Читать книгу Девять унций смерти - Сергей Раткевич - Страница 4

– Не могу сказать, что премного о вас наслышан…

– В моем деле это было бы провалом.

– Однако, смею надеяться, кое-что я все же о вас знаю…

– Что приводит меня в восхищение мастерством вашего разума.

– Итак, Ханс…

– Хенсель, наставник…

– Хенсель? Наставник?

– Учитель обязан именовать ученика его младшим именем, чтобы тот не чувствовал себя одиноко и неприютно, – на лице наставника Ханса застыла невероятная, беззащитная улыбка, смущенная собственной беззащитностью и еще больше удивленная себе самой.

Не сдержавшись, Роберт тихо охнул от изумления.

– Роберт, мой мальчик, оставь нас, – с тихой улыбкой молвил епископ Марк.

Лорд-канцлер вышел, плотно прикрыв дверь. И стал ждать. Он не смел даже догадываться, что за беседа происходит сейчас между его учителем и наставником всех гномьих лазутчиков. То, что вдруг сказал мастер Ханс, было… поразительно.

Или нет? Что, если это очередная уловка?

А то, что сказал в ответ его учитель… «Роберт, мальчик мой…» так и звучало у него в ушах. Никогда епископ Марк не обратился бы так к нему при постороннем. Так не значит ли это…

Значит.

Именно это оно и значит, потому что ничем другим просто быть не может. Вот поэтому его и выставили. Первая беседа ученика и учителя – дело настолько личное, что никто, никто, даже другой ученик, особенно другой ученик, не смеет при этом присутствовать.

Распахнувшаяся дверь выпустила наставника Ханса.

Он вышел с таким удивительным выражением лица, что Роберт и не подумал его остановить, даже сказать ничего не сказал. А тот просто ушел куда-то, оставив Роберта в полном недоумении.

– Роберт, – позвал его учитель, и он вновь повернулся к распахнутой двери.

– Учитель…

– Ты знаешь, я тебе его не отдам…

– Но учитель…

– Грех такой талант попусту переводить, – решительно объявил епископ Марк. – И не спорь, мальчик мой, ты и без него справишься.

* * *

Пожилые гномы сидели, плотно прижавшись друг к другу, и боялись.

Там, за тонкими и ненадежными деревянными бортами – бортами, сляпанными кое-как, – да разве эти долговязые могут, как надо? Руки у них не из того места растут, вот что! – Там, за таким хрупким и почти не существующим щитом, плескалось море. Чужое, непонятное, страшное… небывалая вода.

Даже гномики и гномочки, взапуски носившиеся по палубе, слегка присмирели – и отнюдь не под грозным взглядом своей владыки – просто страшновато как-то стало. Вот отошли как следует корабли от берега – и стало. Корабль – он, конечно, большой, даже очень большой… ну так это пока он у берега, он большой. А чем дальше отплывает, тем меньше становится. Вот оно как, оказывается.

Страшновато стало гномикам и гномочкам. Правда, страшновато. Впрочем, у этих-то в глазах все едино чертики бегали. А один молодой гном вдруг подошел к Фицджеральду и, посмотрев прямо ему в глаза, храбро объявил:

– Эйвинд, сын Годрика, из клана Железных Скал. Хочу быть моряком. Ты тут гросс, вот и передай кому следует!

– Обязательно, – удивленно откликнулся Фицджеральд.

«Ну надо же!»

Пожилые гномы сидели, плотно прижавшись друг к другу, и вполголоса обсуждали невероятное событие. Нет, это надо же, гном решил моряком сделаться! Бородатые старейшины из его клана просто ошалели от эдакой выходки, они не могли решить, что им делать – гордиться или негодовать? Кое-кто втихомолку над ними посмеивался. Кто-то, напротив, осуждающе качал головой. Кто ворчал, что молодежь совсем обнаглела, ишь какие, мол, моряками они сделаться удумали. Кто, наоборот, ругал тупоумных стариков, дальше своей бороды не видящих. Малышня начинала потихоньку оживать и приставать к морякам с вопросами. Моряки, такой же бородатый народ, как и гномы, казались им почти своими, вот только занимались они чем-то чудесным и даже таинственным – как тут удержаться от расспросов?

– Дядя, а почему вы такие большие все выросли, потому что по морю плаваете? – даже спросил один из гномиков.

– Потому что рыбы едим много, – нашелся в ответ моряк. – Будешь много рыбы кушать, вырастешь точно таким же!

Юная владыка одним движением выхватила свой ритуальный нож и молча поднесла его к глазам вскинувшегося было старейшины Пихельсдорфа.

– Он же просто пошутил! – прошипела она.

«Вот только посмей что-нибудь вякнуть, старый паскудник, я тебя и правда зарежу!»

– Пошутил?! – возмущенно прохрипел старейшина.

– Конечно, – кивнула она. – А я вот – не шучу. Нисколечко не шучу.

