Читать книгу Цусимские хроники: Мы пришли. Новые земли. Чужие берега - Сергей Протасов - Страница 5

На второй день после выхода из Танжера адмирал вдруг заболел. По рассказам офицеров, выйдя утром из своей каюты, он имел какой-то странный вид, был бледен лицом и временами разговаривал сам с собой. Поднявшись на кормовой мостик, вдруг потребовал карандаш и бумагу, тут же начав что-то быстро записывать, словно под диктовку, иногда задавая себе самому какие-то вопросы и как бы мысленно на них отвечая. Чертил на листах непонятные схемы, порой черкая их и выбрасывая за борт. Пытавшихся приблизиться к нему офицеров отстранял резким движением руки, будто боялся спугнуть кого-то. Потом потребовал папку, куда стал складывать исписанные и исчерченные листы. Так продолжалось более двух часов. Затем он встал, постоял с минуту в задумчивости с каким-то странным блеском в глазах, чуть улыбаясь, и удалился обратно в каюту, откуда не выходил два дня. Со слов его денщика, там он продолжал писать, но более уже не заговаривался, временами начиная ходить из угла в угол, разминая затекшие ноги и спину. Курил очень много, но не пил вовсе, только крепкий чай. Зная его крутой нрав и резкость в общении с офицерами, беспокоить его никто не решался, благо необходимости в этом не было. Эскадра шла своим курсом, английские крейсера отстали, и ни одного судна за эти дни встречено не было.

С утра на третьи сутки после «приступа» капитан второго ранга Семенов и лейтенант Свенторжецкий из адмиральского штаба решили зайти к нему, чтобы проверить, здоров ли он. Несмотря на ранний час, адмирал сидел за своим столом и работал с бумагами, только это были совсем не те бумаги, что все привыкли видеть у него на столе.

К обычной канцелярии они не имели абсолютно никакого отношения. Та самая папочка двухдневной давности разрослась в три солидные стопки схем, чертежей, таблиц и каких-то записей с многочисленными правками. Огромный стол был завален всевозможными справочниками по корабельному составу, свойствам сталей и их сплавов, современным артсистемам и боеприпасам и еще бог знает какими книгами и таблицами. В руках Зиновий Петрович держал лист бумаги, исчерченный одному ему понятными схемами, настолько плотно, что без пояснений в них решительно ничего нельзя было разобрать.

Увидев вошедших, Рожественский даже обрадовался.

– Вы очень кстати, господа! Необходимо собрать совещание штаба, немедленно. Нам есть что обсудить.

При этом выглядел он вполне здоровым, улыбался, и в нем совершенно не ощущалась та подавленность, которую все чувствовали последние две недели. Денщика отправили за остальными штабными офицерами, и вскоре началось первое совещание штаба эскадры, посвященное подготовке к предстоящей встрече с японским флотом.

Как только все собрались, Зиновий Петрович обратился к своим подчиненным с речью о том, что тот флот, что они ведут, есть последняя надежда России.

– И мы должны сделать все, что от нас зависит, и даже намного больше, чтобы оправдать эту надежду. Мало просто дойти до театра боевых действий, нужно привести туда мощную организованную эскадру с хорошо подготовленными экипажами и командирами. Чтобы побить японцев, мы должны понимать, как они думают, а думать они учились у англичан. Исходя из этого, считаю весьма полезным изучить все последние идеи в области военно-морской тактики, до чего додумались «просвещенные мореплаватели», а особенно внимательно все, что касается последних больших маневров королевского Британского флота 1902 года. Думаю, об этом можно будет узнать из ежегодника лорда Брассея. Мы должны получить все, что напечатано по этому поводу, а также все публикации о новациях в области военно-морской тактики. Поручаю это лейтенанту Церетели. Вот приказ, вам надлежит сегодня же отбыть на любом транспорте – на ваше усмотрение – и, с максимально возможной скоростью, следовать в Тулон, там, я думаю, вам удастся найти все, что нужно. Попутно закупите полторы сотни самых новых моделей телефонных аппаратов, обязательно с хорошей слышимостью, и телефонного кабеля, хотя бы километров двадцать, а также не менее полусотни листов котельного железа, желательно полудюймовой толщины и немецких мешков для погрузки угля[1]. Потребное количество этих мешков согласуете со старшими механиками кораблей и помножите на два. Это будет вашей официальной легендой. Необходимые для этого средства получите у начальника тыла. Приказ для него уже подготовлен. В Генеральный Морской штаб я пошлю телеграмму с просьбой оказать вам всемерную поддержку в сборе нужной нам информации. Обратитесь в первую очередь к нашему военному атташе. Затем догоняете отряд Фелькерзама и вместе с ним следуете на соединение с эскадрой. По пути у вас будет время на изучение полученных документов, так что по прибытии я жду от вас развернутого доклада на тему, чем все то, что вы найдете, отличается от «Рекомендации для похода и боя» разработки адмирала Макарова. В чем преимущества и недостатки всех доктрин.

Далее адмирал сказал, что ждет от каждого предложений по организации боевой подготовки экипажей, как матросов, так и офицеров, чем немало удивил присутствующих, уже успевших привыкнуть к тому, что командующий, зарывшись в «бытовухе», давно спустил это дело на самотек.

Огорошив всех таким неожиданным поворотом с самого начала, Рожественский продолжал в том же духе еще два с лишним часа, раздавая поручения, подкрепленные соответствующими приказами, в которых были четко прописаны требования и сроки выполнения.

Закончив со штабом, адмирал вызвал к себе командиров, механиков и старших офицеров всех кораблей эскадры. Совещание с ними продолжалось больше часа, и они тоже выходили из адмиральского салона в немалом изумлении, держа в руках бланки приказов и какие-то схемы.

Потом настал черед старшего инженера-механика Политовского, которого озадачили срочным представлением таблиц остойчивости и строительной перегрузки для новых броненосцев, составлением графиков профилактической переборки главных механизмов, с целью поддержания их в максимально хорошем техническом состоянии для всех кораблей эскадры, в том числе и тех, что сейчас шли через Средиземное море. А также списка необходимых запасных частей и материалов, с учетом поломок, которые уже произошли. В срочном порядке ему было приказано разработать план мероприятий по максимальной разгрузке кораблей. При необходимости считалось возможным удаление части шлюпок и надстроек и даже некоторое ослабление вооружения, вплоть до снятия всех орудий калибром 37–47 миллиметров, пулеметов и минного оружия.

