человеком, тянул к нему болезнетворные языки. Отмахнувшись от них, как от назойливых москитов, он с холодным ужасом, не видя перед собой ничего, кроме темноты, сильнее вцепился в башню и теперь уже громко, дряблым голосом, окликнул молчащего пулеметчика:

– Эй!.. – и еще пару раз постучался. – Живой там?.. Эу!..

Не дождавшись ответа, – левой ступней ощупал броню БТРа, пытаясь понять: едет он или стоит на месте – и уже хотел рискнуть и сделать шаг, но тут в одночасье вернулся слух, разом оглушило целым наплывом звуков, а технику страшно заштормило. Кое-как удержавшись на ногах и чудом не выронив лук, Айс попытался по-быстрому оглядеться, но успел увидеть только толстенные рубиновые пульсирующие лианы, опутавшие, словно питоны, толстые деревья и ядовитую пыльцу, кружащую вокруг, как вдруг что-то больно хлестнуло по лицу. Вскрикнув, он все-таки потерял равновесие, выронил лук и кубарем покатился назад по ходящему ходуном бронетранспортеру, испуганно хватаясь за любой выступ, но пальцы не слушались, выскальзывали.

– Че-е-е-рт возьми-и-и-и… – успел Айс выдавить из себя и, словно напоследок, до ослепительных искр чиркнув клинками по обшивке транспортера, сорвался.

Кое-как сгруппировавшись, Айс больно ударился об трухлявый пень, сочащийся кроваво-серым гноем, еще раз-другой прокатился по мокрому валежнику, содрав с головы капюшон и чуть не разбив респиратор, и в завершении шмякнулся грудью об раздутое от язв деревце и вышиб весь воздух из легких. Глухо тяжело откашлявшись, он застонал, сжал в кулаке расквашенную глину, с трудом встал на четвереньки и поспешил отползти прочь от серо-желтого пуха, начавшего развеиваться во все стороны. Весь грязный, в ветках, Айс вскоре уткнулся в огромный валун, перевернулся на спину и закряхтел, затуманенным взглядом смотря сквозь тонущие в хлопьях раздутые от исполинских язв деревья со свисающими мясистыми прядями лиан, где вдалеке углядел БТРы, вдруг включившие прожекторы.

– Я… здесь… – будто бы не им, а себе прохрипел Айс, но тут вспомнил про рацию, потянулся за ней – пусто. – Только не это… – в отчаянии долбанул крепким кулаком по холодной влажной земле, – как же я мог так…

Но не успел договорить, – застывшие в Сумеречной Зоне бронетранспортеры ожили, разразились пулеметными очередями, стуком гильз, шумом раций, свистом стрел и паническими выкриками, среди каких четко слышалось только одно – «Морфы!»

С ужасом осознав, что промедление может оказаться фатальным, Айс резво вскочил и хотел уже прорываться сквозь отвратительные заросли к своим товарищам, как вдруг откуда-то сверху, с самих крон, услышал протяжный хрип, шелест, хруст веток, и в следующее мгновение прямо перед ним на землю спрыгнул рослый морф-охотник. Тот инстинктивно отпрыгнул назад, но серо-черная высушенная до костей тварь с тремя парами глаз в один удар откинула того обратно на валун и прыгнула следом, растопырив двупалые лапы. Больно ударившись спиной об холодный камень, Айс откатился вправо, чтобы не дать себя обездвижить, но морф, будто бы ожидая этого, схватил расторопного человека, набросился верхом.

Айс вовремя крутанулся, выставил вперед руку, зажимая охотнику вытянутый рот с длинными багровыми жгутиками, и, жмурясь от льющегося с его крупной головы растительного сока, глухо прорычал:

– Уйди от меня, тварь…

Но морф лишь сильнее навалился на него, замотал головой, тихо захрипел, засиял всеми шестью серыми глазами и вдруг взмахнул лапой, распарывая тому нагрудный доспех. Закричав одновременно и от ужаса, и отвращения, Айс заерзал на месте, задергался, ослабил хват, позволяя охотнику беспрепятственно драть доспех, и вскоре замычал от жгучей боли в животе:

– М-м-м… м-м-а-а… – попытался стряхнуть с себя плотоядного морфа, но тот только недовольно поворчал поалевшим от крови ртом и продолжил терзать добычу.

