Читать книгу Любовь в объятиях тирана - Сергей Реутов - Страница 4

«В час сна, едва я склонила голову на подушку, как таинственные видения овладели моим воображением. Я видела Иисуса… Лик Его блистал как солнце, Он парил на крыльях Херувимов – пламенных исполнителей Воли Его… Он, казалось, был готов судить поколения народов, собранных у Его стоп. Мановением Своей десницы Он отделял добрых от злых; первые возносились к Нему, сияющие вечною юностью и божественною красотою, а вторые – низвергались в бездну огня. И Судия указывал им на раны, покрывавшие Его тело, говоря им громовым голосом: «Воздайте кровь, которую Я пролил за вас!» Тогда эти нечестивые просили у гор покрыть их, а землю, чтобы она поглотила их. И чувствовали они себя бессмертными для муки и бессмертными для отчаяния. О какой сон, какое откровение!»

* * *

Полуденное солнце заливало Рим горячими изнуряющими лучами. Многолюдные улицы опустели. Все стремились укрыться в прохладе уютных, утопающих в зелени портиков своих домов. Казалось, ничто живое не в силах выдержать такого зноя.

Понтий сегодня выпил столько воды, как никогда в жизни не пил, и осчастливил и озолотил, кажется, всех продавцов прохладительных напитков. Но облегчения это не принесло. Гораздо с большим удовольствием он бы сидел сейчас в покоях огромного отцовского дома или нежился в прохладной ванне, где красавицы рабыни зажгли бы благовония и своей лаской подарили бы ему расслабление, негу и блаженный отдых. Однако нужно было закончить дела, а значит, с негой придется подождать.

Понтий шел по улице, совершенно ослепший и оглохший от зноя, ничего не видя в ярком свете солнца, в котором стены домов казались ослепительно, до боли белыми. Он пытался забыть об усталости и сосредоточиться на обдумывании текущих дел, но это плохо получалось. Голова была словно залита расплавленным свинцом.

«Не помню такой страшной жары с самого своего рождения!» – думал он с досадой.

И вдруг словно светлое пятно мелькнуло навстречу.

Он не понял, что это, но остановился.

И с изумлением понял, что это идущая ему навстречу невероятной красоты девушка в длинной белой тунике, с красиво убранными в высокую прическу и украшенными жемчугом волосами. Девушка улыбалась своим мыслям и казалась свежим цветком среди этого выжженного, опаляемого беспощадным солнцем города.

А потом он сообразил, что знаком с ней, более того, что он давно уже искал этой встречи и почти перестал надеяться.

– Приветствую тебя, благородная Клавдия! – поздоровался он, и искренняя радость брызнула из его глаз.

– Приветствую и я тебя, Понтий, – скромно ответила она.

– Странно видеть тебя в такой час одну, без сопровождения отца или слуг. А также без паланкина, – добавил он, улыбаясь. – Сомневаюсь, чтобы еще хоть одна патрицианка решилась на такую пешую прогулку.

– Я была у своего наставника, а потом мне захотелось прогуляться, и я отослала паланкин, – лукаво улыбнулась Клавдия. – Слуги не посмели ослушаться. Ты знаешь, что отец не в большом восторге от этих моих прогулок, но это просто потому, что он беспокоится за меня.

– Почему же ты выбрала для прогулки такое время? Солнце не щадит никого и ничего.

– Мне нравится, когда оно такое яркое и так сияет в небе. Жара приятна. Не вижу ничего дурного в том, чтобы пройтись в такой час, если есть свободная минутка.

– Да устаешь ли ты когда-нибудь, прекрасная Клавдия? – рассмеялся юноша.

– Конечно, Понтий, – ответила девушка с ясной улыбкой. – Ведь я живой человек. Но сейчас уставать не от чего. Я просто доставила себе несколько приятных минут. Ты же, как видно, напротив, очень устал и потому не чувствуешь прелести этого дня. Если ты немного отдохнешь, силы вернутся к тебе.

– Благодарю тебя за заботу.

Девушка снова улыбнулась, на секунду прикрыв губы изящными пальцами, потом подняла голову и взглянула, как показалось Понтию, в самую глубину его души. А потом попрощалась и пошла своей дорогой, не промолвив больше ни слова.

Юноше оставалось только продолжить свой путь.