Еще не вышел от адмирала Политовский, а уже послали за инженером с «Камчатки», который получил, по прибытии, приказ разработать и изготовить дополнительную противоосколочную защиту на смотровые щели рубок и амбразуры башен. Также нужно было установить на все корабли противоосколочные экраны вокруг дымовых труб, хотя бы на высоту 6–7 футов от палубы. При этом, поставив задачу, адмирал вручил ошарашенному инженеру начерченные от руки предварительные эскизы всех этих изделий.

Наконец, последним в этот день к адмиралу был вызван флаг-офицер лейтенант Свенторжецкий, с которым командующий до самой ночи обсуждал возможные варианты ускоренной подготовки комендоров. При этом на столе у него, среди прочих, лежала изданная во Владивостоке брошюра «Памятка для комендоров и прислуги орудий каждого калибра и их погребов». Эту книгу привез с собой Свенторжецкий с Дальнего Востока и уже давно передал для ознакомления Рожественскому вместе с другими работами офицеров дальневосточной эскадры, такими, как «Памятная книжка для патронных шестидюймовых орудий» лейтенанта Ф. Р. Скорупо с «Рюрика» и «Курс артиллерии для учеников комендоров» лейтенанта К. А. Плансона с «России». В суете подготовки эскадры к походу о них больше никто не заговаривал, но, как оказалось, Зиновий Петрович все же их внимательно изучал, судя по множеству закладок. В разговоре два артиллерийских офицера довольно быстро сошлись во мнении, что эти издания необходимо дополнить и улучшить.

Очень большой интерес у командующего вызвало упоминание о проведенной еще в 1900 году на крейсере «Россия» по инициативе лейтенанта В. Б. Корбера военно-морской игре. Основой для игры были разработки английского историка и теоретика, издателя известного ежегодного справочника кораблей Ф. Т. Джейна. Рожественский очень быстро ухватил суть этой игры, позволяющей достаточно точно моделировать любые боевые ситуации, и после полуторачасового обсуждения она была признана необходимой к внедрению на эскадре, причем в кратчайшие сроки, однако нуждалась в максимальном упрощении, чтобы иметь возможность проигрывать за два, максимум три часа несколько вариантов развития событий.

К лейтенанту Церетели тут же отправили нарочного с пакетом от адмирала, в котором было распоряжение собрать также все последние докладные записки по артиллерии и способам управления огнем, имеющиеся в МТК и ГМШ, и, кроме того, все сведения по проведенным где-либо штабным военно-морским играм. Для этой цели выдавалась приличная сумма из личных средств адмирала на телеграфные расходы. С этого дня жизнь на эскадре закипела. От сонной монотонности не осталось и следа. Работы хватало всем.

«Переболев», адмирал очень изменился. Причем изменился во всем. Если раньше он не доверял никому и ни в чем и абсолютно все волок сам, вникая порой в самые мелочные вопросы и потонув в бумагах, то теперь он спихнул всю канцелярию на Кржижановского и Максимова с писарями. Всю дипломатию и политику при решении проблем с местными властями в точках предполагаемых стоянок эскадры, заодно с вопросами снабжения кораблей всем необходимым для плавания поручил интенданту Витте, а сам целиком погрузился в боевую подготовку.

От его начинавшегося «угольного помешательства»[2] не осталось и следа. Теперь, согласно его новому приказу, грузить уголь сверх нормального запаса категорически запрещалось, чтобы не усложнять условия обитаемости на кораблях. А продолжительность погрузки не должна была превышать шестнадцати часов (вместе с приборкой).

Теперь вместо перегрузки кораблей топливом уголь предписывалось всемерно экономить. Для чего следить за исправностью механизмов, избавить корабли от лишних грузов и очистить подводную часть корпуса от растительности. Но в то же время на условиях обитаемости команд эта экономия не должна была сказываться никоим образом.

В общении с офицерами он стал заметно мягче, лично спрашивая мнение младших офицеров штаба и флагманского броненосца по различным вопросам подготовки экипажей, спокойно их выслушивая и не принимая в штыки, активно участвуя в обсуждении. Не позволял себе больше резких жестов, в то же время требуя от подчиненных не тупого исполнения приказов, заставляя думать и высказывать свои соображения, пусть даже самые невероятные, непременно вникая во все детали.

Особенно показателен в этом отношении инцидент, произошедший между командующим и старшим инженером на следующий день после того самого первого совещания. Встретив Политовского утром на палубе, адмирал поинтересовался: «Какие соображения относительно разгрузки кораблей имеет господин инженер?» Будучи человеком гражданским, не связанным, в большой мере, рамками субординации, да еще и после ночи, проведенной в машинном отделении «Сисоя» за ремонтом донных помп, Политовский вскипел.

– Для выполнения ваших поручений необходимо провести кренование кораблей и массу сложных вычислений, с использованием данных, которые возможно получить лишь после множества промеров, невозможных в открытом море и на переходе, а вам потребно все и непременно сейчас!

Причем высказано это все было на повышенных тонах, почти на грани истерики. Офицеры, ставшие невольными свидетелями этой сцены, ожидали вспышки адмиральского гнева. Но вместо этого Зиновий Петрович бросил через плечо оказавшемуся рядом Максимову, чтобы тот сегодня же оформил приказ начальнику по тылу на всех стоянках и во время переходов оказывать всемерную поддержку машинным командам в выполнении неотложных работ, а пожеланиям старшего механика эскадры следовать неукоснительно. После чего пожал руку Политовскому, поблагодарив его за серьезное отношение к делу. При этом сказал, что в случае возникновения любых осложнений тот может в любое время обращаться за помощью хоть к нему, хоть к любому офицеру его штаба.

Поначалу некоторые новации Зиновия Петровича вызывали у офицеров усмешки. Так, например, он приказал корабельному плотнику изготовить из дерева модели кораблей своей эскадры и японского флота размером со спичечную коробку. Когда заказ был готов, он снова созвал штаб на совещание и предложил «поиграть в кораблики», при этом часть офицеров играла за русских, а часть за японцев. Отнесясь сначала к этому предложению как к розыгрышу, вскоре все втянулись в игру, обсуждая преимущества и недостатки построений и маневров. Совещание затянулось более чем на три часа, и никто уже не смеялся. Преимущества наглядности были слишком очевидны.

Начав учебу, два дня занимались исключительно теорией. Натаскивали сигнальщиков в чтении и передаче двухфлажных сигналов, офицеров и рулевых в правильности и четкости отдачи команд и их выполнении. Наконец на третий день попытались маневрировать всей эскадрой. Вышло отвратительно! Путались сигнальщики, ошибались командиры кораблей и рулевые матросы.