Уже не чувствуя своего тела, весь внутренне помертвевший, одеревеневший, Айс из последних сил, как сумел, пяткой отпихнул охотника и отпятился, готовясь к следующему наскоку мерзкой твари. Но не успел и дух перевести, – морф яростно заворчал и в один прыжок оказался рядом, придавливая его голову к валуну.

– Ах ты, сука… – процедил Айс и, резко дернув голову вправо, двумя лезвиями полоснул охотника по серо-черной морде. – Сдохни!.. – и приготовился схватить морфа за змеящиеся кровавые отростки и проткнуть горло, но тут прозвучал короткий свист, и под громкое чавканье изо рта морфа, обмазанный черным, вылез четырехлезвийный серебристый наконечник стрелы.

Наспех вытерев грязную инопланетную кровь, Айс мигом отпрыгнул, и буквально в ту же секунду из наконечника в обе стороны выскочили острые шипы, распотрошили охотнику весь рот и навсегда оборвали жизнь. Посмотрев напоследок на обезображенную голову морфа со все еще извивающимися отростками, как у горгоны, он скривился, отвел глаза и тут увидел Марка, бесшумно выходящего из-за почерневшего дерева с уродливыми гнойниками. Он с головы до ног облит черной жижей, в доспехах застряли сучья, мох.

– Вовремя ты, – облегченно выдохнул Айс и, глядя в закрытое черным респиратором и капюшоном лицо напарника, сердечно поблагодарил: – Спасибо, Марк.

– Пожалуйста, – хрипло отозвался Марк и, кинув тому утерянный черный лук, заявил: – Больше не теряй! Я тебе не нянька, чтобы за тобой, как за маленьким, по всему лесу игрушки собирать, – вытащил из-за спины свой, насадил стрелу, – а теперь марш за мной – парням наша помощь позарез нужна, – и дальше, холодно: – Тени атакуют.

* * *

Когда мы с Майком покинули его обветшалое убежище, на мертвый город уже опустились холодные осенние сумерки, накрыли темным, безмолвным одеялом. Некогда серое небо теперь больше походило на растекшиеся чернила с редкими темно-синими проплешинами, а вечно угрюмые тучи как будто в разы потяжелели, совсем помрачнели и раздулись грязными мочалками, не в силах даже двинуться с места. Ветер с приходом темноты заметно окреп, осмелел и начал своевольничать, шебарша, шурша и гремя то в промозглых квартирах, то меж осыпавшихся этажей, то на чердаках, то в подъездах. А иногда внезапно менял направление и поднимался над улицей, забавляясь с гнилыми автомобильными кузовами и растительностью, облюбовавшей их.

Временами из пустых оконных проемов давным-давно заброшенных жилищ доносились какие-то щелчки, как будто кто-то усердно вытаскивал камешки из стен, хруст и тихий звон, мигом разносящийся по всему Грултауну Те, кто хозяйничали там, в потемках, быстро поднимали весь город на уши, тревожили спящих бродячих собак где-то во дворах. Они в ответ немедленно разрывались недовольным свирепым лаем, пугали всякую мелкую живность в округе. А потом в одной из обескровленных ободранных высоток внезапно раздавался жуткий до дрожи хрип и… все как-то разом, словно по команде, затихало, обрывалось. Лишь шальные сквозняки продолжали надрывно выть, ничего не страшась…

Я шел вслед за Майком по залитому водой и засыпанному строительным мусором широкому проходу и настороженно поглядывал на громадные дыры в стенах, местами разрисованных хулиганскими граффити и матерными надписями. Вот только как ни старался ничего толком разглядеть не сумел – разве что нагромождения досок, обломки потолков да старую обомшелую мебель. И всякий раз, когда проходил мимо и принюхивался, оттуда нестерпимо веяло разложением и спертостью, словно чей-то труп пролежал там уже неделю, а закуской для морфов так и не стало. Даже из любопытства решил заглянуть в одну из таких дыр, но едва просунул голову внутрь, – в лицо, будто кирпичом, ударило нестерпимым смрадом, а по капюшону заколошматили тяжелые капли.

– Вот, блин… – недовольно протянул я и живо принялся отряхивать капюшон от душистой дождевой воды, каким-то чудом успевшей намочить правую щеку и подбородок. – Заглянул, называется…

– Эй, Сид! – запоздало поняв, что меня нет рядом, негромко, словно боясь кого-то спугнуть, окликнул Майк и тут же спросил: – Ты чего там делаешь?..

– Да… – махнул я, – ничего. Засмотрелся просто.