«Почему в ее присутствии я всегда теряю дар речи? Никогда я не встречал такой удивительной девушки… Говорят, что она очень образованна и так умна, что многие великие люди, которые бывают в доме ее отца, почитают за честь побеседовать с ней. Да что там говорить, ее голос – сладчайшая музыка, а слова – услада души. А еще она чиста душой и благородна, в ее сердце нет места низким устремлениям. А как же она красива…»

* * *

Молодой патриций Понтий был обуреваем честолюбивыми мечтами. Сын одного из богатейших людей Рима, он очень рано пресытился всеми удовольствиями, которые только могла подарить ему жизнь в величайшем городе мира. Он славился не только как сорвиголова и кутила, но и как прекрасный атлет, мастер боя на мечах, и очень умный юноша, который, как говорили, сможет преумножить славу своего отца. Ему прочили большое будущее, на него возлагали огромные надежды. Понтий был строен, высок, плечист, прекрасно сложен – настоящий римский легионер, образец мужественности, воли и силы. Не одна гордая римлянка украдкой поглядывала на него и втайне мечтала о его сильных руках и пылком взгляде. У него было много друзей – причем друзей настоящих, а не только приятелей, с которыми было принято поддерживать отношения в аристократическом кругу. Он держался всегда ровно и спокойно, и это притягивало к нему людей. Он был чрезвычайно приятным собеседником. Он был отважен, но не безрассуден, а хладнокровен и порой даже излишне расчетлив. Он превосходно ездил верхом и мог провести в седле несколько дней подряд. Он отличался недюжинным умом и благородством, его образование было всесторонним, воспитание – утонченным. Его семья была богата и влиятельна, он побывал во многих странах, знал толк в хорошей еде, дорогих винах, красивых рабынях, ученых беседах. Благодаря отцу он был знаком и состоял в дружеских отношениях со знатнейшими людьми Рима. Он привык ни в чем себе не отказывать и не любил ограничивать себя в желаниях, однако это не мешало ему оставаться смельчаком, сохранять честность и быть верным понятию чести, как подобало римскому юноше. Правда, мать, зная его буйный и порывистый нрав, несколько беспокоилась, что именно возьмет верх в его душе – зло или добро, – однако положилась на волю богов и уповала на то, что в ее сыне все же победит светлая сторона.

В какой-то момент ему надоела спокойная, размеренная и, в сущности, пустая жизнь, которую он вел. Его не привлекали больше распутные женщины, он перестал стремиться к праздным утехам. Его влекло – что? Он и сам не знал. Может быть, жажда подвигов, может быть, желание. Он стал всерьез задумываться, не поступить ли на военную службу и не сделать ли карьеру – почему бы и нет? – в качестве наместника какой-нибудь из колоний. Он подумывал даже о женитьбе – но это было настолько со скуки, что вызвало смех даже у него самого. Ему хотелось чего-то нового, неизведанного, в корне отличающегося от того, к чему он привык.

И именно тогда он встретил Клавдию. Она тоже происходила из древней уважаемой семьи, тоже всю жизнь прожила в Риме, вращалась в тех же кругах, что и он, но как же она отличалась от всех, кого он знал доселе!

Клавдия была очень красива – яркой, но при этом нежной красотой. Волосы цвета воронова крыла оттеняли высокий чистый лоб, а на нежном лице светились яркие черные глаза. Она для всех находила приветливое слово, славилась своей отзывчивостью и добротой, была горда, но при этом не заносчива. Высокомерия, свойственного римлянкам, в ней не было и в помине. При знакомстве это даже казалось странным, настолько контрастировало с общим обликом Вечного города с его надменностью, пышностью и презрением к беднякам, простолюдинам и чужакам.

Говорили, что ей явилось какое-то откровение во сне, но поскольку сама она об этом молчала, расспрашивать было не принято, а сплетни были такими разнообразными, что в них путались даже самые любопытные и умудренные пересудами матроны, то никто ничего толком не знал, а так как узнавать было негде, то вскоре горячий интерес к этому вопросу несколько угас.

Понтию же было любопытно, что такого открылось Клавдии и вообще правда ли это. Возможно, она, такая молодая, уже столь мудра, что ей открылась истина? Впрочем, этот интерес к ней вскоре был вытеснен другим, более свойственным его юному возрасту.

Он все чаще вспоминал ее прекрасные влажные глаза, и тонкий стан, и легкую тунику с длинными рукавами, ниспадавшую вокруг ее прекрасного тела, ее спокойный голос, ее добрые слова… А мимолетно встретившись еще несколько раз с Клавдией, он уже не спал ночами, вспоминая прекрасную патрицианку.