Лезвие уперлось в горло старейшины. Надави сильней – кровь брызнет.

– Сядь, – ласково шепнула владыка, и старейшина мешком обрушился на свое место.

Владыка медленно выдохнула. Голова слегка кружилась.

Ничего. Все хорошо. Все уже хорошо. Гномы не бросятся на моряков. Моряки не выбросят их за борт.

– Потаскуха, – одними губами прошелестел Пихельсдорф. – Человеческая…

– Ты даже представить себе не можешь, какая… – с наслаждением шепнула ему владыка. – А уж что я с тобой утворю, если ты немедля не заткнешься…

Похоже, у старейшины была неплохая фантазия. Он замер. Содрогнулся. И заткнулся. Ни слова больше не сказал. Даже когда его о чем-то постороннем спросили.

Вот и хорошо. Вот и молчи. А то ведь мне придется исполнить свою угрозу. А это будет страшно. Очень страшно. Хотя бы потому, что я и сама не знаю, чего пообещала.

А остров уже виднелся, и Гуннхильд вздохнула с облегчением. Ничего страшного так и не случилось. Еще немного, и гномы сойдут с корабля на берег своей новой родины.

Она не знала, что так же, одновременно с ней, вздохнул и Тэд Фицджеральд, причем по той же самой причине. Ничего страшного все-таки не случилось.

А остров все рос и рос из воды, и даже самые закоренелые цверги уже не могли его не замечать.

«Вот он, ваш остров, засранцы твердолобые! Кто там бормотал, что вас всех попросту утопят?! Кто шипел, что король Джеральд предатель и клятвопреступник?! Ну?! Хоть одна бородатая сволочь покраснеет?! Как же… дожидайся!»

Фицджеральд отвернулся.

Говорят, что старейшина Пихельсдорф с того дня так никогда и не отведал рыбы. До самой смерти ни кусочка в рот не взял. На всякий случай. Очень боялся человеком сделаться. Зря боялся. Ну какой из него человек? Из него и гнома-то не вышло. Так, какое-то бородатое недоразумение. Это вам не Шарц, который и человеком стал, и гномом остался.

* * *

Лучшие музыканты жили в городе Реймене. А сам этот город находился в Троанне и был столицей всего, что имело отношение к музыке. Это оказалось настолько общеизвестным фактом, что Якш даже удивился. По словам его многочисленных собеседников, выходило, что любой, чувствующий в себе музыкальное призвание, должен беспременно отправиться в город Реймен, «а уж там-то тебя всему научат, можешь не сомневаться, приятель!»

Порасспросив о дороге, Якш решил немедля отправиться в Реймен, а денег на обучение у кого-нибудь из тамошних мастеров заработать по дороге. Не такое это уж трудное дело здесь, наверху, где мастеров по гномским меркам немного, а мастерство в почете, а значит, и в цене.

Возможность подзаработать не замедлила. Ближе к вечеру, когда Якш пересчитал все заколдобины и выбрался наконец на большую дорогу, впереди обнаружился осевший на бок фургон и суетящийся вблизи оного толстенький невысокий крепыш.

«Почти гном, – про себя усмехнулся Якш. – Только основательно разъевшийся. Старейшина, одним словом, даром что безбородый…»

– Что случилось, почтенный?! – громко спросил он, подходя к пыхтящему от усилий человеку.

– Сам почтенный! – огрызнулся тот. – Болтают тут всякие! Не видишь – колесо отвалилось, чека потерялась, да еще и ось треснула! Что теперь делать прикажешь?!

– Прикажу быть чуточку повежливее! – развеселился Якш. – Я твой фургон не ломал.

– Еще не хватало! – возмутился толстяк. – Не ломал он, видите ли! Ходят тут всякие! Да я с этого болвана, что фургон мне продал, три шкуры спущу! Дай только до города добраться! Совсем новый фургон, говорит! Нет, ты это видел?! Совсем новый, только крыша в одном месте протерлась! Ах ты, крыша!

– А почем фургон покупал, уважаемый? – полюбопытствовал Якш.

– Сам уважаемый! – вновь огрызнулся тот. – А еще этого болвана Вилли пришлось выгнать за пьянство! Кто ж мог знать, что он мне пригодится?

– Пьянство – это очень плохо, – с умным видом покивал Якш.

– Сам знаю, что плохо, дубина! – фыркнул толстяк. – Ну, чего стоишь, болван? Живо принимайся за работу!

– Что? – Якш наконец услышал то, на что надеялся, но виду не подал.

– Чини давай! – потребовал толстяк. – Чего стоишь, рот разинув?

– Я?! – весело удивился Якш.

– А ты здесь кого-то другого видишь, к кому я мог бы обращаться? – возмущенно выпалил толстяк.

– Ну, например, к себе, – подсказал Якш. – Некоторым, говорят, очень нравится с собой разговаривать…

– К себе?! Издеваешься?! – взвился толстяк. – Нет уж, хватит с меня! Я себе уже все руки сбил! Теперь твоя очередь!