Так, при поднятии сигнала «Поворот все вдруг влево» «Бородино» пошел вслед за флагманом, чтобы повернуть последовательно, но затем, поняв свою ошибку, повернул влево и добавил ходу, чтобы догнать остальных, при этом едва не задел корму «Суворова». Перестроение в строй пеленга заняло больше получаса, при этом «Суворов» и «Александр III» столкнулись бортами, к счастью почти без повреждений. При развороте все вдруг на обратный курс «Орел» повернул только на 90 градусов и выкатился из строя. Заметив это, шедший следом «Нахимов» тоже довернул в ту же сторону, а бывший впереди «Александр» после разворота чуть не уперся в борт «Орла» и был вынужден отвернуть ему за корму. В результате строй рассыпался и корабли сбились в бестолковую кучу.

Едва удалось восстановить строй, адмирал потребовал к себе всех рулевых, командиров и сигнальщиков. Эскадра продолжила следование южным курсом семиузловым ходом, а катера со всех кораблей свозили на флагманский броненосец повинных офицеров и матросов для экзекуции, как всем думалось, но оказалось – для экзамена и разъяснительной работы.

Как только все вызванные «на ковер» собрались, началось! Сначала самым дотошным образом офицеры адмиральского штаба опросили сигнальщиков на предмет знания двухфлажного сигнального свода, при этом одновременно проверялись рулевые, офицеры и матросы на знание и правильное исполнение команд, получаемых от флагмана. После чего сигнальщики, построенные на юте «Суворова» под наблюдением начальника штаба Клапье де Колонга должны были читать сигнал, поднятый на фалах флагманом, и передавать его своему командиру, а тот, в свою очередь, отдавал команды рулевым матросам, которые маневрировали на палубе юта, в строгом соответствии с полученными распоряжениями. Через полтора часа что-то начало получаться.

Устроили перерыв на обед, а после повторили все с самого начала, только маневры исполнялись уже на паровых катерах, в то время как эскадра легла в дрейф. На следующий день все повторилось снова, с той лишь разницей, что эскадра, в промежутках между катерными маневрами, шла временами всего на 5–6 узлах из-за аварий в машинах сначала «Бородино», потом «Нахимова». После повторили все с самого начала, только маневры исполнялись уже на паровых катерах, на палубе юта, а адмирал наблюдал за эволюциями катеров с марса грот-мачты, сбрасывая на палубу записки с командами, которые передавались сначала семафором или фонарем (по усмотрению Рожественского) на командирский мостик, а затем далее на «потешную эскадру», как её сразу же прозвали матросы. К вечеру второго дня маневров уже что-то стало получаться, хотя еще и случались накладки. К восьми часам вечера, передав семафором: «УЧИТЬ УРОК!», катера были отпущены по домам. В дальнейшем подобные маневры стали повторяться довольно часто, как только позволяла погода.

Не реже одного раза в неделю стали проводиться «ШТАБНЫЕ ИГРЫ» с непременным участием командиров кораблей и младших флагманов. При этом часть офицеров играла за японцев, а часть за русских, с использованием моделей, заказанных плотнику. Флоты расставлялись на здоровенном щите, расчерченном на квадраты. Каждая сторона квадрата принималась равной 5 кабельтовым. Этот щит, ввиду своих внушительных размеров, был собран в адмиральской столовой на обеденном столе. Модели кораблей передвигались специальными указками, сообразно скорости их хода. К каждой штабной игре командиры кораблей и офицеры штаба были обязаны разработать свои планы ведения боя с японским флотом, которые потом защищали на общем собрании. После чего жеребьевкой выбирались три из них, которые и разыгрывались на планшете, в случае если не было особо спорных вариантов.

После одной из таких игр командир эскадренного броненосца «Ослябя» предложил завести такие планшеты, только уменьшенные, чтобы помещались на стене, в боевых рубках каждого флагманского корабля, чтобы на них, хотя бы карандашом, отмечать реальную боевую обстановку, поскольку, по свидетельству капитана второго ранга Семенова, в бою из боевой рубки обзор весьма ограничен из-за дыма от собственной стрельбы, а еще больше от воздействия огня противника и вызванных им пожаров и разрушений, а на планшете, по докладам из башен и других наблюдательных постов корабля, можно будет все время видеть ход сражения.

Долго спорили о том, что не стоит усложнять простые вещи, и, в конце концов, решили обкатать идею на паровых катерах. Собрали японский флот и нашу эскадру. Дым решили имитировать кошмами, поднимаемыми у щелей боевой рубки. После двухчасового сражения русская эскадра оказалась разбита, а идея с планшетами прижилась, но при обязательном условии устройства надежной внутрикорабельной связи при помощи дополнительных телефонов с применением нескольких дублирующих линий. При этом единодушно было признано, что при достаточной выучке сигнальщиков и гальванеров, ответственных за связь, принимать решения, глядя на картинку на планшете, а не на эпизоды боя, видимые из рубки, гораздо проще и эффективнее, особенно если располагать информацией сразу с нескольких кораблей. Оставалось только добиться этой самой достаточной выучки. Катерные баталии теперь также стали регулярными.

Кроме практических навыков кораблевождения, была в этих «шлюпочных войнах», как называли эти уроки в командах, еще одна немаловажная положительная сторона. Экипажам, измотанным частыми угольными погрузками и интенсивной боевой подготовкой, требовался нормальный отдых с развлечениями, а лихие атаки катерных флотов были впечатляющим зрелищем, на которое собирались все свободные от вахты. Матросы и офицеры всей душой болели за «своих», а по пути дополнительно учились, читая сигналы, стараясь разгадать хитрые маневры наших и неприятеля. Из развлечений также был устроен праздник Нептуна при пересечении экватора.

Тяжелейшие условия плавания отнимали у людей очень много сил, поэтому, по приказу адмирала, на столе у нижних чинов появился никогда ранее не виданный ни на одном боевом корабле Российского императорского флота шоколад и какао, а также свежие фрукты. А в питьевую воду стали добавлять соль и разбавлять виноградным вином, из расчета одна бутылка вина на ведро воды, что вызвало резкое снижение расхода воды и заболеваемости в экипажах. Этому в немалой степени способствовало и ставшее теперь возможным поддержание должного порядка и чистоты на кораблях, не заваленных углем. Для этого приказано было воды не жалеть, а для экипажей устраивать баню не реже двух раз в неделю. Теперь для забора пресной воды на каждой стоянке использовались все подходящие ёмкости и цистерны, как на боевых кораблях, так и на транспортах.

