Читать книгу Цусимские хроники. Мы пришли - Сергей Протасов - Страница 9

А на следующий день перед обедом встречали пополнение, которое не ожидал никто, кроме Рожественского, конечно.

Еще рано утром дозорные крейсера сообщили, что видят дымы, приближающиеся с юго-запада. Немедленно была объявлена боевая тревога. Начали разводить пары, экипажи заняли свои места согласно боевому расписанию. Готовились к бою, считая что нас нашли японцы и это их разведка, вслед за которой надо ждать и самого Того. Вскоре эскадра начала вытягиваться из бухты для решительного сражения, но оказалось – для торжественного парада. Еще даже не успели выйти из гавани все броненосцы, как с разведки получили телеграмму, что это наши. Пришли владивостокские крейсера «Россия» и «погибший на камнях» красавец «Громобой».

Их встречали громом оркестров и орудийным салютом. Крейсера доставили свежие газеты, где снова сообщалось о крупных силах японского флота, ищущих нас у Сингапура и далее на восток.

Выйдя из Владивостока, наши рейдеры скрытно форсировали Сангарский пролив и, в обход Японии, пришли в точку рандеву, назначенную им кодовой телеграммой, отправленной через нашего консула Рудановского из Сингапура.

Не найдя там нашего флота, они, следуя полученным еще дома инструкциям, двинулись к побережью Индокитая в район бухты Камрань. На подходах к бухте перехватили несколько наших телеграмм, адресованных вспомогательным крейсерам, дежурившим там, и уже по ним, удачно определив пеленг, вышли на нас.

Неожиданное появление этих двух мощных кораблей вызвало резкий подъем в настроении на всех без исключения кораблях эскадры. Теперь стала понятной возникшая пауза в практических занятиях эскадры. В них просто не было смысла без этой пары «цепных псов», как их называли японцы, в корне менявших весь тактический рисунок ведения боя.

Теперь предстояло в срочном порядке подтянуть ветеранов – новичков до уровня всей эскадры, как в учебном, так и в техническом смысле. Морякам, видевшим владивостокские крейсера до войны, сразу бросались в глаза доработки, сделанные на них по опыту боев. Погонные и ретирадные орудия теперь могли стрелять по траверзу, а часть палубных трехдюймовок была заменена на шестидюймовый калибр. Причем вокруг палубных открытых установок были сооружены брустверы из коечных сеток. Это перевооружение довело общее число шестидюймовок до 22 стволов на корабль! Из них 12 в бортовом залпе![17] И при этом ни одного современного дальномера![18]

Адмирал немедленно отправился на броненосные крейсера, в сопровождении штаба и инженерной свиты. Едва дослушав доклад начальника отряда контр-адмирала К. П. Иессена, Рожественский обнял и расцеловал его, не в силах более сдерживать своей радости. Несмотря на то, что весь переход владивостокского отряда был им детально проработан, в возможность его осуществления командующий боялся поверить. Ведь неизбежные на море случайности невозможно учесть даже в самых точных расчетах, а с самого начала войны все эти случайности, как нарочно, работали на японцев.

По столь знаменательному поводу занятия до конца дня были отменены, а экипажам к обеду и ужину выдали двойную винную порцию.

В кают-компании флагманского «Суворова» также состоялся грандиозный ужин с участием всех командиров и флагманов, затянувшийся чуть ли не до полуночи. В ходе фуршета вновь прибывшие офицеры были ознакомлены со всеми новинками, до которых додумались на второй тихоокеанской эскадре за последние месяцы. Сами владивостокские офицеры, в свою очередь, излагали свои соображения о предстоящем бое исходя из собственного бесценного боевого опыта.

