Читать книгу Калинов Мост - Сергей Романюк - Страница 2

«Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя.»

Тьма.

Абсолютная, беспросветная, словно чёрная вода, заполнившая лёгкие и вытеснившая последний глоток воздуха. Ни звука, ни света, ни даже ощущения собственного тела – только смутное понимание, что он ещё существует.

«Я мёртв?»

Мысли приходили обрывками, как вспышки угасающего сознания. Дрон. Прохор, толкающий его в плечо. Дети в «буханке». Взрыв. И эта странная, навязчивая фраза, крутившаяся в голове:

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих…»

Кто это сказал? Дед? Голос похож был и звучал так близко, будто он стоял рядом, шепча прямо в душу. Но вокруг не было ничего – только пустота, медленно поглощающая его. Полное безмолвие. Ничто. И он становится этим Ничто. Оно растворяет его. Тела у него не было, тогда что растворяет… Мысли и память… Он провёл уже вечность в этом, и оно хочет впитать его полностью.

«Нееет!» – он рванулся вперёд, к едва уловимому проблеску вдали. Не вперёд, вверх, вниз, в сторону? Здесь не было направлений, но он чувствовал этот свет. Движения не было. Только яростное желание вырваться, пробить эту тьму, даже если для этого придётся разорвать себя на части.

Боль. Острая, жгучая, как будто каждую клетку его тела пропустили через раскалённые иглы. Он закричал, но звука тоже не было.

И вдруг падение.

Лекс очнулся от пронзительной боли, которая разливалась по всему телу, словно раскалённый металл. Он жив! Попытался пошевелиться, но конечности не слушались – они были чужими, слабыми, словно принадлежали другому человеку. Но чувства возвращались – холод. Ледяной, пронизывающий, будто лёд под кожей. Потом – боль, разливающаяся волнами от макушки до пят. Он попытался пошевелить пальцами, но тело не слушалось.

«Где я?..»

Веки словно были налиты свинцом, но сквозь щель ресниц он уловил тусклый свет. Оранжевый, дрожащий – огонь. Запах дыма, кожи и чего-то металлического – крови. Мысли путались, как нити в клубке. Воспоминания о взрыве, о спасённых заложниках, о бандеровцах – всё это казалось далёким сном. Но тут же в сознание врывались другие образы: холод степи, жуткий ночной рёв, тепло костра… Лекс – попытался сжать кулаки. Острая боль от ощущения, как его память вливается в теперь уже его голову и потерял сознание.

Следующее пробуждение было ещё более мучительно. Лекс открыл глаза, и в первую секунду его сознание пронзила острая, почти физическая боль. Он лежал на грубой шкуре, под ним – холодный камень пещеры, а над головой нависал тёмный свод, усеянный тенями от угасающего костра. Холод пробирался под кожу, но мысли жгли сильнее.

«Где я? Как я здесь оказался?» Мысли неслись с бешеной скоростью, цепляясь за обрывки знаний из прошлой жизни. Он вспомнил научные статьи, которые когда-то читал за компьютером: квантовая физика, теория сознания, загадка человеческого разума. «Это сон? Или я действительно умер?» Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была реальной. Значит, и этот мир – тоже.»

Как-то скучающему Лексу попались работы нобелевского лауреата Роджера Пенроуза и анестезиолога Стюарта Хамероффа, которые предположили, что сознание может быть продуктом квантовых процессов в микротрубочках нейронов. Как показали эксперименты с запутанными частицами, информация действительно может передаваться мгновенно – принцип нелокальности бросает вызов эйнштейновской физике. Если это так, то человеческий разум – не просто электрические импульсы, а сложная система, где возможно все что угодно.

Исследования 20-х годов уже XXI века в области эпигенетики демонстрируют удивительный факт – травматический опыт предков буквально вписывается в наши ДНК через метильные метки. Возможно, сознание использует аналогичный механизм? Профессор Роберт Ланца в теории биоцентризма идёт дальше – утверждая, что смерть есть иллюзия, а сознание фундаментально для мироздания.

Это наводит на мысль о квантовой голограмме сознания, которая при определённых условиях, возможно резонанс нейронных структур, может проецироваться в новый мозг. Как в эксперименте 2022 года в Делфтском университете, где информация сохранялась после разрушения носителя.