Иногда ему казалось, что и она задерживает на нем взгляд дольше, чем следовало бы по законам морали, но он тут же одергивал себя, приказывая себе опомниться: кто он такой, чтобы произвести впечатление на такую девушку… Хотя… Если бы только представился случай проявить себя…

* * *

Он всегда любил ездить верхом и в этот раз отправился на прогулку довольно поздно. Вечером прошел сильный летний дождь, жары уже не было, и он испытывал не сравнимое ни с чем наслаждение, когда все сильнее и сильнее пришпоривал коня и тот летел, казалось, быстрее свистевшего в ушах ветра. Мимо проносились распаханные поля и оливковые рощи, вдалеке виднелись горы, верхушки которых уже позолотило заходящее солнце.

Уже темнело, когда он, все еще не желая поворачивать коня, влетел в лес на склоне горы. Так далеко он давно не ездил, а ему хотелось сейчас уехать подальше от Рима. Он знал, что недалеко есть прекрасный водопад, и решил достичь его, искупаться в его прохладных струях и только после этого возвращаться домой.

Впереди он заметил еще одного всадника – он тоже летел как стрела, припадая к гриве гнедого коня. Вроде бы это был подросток, по крайней мере тонкая фигурка его казалась совсем юной. Казалось, всадника переполняет отчаянное веселье, так отчаянно и безудержно он гнал коня вперед, и во всем, что он делал, чувствовалось нечто созвучное настроению Пилата.

Они почти достигли тропинки, ведущей наверх, к горным пастбищам, как сбоку раздался оглушительный свист. Пораженный Пилат видел, как со всех сторон к маленькому всаднику бросились бородатые коренастые люди, вооруженные мечами. Конь преследуемого взвился на дыбы, но получил очередной удар по бокам и понесся вперед. Всадник в отчаянной попытке удрать от разбойников пришпоривал коня снова и снова, что-то отчаянно крича, но те настигали, и спасения уже не было.

Пилат изо всей силы хлестнул своего коня и полетел туда, где начиналась жестокая схватка. Не глядя, он вытащил из ножен короткий меч, с которым никогда не расставался, и кинулся в самую гущу врагов. Краем глаза он успел заметить бледное как мел лицо всадника и молнией обернулся, готовясь принять первый удар. Он не замедлил последовать, а потом удары стали сыпаться со всех сторон, и он только и успевал крутиться, отвешивая удары мечом то направо, то налево, отбиваясь от наседавших разбойников, и совсем не видел маленького всадника, и боялся только одного – что о нем все-таки вспомнят, схватят и уволокут в чащу леса.

Сердце билось так сильно, что, казалось, разорвется. Он старался сохранять холодную голову, но уже появилось опьянение боем. Он отбивался со страстью, бешено вращая мечом, и уже не один враг упал под копыта его коня, орошая траву своей кровью. И наконец последний из нападавших с коротким хриплым вскриком, словно кто-то тяжело выпустил из груди воздух, упал наземь, и он смог остановиться, тяжело переводя дух.

Воцарилась мертвая тишина.

Только маленький всадник испуганно жался к столетнему дубу на краю поляны, исподлобья поглядывая на своего спасителя.

Казалось, конь был напуган не меньше его.

– Испугался? – спросил Пилат, подойдя и потрепав мальчика по плечу. – Ничего, не волнуйся. Вырастешь и будешь готов к любой схватке. А что же ты не уехал?

Мальчик поднял голову:

– Я боялась за тебя, Пилат.

Изумленный, юноша замер. Перепуганный подросток оказался его Клавдией, его возлюбленной!

Ее волосы, прежде подобранные, теперь рассыпались по плечам. Огромные черные глаза горели на все еще бледном лице.

– Так ты узнала меня?

Она усмехнулась:

– Да, когда ты подлетел словно вихрь и начал всех крушить своим мечом. – Остановила на нем долгий взгляд и с невыразимой нежностью произнесла: – Спасибо тебе, Пилат. Ты настоящий храбрец. Я думала уже, что не спасусь, что они утащат меня с собой.

Он с трудом заставил себя оторвать от нее взгляд.

– Все кончилось. Они больше не представляют угрозы для тебя. Но ты бледна. Ты очень испугалась. Тебе пришлось сегодня многое пережить. Поехали. Тут недалеко есть озеро и водопад, мы сможем там помыться и отдохнуть.

– Поедем. Вода смывает все страхи и боль. И все плохое, что случается, – тихо ответила Клавдия. – Она обладает чудодейственной силой.

* * *

Понтий не мог отвести взгляда от тоненькой фигурки, нежащейся в струях водопада. Клавдия не слышала его, не заметила его присутствия, и он возблагодарил за это богов. Пусть они будут свидетелями, он всеми силами пытался уйти, но не мог заставить себя сделать это.