С особым вниманием ознакомились с инструкцией, разработанной еще в 1903 году флагманским артиллеристом владивостокского отряда крейсеров лейтенантом бароном В. Е. Гревеницем, в которой предусматривалась стрельба на дальность до 60–70 кабельтовых. Автора тут же зачислили в штаб, чтобы он имел максимум возможностей для внедрения своей методики на кораблях эскадры. Пробел в оснащении крейсеров дальномерами было решено исправить в ближайшее время за счет остальных кораблей эскадры.

Лишь без четверти двенадцать Рожественский предложил отправиться всем спать, сказав, что на освоение новых видов и способов связи не может выделить более двух дней и что минерам за этот срок нужно успеть доработать системы внутрикорабельной связи броненосных крейсеров до общеэскадренных стандартов. Это новое и емкое выражение как-то почти случайно ввел в обращение сам командующий.

Рожественский планировал начать движение к берегам Японии через три, самое большее – пять дней после прихода «России» и «Громобоя». Как только будет закончено их оснащение уже готовыми артиллерийскими рубками и противоосколочной защитой, что было бы затруднительно делать на переходе. После выхода, проведя по пути несколько учений в новом составе эскадры, планировалось добиться достаточного уровня сплаванности кораблей, но вернувшийся 20 апреля «Белый Орел», привез телеграмму из генштаба с прямым приказом: «Ждать Небогатова!» Кроме того, был доставлен рапорт контр-адмирала Н. К. Рейценштейна от 1 сентября 1904 года.

Прорвавшись 28 июля 1904 года с боем в Шанхай на крейсере «Аскольд», Рейценштейн был вынужден интернировать там лучший русский крейсер Тихого океана из-за полученных боевых повреждений. Благодаря появившемуся после этого времени, он имел возможность проанализировать ход боев с японским флотом, в которых участвовал с самого начала войны. Итоги этого анализа он изложил в рапорте, в котором обобщал свой боевой опыт. К нему прилагалась также записка об основных тактических приемах, применяемых японским флотом, и возможных мерах противодействия им. Особо выделялось то, что к решительным и неожиданным действиям российского флота противник, как правило, не готов и теряется, не успевая реагировать.

Вторым очень полезным и важным документом была записка, составленная офицерами интернированных «Цесаревича» и миноносцев, составленная 30 сентября 1904 года. В ней также содержался анализ тактических приемов, применявшихся японцами, и предварительные способы противодействия им, исходя из полученного опыта.

Эти бесценные бумаги были тут же отправлены на изучение сначала штабом командующего, а после перепечатывания в режиме строжайшей секретности еще нескольких экземпляров – флагманам и командирам. Прибывшее на «Белом Орле» пополнение из добровольцев распределили между кораблями, в первую очередь между бронепалубными крейсерами и миноносцами, имевшими самую большую убыль в экипажах по болезни. Начиная с вечера 20 апреля, начались ежедневные выходы в море на учения, причем нередко корабли возвращались в бухту уже на рассвете следующего дня.

Одновременно на владивостокских крейсерах не прекращались работы по их разгрузке. Снимались мелкие пушки, минное вооружение, противоторпедные сети и все, что имело к ним отношение. Облегчался рангоут и шлюпочное вооружение. Вокруг палубных шестидюймовок, на месте прежних брустверов, устанавливались импровизированные казематы из двенадцати 18-миллиметровых стальных листов, обеспечивавших достаточно надежную защиту от осколков. Подобную защиту планировали установить еще во Владивостоке, но не успели[19]. Монтировались на свои места блиндированные наблюдательные рубки, брустверы из котельного железа вокруг дымовых труб и противоосколочные экраны на амбразуры боевых рубок.

В то же время на «Камчатке» заканчивали изготавливать стандартные комплекты дополнительной защиты и артиллерийские рубки для кораблей ожидаемой третьей тихоокеанской эскадры. Плавмастерская уже давно работала без выходных и круглые сутки. Огромный объем работ по поддержанию в работоспособном состоянии всей механической части эскадры и дополнительные работы, связанные с доработками систем связи и управления на всех кораблях и повышением их боевой живучести, не оставляли времени для отдыха.