– Не трать попусту время – там все равно ничего нет! – поторапливая, пояснил напарник и, переложив ружье в левую руку, поманил: – Давай скорее! Времени у нас уже не так много!

Я ничего ему не ответил, а лишь поправил капюшон и принялся нагонять Майка. К тому моменту он осторожно прошелся по трухлявому столбу, минуя глубокую затопленную яму, и вскоре исчез за обрушенным балконом, заросшим толстым мясистым вьюном. Но едва раскисшего от вечной сырости дерева коснулась моя нога, – оно мигом захрустело, затряслось и глухо заскрипело, не предвещая ничего хорошего.

– Не провалиться бы, – тихонько нашептал себе, осмотрительно ступая по столбу, вот-вот готовившемуся бултыхнуться в темную затопленную пропасть, – а то уже хрен всплывешь тогда…

Наконец когда проклятая яма осталась позади, я перешел на быстрый шаг, подозрительно косясь то на один облезлый оконный проем, то на другой, словно ожидая кого-то встретить в них, на всякий случай снял с ноги заряженный арбалет, секунду поколебался и все-таки нырнул за балкон. Несколько секунд поискав глазами Майка, – невольно взглянул вдаль и увидел тонущие во мраке огрызки высоких и малых домов, на чьи дряблые камни уже положили глаз гигантские усыпанные хлопьями лианы. Они лезли наружу буквально из каждой расщелины в стенах, уродливыми хоботами свисали с окон, водостоков, пробивались даже откуда-то из-под фундамента – словом, виднелись всюду. Под их тяжестью время от времени звучно крошился бетон, где-то во тьме квартир осыпались потолки, протяжно стонал старый металл. Однако этот эфемерный шум кружил над домами недолго – уже через несколько мгновений в глухих жилищах начали раздаваться растревоженные ворчания, хрипы, топанье, и темь, окутавшая все без исключения сооружения, расшевеливалась, ожила. Становилось беспокойно.

Своего же проводника сумел обнаружить лишь через несколько минут – хорошо затаился. Тот с оружием наготове засел в луже возле груды металлических ограждений и кирпичей и то и дело выглядывал, будто наблюдая за кем-то.

– Майк?.. – почувствовав что-то неладное, едва слышно позвал я и, крадучись, направился к нему, готовый стрелять в любого, кто попадется на глаза. – Ты чего…

– Тихо!.. – оборвал на полуслове Майк и, вновь скрывшись за ограждениями, посмотрел на меня каким-то полубезумным взглядом и слегка дрожащим голосом произнес: – Мы не одни, Сид…

Промолчав, я перешагнул через лужу, слушая какое-то чавканье, отпихнул Майка, присел рядом.

– Ну-ка, – крепче сжав рукоять арбалета, промолвил я и, собравшись духом, осторожно высунулся, тотчас становясь свидетелем кровавой трапезы морфа-охотника, обгладывающего дохлую тушу собаки возле детской коляски. – Господи…

– Пока он там, во двор нам не попасть, – пояснил Майк и на корточках подполз ко мне, – не успеем.

– Ну, тогда валить его по-тихому надо, – не глядя на того, высказался я и поймал на мушку мерзкую голову морфа, измазанную собачьей кровью, – и всего делов…

Напарник почему-то промолчал, не стал спорить.

И вот когда палец уже лег на спусковой крючок, из недр двора, утонувшего в темноте, вдруг вырвался громогласный хрип, да такой силы, что моя душа живо ушла в пятки, а охотник, позабыв о недоеденной мертвечине, стремглав умчался прочь. А следом прогремел второй, третий, шестой и… перепуганные морфы, повылезавшие кто откуда, за несколько секунд породили живую черно-серую реку, как цунами пронеслись мимо нас. Одни спрыгивали с верхних этажей, другие – шмякались прямо на наше укрытие, с невероятной быстротой убегали вслед за более проворными морфами, а третьи мчались куда-то в сторону строений, заросших лианами, будто бы надеясь отыскать там спасение от порождений ночи.

– Это нас шанс! – выйдя из оцепенения, воскликнул Майк и, вскочив, хлопнул меня по плечу: – Бегом! Бегом!

– Куда теперь? – проводив ошеломленным взглядом два высушенных длиннолапых силуэта, перепрыгнувших через едва различимые очертания детских качелей, спросил я, пока оставаясь на месте.