А что, если в момент смерти это поле сознания не разрушается, а лишь перестраивается? Ведь согласно принципу запутанности, частицы могут мгновенно влиять друг на друга, независимо от расстояния. Если сознание – это информация, закодированная на квантовом уровне, то почему бы ей не передаться в новую систему?

«Чёрт… – Лекс стиснул зубы – Если Пенроуз прав, и его микротрубочки, это квантовые антенны… – он сжал виски, пытаясь ухватить мысль, – то эта боль не просто физическая. Это перезапись.»

Но тогда, где хранится память? Мозг новорождённого – чистый лист, но что, если данные предыдущего «я» не исчезают, а просто не могут быть считаны? Возможно, при определённых условиях – резонансе, стечении обстоятельств – старая информация «перезаписывается» в новую нейронную сеть.

Он находил свидетельства того, что дети слишком рано начинающие говорить выдавали очень странные фразы, доказывающие обладание информацией которой у них быть не должно в принципе. Вспомнился случай из исследований Такера – мальчик в Ливане, который в три года опознал место своего «прежнего» убийства и назвал имя убийцы. Позже выяснилось: такой человек действительно существовал и погиб ровно за год до рождения ребёнка…

Лекс ощущал, как реальность пульсирует на грани распада. Каждая мысль рождала новые вопросы, разрывая привычные рамки миропонимания. Дети, помнящие "прошлые жизни"– не просто курьёз, а трещина в самой ткани реальности.

Даже религиозные концепции рая и ада можно переосмыслить: что, если это метафора для перехода сознания в новое состояние? Реинкарнация, переселение души – не архаичный миф, а интуитивное предвосхищение квантовой теории информации.

Костер потух окончательно и только пара угольков ещё краснели под пеплом. «Нет больше той любви…» – эхо фразы пронзило его, сливаясь с темнотой. Теперь он понимал: положить душу – не конец, а квантовый переход. В его случае жертва – это резонанс волновой функции сознания. В момент выбора между жизнью и смертью сознание не исчезает, а переходит в суперпозицию… пока новое тело не станет «наблюдателем», фиксирующим его в новой реальности. Но не любая жертва подходит, а только созидающий процесс, пустое саморазрушение приведёт и к разрушению сознания, и вместо Дара случится Потеря…

– Так вот что за бабочка была в стихотворении! Прохор получил доказательства, что мы не умираем. Ну по крайне мере не все. Я-то жив! – осенило Лекса. – Но что за доказательства он смог найти? Загадка…

Где-то в пещере капнула вода. Звук, похожий на тиканье часов. Или на шаги по тонкому льду между мирами…

Лекс с трудом поднялся на ноги, его голова гудела от боли, а тело дрожало от слабости, но жажда жизни разгоралась в нем ярче костра, к которому он подполз, чтобы подбросить хвороста, раздуть огонь и осмотреть пещеру – пустую, кроме шкуры-лежанки и следов собственного, а точнее прежнего хозяина этого тела, полубессознательного труда по заваливанию входа от хищников.

Он провёл остаток ночи, сидя у костра, прислушиваясь к каждому шороху за стенами пещеры. Голова всё ещё ныла, но боль стала притупляться, а мысли – яснее. Лекс прикрыл глаза, втягивая холодный ночной воздух, и вдруг – ощутил их. Не мыслями, не звуками, а чем-то глубже. Будто тонкая дрожь в крови, едва уловимый импульс, тянущийся из темноты подсознания. В пяти метрах от пещеры, под корнями старого куста, копошилась пара мелких грызунов – не испуганных, не настороженных, а просто живущих своей тихой жизнью. Он чувствовал их спокойствие, ленивую сытость, даже образ их движений: один копался в земле, другой чистил шёрстку.

А чуть дальше, за камнями у речушки, что-то крупнее. Голод. Острое, ненасытное, хищное. Не мышь, не птица – что-то гибкое, низкое к земле. Лиса? Дикая собака? Он не видел её, но ощущал, как она крадётся, нюхает воздух, выискивает добычу. В её чувствах не было злобы – только холодный расчёт. Образ мелькнул в сознании: вытянутая морда, прижатые уши, жадный блеск в глазах.