– Ты, наверно, что-то не то этими своими руками делал, – предположил Якш. – Или они у тебя какие-то не такие…

– Поговори мне! – рассердился толстяк. – Руки мои ему, видите ли, не нравятся! Принимайся-ка лучше за работу, да поживей!

– А что мне за это будет? – полюбопытствовал Якш.

– А вот что заработаешь – то и будет! – отрезал толстяк. – Знаю я вас! Вам только плати, а как работать – так шиш.

– Э-э-э… нет! Так не пойдет! – усмехнулся Якш. – Я тебе не Вилли, чтоб бесплатно на тебя отработать, а потом за пьянство вылететь. Сколько дашь за то, что я тебе этот фургон обратно на все четыре колеса поставлю?

– И колесо, и чеку, и ось наладишь? – деловым тоном осведомился толстяк.

– Конечно, – подтвердил Якш.

– А за какое время?

– За малое, – посулил Якш, уже разглядевший поломку и прикинувший, за какое время он с ней разберется.

Пустяк поломка! В самом деле – пустяк! Видать, этот болван или лентяй каких мало, или совсем безрукий!

– За малое время и плата малая! – отрезал толстяк.

«Ах ты, жадина!»

– Вот как? – ехидно обрадовался Якш. – Что ж, могу дня три провозиться…

– Кровопийца! – возопил толстяк. – Этак весь мой товар протухнет!

– Так ты у нас торговец? – вопросил Якш.

– Не твое дело. Проваливай! Ты уволен! – величаво объявил толстяк.

«Уволил один такой!»

– Так ведь я у тебя еще и не работаю, – усмехнулся Якш.

– Убирайся! Я другого найду!

– На этой пустынной дороге? – вопросил Якш. – Ну-ну… попробуй…

Он сделал вид, что собирается уйти.

– Стой! – вскричал толстяк. – Мерзавец! Кровопийца! Не уходи!

– Так «мерзавец», «кровопийца» или – «не уходи»?! – от души рассмеялся Якш.

– Не уходи, – повторил толстяк. – Я того… погорячился. Прости.

– Тогда продолжим разговор, – как ни в чем не бывало промолвил Якш. – Итак, ты – торговец?

– Торговец, торговец…

– А чего такой жадина?

– Я – жадина?! – возмутился торговец. – Да ты…

– Мерзавец? – подсказал Якш.

– Нет, черт тебя заешь, – рявкнул торговец. – Порядочный человек!

– Вот как? – ухмыльнулся Якш. – Отчего ты в этом так уверен?

– Только порядочный человек может быть таким… мерзавцем, – выдохнул торговец. – Ну пожалуйста, не уходи, ты мне и в самом деле нужен, как же я без тебя…

– Не заплатишь по совести – сам чини свой фургон! – оборвал его Якш. – Глядишь, к концу мира и починишь.

– Нет! Нет! Стой! Я заплачу! Заплачу я… – торговец уже задыхался. – Сколько скажешь, столько и…

– А что у тебя за товар, кстати? – полюбопытствовал Якш.

– А вот это не твое дело, бродяга! – мигом взорвался торговец. – Твое дело – фургон!

– Бродяга? – ухмыльнулся Якш. – Да ведь я у тебя уже, можно сказать, работаю! Какой же я бродяга? Я – мастер для починки твоего фургона, здесь и сейчас – единственный и неповторимый мастер!

– Так ты берешься? – обрадовался торговец.

– Берусь, конечно, отчего бы нет? – откликнулся Якш.

– Вот и чини, да помалкивай! – выпалил торговец.

– Экий ты сегодня сердитый, – покачал головой Якш.

– С вами и не захочешь – рассердишься… – проворчал торговец. – Разбойник на разбойнике сидит и разбойником погоняет! Только плати, знай! Двадцать пенни тебе заплачу. Медью, естественно. Доволен?

– Я здесь чужой, – отозвался Якш. – Что чего стоит, не ведаю. Удачей своей поклянись, торговец, что не обманешь меня!

– Удачей… – протянул торговец. – А ты чудной. Удачей, говоришь?

– И не гневи ее, удачу-то, – наставительно заметил Якш. – Она на тебя и без того косо смотрит.

– Так уж и косо! – фыркнул торговец.

– Недаром же у тебя фургоны ломаются, – усмехнулся Якш.

– Поговори мне! – буркнул торговец.

– С удовольствием! – чуть поклонился Якш. – Вот за работой и поговорю. Но ты сперва поклянись, а то я и пальцем не шевельну.

– Вот урод, – сам себе под нос с досадой пробурчал торговец. – Ладно. Удачей своей клянусь, – громко и важно начал он. – Что не обману… как там тебя?

– Трамп, сын Уинда, – сказал Якш.

– … что не обману Трампа, сына Уинда, а расплачусь с ним честь по чести, как и должно поступать в подобных случаях. Доволен?

– Да.

– Тогда чини.