– Нам через двор надо, – сразу выдал ответ спутник и ткнул стволом ружья в сторону неприметных с виду руин, расположенных левее домов, опутанных язвенными лианами, – там заночуем, а утром, чуть свет, спокойно двинем к Скупщику, – внимательно посмотрел на меня, – респиратор-то есть у тебя?

– А как же? – хмыкнул я, разглядывая окрестности, почти полностью исчезнувшие во мраке. – Конечно, есть, и нехилый.

– Отлично, – кивнул Майк, – ты уж прости: лучше я сейчас у тебя это спрошу, чем потом…

Я промолчал.

Напоследок осмотревшись и больше не обнаружив ни единого морфа, проводник жестом поманил и спринтером сорвался с места, устремляясь вверх по едва различимой дороге. Я последовал примеру, и уже через несколько секунд дружно бежали в сторону черных руин сквозь двор, наполненный жуткими хрипами, гремящими откуда-то справа. Отродья, что выдавливали этот дребезг из луженых глоток, на охоту выходить пока не собирались, а продолжали сотрясать оглушительным рупором ближайшие пустые дома, словно демонстрируя всем свое неоспоримое господство.

– Демоны чертовы… – негромко выругался Майк, заслышав очередной голосистый хрип, хлестнувший, как плеткой, по ушам. – Охотиться надумали. Собираются, кличут друг друга…

– Да было бы на кого, – возразил я и, обежав смятую забрызганную кровью легковушку с истерзанным трупом, сидящим у радиаторной решетки, перевел дух и нейтральным тоном пояснил: – Охотники с нюхачами, думаю, уже всех переловили в городе. Мы одни остались.

Майк на это как-то тяжело вздохнул, ничего не ответил.

К тому времени уже совсем стемнело, и все то, что еще недавно хоть сколько-нибудь удавалось разглядеть, теперь безнадежно растворилось в зябкой осенней ночи. С ее приходом все вокруг как-то незаметно переменилось, наполнилось опасностью, подстерегающей чуть ли не за каждым столбом, и раскатистыми хрипами, раздающимися теперь уже отовсюду.

– Давай-ка сбавим темп и тихонечко, тихонечко!.. – почти неслышно посоветовал Майк. Он, как призрак, то и дело выныривал из темноты, показываясь частично, и пропадал обратно. – Хорошо?..

– Хорошо, – так же тихо откликнулся я, слушая то шелест опавшей листвы где-то вдалеке, то скрип качелей, от какого замирало сердце, то плеск в лужах.

Майк вел нас крайне осторожно: грамотно подбирал обходные пути, заставлял подолгу высиживать то за заброшенными припаркованными машинами, то за рухнувшими фонарными столбами, то за пустыми помойками, где крысы уже давным-давно навели «порядок», опустошив все то, что можно было сгрызть. Порой протяжные разноголосые хрипы громыхали где-то совсем неподалеку, и тогда мы с Майком вынуждено прятались за какой-нибудь кучей мусора или в мясистых кустах, подолгу выжидая, когда же эти твари уйдут. Но те уходили не сразу, а продолжали настойчиво лазить среди обломков, шуршать камнями, сопеть, как-то даже забавно ворчать, принюхиваться и чем-то елозить по мокрой дороге, изрядно щекоча нам нервишки. А иногда и вовсе затевали какой-то дебош во тьме, словно деля найденную добычу, громыхали металлом и распалялись воинствующими хрипами, от каких меня бросало то в жар, то в холод. Звуки невидимой борьбы за считанные секунды разлетались по ночному Грултауну, бесцеремонно залетали в каждый дом, но больше никого не тревожили – город спал черным сном, терпел всю эту вакханалию, творящуюся во дворах и улицах, и молчаливо дожидался рассвета. И день за днем так.

– Чего они там делают-то?.. – не выдержав томительного молчания, спросил я, а сам осторожно раздвинул корявый склизкий куст и высунулся, видя лишь темноту с редко-редко мелькающими силуэтами. – Блин, не видно ни хрена.

– Может, падаль какую-нибудь нашли?.. – предположил Майк и тоже рискнул посмотреть, что там происходит. – Даже не…

И, словно в подтверждение его слов, вблизи раздался глухой хрип, громко затрещала по швам чья-то изношенная одежда, и в следующую секунду до нас донесся смачный хруст ломающихся костей, хрящей, сопровождающийся смакующим ворчанием.

– Вот и до тебя добрались… – с неподдельным сочувствием вымолвил я, уже имея представление о том, кого только что употребили в пищу – разодранного трупа, покоящегося у машины. – Спи спокойно… – перекрестился, – теперь уж отмучился.