Даже когда по всей эскадре объявляли выходной, мастеровых с «Камчатки» это не касалось. У них были сроки, были конкретные задачи, от выполнения которых зависели многие жизни, поэтому деваться было некуда. С другой стороны, для «Камчатских» был введен «офицерский паек», они освобождались от погрузочных и иных работ, не связанных со своими прямыми обязанностями. К тому же Рожественский добился оплаты сверхурочных часов в тройном размере. Но при этом все изделия принимал лично или поручал это Политовскому, а брак заставлял переделывать уже в свободное от рабочих смен время с вычетом стоимости материалов из жалованья.

На «Авроре» небольшие щиты из 25-миллиметровой брони у пушек главного калибра были увеличены приклепанными накладками из стали, толщиной от 8 до 12 миллиметров. Трехдюймовки с батарейной палубы были сняты (кроме двух орудий в кают-компании), а их порты заделаны наглухо. При этом на позициях четырех кормовых 75-миллиметровок на верхней палубе установили шестидюймовки. В фальшборте были расширены соответствующие вырезы, а палубы усилены и установлены самодельные фундаменты. Для повышения боевой живучести 75-миллиметровки устанавливались в небольших выгородках из той же листовой стали, прикрывавших орудия с боков. В теперешнем варианте вооружение этого крейсера было таким же, как и у «Олега», по двенадцать шести- и трехдюймовых орудий, из них в бортовом залпе семь 152-миллиметровых и шесть 75-миллиметровых.

На «Наварине» над ходовой рубкой появился блиндированный дальномерный пост, прикрытый 12-миллиметровыми стальными листами. Дополнительно к четырем запланированным 120-миллиметровкам установили еще восемь трехдюймовок, в дополнение к четырем штукам, установленным еще на Балтике. По два орудия поставили на каждую башню, взамен имевшейся там одной 47-миллиметровки. Причем орудия, обнесенные легким противоосколочным бруствером с кранцами первых выстрелов, установили в задней части крыши башен, что несколько уменьшило неуравновешенность установок в целом. А еще четыре трехдюймовки разместили на крыше каземата и у грот-мачты. Теперь на старом броненосце стало четыре 305-миллиметровки; восемь 152-миллиметровых орудий старых моделей, четыре 120- и двенадцать 75-миллиметровых скорострельных пушек.

Для получения хороших секторов обстрела был больше чем на половину высоты срезан фальшборт над казематом, ставший однослойным (без полок под койки экипажа), и все ростры. Оставшиеся шлюпки и малый катер теперь размещались на палубе между световыми люками и на бортовых шлюпбалках. Деревянные настилы палуб, мебель и обшивка рубок, кают и других помещений были разобраны и отправлены на транспорты, вместе с навесной палубой и переходными мостиками. Общий вес снятого имущества и конструкций уже приближался к 1000 тонн, и теперь, несмотря на довооружение, осадка броненосца с полными запасами уменьшилась больше чем на фут, и над водой возвышалась почти половина главного бронепояса.

«Сисой» обзавелся такими же «надбашенными» трехдюймовками, что и «Наварин», а на месте установленных еще в Петербурге четырех 75-миллиметровых пушек на крыше каземата поставили четыре 120-миллиметровые, придвинув их вплотную к борту, для увеличения секторов обстрела, прикрыв щитами и выгородками и оборудовав легкие спонсоны. Срезали фальшборт на спардеке и установили прежние четыре 75-миллиметровки – по две под командирским и кормовым мостиком. В батарейной палубе и на спардеке устроили траверзы из котельного железа, для защиты прислуги орудий от осколков. Также сняли все ростры, шлюпбалки и лишние грузовые стрелы, опустив единственный оставшийся на броненосце малый катер и 12-весельный баркас прямо на палубу, между световыми люками машинного отделения. Дерево с палуб и из отделки кают также безжалостно было удалено, заодно с обширной навесной палубой, простиравшейся ранее от мостика почти до второй трубы.