– Уже начал, – ответил бывший владыка, приступая к работе.

Когда повозка вновь уверенно встала на все свои четыре колеса, торговец отсчитал положенные Якшу монеты. Якш пересчитал сам и убедился, что одной недостает.

– Эй, – возмутился он. – Кто-то поклялся, что честь по чести заплатит, а одной монеты недостает!

– Так и должно быть, – кивнул торговец. – Девятнадцать. Одну монету я вычел.

– Вычел? С какой стати? – еще пуще возмутился Якш.

– А за кошель, – усмехнулся торговец.

– За какой такой кошель? У меня нет никакого кошеля!

– Вот именно, – промолвил торговец. – И куда ты все свои деньги класть станешь?

Якш хлопнул себя по лбу. Он совершенно об этом не подумал. Ну вот нет у бывшего владыки привычки таскать с собой деньги. Все еще нет. Заработать их, выходит, проще, чем научиться с ними правильно обращаться.

– Держи, балда, – почти ласково сказал торговец, протягивая Якшу пустой потрепанный кошель. – Вот за него я с тебя монету и удержал.

Так началась дорога в город Реймен.

Что ж, стоит немного повозиться с разными прочими ремеслами да брани хозяйской послушать, чтоб потом взаправдашним рейменским музыкантом сделаться. Ей-богу – стоит!

Так-то вот, господа, недаром в гербе этого славного города не какие-нибудь мечи с алебардами или наковальня с молотом, а самые что ни на есть настоящие скрипка с лютней перекрещены!

* * *

– Да, – говорил Тэд Фицджеральд. – Именно здесь вы и будете жить. Да, в этих деревянных палатках. Вообще-то у людей они домами называются. Нет, каменных не построили. Просто не успели. Как – почему? Гномов среди нас не было, потому и не успели. Нет, не издеваюсь, правду говорю. Да. Виноваты. Сам знаю, что виноваты, но вы уж нас простите. Да, мне известно, что дерево горит. Нет, это не попытка уничтожить гномов при помощи пожара, это просто дома. А вы с огнем поосторожнее. Да, в них можно жить, честное слово, можно. Я сам всю жизнь в таких прожил. Ну, почти всю. Нет, это не издевательство. Честное слово, не издевательство. И Якш тут ни при чем. И владыка ваша не виновата. Просто – так вышло. Да, и мы тоже будем жить в таких же домах, рядом с вами. И поможем все наладить как следует. Обязательно. Нет, никаких других жилищ на острове нет, если не считать двух человечьих поселений. В одном поселились рыбаки, те, кто будет снабжать вас рыбой. В другом – те, кто будет учить вас огородничеству и другим человечьим ремеслам. Нет, у них дома не лучше, можете сходить поглядеть. Все самое лучшее отвели вам. Какое же это лучшее? А уж какое есть. Обживетесь – стройте себе любые хоромы, какие только хотите. Любые, по вашему вкусу. Хоть каменные, хоть железные, хоть из каменьев самоцветных. Да, и под землей можно. Правда можно. А пока уж не взыщите… что есть – то есть…

Фицджеральд облегченно вздохнул и чуть не подавился кислым гномьим «спасибо», брошенным кем-то из старейшин, словно ком грязи в лицо.

Нет, это надо же! В одно-единственное слово суметь вложить столько всего мерзопакостного!

Впрочем, Фицджеральд все-таки не подавился. Быть может, потому что подавился сам старейшина. Вынырнувшая откуда-то сбоку владыка с маху врезала старейшине кулаком по губам.

– Ук! – булькнул старейшина, зажимая разбитые в кровь губы.

– Утрись, – буркнула Гуннхильд, протягивая ему платок.

– Человеческая… – сквозь платок прошипел старейшина и мигом заткнулся, поймав многообещающий взгляд владыки.

– Без зубов останешься – чем морковку грызть будешь? – с мрачноватым весельем поинтересовалась та.

– Гномы… – устало вздохнул Фицджеральд.

– Гномы? – переспросила владыка. – А ты не туда смотришь. Разве это гномы? Это засранцы. Ты – туда посмотри! – широким жестом она указала на приготовленные для гномов дома. – Гномы – там!

Фицджеральд поднял взгляд от кучки обступивших его стариков – и почему это ему показалось, что их так страшно много, галдели они с такой силой, что ли? – и увидел молодежь, с любопытством осматривающую новые дома.

– Вот – гномы, – повторила владыка, и Фицджеральд согласно кивнул.

Недовольные всем на свете старейшины, понурившись, потянулись в сторону чуждых человечьих построек.

«Неужто и в самом деле придется здесь жить?» – казалось, говорили их укоризненные спины.

«Придется, засранцы, еще как придется!»

Впрочем, глаза некоторых из них уже загорались любопытством, а один задорный старикан поспел даже раньше молодежи и теперь, посвистывая, сидел на скошенной крыше, горделиво поглядывая на остальных.