– О ком это ты?.. – не понял сразу Майк, но потом вроде как догадался и угрюмо протянул, вздохнув: – В этом проклятом городе умирать просто-напросто нельзя, – опустил ружье и фатальным голосом продолжил: – Сожрут, сволочи, и даже не побрезгуют.

– Чем им покойники так приглянулись?.. – с внутренним холодом спросил я и сам же дал ответ: – Лакомство это, что ли, для них какое? – пристально посмотрел в мерцающие глаза своего бородатого проводника. Тот под напором вопросов явно замешкался, взгляд сделался быстрым, боязливым. – Представляешь, что тогда творится на кладбищах?..

Майк, словно ни разу в жизни не задумываясь над этим, взметнул бровями, как черную вату подкинул, побелел весь прямо на глазах и смог выдавить только два слова:

– Бог мой…

– Вот-вот… – согласился с ним и повернул голову направо, прислушиваясь к жуткому ворчанию, сопровождающемуся треском рвущейся, точно бумага, плоти, – давай-ка двигать отсюда, пока самих нас не…

Но не успел и фразы договорить, – буквально в трех шагах из темноты вынырнула огромная курящаяся сполохами черного дыма длиннолапая тварь, лишь отдаленно напоминающая морфа, разинула бездонную пасть, издав чудовищный хрип, и прыгнула на меня. Машинально отскочив назад, я выпустил дротик прямо ей в глотку, но вдруг споткнулся и кувырком покатился назад, уже не видя того, что происходило дальше. Пересчитав головой едва ли не каждый камень, – больно шлепнулся животом об холодную землю и, скуля от боли, смахнул с лица мокрую грязь и принялся перезаряжать арбалет с наклеившимися листьями. Но едва поднялся на ноги и уже хотел предупредить Майка, оставшегося там, в мясистых кустах, о смертельной опасности, – грянул мощный хлопок ружья, послышался недовольный хрип, и напарник изо всех сил проорал:

– Сид!!! Уходим!!..

А ад разверзся…

Двор мигом заполонили отравительные ворчания, разъяренные хрипы, отовсюду стали слышаться мощные удары по металлу, хруст ветвей, вновь хрипы, и по затянутой, словно черной вуалью, дороге зашуршали десятки, а может – сотни лап.

Рванув по лужам вдоль высокого сетчатого забора, за каким находилась спортивная площадка, сплошь заросшая болезненными кустарниками и высокой травой, я обернулся и увидел мчащегося вслед за мной Майка в исполосованной куртке и нескольких Теней, сидящих у него на хвосте. Не медля ни секунды, я быстро прицелился в наиболее быструю из них, но выстрелить не получилось – компаньон на бегу рванул за шкирку и, задышливо, плюясь сухими слюнями, обреченно проговорил:

– Береги дротики… этим Теней не убить…

Пропустив мимо ушей его предупреждение, я все-таки вырвался из крепких ручищ, спустил курок в заостренную безглазую дымящуюся морду Тени и буквально оторопел от ужаса: на моих глазах метко выпущенный дротик просто взял и увяз в темной коже.

– Скорее же!!.. – силком дернув на себя, истерично прокричал на ухо Майк, хоть как-то пытаясь привести меня в чувства. – Скорее же, Сид… Ты чего?!..

Но я уже не слышал его…

Ночью стоял свирепый мороз. Вьюга жужжала меж: здоровенных трещин в потолке, норовила протиснуться сквозь затыканные бумагой и тряпками дырки в стенах и всеми силами пыталась забраться в единственное пригодное для ночлега жилище десятиэтажного дома, чтобы навсегда затушить и без того совсем уже чахлый костерчик, старательно разводимый целый час. Для него не щадил ни драгоценной мебели, ни бумаги, ни паркета, ни всего того, что могло гореть, – все приносилось в жертву в надежде на скудный обогрев и спасение от страшной смерти.

Я плотнее завернулся в пуховую зимнюю куртку, накинул еще одну, но женскую и на порядок меньшую по размеру, по-прежнему не чувствуя конечностей, и подкинул в ослабевший огонь две толстые паркетные щепки, с острым ожиданием чуда наблюдая за тем, как тянутся к ним тоненькие тускло-рыжие язычки.