По примеру этих двух броненосцев, со всех кораблей эскадры начали в авральном порядке свозить на транспорты деревянные настилы палубы, мебель, отделку и прочее дерево, оставляя лишь необходимый запас для заделки пробоин в бою. Дальше всех в этом пошел экипаж броненосца «Орел», с которого, по рекомендации судового инженера Костенко, даже невзирая на робкие протесты командира, убрали всю отделку офицерской кают-компании и офицерской столовой. Теперь вместо всего этого на нем оставили лишь адмиральский салон, расположенный в надстройке меж барбетов кормовых шестидюймовых башен. Но и там все было по-спартански, никаких деревянных излишеств.

Кроме того, Костенко приспособил трюмное оборудование на этом броненосце для выравнивания крена без каких-либо переделок, используя только систему быстрого перепускания имеющейся на борту воды для бытовых и прочих нужд в бортовые отсеки. Это позволяло спрямлять крен, вызванный боевыми повреждениями, не принимая забортной воды и гораздо быстрее. Были также загерметизированы носовой и кормовой броневые траверзы в средней батарее и носовой в кормовом каземате, а водонепроницаемая переборка на 17-м шпангоуте прочеканена и усилена, что позволило разделить батарейную палубу на пять изолированных отделений, ограничивающих распространение воды.

Узнав об этом, Рожественский лично прибыл на корабль, при первой же возможности. Осмотрев все помещения и поговорив с трюмным квартирмейстером и его людьми, он остался очень доволен, сказав командиру броненосца, капитану первого ранга Н. В. Юнгу, что он может гордиться своими офицерами.

В тот же день командующий подписал приказ, обязывающий всех командиров кораблей озаботиться мерами непотопляемости, противопожарными и разгрузочными мероприятиями по примеру броненосцев «Орел», «Наварин» и «Сисой», и назначил офицеров из своего штаба для проверки исполнения этого распоряжения.

Наибольшее сопротивление эта кампания встретила на корабле гвардейского экипажа «Александр III», офицеры которого ни в какую не желали избавляться от роскоши и были категорически не согласны убрать даже ковры из отделки кают. Лишь прямой и однозначный приказ адмирала заставил их подчиниться, но при этом двое написали рапорт на списание их с эскадры, ввиду нежелания мириться с произволом командующего. Их отправили в Сайгон с первой же оказией, но при прощании многие офицеры даже не подали им руки.

На «Адмирале Нахимове» снятые шлюпбалки и паровые минные катера позволили очистить палубу к носу от средних барбетов главного калибра. Теперь его носовой залп равнялся бортовому из шести стволов 203-миллиметрового калибра. Правда, к этому стоило прибегать лишь при крайней необходимости, так как был риск повреждения надстроек и палуб дульными газами. Некоторые доработки в технической части и интенсивные тренировки расчетов позволили увеличить боевую скорострельность главного калибра старого крейсера до одного залпа в минуту, а шестидюймовок до гарантированных двух. Взамен снятой мелочевки он получил теперь десять 75-миллиметровок. Противоминных пушек. Навесную палубу на нем также начали разбирать силами команды, а в батарее появились поперечные переборки, отделявшие орудия и защищавшие их расчеты от осколков. Получили импровизированные прикрытия и пути подачи боеприпасов к орудиям.

«Дмитрий Донской» облегчил свои мачты, избавившись от боевых марсов, зато в батарее появились траверзы из листовой стали, а на палубе – шесть 75-миллиметровок. По шесть таких орудий получили также и крейсера второго ранга, что существенно усилило их вооружение и заполнило образовавшийся пробел в противоминном калибре, после снятия 47-миллиметровой артиллерии.