Орудийная прислуга ежедневно отрабатывала заряжение орудий при максимальном темпе стрельбы, используя болванки, имитирующие снаряды, и заряды в их натуральную величину и с соответствующей массой, изготовленные из бракованных боеприпасов на «Камчатке». Большие сложности возникли при отработке этого норматива в башенных шестидюймовых установках. Во-первых, производительность системы подачи боеприпасов в принципе не могла обеспечить теоретические шесть выстрелов в минуту, даже если не принимать в расчет постоянное заедание норий, подающих снаряды в башни, и прочих механизмов по причине их неосвоенности и заводского брака. Во-вторых, в сложных системах заряжания орудий все время что-то обрывалось, загибалось, и максимальная скорострельность не превышала трети паспортной, и это в тепличных условиях, не в бою и при отсутствии качки!

По мере освоения артиллерийских установок, начали практиковаться и в стволиковых стрельбах сначала по неподвижным щитам, а затем и по буксируемым катерами на встречных и попутных курсах, а также на острых курсовых углах. Нарабатывались навыки по быстроте и точности горизонтальной и вертикальной наводки как палубных орудий, так и башен всех калибров. Адмирал Рожественский учредил на эскадре свой приз за лучшую стрельбу, в виде увольнения на берег при первой же возможности с денежной премией.

На подходах к бухте Грейт-Фиш-Бей состоялась проба американской запатентованной системы Спенсера – Миллера для погрузки угля с корабля на корабль в открытом море. Она представляла собой трос, натягиваемый между грот-мачтой броненосца и фок-мачтой угольщика, по которому на блоках перемещалась тележка с несколькими мешками угля, общим весом до тонны. Это устройство позволяло передавать до 30–50 тонн угля в час даже в довольно плохую погоду, когда использование корабельных плавсредств небезопасно, но требовало хороших навыков экипажа. Первый блин, как водится, вышел комом. Корабли, участвовавшие в погрузке, плохо держали дистанцию и рыскали на курсе, трос то провисал, то, наоборот, натягивался струной. В результате сумели перегрузить за два с половиной часа лишь 8 тонн, после чего трос все же порвали, к счастью, никто не пострадал, а тележка, в этот момент, была на палубе флагманского броненосца.

Отложив погрузку до прихода в бухту, провели первые боевые стрельбы из всех калибров на дальностях от 25 до 60 кабельтовых с более чем скромными результатами. Можно сказать, что снаряды попросту выбросили в воду, так как выяснилось, что все дальномеры показывали разную дистанцию. Стрельбы немедленно прекратили и занялись калибровкой дальномеров. Крейсер «Аврора» отходил от эскадры на заданное расстояние, и по нему выставлялись приборы наводки на всех кораблях. Эту сложную и кропотливую работу закончили только к вечеру. С самого раннего утра на следующий день стрельбы повторили, но результаты были отвратительными. На больших дистанциях не добились ни одного попадания, зато на 15 кабельтовых комендоры шестидюймовок «Осляби» умудрились попасть в щит тремя снарядами из двадцати, при этом достигнув паспортных показателей скорострельности орудий, за что и получили первый приз.

После стрельб начались эволюции, причем здесь успехи были гораздо больше. Сумели обойтись без угрозы таранов, хотя четкости строя и быстроты перестроений добиться пока не удалось. Сказывались результаты катерных маневров. Сигналы и команды больше никто не путал, но каждый командир опасался своего соседа, потому и медлил с исполнением маневра. К семи часам вечера на флагманском «Суворове» был поднят сигнал: «АДМИРАЛ ИЗЪЯВЛЯЕТ СВОЁ УДОВОЛЬСТВИЕ!», весьма удививший всех, ожидавших очередного нагоняя.

Теперь эскадра жила не пребывая в спячке от угольного аврала до следующей погрузки, а в постоянном движении, периодически прерываемом приемкой топлива. Расписание занятий с экипажами и офицерами командиры кораблей еженедельно представляли на подпись Зиновию Петровичу, вносившему в них иногда поправки по результатам стрельб или контрольных тестов, проводимых офицерами его штаба. Несмотря на тяготы, недовольных почти не было. Все понимали, что не к теще на блины идут, и с усердием делали свое дело. Благодаря всему этому, эскадра постепенно, хотя еще и очень медленно, начала выходить из своего первоначального аморфного состояния и превращаться в организованную боевую силу.

Сильно задерживали движение частые поломки механизмов то на одном корабле, то на другом, иногда даже по три-четыре в день. Бедный старший механик Политовский метался по всем судам как водовоз на пожаре, умудряясь исправлять все в кратчайшие сроки, при этом еще и следя за соблюдением графика профилактических работ на главных механизмах, устраивая, по мере надобности, выволочки машинным командам. Чаще других ломались «Камчатка» и «Малайя», за что их все дружно материли и даже заключали пари по утрам, случится ли с ними сегодня какая-нибудь авария. Но по мере наработки опыта неисправности по вине экипажей случались все реже, а большую часть поломок удавалось чинить силами собственных машинных команд.

Помимо стрельб, ставших самым главным видом боевой подготовки, немалое внимание в обучении команд уделялось также и борьбе за живучесть судна, за чем командующий следил с особым вниманием.

После своего странного приступа он словно стал другим человеком, абсолютно перестав интересоваться показушными аспектами службы, зато в том, что касалось боевой подготовки и снабжения, был строг и категоричен. Его совершенно не интересовало, какими способами будут выполнены его приказы, порой находившиеся за гранью возможного. Он просто отдавал распоряжения и контролировал их исполнение. Чего стоил один шоколад для матросов! Витте буквально на пупе извернуться пришлось, но ведь обеспечил же!

Рожественский потребовал от старших механиков, чтобы любой матрос из машинной команды мог с закрытыми глазами подать пар из любого котла в своём отсеке, и дал пять дней сроку. Справились! На «Суворове» проверял лично, спустившись в первую кочегарку и не обращая внимания на угольную пыль и прочую грязь, неизбежную в действующем котельном отделении. Увиденным остался доволен, приказав выдать сдавшим зачет кочегарам по чарке водки к ужину. На всех остальных кораблях такую проверку, за недостатком времени, поручил штабным офицерам.

Приказал, чтобы любой матрос из созданного по его приказу дивизиона живучести облазил все отсеки на корабле и мог показать их на чертеже с предложением вариантов прокладки рукавных линий для тушения пожаров, либо установки подкреплений переборок и горловин люков, для локализации затоплений. При этом трюмные офицеры должны были также предложить варианты перемещения грузов и контрзатоплений для выравнивания крена и дифферента. Через две недели флагманский инженер-механик Образцов доложил о достижении удовлетворительных результатов.