«Старейшины, они тоже разные бывают».

* * *

– Пап, ну зачем нам огород? Разве это гномское дело?

– Болван! Хочешь рыться в этой куче мусора, что осталась от человечьего рудника? Много нароешь…

– Не хочу. Пусть старики роются!

– Прекрасно! Рудник тебе не по нраву, огород не устраивает, чего ж тебе тогда надо?!

– Хочу учить руны.

– Спохватился! Руны ему учить хочется! А раньше ты где был? Раньше ты чем думал? Где было твое хотение, пока мы жили внизу? Нет, видите ли, тогда тебе не хотелось! Тебе, видите ли, хочется сейчас! Что ж ты сел за стол, когда похлебку уже унесли? Ты лучше человечьи буквы выучи!

– Чтобы стать похожим на Керца?

– При чем здесь этот засранец?

– При том, что он уже выучил.

– Он? Он уже выучил?

– Ну да, пап…

– Не может быть! Чтобы этот дурень…

– А вот и может! Хочешь, так сам у него спроси!

– Хм… Значит, не такой уж он и засранец. И не дурень. А огород он собирается разводить?

– Нет. Он рыбаком хочет.

– Смотри, какой молодец! Ты дружи с ним. Обязательно дружи, не то выдеру!

– А раньше ты меня совсем за другое выдрать грозился!

– Скажешь тоже… то раньше было, а то – сейчас. Ладно. Хватит болтать. Бери лопату и пошли. Буквы буквами, а огород огородом, одно другому не помеха.

– Вот и пойми этих взрослых!

– Да ведь ты уже понял, сынок… нужно жить дальше, разве это так трудно понять?

* * *

Добраться в Реймен не так просто, как кажется. То есть просто, конечно, но… для этого необходимо пройти не только посуху. А когда воды слишком много, как-то сразу забываешь, что ты цверг из рода цвергов и не должен бояться такой ерунды, как вода в чересчур больших количествах. В конце концов это всего-навсего вода…

Легко сказать – всего-навсего! А вы сами попробуйте. Вот влезьте в мою шкуру и попробуйте!

Ну как, понравилось? Вот то-то и оно…

Для людей морской путь – дело привычное, для гнома же…

«Да тут рядом, веслом подать…»

Поддать бы этим самым веслом по вашим задницам, шутники долгоногие! Рядом тут, видите ли…

Рядом – это у них значит черт знает где, так что отсюда ни черта, кроме воды, не видать!

Якш мрачно смотрел, как мерно колышется тусклая сталь воды.

«Ив каком сумасшедшем горне достало жара, чтоб расплавить все это?» – Вытряхнув сию мысль из головы как явно бредовую, Якш нахмурился.

Троанн – там. Там, на той стороне этой воды. Троанн… Реймен… музыка…

Пешком по воде гномы не ходят. Люди, впрочем, тоже. У людей есть лодки, корабли и паромы. У них и вообще до черта всего есть. Якш и раньше знал все это, но одно дело – знать, а другое – самому взгромоздиться на какой-нибудь безумный кусок дерева и поплыть.

А все же придется. Потому что должны быть вещи, которые сильней страха. Даже если это страх перед чем-то неведомым, небывалым. Даже если это очень ужасный страх.

И такая вещь у Якша есть.

Скрипка. Скрипка старого барда. Он обязательно должен научиться на ней играть. Обязательно. А лучшие музыканты живут в городе Реймене. А Реймен – там. По ту сторону этой воды.

К чертям страхи! Где тут самый быстроходный корабль?

* * *

Земля должна лежать плоско. Земля должна лежать под ногами. А вместо этого она качается. Это неправильно. Земля не должна качаться. Это вам любой дурак скажет. Это каждому известно.

Ах, каждому? Ну а что тогда сейчас происходит? Что, я вас спрашиваю?

Берег качался, как пьяный. Да нет, куда там пьяному! Он качался, как что-то совершенно невыносимое. А вместе с берегом качался бывший владыка всех гномов, ныне вольный странник Якш. И было ему от этого нехорошо.

Решившись плыть, Якш готовился к тому, что ему будет очень страшно. К чему он не был готов, так это к тому, что ему станет так плохо.

И кто бы мог подумать, что может быть так тяжко от обыкновенного раскачивания?! А ведь стало. Так стало, что… а ну его вовсе! Ох-х-х…

Так что Якш ничего не боялся, пока плыл, ему не до того было. Злые морские Боги старательно вытрясали из него душу, настырно требуя жертвы, но Якш твердо решил не делиться с ними своим завтраком. Хорошо воспитанным гномам не подобает делить свою трапезу с незнакомыми.

А вот не буду, и все. Умру, но не буду.

Проклятый корабль раскачивался и раскачивался, и Якшу начинало казаться, что они вот уже целую вечность стоят и стоят на одном месте, плыть некуда, и впереди и позади одно и то же кошмарно колышущееся, расплавленное нечто, слишком напоминающее металл, чтобы быть чем-то еще, особенно водой – водой, которую пьют, которая должна быть в чаше, в кувшине, в кружке, наконец, а не мучить ни в чем не повинных гномов!