Серебряные струи обрушивались и обрушивались на нее, и Понтий едва не лишился рассудка, глядя на ее белоснежное тело и мокрые черные волосы, падавшие на талию и бедра, словно змеи.

«Она должна стать моей! Эту женщину великие олимпийские боги создали для меня! Нет в мире и не будет во веки веков женщины лучшее ее, красивее и мудрее!»

Она вышла из водопада, шагнула на огромный валун, нащупывая босой ногой безопасную дорогу, и он больше не мог сдерживать себя. Он вышел из-за дерева и направился к ней.

Увидев его, она вздрогнула, но не отступила, лишь прикрыла туникой обнаженное тело. Она не говорила ни слова, только жгла его взглядом своих огромных черных глаз.

Понтий шагнул к ней.

– Я люблю тебя, – сказал он, и глаза его говорили больше, чем самые красивые слова.

Она молчала и не двигалась с места, словно не понимая.

– Я люблю тебя, – повторил он. – И давно люблю. Позволь мне быть с тобой.

Она улыбнулась ему самой лучшей своей улыбкой. Глаза ее сияли.

– И я люблю тебя, Понтий.

Он подхватил ее на руки и увлек опять под струи водопада. Она нежно улыбнулась, провела рукой по лицу юноши и проговорила:

– Наконец ты соединишься со мной.

– Навсегда, любовь моя. Если ты согласишься на это.

Он отнес ее в крошечную пещерку, скрывавшуюся рядом с водопадом. Солнечный свет, проникавший сквозь густую зелень, позволял Клавдии видеть красивое лицо юноши, его глаза, горевшие в полутьме сдерживаемой страстью и глубокой любовью.

– Я мечтал прикоснуться к тебе с того самого мгновения, как увидел. Ты единственная девушка в мире, с которой мне хотелось бы проводить и дни и ночи, не расставаясь и не отрываясь от тебя ни на секунду.

Клавдия замерла, когда его губы коснулись ее губ, но тут же ответила на поцелуй. Губы ее приоткрылись, сначала робко, потом смелее. Он настойчиво искал ответных ласк, и по ее телу пробежала сладкая дрожь.

Желание нарастало от соприкосновения их горячих тел. Она ничего не понимала – хотела лишь, чтобы блаженство длилось вечно. А он продолжал ее целовать – кончик носа, подбородок, лоб, подрагивающие веки, нежные щеки…

Он бережно уложил ее на зеленый мох, густо покрывавший пол пещеры, и снова покрыл поцелуями ее лицо. Приподнявшись на локте, она тоже коснулась губами его лица – вначале скул, уголков рта, снова вернулась к его ищущим, настойчивым губам…

Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, когда сильные мужские руки сомкнулись вокруг ее тела, когда ее грудь коснулась его груди…

Он медленно ласкал ее тело, нежную и упругую плоть, гладил и слегка пощипывал мягкую кожу, а потом поцелуями утолял причиненную сладкую боль… От горячих прикосновений его рта к ее телу Клавдия совершенно лишилась рассудка.

Заключив ее в объятия, он приподнял ее и стал осыпать с ног до головы горячими поцелуями. Ослабев от страсти, она лежала в его объятиях, не в силах сдержать стоны наслаждения.

Он позволил себе остановиться и немного полюбоваться ею, нежными холмиками ее грудей, чуть выпуклым животом и крутыми, обещающими подарить райское наслаждение бедрами, но она издала жалобный молящий стон, и он опять вернулся к ней, к ее потаенным святыням, открытым только ему одному.

Из ее горла вырвался сдавленный крик. Она задыхалась, ощущая его в себе. Она инстинктивно приникла к нему еще ближе, содрогаясь, чувствуя внутри себя биение его пульса, его страсть была заразительна, и она трепетала, уносясь вместе с ним на вершины блаженства…

А затем она словно потеряла сознание, растворившись в нем, словно летя куда-то меж звезд, горевших в далеком черном небе…

Ее пробудили горячие поцелуи, которыми Пилат осыпал ее мокрые щеки, и она поняла, что плачет от счастья. Теперь им не нужны были никакие слова…

Она вздохнула с облегчением и подалась навстречу его поцелуям, горячо отвечая на них. Рука его скользнула по ее шелковому животу.

Он на миг оторвался от ее губ и посмотрел ей в глаза.

– Любимая моя, прекрасная… Сколько в тебе огня и страсти!

Его прикосновения вновь воспламенили ее, она изнывала от желания снова ощутить его в себе. Губы его прильнули к ней горячим поцелуем, которому, казалось, не будет конца.

Все тело ее горело и томилось желанием. И тогда, повинуясь ее мольбам, он снова накрыл ее своим телом, издав сладкий стон.