Приказал перебрать в погребах все боеприпасы от 75 миллиметров и выше, подогнать некондицию под стандарт либо выгрузить. Исполнили в течение восьми дней. Контролировали Свенторжецкий с Берсеньевым лично, результаты немедленно доложили. Около пяти процентов боекомплекта оказались с браком. Их передали на транспорты, а в штаб была составлена депеша с требованием еще двух боекомплектов для всей эскадры.

Большими спорами сопровождалось распоряжение о снятии со всех крупных кораблей, включая и крейсера второго ранга, минного вооружения, но, будучи сам артиллерийским офицером, Зиновий Петрович сумел убедить и остальных, что в век скорострельной артиллерии мина и минный аппарат на артиллерийском корабле скорее лишний балласт и источник опасности, нежели грозное оружие. Ярким примером чему мог служить бой у Сантьяго-де-Куба, когда дважды взрывались минные аппараты на испанских броненосных крейсерах, причем для этого вовсе не требовалось прямого попадания в сам аппарат. В итоге Семенову была поставлена задача обеспечить демонтаж всех минных аппаратов, включая подводные, с попутной дефектовкой как самих самоходных мин, так и метательных зарядов к ним.

Приказ был выполнен через шесть дней. Сложные и громоздкие устройства разобрали буквально по винтику, на руках подняли на палубы и передали на транспорты, а освободившиеся помещения приспособили под временные дополнительные артиллерийские погреба. Ревизией были выявлены четыре бракованные мины, но неисправности удалось устранить. При этом на эскадре было целых восемь модификаций самодвижущихся мин системы Уайтхеда! Все с разными характеристиками. Когда об этом доложили командующему, он, грустно усмехнувшись, сказал, что не удивился бы, даже если оказались все шестнадцать модификаций, которые успели наплодить с 1886 года. Почти четверть метательных пороховых зарядов выбраковали по причине различных дефектов либо окончания сроков годности, а к депеше о боекомплекте добавился еще один пункт с заказом мин Уайтхеда, с обязательным требованием, чтобы они были самыми новыми, образца 1897 года.

Подготовленный Политовским график профилактических работ на главных механизмах соблюдался неукоснительно. Даже если для этого требовалось вывести из действия одну из машин или вовсе застопорить ход, командиры кораблей не решались спорить со старшим механиком, неожиданно для всех выбившимся в адмиральские фавориты, даже не имея никакого флотского чина и являясь, по сути, глубоко штатским человеком. Его квалификация ни у кого не вызывала ни малейшего сомнения, но преодолеть кастовый барьер, во многом, помогло именно столь внимательное отношение к нему самого Зиновия Петровича. Еще бы! Ведь лишь с ним одним командующий почти не спорил, легко соглашаясь с его предложениями.

Так, по его требованию были введены обязательные профилактические остановки по 4–5 часов через каждые три ходовых дня. Это, теоретически, задерживало продвижение к театру боевых действий, но позволяло корабельным механикам произвести необходимые ремонтные работы, не возможные на ходу, и перебирать механизмы до того, как они выйдут из строя. Результат не заставил себя ждать. Теперь, по причине внезапных аварий, почти не останавливались и, несмотря на то, что шли по-прежнему на 6–7 узлах, среднесуточный пробег заметно увеличился, с лихвой покрыв потери от простоев, а уж о надежности и говорить не приходилось.

Представленную старшим инженером докладную записку, относительно потребных материалов и запасных частей, он даже, вопреки ожиданиям, расширил чуть ли не в два раза, потребовав взамен достижения всеми кораблями паспортной скорости хода на подходе к Японским островам, пусть даже с неполными запасами угля и котельной воды. А для разработки плана разгрузки кораблей был установлен крайний срок до 10 декабря.

Работы теперь хватало всем, даже с избытком. Но такой работе все были только рады и выполняли её с душой и огромным удовольствием. Деловые хлопоты не оставляли места для пустых переживаний и тоски. Коренным образом начали меняться и темы офицерских разговоров в кают-компаниях кораблей. Уже не звучал вопрос: «Куда идем? Зачем идем?» Цели были ясны, а поставленные задачи требовалось выполнять, причем в срок.

На подходе к бухте Ангра-Пекена снова занялись освоением американской перегрузочной системы. В этот раз уголь принимали все броненосцы. Транспорты, чьи командиры и рулевые побывали на ковре у адмирала после первой неудачной попытки, уже вполне сносно держали курс и скорость, лишь однажды макнув тележку в воду, но сноровки команды пока еще не хватало. За три часа удалось принять от 9 тонн на «Бородино» до 16 тонн на «Суворове», и все же это было признано удовлетворительным. Впредь такие учения решено было проводить не реже одного раза в неделю.

Затем провели практическую тренировку минеров в работе на радиостанциях, при этом удалось добиться устойчивой радиосвязи с крейсерами Энквиста, удалившимися на 15 миль от эскадры. Затем провели стрельбы с использованием выверенных дальномеров. Удовлетворительным можно было назвать результат лишь у «Осляби», «Авроры» и «Нахимова», да и то лишь на дальностях до 25 кабельтовых. Дальше мазали абсолютно все.

Воспользовавшись разделением эскадры, провели учения по отражению минных атак. Роль миноносцев выполняли щиты, буксируемые крейсерами, заходившими сначала с носовых углов, потом с кормы, а затем с обоих бортов. При этом их скорость временами достигала 18 узлов. По щитам провели стволиковые стрельбы и стрельбы из трехдюймовых палубных и казематных пушек, при этом расчеты бортовых башен новых броненосцев заряжали свои шестидюймовки тренировочными болванками, работая на максимальную скорострельность, а наводчики отслеживали цели через оптические прицелы.

В ходе учений выявился один очень неприятный момент. Оказалось, что на контркурсах, при взаимной скорости сближения более 25 узлов шестидюймовые башни в диапазоне дальностей менее 8 кабельтовых уже в 50 градусах от диаметрали не успевают разворачиваться за целью. Снова ломались механизмы заряжания орудий, из-за чего порой в самый неподходящий момент в действии оставались одна-две башни на корабле. Зато маневры эскадрой стали заметно четче.