– Ну же, – взмолился я. Огонек будто бы присматривался к новой пище, нехотя облизывал холодные деревяшки, оттягивал удовольствие. – Не гасни. Пожалуйста…

Но уже через мгновение некогда крохотный костерок вдруг зверем набрасывался на щепки, успевшие немного подтаять, и вмиг крепчал, бросая в лицо драгоценное тепло. Порадовавшись вновь ожившему пламени, я отпил из горла немецкого вишневого ликера, впуская внутрь согревающую реку, и сильнее укутался в зимние вещи, непроизвольно поглядывая на покрытые инеем стены с ползущими вдоль тенями от дыма. В самой же квартире, какую по непонятной причине обошли стороной мародеры, уже мало что осталось – все сжег. Ни столов, ни стульев, ни табуреток, ни шкафов, ни полок-ничего этого уже не было, только остатки, ждущие своей очереди на растопку. Даже шкаф, где нашел теплую одежду, манеж: с распашонками в детской и столик на кухне с кипой пожелтевших газет не стали исключением. На пользу дела шло все подряд, никаких личных счетов. Лишь бы выжить, не замерзнуть в этом ледяном гробу…

– Когда же уже закончится эта проклятая ночь?.. – вздохнул я и, потыкав палкой угли, взглянул на окно, плотно закрытое деревянной доской. Щели в нем забивал старательно, не жалея ни гвоздей, ни окоченевших пальцев. – Какже надоела, сил нет…

Ночь на это ответила ревом метели, изредка заметающей снег сквозь пробоины в нагой стене.

Отхлебнув немеющими губами еще ликера, я встрепенулся от приятного тепла в желудке, вытянул окоченевшие руки к огню, разыгравшемуся уже не на шутку, и блаженно зажмурился, ощущая приятное покалывание в пальцах.

– Хорошо… – млея от удовольствия, протянул я и, хорошенько растерев ладони, вытащил свою реликвию – фотографию дочери, ласково провел согревшимся пальцем по ее лицу, улыбнулся и закусил губу, – какая же ты красивая у меня, принцесса… – сердце вдруг защемило, – радость моя и надежда…

Опустил голову, замолчал.

– Ничего-ничего… – тихо-тихо проговаривал себе под нос, – ничего… чуточку еще потерпеть… Чуточку еще и все. Морозы скоро закончатся, и я отправлюсь искать тебя, доченька моя. А там уже весна… и мы…

Всего на секунду пробившийся через вьюжные завывания грохот с лестничной клетки обдал меня жаром и лишил дара речи, так и не дав закончить. По спине заструился пот, глотку сдавило от ужаса. Быстро убрав фотографию, – осторожно схватил горячей ладонью рукоять арбалета, зарядил, не сводя глаз с входной двери, и на цыпочках по-воровски – в коридор.

«Неужели нашли?.. – лихорадочно текли мысли. – Да в такой-то мороз?!»

На корточках прокрался вдоль серых стен, стараясь не скрипеть промерзшим паркетом, и притаился в двух шагах от входной двери, обтянутой черной кожей. Сердце било в грудь, словно барабан, на лбу проступила испарина. И это-то в лютую холодину, поселившуюся в брошенной квартире…

С той стороны еще некоторое время продолжал слышаться какой-то шум, время от времени утопающий во вьюге, а через два-три мгновения вдруг совсем затих, сменился зловещей тишиной.

– Может, от ветра перила громыхают?.. – осмелился предположить, внимательно вслушиваясь в любой звук, исходящий снаружи, но все, что слышал – жуткое эхо страшной метели, неистовствующей на улице. – Не пойму никак…

Еще немного посидел возле двери, мучаясь догадками, и вдруг решился на неоправданный риск: взглянуть через дверной глазок.

– Хм… – промычал и напряг зрение, всматриваясь в площадку, засыпанную редкими снежными хлопьями, тяжелыми бетонными обломками, перекладинами, арматурами. – Что-то нет никого…

Постояв так несколько секунд и не заметив ничего подозрительного, – уже и вправду хотел все списывать на беснующуюся метель, как вдруг загадочный утробный грохот повторился и тотчас дополнился протяжным хрипом, мигом пронесшимся по всем этажам.

– Дела плохи… – успел заметить я, прежде чем хрип повторился, и к нему присоединилось еще не меньше десятка. – Надо дверь подпирать, пока не поздно…

И хотел было отбежать, но в самый последний момент заметил дюжину скрюченных Теней с неправдоподобно длинными конечностями, объятых едким дымом, и обомлел, излишне долго задержав на одной испуганно-изучающий взгляд.