И тут его внезапно сморил короткий, как молния, сон. И то, что ему в этом сне привиделось, помогло пережить это кошмарное путешествие. Ему привиделось, что он со скрипкой в руках стоит на носу какого-то корабля, да-да, именно что корабля, только тот куда больше и красивей этого, а корабль несется куда-то сквозь грозно ревущую, идущую на приступ воду, несется сквозь вой ветра, а Якш, стоя на самом носу и совершенно не страдая от этого невыносимого раскачивания, играет… играет… играет!

И у него выходит совсем не хуже, чем у того, кто подарил ему эту чудесную скрипку!

Как же это было красиво!

Когда Якш проснулся, стало чуточку полегче. Все равно тяжко, но… видение грело душу, помогало справляться с омерзительными приступами тошноты и слабости.

И вот, наконец, берег. Хвала всем Богам за эту милость!

Якш уже не мог думать про Троанн, про Реймен, он ни про что уже думать не мог, он изо всех сил держался мыслями за свое видение, это было все, на что его хватало. Хорошо, что он расплатился с капитаном корабля заранее, хорошо, что ничего больше не надо делать, просто сползти с этого человеческого изобретения для особо изощренных пыток и упасть где-нибудь, где никто не наступит, впрочем, это не так важно, пусть себе наступает. Измученное морскими стихиями тело все равно ничего не почувствует.

Якшу было почти все равно.

Однако проклятый троаннский берег отказался выполнять заявленные ранее союзные соглашения и поддерживать измученное тело бывшего владыки в стабильности и покое. Он предательски раскачивался, явно переметнувшись на сторону моря. Якш не ожидал столь подлого удара в спину и чуть не умер от горя.

«Да когда ж это качание-то кончится?! Или это я заболел? Умираю? Вот же не вовремя! Мне ж на скрипке играть научиться надо!»

* * *

Полная рыбы лодка ткнулась в песчаный берег, и дюжие здоровяки-гномы мигом спрыгнули в воду, издав слитный стон. Холодная вода гномам куда как меньше людей нравится. Многие и вовсе ее не выносят, даже болеть начинают. Впрочем, те, что не болеют, все равно страдают. И все же прыгают, не задумываясь. Так надо. И этого для них достаточно.

– А ну давай! – гаркнул самый горластый из них.

Еще миг, и лодка оказалась на берегу. Старый рыбак только головой покачал.

«Ишь, черти, здоровые!» – с уважительной завистью подумал он о своих подмастерьях, передавая одному из них рулевое весло.

А гномы уже тащили большие корзины, ими же самими и сплетенные, с завидным, надо сказать, старанием сплетенные, тащили, аккуратно расставляли, укладывали в них рыбу… аи да гномы, нет, ну что за молодцы! А вежливые какие! Его, что ни слово, то учителем, то наставником честят! А то и вовсе гроссом. Гросс – это по-ихнему, по-гномьему, кто-то очень важный, навроде вельможи, что ль, или там генерала. И это – его, обыкновенного рыбака!

А сами гномы… ну что за молодцы! Смотришь – душа не нарадуется. Ловкие, работящие, веселые! Особенно один из них – Керцем его кличут, и он у них заводила во всем. Что работать, что гулять, что девкам под юбки лазить, одним словом, справный парень.

А ведь сперва бедолага как страдал. Укачивало его вусмерть. Остальные, с кем такая же беда приключилась, почти что все отступились, кто в огородники подался, кто в садоводы, кто и вовсе по своим, по гномским ремеслам пошел, а один даже и вовсе пчел разводить учится, а Керц зубы сжал и говорит:

– Умру, но не отступлю!

Это он такую клятву гномскую дает, значит. И ведь что характерно, не умер и не отступил. Это море отступилось, смирилось с ним, пришлось «большой соленой бездне» – это у гномов море так называется – признать, что есть на свете такие упрямые ребята, которые все равно своего добьются.

Давно уж парня не тошнит вовсе. И голова кругом не идет. Привык.

Итак.

Вся рыба уложена. Корзинки готовы к переноске. Гномы молча смотрят на своего наставника, ожидая от него несколько привычных слов. Он всегда произносит их. Одни и те же. И гномы всегда терпеливо ждут этого. Каждый раз внимая этим словам, как некоему откровению.

– Дай человеку рыбу, и ты дашь ему пропитание на день, – промолвил наставник гномских рыбаков. – Научи человека ловить рыбу, и ты дашь ему пропитание на всю жизнь.

Старый рыбак говорит это с любовью и удовольствием. Те же самые слова он впервые услышал от другого старика, того, кто научил ловить рыбу его самого. Прекрасные слова.

– А между прочим, гномы – не люди, – шипит откуда-то выскользнувший гномий старейшина.