Облегчение кораблей на эскадре стало просто навязчивой идеей. Все, что не нужно в бою, откручивалось, срезалось и убиралось прочь. В то же время максимально прикрывались элеваторы подачи боеприпасов и пути доставки снарядов к орудиям, головки и стояки пожарных магистралей, линии внутрикорабельной связи и рулевого управления, динамо-машины. В общем, все, от чего зависела боевая живучесть корабля.

При этом ни на один день не прекращались учения с частыми и долгими выходами в море, что к тому же давало командующему право утверждать, что нейтралитет Франции не нарушается, так как корабли не стоят в бухте, а лишь заходят для пополнения запасов и необходимого ремонта.

Катерные учения также не прекращались, но проводились теперь в основном ночью. На все катера были набраны постоянные экипажи, занимавшиеся перевооружением своих корабликов днем. Штатное вооружение минного катера теперь состояло из одного трубчатого или двух бугельных минных аппаратов. Запасные торпеды и метательные аппараты убрали, что позволило разместить на 56-футовых катерах одну 47-миллиметровую пушку и два пулемета. Прочие катера вооружались одной пушкой калибра 37 или 47 миллиметров или пулеметом. Тщательный уход и обильная смазка бугельных аппаратов в разы повысили их надежность, и их теперь не клинило при попытке выстрела, как на Мадагаскаре, а частые практические стрельбы позволяли надеяться на реальный результат в случае столкновения с противником.

Огромное облегчение в жизни экипажей обеспечило также и появление штатных грузчиков, выполнявших все погрузочные работы и активно помогавших в перестройках кораблей. Это позволило сосредоточиться исключительно на боевой подготовке и совершенствовании вооружения, где успехи были явные. После доработки башен «Сисой Великий» и «Наварин» теперь уверенно выдавали по два залпа за три с половиной минуты из главного калибра. На «Наварине» часть зарядов из бурого пороха была израсходована на учебных стрельбах, а все оставшиеся выгружены на транспорты, после чего их место в погребах заняли новые из бездымного, для всей его древней артиллерии. Для ожидаемого с Небогатовым «Николая I» тоже был приготовлен усиленный боекомплект с новыми бездымными зарядами. К сожалению, для «Нахимова» такие заряды были лишь для шестидюймовок, и он окутывался облаком дыма после каждого залпа главного калибра, так что видеть падение своих снарядов иногда могли лишь с высоты блиндированной рубки.

Кстати говоря, корректировка огня на большие дистанции (начиная от 25 кабельтовых) из этих самых рубок оказалась намного точнее. Кроме того, из них с помощью артиллерийских указателей Гейслера можно было управлять огнем кораблей в условиях, когда башенные и другие наводчики совершенно не видели целей из-за погодных условий. Это преимущество было абсолютным и неоспоримым. Рожественский назвал этот способ ведения огня «центральной наводкой орудий». Теперь на учебных стрельбах отрабатывался в большей степени этот метод управления огнем корабля в бою. Это, совершенно незначительное на первый взгляд, улучшение позволяло добиваться гораздо большей концентрации огня на любой цели, в разы уменьшив влияние состояния моря на точность стрельбы.

Все миноносцы были оборудованы телефонизированными «вороньими гнездами» на фок-мачтах, что позволило расширить горизонт наблюдения до 9–10 миль, как с мостиков крейсеров. Причем на этом расстоянии уже можно было гарантированно опознать встречный корабль, самому оставаясь за горизонтом (хотя, конечно, наблюдателям приходилось не сладко и более часа в «гнезде» никто не выдерживал).

23 апреля снова пришел французский крейсер, сообщивший, что он обошел все бухты на побережье и японцев нигде не обнаружил, однако местные власти убедительно просят нас перебраться в бухту Куа-Бе, в 20 милях к востоку от теперешней стоянки. Пришлось снова перебазироваться, отправив к дежурившему у Камрани, в ожидании Небогатова, «Тереку» миноносец с сообщением об изменении дислокации. Так как на эскадре, после прихода крейсеров Иессена, нашедших нас по нашему радиообмену, ввели запрет на радиопередачи.