Почуяв поблизости человека, Тень плотоядно раскрыла черную пасть, а вместе с ней и все остальные, опустила морду к заснеженному полу и вдруг свирепо кинулась на дверь.

– Бетти… – как-то виновато протянул я и пулей отскочил назад, с ужасом смотря на дверь, сотрясающуюся от множества сильных ударов. А за ней – яростные голодные хрипы, гогот и ворчания, перекрывающие даже жестокую метель.

Ударивший справа ослепительный свет моментом привел меня в чувства и обжог морды сразу нескольким Теням, сгрудившимся вокруг, вырывая из черных глоток уже не хрип или ворчание, а самый настоящий рев боли. В ужасе завертев головой, я отпятился, но сразу наткнулся на что-то твердое и обернулся, видя рядом с собой Майка, вооруженного небольшим фонарем. Глаза как-то нехорошо светились, скулы дрожали.

– Дурак… – не глядя, словно меня и вовсе не было рядом, укоризненно бросил он, секанул ярким лучом по темноте и жестоко опалил тела трем Теням, пытающимся подкрасться сбоку. – Какой же ты дурак, Сид… – до хруста сжал кулак, будто собрался бить по лицу, – такими выходками ты нас всех в могилу утянешь…

– Я… – промямлил я, наблюдая сцену сожжения ночных демонов, – в общем…

Тот лишь фыркнул в ответ, напоследок осветил фонарем клубящуюся темноту, скинул ружье, положил ладонь мне на плечо и завел за себя, тихо, но уже без злобы в голосе проговаривая:

– Уходим уже отсюда, Сид, уходим…

И побежали со всех ног. Нет, понеслись конями.

Одновременно и разгневанные, и напуганные такой дерзостью, Тени немедленно бросились в погоню, но Майк вовремя оборачивался, жестоко обжигал их дымящиеся тела и обращал в позорное бегство, понуждая отступать обратно в холодную темноту. Мы же с Майком мчались то сквозь колючие кусты и мясистую поросль, то скатывались с небольших оврагов, то перепрыгивали через машины и скутеры, то пролезали под упавшими столбами и уродливыми деревьями.

Тени шли по пятам, без труда проходили там, где нам требовалась сноровка, стремительно разрывали дистанцию. Но всякий раз, когда им оставалось всего-навсего схватить кого-нибудь из нас и утащить во мрак, преградой выступал нестерпимо яркий свет, даже мне режущий глаза. Вот только уповать на него при каждом удобном случае оказалось верхом глупости: луч постепенно тускнел, терял мощь.

– Батарейка садится, – тяжело дыша, сообщил Майк и продолжил: – Посадим фонарь – считай, отбегались: до руин-то еще надо как-то добежать…

– Добежим, – решительно изрек я и ловко поднырнул под толстой когтистой ветвью, покрытой какой-то коркой, – никуда не денемся, – пробежался по лужам и, заметив сидящую на крыше мусоровоза темную тварь, – напарнику: – Фонарь кинь!

Поймав его, – мигом перевел белый конус на Тень, чтобы не дать напасть скрытно, обжог брюхо, оставляя жуткую и, как мне кажется, уже незаживающую рану. Та издала чудовищный болезненный хрип, задрожала на месте, отбрасывая, словно чешую, обугленную кожу, и свалилась в лужу, жалобно ворча и закрываясь лапами.

– Хорошо, что вовремя заметил, – без намека на иронию, подметил я и вернул обратно, – а то был бы нам сюрприз…

На это замечание Майк промолчал, только забубнил чего-то под нос.

Несмотря на суровый отпор, твари отпускать свою добычу не спешили, но больше не лезли на рожон – осторожничали, скрывались за бетонными плитами, в кущах, за помойками. Держали и дистанцию: передвигались где-то в глуши, под прикрытием высокой травы и ночи, не желая становиться жертвами беспощадного света. А вот мы с Майком этим охотно пользовались и, как заправские марафонцы, неслись в сторону уже различимых вдалеке руин здания, лишенного крыши и верхних этажей.

– Поднажмем! – воодушевленно проговорил Майк и, вновь кинув мне фонарь, выстрелил в Тень, выглянувшую меж ветхих заборных досок, разнося в щепки. – Чуть-чуть уже!! Чуть-чуть!..