Долгое время они лежали, сплетенные в объятиях… Тела их были влажны, сердца бешено бились, и было ясно без слов, что теперь они не смогут жить друг без друга…

* * *

Они вернулись в дом родителей Понтия безмерно счастливые и безмерно уставшие. Они скакали рука об руку по зеленым холмам, по оливковым рощам, мимо озер и речушек, и солнце светило только для них, и сердца их бились в унисон… Опьяненный любовью и близостью Клавдии, он говорил почти без умолку, рассказывая о своей жизни, о честолюбивых планах, о матери и отце, а она слушала любимого, не перебивая и не задавая вопросов. Иногда ему казалось, что она дословно запоминает все то, что он ей рассказывает.

Вот легли под ноги каменные плиты портика, вот знакомая колоннада, вот изысканная мозаика, созданная лучшими мастерами…

– Мальчик мой! Наконец-то ты дома! Как же я волновалась! Почему ты не предупредил, что хочешь отправиться в поездку, уехать из Рима? Мы не знали, где ты, и никто из твоих рузей не мог нам сказать! – Навстречу уже спешила мать.

– Прости меня. Я никуда не собирался ехать. Я был на прогулке, но встретил Клавдию. Ей пришлось спасаться бегством от разбойников…

– Ваш благородный сын спас меня от смерти и от бесчестия, – прервала его речь Клавдия. – Я безмерно благодарна ему за все, что он для меня сделал.

– Я хочу сказать вам нечто более важное, – даже несколько смущенно начал Пилат.

Валерий и Патриция вдруг поняли, о чем будет вести речь их сын, и с улыбкой переглянулись.

– Пройдемте же в дом. Отдохните с дороги, а там и поговорим. Нам подадут вино и фрукты, и вы сможете подкрепиться, – сказала приветливо Патриция.

«Какое у нее чувство собственного достоинства… Какая врожденная гордость, какая стать… Она создана жить во дворце, править народами… – думала она, глядя на избранницу сына. – Ее снисходительности будут добиваться с таким усердием, какого я даже не в силах представить… И при этом она столь кротка, что будет любима не только сильными мира сего, но и нищими, и несчастными и сможет всем оказать поддержку и дать каждому то, что облегчит его страдания…»

* * *

Стол ломился от кушаний, шелковые подушки, на которых возлежало семейство, были мягки словно пух.

– Так что же ты хотел сказать нам, сын?

– Отец, мать… Я хотел сказать вам, наверно, самое важное в своей жизни. Я люблю Клавдию и собираюсь взять ее в жены. Примете ли вы ее как дочь в нашу семью?

– Как мы можем быь против, если ты полюбил и выбрал себе достойную спутницу жизни? Но я думаю, что об этом лучше все-таки спросить саму Клавдию, – сказала Патриция, пряча улыбку.

Долго ждать не пришлось.

– Моя прекрасная Клавдия! – тут же воскликнул пылкий юноша. – Я люблю тебя всем сердцем! Согласишься ли ты стать моей женой? Я был бы безумно счастлив услышать от тебя «да»…

– И я люблю тебя и пойду за тобой хоть на край света, – тихо отозвалась она, глядя на него полными любви глазами.

– Счастливой может быть лишь семья, которую скрепляет большая любовь, – обняв сына и будущую невестку, произнес Валерий. – Перед величием любви меркнут и становятся мелкими все рассуждения о достойном и принятом. Ибо там, где царит любовь, нет места лжи и зависти, злобе и коварству. Однако часто жизнь заставляет нас измениться, и важно сохранить в себе чистые чувства и чистую душу.

– Надеюсь, мои милые, вы будете очень счастливы, – добавила Патриция, – а нам с отцом останется только гордиться вами и терпеливо ждать встречи. А теперь вам нужно отдохнуть, так как впереди еще очень много дел, связанных с подготовкой к свадьбе. Мы будем безмерно рады, когда вы соединитесь в браке. Мы видим, что вы любите друг друга всем сердцем.

Губы Клавдии дрожали, а прекрасные глаза были полны слез. Понтий обнял ее и нежно поцеловал в губы, прошептав:

– Ничто не заставит меня отказаться от тебя, возлюбленная моя. Жизнь моя принадлежит тебе, и даже в смерти я буду рядом с тобой.

Руки их переплелись. Маленькая ладонь Клавдии легла в сильную, привыкшую к тяжелому мечу руку Понтия.

Теперь они были навсегда вместе.

Клавдия Прокула и будущий великий прокуратор Иудеи Понтий Пилат.