Сильно задерживало выполнение задуманного маневра довольно большое время передачи сигнала на все корабли отряда. Сигнальные флаги могло закрыть дымом, а в бою и сбить осколками, поэтому Рожественский предложил разработать, в дополнение к двухфлажному своду, еще и ракетный свод сигналов из одной, максимум двух ракет с разными цветами дыма. Такой сигнал, поданный с флагманского броненосца, будет хорошо заметен сразу со всех кораблей эскадры и позволит сократить время выполнения приказа и маневренность соединения в целом. Идея всем понравилась, и уже через день была реализована. Сначала новый свод ракетных сигналов обкатали на флагманском броненосце, пуская ракеты с кормового мостика и проверяя правильность чтения сигнальщиками, по ходу дела исправляя возникавшие накладки. Затем его чистовой вариант размножили и передали для изучения на все корабли эскадры, дав два дня сроку, после чего планировалось проверить его для начала на катерах.

4 декабря, после выхода из бухты Ангра-Пекена, погода начала портиться. По распоряжению адмирала, подготовка к бою дополнилась подготовкой к шторму, часть занятий была отменена. Проверялось и перепроверялось рулевое управление, не однажды уже отказывавшее на всех кораблях, грузы, по возможности перемещались ниже ватерлинии и крепились по-штормовому.

7 декабря повернули на северо-восток и вошли в Индийский океан. Погода стремительно ухудшалась. К рассвету крупная зыбь сменилась огромной попутной волной. Ветер порывами доходил до 9 баллов, а высота волн достигала 12 метров при длине в 110. Тяжелые корабли раскачивало и швыряло как щепки, так, что временами винты выскакивали из воды и полосовали воздух, вызывая перебои в работе машин. На следующий день шторм еще больше усилился, достигнув 11 баллов. Новейшие броненосцы прекрасно держались на волне, и их крен не превышал 12 градусов, в то время как на остальных кораблях доходил до 20–40. В то же время выяснилось, что вода проникала внутрь новых кораблей через плохо прочеканенный надводный борт и неплотно задраивающиеся иллюминаторы. Также не держали воду уплотнения палубных люков, причем эта беда наблюдалась на всех кораблях эскадры, вне зависимости от времени постройки и сроков службы.

9 декабря шторм, наконец, начал стихать, и вскоре ветер лишь порывами достигал 5–6 баллов. На следующее утро от шторма осталась лишь крупная зыбь, и раскиданные по морю транспорты начали собираться к эскадре. Проверка штормом показала хорошую мореходность и управляемость кораблей. На таком волнении удавалось держать дистанцию между броненосцами всего в два кабельтовых, причем поломок в машинах и руле не было. Это, несомненно, был хороший результат.

Дав командам отдохнуть до исхода 10 декабря, Зиновий Петрович передал распоряжение старшим механикам всех кораблей устранить выявленные штормом дефекты в кратчайшие сроки и принять все необходимые меры к восстановлению герметичности надводного борта. В обязательном порядке проверить опрессовкой все водонепроницаемые переборки. Об обнаруженных дефектах доложить после их устранения. Ответственным за это был назначен флагманский инженер-механик В. А. Образцов.

14 декабря на «Суворове» произошла серьезная авария – лопнул главный паропровод. При этом лишь благодаря выучке машинистов обошлось без жертв. Когда лопнула труба, они успели скрыться в угольной яме и задраить за собой люк. После того, как повреждение устранили, провентилировали отсек и спустились в него, чтобы вынести тела погибших, кочегары отдраили люк и выбрались наружу – к огромной радости пришедшей за ними похоронной команды, да и всего экипажа. За проявленную находчивость и профессионализм им была объявлена благодарность в адмиральском приказе, зачитанном на всех кораблях эскадры.

Наконец 16 декабря добрались до северного побережья Мадагаскара, где получили свежие газеты, наши и иностранные, из которых узнали, что первая тихоокеанская эскадра перестала существовать, «Громобой» разбился на камнях, Куропаткин отброшен к Мукдену, а падение Порт-Артура теперь лишь вопрос ближайшего времени. Эти новости повергли всех в шок. Теперь многим все казалось напрасным и безнадежным. Если первая эскадра, хорошо подготовленная и прекрасно знавшая театр боевых действий, погибла, так и не сумев существенно ослабить японский флот, то, что может сделать вторая эскадра, имея наспех достроенные корабли с расшатанными механизмами и кое-как обученные экипажи.

К тому же из Морского Генерального штаба пришла телеграмма, извещавшая, что французы отказались пускать наши корабли в Диего-Суарес, под давлением протестов Японии по поводу нарушения нейтралитета, к которым присоединилась также и Англия. И теперь, вместо хорошо оборудованного порта с нормальной ремонтной базой, где измотанные более чем двухмесячным плаванием моряки могли бы полноценно отдохнуть, попутно подлатав свои корабли, русским эскадрам предстояло встретиться у острова Нуси-Бе на западном побережье Мадагаскара.

Кроме этой имелся также целый ворох телеграмм с уже привычными предупреждениями о возможных атаках японцев как с парусных шхун, с установленными на них торпедными аппаратами, так и крейсерами с минами, прошедшими якобы Малакский пролив в сопровождении отряда миноносцев. Сообщалось также, что отряд Фелькерзама стоит у Нуси-Бе с 15 декабря.

Русские корабли бросили якорь на внешнем рейде Диего-Суареса, чтобы дать командам небольшую передышку. Сигнальные вахты на всех кораблях, на всякий случай, были усилены, выставлены противоторпедные сети, а в море несли дозор, сменяя друг друга, «Аврора» и «Дмитрий Донской».

После двухдневной стоянки с увольнениями на берег приступили к погрузке угля. Приняли полный запас в угольные ямы кораблей, и загрузили трюмы транспортов под завязку, используя портовых грузчиков. После этого двинулись к Нуси-Бе, на соединение с Фелькерзамом. Принятый транспортами уголь (почти 30 000 тонн) адмирал объявил неприкосновенным запасом, очевидно, под влиянием постоянных жалоб тыловиков на трудности со снабжением и предвидя дальнейшие осложнения, по мере приближения к театру боевых действий.

Во время стоянки пришел «Алмаз», доставивший мичмана Церетели и точные сведения о месте стоянки отряда Фелькерзама. Планировалось, после объединения эскадр и переборки главных механизмов, дать несколько дней отдыха экипажам и немедленно двинуться во Владивосток, но эти планы были нарушены.

19 декабря была получена телеграмма из МГШ с предписанием дождаться прибытия отправленного вдогонку нашей эскадре отряда капитана первого ранга Л. Ф. Добротворского в составе крейсеров «Олег», «Изумруд», «Рион», «Днепр» и нескольких миноносцев, застрявших по техническим причинам в бухте Суда на Крите. Кроме того, на Балтике заканчивалось формирование третьей тихоокеанской эскадры Н. И. Небогатова, состоящей из старого броненосца «Император Николай I» и трех броненосцев береговой обороны – «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин» и «Генерал-адмирал Апраксин». Рожественскому запрещалось идти на Дальний Восток, не дождавшись этих подкреплений.