Поджарив тварь, запрыгнувшую на промятый скрипучий капот гнилого автомобиля, что тотчас умчалась в обросший огромными лианами подъезд, я ринулся догонять Майка, бегущего не жалея сил к заветному убежищу, и отогнал от него двух Теней, вылетевших наперерез из непроходимых кустов. Получив ужасные ожоги, те истошно, как-то сипло захрипели и поспешно нырнули обратно, оставляя после себя лишь гибельный шлейф дыма.

– Спасибо… – напуганным голосом поблагодарил Майк и, переведя дух, резко повернул направо, обегая огромный тягач со смятой до неузнаваемости кабиной, из чьего разбитого лобового стекла тянулись тоненькие стебельки, облепленные язвами.

Проводив его настороженным взглядом, я поправил капюшон, огляделся, к своему удивлению не увидев пока ни одной твари, посмотрел на выстроившиеся по правую руку безоконные дома, захваченные лианами, и устремился следом, слушая лишь вой ветра, взлохмачивающего опавшую листву. Но едва успел поравняться шагом с Майком, – притаившаяся где-то вблизи нечисть вновь заявила о себе, бешено захрипела, заревела. Непродолжительное затишье во дворе опять сменилось свирепой какофонией, оглушительным эхом, и в незнающем покоя городе опять началась какая-то возня, движение…

Мы все бежали и бежали по замусоренной мокрой дороге, всеми правдами и неправдами спеша как можно скорее добраться до заветного убежища. Теперь его хотя бы можно было отчетливо разглядеть: почерневшие от сырости балконы, покрытые ветвистыми трещинами стены, замшелые оконные рамы. Однако, несмотря на всю его убогость, хрупкость и внешнюю ненадежность, – это, так или иначе, единственное здание, не ставшее приютом ни для инопланетных лиан, ни для прочей тошнотворной заразы. Одно лишь смущало и тревожило – гонимый ветром опасный пух, в огромном количестве выметающийся из квартир соседних домов.

– Майк, свой надевай-ка намордник! – немедленно предупредил я, а сам скинул вещмешок и вытащил родненький противогаз. – Метет-то как там…

– Ветер, сволочь, расшевелил… – просипел тот и, оглядевшись вокруг, достал из рюкзака респиратор, бросил взволнованный взгляд на сероватую метель, неторопливо плывущую к примеченному убежищу, и с какой-то надеждой протянул: – Хоть дождь бы, что ль, пролил… все получше было бы…

Я хмыкнул в ответ, натянул М2000, накрылся капюшоном, машинально обернулся, видя расплывчатые абрисы Теней, рыскающих в кустах неподалеку, и заторопился к утонувшим в хлопьях руинам. А через мгновение меня нагнал Майк, подсвечивающий ослабевшим фонарем дорогу, пробурчал что-то вроде «Неужели добрались?» – и с легкостью подростка взял старт к частично осыпавшейся боковой кирпичной стене, а сразу за ней, впотьмах, – первый этаж с обрушившимся потолком, устеленный булыжниками. Но едва нам в лицо дунули первые хлопья пуха, и мы уже хотели врываться внутрь, – позади вдруг прозвучали свирепые хрипы, и из темноты, скрывающей все вокруг, высыпалась целая когорта Теней.

Но не успел я и слова вымолвить, – Майк в порванной куртке тотчас ударил по ним лучом бледного света и зычно огрызнулся через респиратор, плотно закрывающий лицо:

– Как вам, а?!..

Вертя головой из стороны в сторону, я изумленно следил за юрким лучиком, заживо испепеляющим мерзких тварей, как солому, невзирая на свою, казалось бы, безобидность, и даже поймал себя на мысли, что теперь им уж точно некуда деваться, но тот вдруг несколько раз моргнул и… потух.

Меня моментом обдало холодом, словно кто-то вылил мне на голову целое ведро студеной воды.

– Свалился же ты мне на голову, Сид… – вполголоса обреченно промолвил Майк, и я с бьющимся в испуге сердцем обернулся, видя того стоящим, как монолит, с вытянутой ходящей ходуном рукой. Фонарь жутко колыхался, выскальзывал из ладони. – Теперь последний шанс загубили – батарейки сдохли…

На это я ничего не ответил, а лишь безучастно посмотрел на крадущихся отовсюду проворных тварей, объятых дымом, чье большинство уже сидело на мятых машинах и бетонном заборе вблизи, схватил Майка за рукав и, увлекая в пелену пуха, во все горло прокричал:

– В здание!! Сейчас же!!