Вот уж кого точно черт принес не вовремя!

– Пожалуй, что стоит кой на кого нашему коменданту пожаловаться, нет? – продолжает злобствовать тот. – Кой-кто тут гномов с людьми путает вопреки воле Его Олбарийского Величества. Тоже мне – наставник выискался! Бродяга несчастный!

– Гномы – тоже люди, старейшина Штильсен, – веско молвит мигом возникший перед старейшиной, закрывший собственной грудью горячо обожаемого учителя Керц. – А учитель Шон не бродяга, как вам, должно быть, сгоряча померещилось, а уважаемый наставник. Вы бы пошли, что ли, куда-нибудь да прилегли там где-нибудь, старейшина Штильсен. В вашем возрасте вредно так много волноваться и двигаться. А то ведь так можно ненароком и в воду упасть. Тут такой скользкий берег, а мы все так заботимся о вашем драгоценном здоровье.

– Мальчишка! Сопляк! – прошипел старейшина.

– Я, к вашему сведенью, давно уже взрослый полноправный рыбак, – с усмешкой ответствовал Керц. – Ученик известнейшего мастера, имею свою долю в этом потрясающем ремесле, свой дом, который сам же и построил, а не занял уже построенный, как многие прочие, и красавица Герд взяла не только мое тело, у нас будет семья, дети, много детей, и моя жена останется жить! А чем можете похвастаться вы, старейшина? Тем, что ходите и злобствуете? Прекращайте. Ваши проклятия не имеют силы, ваша злоба бесцельна. Смиритесь, старейшина, вы еще можете успеть…

– Успеть что?! – яростно перебил его старейшина Штильсен.

– Просто быть счастливым, – и Керц улыбнулся самой что ни на есть дружелюбной улыбкой.

Старейшина резко развернулся и пошел прочь. Кажется, именно последняя фраза Керца его окончательно доконала. Он шагал тяжело, старому рыбаку он напомнил пробитую лодку, до краев наполнившуюся водой. Вот только заделать пробоину и вычерпать воду этот упрямец не позволял никому.

Старый рыбак только головой покачал, думая, что ему у своих учеников еще учиться и учиться. Ведь вот сколько же крови этот самый старейшина им всем портит, а тот же самый Керц его и понять и пожалеть способен, и помочь этому старому злыдню пытается. Нет, он бы так не смог. Точно – не смог.

Или все же?

* * *

Поскольку Якш выбирал самый быстрый корабль, а не самый комфортабельный, морское путешествие не слишком облегчило его кошель. Понасмотревшись на страдания бедняги, сердобольный капитан даже сделал ему небольшую скидку, Якш взял ее, не глядя и не задумываясь, не до того ему было. Так что, оклемавшись и наконец почувствовав хоть что-то кроме мучений, а именно зверский голод, он решительно выбрал из двух трактиров тот, что подороже. На смиренный вопрос трактирщика, чего, дескать, угодно господину путнику, Якш свирепо рявкнул:

– Господину путнику угодно жрать!

Трактирщик вздрогнул и даже слегка подскочил от испуга, но тут же, справившись с собой, расцвел в неподражаемой улыбке:

– Это значит двойной сырный суп, тройное жаркое, мясной пудинг и порция жареных угрей, а также кувшин вина, верно?

– Тащи, – выдохнул Якш, и трактирщика как ветром сдуло.

Отдав должное всем по очереди яствам, а проще говоря, как следует обожравшись, Якш смог наконец с облегчением вздохнуть и прислушаться к тому, что происходит вокруг. Происходящее его порадовало. Во-первых, нигде ничего не раскачивалось, и одного этого уже было достаточно для счастья. Во-вторых, готовилось нечто веселое и зрелищное.

Троаннский Якш понимал несколько хуже олбарийского, впрочем, ненамного, в конце концов, на этом языке столько красивых песен… Именно о песнях и говорили сидящие вокруг люди. Точней, о том, кто сейчас будет их петь.

– Сам Мишель Брессон из Реймена… – донеслось до него.

«Отлично! – подумал Якш. – Вот и послушаем, чего они стоят, эти хваленые рейменцы!»

То, что подобная знаменитость почтила своим присутствием обычный захолустный трактир, было неслыханной удачей, говорили все. Трактир набился – не протолкнуться. Некоторые ретивые мамаши принесли даже малышей, это ничего, что маленькие, пусть слушают, будет потом, что вспомнить и чем похвастаться.

О прибытии барда возвестила тишина, обрушившаяся столь внезапно, что Якшу показалось, что он уже умер. Потому что в реальном мире так тихо быть не может. Оказалось, может. А потом общий вздох пронесся по толпе, и народ расступился, пропуская к трактирной стойке щупленького невзрачного человечка с потертым кожаным футляром в руках.

Якш даже огорчился. Меньше всего это тощее низенькое недоразумение походило на великого барда. А больше всего – на сморщенный стручок какого-то съедобного растения, тысячу лет пролежавший в какой-нибудь тайной гномской кладовке, потерявший вкус, цвет, запах, позабывший даже собственное имя.