Причем из всех этих кораблей лишь крейсер первого ранга «Олег» и крейсер второго ранга «Изумруд» были действительно ценными боевыми единицами. Два остальных крейсера были переоборудованными скоростными пассажирскими судами со слабым вооружением, а броненосцы были тихоходными и устаревшими, со старой или неудачной артиллерией, уже изрядно расстрелянной за годы их службы в учебном отряде, и неважной мореходностью, то есть, скорее, явились бы обузой для эскадры, нежели ее серьезным усилением.

Не желая терять время, чтобы не дать японцам отремонтировать свой флот после длительной осады Порт-Артура, адмирал отправил в Петербург депешу, в которой объяснял свою позицию и сообщал, что выйдет, как только закончит переборку механизмов. На что в ответ получил очень резкую телеграмму с категорическим приказом ждать.

В ответ на телеграфный запрос о сроках прибытия транспорта со снарядами был получен ответ, что в ближайшее время он выслан быть не может. Не возымели никакого действия и телеграммы о том, что в результате учебных стрельб боезапас на некоторых кораблях сократился больше чем на треть, а часть имевшихся снарядов была с заводским дефектом.

В итоге телеграфная перепалка с Петербургом привела лишь к расширению задач для эскадры Рожественского. Теперь ей предписывалось, ни много ни мало, после получения всех подкреплений «завладеть господством над морем».

Пока адмирал воевал с начальством, его штаб внимательнейшим образом изучал доставленные мичманом Церетели сведения, касательно маневров Английского королевского флота, и все последние достижения в вопросах морской тактики. С особым вниманием прорабатывался вопрос сосредоточенной стрельбы отрядом кораблей по одной цели, применительно к нашей эскадре. Уже к 25 декабря соображения по этому поводу были представлены Зиновию Петровичу, который к вечеру этого же дня одобрил проект в основных положениях, но рекомендовал доработать в области связи и передачи данных для стрельбы на другие корабли отряда.

На переходе вокруг Мадагаскара из Диего-Суареса к Нуси-Бе провели учебные стрельбы из всех калибров и маневры на больших ходах (до 15 узлов). Результаты были вполне приемлемыми, правда, снова на дальностях до 20–25 кабельтовых. На больших дистанциях точность стрельбы по-прежнему резко снижалась, так как выцеливать на глазок уже не получалось, а стрельба по данным, полученным от новых дальномеров, еще не была освоена в должной степени.

Зато детские болезни шестидюймовых башен удалось устранить совместными усилиями корабельных артиллеристов и инженеров с Балтийского завода, шедших с эскадрой. Теперь они выдавали аж до пяти выстрелов на ствол, правда, лишь до израсходования оборудованных в башне кранцев первых выстрелов (первые пять-шесть минут боя), после чего скорострельность снижалась до вполне приличных четырех выстрелов за минуту. Но зато этот темп теперь можно было держать, пока не кончатся снаряды в погребах.

Увеличения скорострельности удалось добиться благодаря изменениям в подаче снарядов. Были полностью убраны откидные лотки. Теперь снаряд из нории попадал на неподвижный лоток, откуда его забирал снарядный номер расчета башни. Это небольшое упрощение конструкции многократно повысило надежность всей установки[3].

Башни главного калибра также подверглись небольшим доработкам, и теперь они исправно выдавали минимум два залпа за три минуты, без каких-либо заминок. Максимальным был результат носовой башни «Суворова», давшей три прицельных залпа за две с половиной минуты. Механику зарядки орудий отладили как часы, убрав механические прибойники и заменив их ручными. Это позволило отказаться от процедуры качания стволами при открывании и закрывании затвора.

Дело в том, что на русских тяжелых орудиях был установлен одноступенчатый шестисекторный затвор системы М. Ф. Розенберга, который можно было открывать только вручную, для чего нужно было сделать 27 полных оборотов тяжелым рычагом, на что требовалось не менее 20 секунд (это с хорошей выучкой расчетов). При этом орудие должно было иметь нулевой угол возвышения. После этого его ствол поднимали на семь градусов для заряжания (лишь при таком угле возможно было досылать снаряды и заряды с лотка в зарядную камору механическим прибойником), затем снова опускали орудие на ноль, для закрывания затвора, снова 20 секунд. И лишь после всех этих манипуляций придавали стволу нужный угол возвышения. Предпринятые меры существенно упростили заряжание орудий, кроме того, теперь зарядные картузы не рвались на лотке. Правда, для этого пришлось выполнить круглые вырезы диаметром 127 миллиметров в тыльной броне боевых отделений башен по направлению осей орудий при угле склонения минус 2 градуса (для удобства досылания вручную).

Кроме этого, в верхнем отделении подачной трубы каждой башни был оборудован перегрузочный пост на 20 снарядов, куда они должны были подаваться перед боем. Этот пост первой подачи обеспечивал зарядники боеприпасами, что позволяло увеличить скорость стрельбы на 20 секунд на каждый выстрел. Хорошей теперь считалась скорострельность главного калибра в один выстрел в минуту. Почти как у японцев.

Силами команд и корабельных мастерских емкость погребов главного калибра довели с исходных 324- 305-миллиметровых снарядов до 480! Правда, для размещения дополнительного числа полузарядов пришлось оборудовать в среднем 75-миллиметровом погребе запасную двенадцатидюймовую крюйткамеру на 160 мест[4]. Трехдюймовые патроны перенесли в опустевший отсек подводных минных аппаратов у носовой башни главного калибра. Теперь их там помещалось даже на 20 процентов больше, чем изначально по проекту.

После того, как эти новшества прижились на «Суворовых», подобным образом должны были быть доработаны башни и погреба «Сисоя», «Осляби» и броненосцев береговой обороны, после соединения эскадр.

При маневрировании в ходе стрельб, даже при небольшой перекладке руля на океанской зыби, порты на нижней батарейной палубе захлестывало волнами, так как они находились всего в двух с половиной метрах от поверхности воды. После учений Рожественский вызвал Политовского и потребовал срочного принятия мер, для устранения этого недостатка, на что старший механик невозмутимо ответил, что еще до выхода эскадры с Балтики, сразу после испытаний «Александра III», академик Крылов рассчитал максимальный ход, на котором возможна резкая перекладка руля, и ограничил его 11 узлами при спокойном море. При большей скорости хода, до начала циркуляции, нужно обязательно наглухо задраивать ставни артиллерийских портов в батарейной палубе, и лишь после этого начинать маневр.

Спокойно выслушав этот доклад, командующий сказал, что об этом всем ему было известно еще до выхода эскадры с Балтики. Что он сам лично предлагал заделать порты в нижней батарее броней наглухо, а пушки перенести на мостики, заменив ими 47- миллиметровую артиллерию с соответствующими подкреплениями, но великий князь Алексей Александрович приказал «оставить батарею там, где она есть». А приказы столь высокого начальства не обсуждают.

Однако теперь на второй эскадре Тихого океана нет начальника выше, чем Рожественский, а он считает, что для пользы дела необходимо убрать орудия из батареи, и потому приказывает перенести все пушки из батарейной палубы на верхнюю, с обеспечением максимальных углов обстрела под его личную ответственность. Открывшего было рот для возражений Политовского остановил жестом руки, сказав с нажимом: «Подумайте, как это лучше сделать! Пусть не все, но не менее восьми стволов на местах 47-милиметровок между шестидюймовыми башнями. Так будет меньше переделок. Я знаю, вы справитесь!»[5]

27 декабря на горизонте показались вершины вулканических пиков, покрывавших остров Нуси-Бе, а вскоре показался и весь остров. Обойдя его с юга, эскадра вошла в пролив, отделяющий его от Мадагаскара. Ширина этого пролива достигала в южной части 15 миль, несколько уменьшаясь к северу. Северный выход, перегороженный множеством скал и подводных камней, был не пригоден для судоходства крупных судов, но эти скалы обеспечивали надежную защиту от ветров и образовывали закрытый рейд. Большая ширина пролива позволяла разместить все корабли и транспорты вне трехмильной зоны территориальных вод, что не нарушало нейтралитета Франции.

Наша эскадра прошла вдоль строя кораблей отряда Фелькерзама, на которых в парадном строю стояли команды и гремели оркестры. Войдя в глубь пролива, адмирал развернул «Суворова» на обратный курс, приказал построить экипаж на юте и вызвать оркестр. Вслед за флагманом на обратный курс легли все наши корабли и, пройдя снова вдоль рейда, приветствовали своих товарищей троекратным «ура» под звуки корабельных оркестров, а затем встали на якорь рядом. Получилось очень торжественно и красиво.

После объединения эскадр у Нуси-Бе состоялось совещание штаба и командиров кораблей. Старший и флагманский механики получили задание осмотреть механизмы кораблей отряда Фелькерзама, а также обучить их механиков всем новшествам, появившимся на эскадре. Флагманский артиллерист должен был в течение недели наладить на должном уровне артиллерийскую подготовку, а флагманский инженер-механник Образцов, попутно, обеспечить подготовку трюмных механиков и команд борьбы за живучесть.

К концу декабря были получены сведения, что 26 декабря отряд Добротворского вышел с Крита. По всему выходило, что они успеют прийти на рейд Нуси-Бе до выхода эскадры, так как на «Бородино» все еще продолжались работы в машинном отделении. Вообще, машины этого броненосца доставляли больше всего хлопот на переходе. Будучи изготовленными на Франко-русском заводе, в отличие от механизмов Балтийского завода остальных «Суворовых», они отличались худшим качеством и низкой надежностью, но флагманский механик и старший механик корабля В. С. Рябин ручались, что смогут исправить все заводские дефекты в походных условиях, пусть даже если им придется для этого заменить цилиндры главных машин.

В канун Нового года, совершенно неожиданно, немцы отказались снабжать эскадру углем далее Мадагаскара, ссылаясь на то, что японцы пригрозили топить их угольщики, если они двинутся за русскими дальше. Это известие вызвало просто ярость Рожественского. Последние события и переписка с генштабом здорово расшатали его нервы. Скомкав и выбросив злосчастную телеграмму, он удалился к себе в каюту и не выходил оттуда до обеда, а в два часа пополудни 31 января, в канун Нового года, созвал экстренное совещание штаба.

Собрав всех командиров и флагманов, адмирал снова занялся согласованием вопросов связи, нажимая на то, что главное в бою не потерять организованности и не дать себя бить по частям, в то же время всячески стараясь подловить и уничтожить отдельные отряды противника. Лучшим моментом для этого будут первые часы встречи флотов, когда адмирал Того будет нащупывать нашу эскадру, высылая вперед свою разведку. В этой связи нашими задачами являются недопущение обнаружения наших главных сил разведкой японцев и скорейшее окружение и уничтожение их дозоров. Штабу поручалось проработать варианты построения эскадры, наиболее подходящие для выполнения этих задач, а также варианты быстрого пополнения запасов и исправления повреждений у вражеских берегов прямо в море, либо в подходящей бухте.

Были также согласованы основные направления дальнейшей боевой подготовки, а, кроме того, план проведения ремонтных работ и мероприятий по разгрузке кораблей. Представленный Политовским проект позволял облегчить броненосцы на 400–480 тонн, что вызвало жаркие споры. Поначалу многие не соглашались с необходимостью демонтажа легких орудий, части шлюпок и шлюпбалок, а также минного вооружения и противоминных сетей с крупных кораблей. Но Рожественский провел это решение в приказном порядке и пошел еще дальше, так как предложенный вариант не покрывал строительной перегрузки 600–800 тонн на корабль. Он «предложил» командирам и корабельным механикам подумать над этим вопросом и дал на это две недели, с условием предоставления, по истечении отпущенного времени, готовых к реализации усилиями экипажей и плавмастерской предложений. Далее обсудили еще ряд вопросов по артиллерийской подготовке и по снабжению и в седьмом часу разошлись.

После чего, наскоро перекусив, командующий провел адмиральский смотр вверенной ему эскадры, обращая особое внимание на механизмы кораблей, проверив кочегарки и машинные отделения. Испачкав при этом свой китель и брюки в машинной смазке и угольной пыли, он, тем не менее, самым дотошным образом проверял качество выполненных работ и очень внимательно выслушивал доклады машинистов и механиков, делая пометки в своём блокноте.

Все без исключения, как офицеры, так и матросы, обращали внимание на болезненный вид Зиновия Петровича, буквально посеревшего лицом, и на его покрасневшие от недосыпа глаза. Поэтому ни у кого не вызвало удивления, что через несколько дней после празднования Нового года, с отведенными на это двумя выходными днями, по эскадре пронесся слух, что адмирал болен и не выходит из каюты.