«Может, ошибка какая вышла? – мелькнуло у Якша. – Может, это и не он вовсе?»

Впрочем, толпа взирала на музыканта с прежним восторженным вниманием.

Тем временем музыкант открыл футляр и достал лютню. Достал уверенно и спокойно. Без показной небрежности, без лихости. Достал, как после долгого сна потянулся. Как улыбнулся любимой. Как подмигнул приятелю. Якш невольно подмигнул в ответ и только потом сообразил – не он один это проделал! А уж как улыбались все женщины в трактирной зале! С лютней в руках человечек преобразился. Он не стал краше, но обрел законченность, вот словно бы все это время ему чего-то не хватало, ну а теперь наконец-то все как надо!

Якш, в совершенстве освоивший искусство повелевать при помощи голоса, был потрясен – этому стручку сушеному и голоса не надо, ему подмигнуть достаточно, и за ним пойдут, побегут куда угодно… постойте, как же это? Да ведь он-то и не подмигивал вовсе! Это все остальные… как по команде. Подмигивают, улыбаются. А он всего-то и сделал, что лютню достал из футляра!

Вот тебе и вот. Стручок сушеный, да?

Мастер. Настоящий мастер. Гросс.

А потом человечек взял аккорд и как бы встал из себя. Встал и шагнул к слушателям. И вырос. И стал великаном. Достаточно огромным, чтоб посмотреть в глаза вселенной. Достаточно храбрым, чтоб не испугаться. Его сморщенное лицо преобразилось, став юным и прекрасным, а глаза вспыхнули, как звезды.

Дыхание струн наполнило зал. Это был дождь, дождь теплый и благодарный за что-то хорошее. И нежным рокотом басов вторил отдаленный гром, бежали, стремились куда-то веселые ручейки воды, это была совсем не та вода, что так измучила Якша. Это была та вода, что в кружке, в чаше, в кувшине и в дожде.

А потом бард запел, и Якш понял, что все хорошее в этой жизни только еще начинается, что по-другому просто не может быть, раз поются на этом свете такие песни.

Якш знал, что он не запомнит ни слова.

Якш знал, что он никогда их не забудет.

Бывает и так, оказывается…

Он смеялся, когда пелось о смешном, плакал, когда пелось о печальном, да разве он один? И если встретили барда почтительным молчанием, то окончание каждой песни отмечалось такими бурями восторга, что Якш мимоходом удивился, как это у трактира крышу не сносит, неужто ее гномы ладили? Да нет, вряд ли, крыша-то вполне деревянная, а по дереву гномы, по правде сказать, мастера невеликие, почти что и вовсе никакие. Так что крыша, не иначе, что чудом, держалась. Или старый лютнист и об этом как-то позаботился? Якш бы не удивился.

Когда все закончилось и маэстро решительно упрятал свой инструмент в футляр, пришло время для вознаграждения. Люди, не толкаясь, соблюдая во всем чинность и порядок, подходили к барду и с изъявлениями благодарности протягивали ему кто сколько мог.

Якш вытер слезы и решительно выгреб полкошеля. Дождавшись своей очереди, он с поклоном протянул деньги:

– Маэстро…

– А с учеников я денег не беру! – лукавая улыбка в голосе старого мастера.

– Но я же еще не… – Якш до того ошалел, что даже не сразу сообразил, этому человеку попросту неоткуда знать о его мечте, о скрипке в его дорожной котомке и всем прочем, что с ним происходило.

А когда сообразил, вздрогнул и посмотрел барду в глаза. А когда посмотрел – вздрогнул еще раз, потому что понял – тот знает все. А бард усмехнулся и подмигнул.

– Это тебе только кажется, что ты еще не… а на деле… жаль, ты не мой ученик, но… ищи своего мастера. Ты ведь в Реймен идешь?

– В Реймен, – окончательно потрясенный, выдохнул Якш.

– Вот и правильно, – одобрил бард. – И убери деньги, я еще заработаю, а тебе пригодятся. Молодой еще. – Счастливо тебе! – Бард хлопнул его ладонью по плечу и отвернулся.

Якш отошел в сторону и ошарашенно потряс головой.

«Молодой? Это я-то? Шутки шутить изволите, уважаемый маэстро!»

А потом он вдруг понял. Бард его и вовсе не разглядел. Не увидел. Его – не увидел. Не увидел бывшего владыку всех петрийских гномов, цверга из рода цвергов, прожженного интригана, циника и политика, ставшего бродягой по собственной воле утомленного властью старика. Он увидел в нем другое. Главное. То, что почел главным. Ученика увидел. Того, у кого все еще впереди. Вот и решил, что тот молод, а как иначе?

«Ну уж если он сказал, иди в Реймен, ищи мастера… значит, у меня и в самом деле получится! – возликовал Якш. – Получится! Не может не получиться!»