Лекс замер. Это… было новое. Раньше он не замечал за собой такого. Но теперь, когда боль отступала, а тело медленно оживало, словно открылась какая-то давно забытая дверь. Эмпатия – не человеческая, не рассудочная, а древняя, звериная. То, что когда-то помогало первобытным учуять опасность, найти добычу, почуять сородича за версту. То, что цивилизация стёрла, заглушила механизмами, стенами, словами. У них не было ни зубов, ни когтей. Зато было это. «Это напоминало квантовую запутанность – будто его нейроны теперь резонировали с нервной системой других существ. Как в тех экспериментах с «спутанными» фотонами, где изменение состояния одного мгновенно влияло на другой… Только здесь связь шла через что-то более древнее, особое состояние материи и пространства, пронизывающее всё живое.» Наверное, так раньше лечили знахари. Даже в двадцать первом веке встречаются. Шарлатанов много, но ведь есть единицы, где-то далеко от шумовых помех, наведённых проводами и вышками связи, и прочей техникой, должны быть. Ведь слепые люди видят цвета, а это электромагнитные волны, на которые реагирует мозг, минуя глаза.

Он прислушался к чувствам лисы, или собаки – неважно. Она ещё не учуяла его, но, если выйдет ближе… Лекс замер в пещере, почти перестал дышать, представил себя камнем и слился со стеной пещеры. У него появилось преимущество! Он не мог драться, но мог предвидеть. Не мог бежать быстро, но знал, куда бежать. Это была его новая, первобытная способность находить и прятаться.

– Не слабый «рояль в кустах»! – весело прошептал Лекс.

Когда первые лучи рассвета прокрались сквозь щели заваленного входа, он наконец решился выбраться наружу.

Медленно, превозмогая слабость, он начал разбирать груду камней и веток, которыми завалил проход. Свет усиливался, и вскоре перед ним открылся вид на утренний мир – свежий, омытый росой, ещё не до конца проснувшийся. Пещера оказалась на отшибе, искусно спрятанной среди густых кустарников. Если бы не случай, или инстинкт, вряд ли кто-то смог бы её найти.

Он выбрался, щурясь от яркого света, и осмотрелся. Местность была холмистой, поросшей низкорослым колючим кустарником, а чуть ниже, в стороне от пещеры, бежала узкая речушка, сбегающая в каменистую расщелину. И там, ближе к воде, среди потрёпанных ветром камней, он заметил остатки стойбища.

Несколько полуразрушенных шалашей, обгоревшие колья, разбросанная утварь и тела, мужские без головы, детские и даже вроде бы несколько стариков – всё говорило о том, что было нападение и племя проиграло битву. Была попросту резня. Лекс не спеша подошёл ближе, переворачивая ногой обломки.

«Значит, я не один был в этих землях…» – подумал он, и в груди затеплилась надежда. Если здесь были люди – значит, где-то есть и другие. Осталось только выжить достаточно долго, чтобы их найти, прекрасно понимая, в одиночку, в этом странном первобытном мире никто не смог бы выжить.

Он глубоко вдохнул свежий воздух, ощущая, как слабость понемногу отступает. Теперь у него была цель – понять, куда двигаться дальше. А для начала – осмотреть стойбище повнимательнее. Вдруг там осталось что-то полезное…

Лекс осторожно ступал среди развалин, раздвигая обугленные ветки. Воздух был густым от запаха гари и чего-то сладковато-кислого – последние следы человеческой жизни здесь.

Полуразрушенный шалаш сохранил странную симметрию – круг из кольев диаметром около 4 метров, переплетённый ивовыми прутьями. «Умнее, чем кажется», – отметил про себя Лекс. На потолке чудом уцелела старая шкура бизона с нарисованными охрой звёздами.

У входа валялось несколько копий с изящными каменными наконечниками. «Леваллуазская техника», – автоматически определил Лекс, вспоминая краткий курс археологии пройденный онлайн просто от скуки. Одно копьё было сломано пополам – явно в последнем отчаянном ударе. Он подобрал целое – в этом мире оказаться без оружия – смертный приговор.

Каменная зернотёрка с остатками неизвестных зёрен. Рядом – берестяной сосуд и костяная игла с ушком – работа мастера.

На одном из камней – пять параллельных царапин. «Неандертальский коготь-нож, костяной инструмент с зазубринами, напоминающий коготь», – догадался Лекс.

Земля рядом с маленькой пещерой земля была утоптана в странном узоре – похоже, защитники сформировали «черепаху», прикрывая детей.

В самой пещере, рядом с очагом – детская кукла из травы. А рядом… Лекс отвернулся и побыстрее вышел.

Отойдя от центра в сторону реки и раздвинув кустарник у края расщелины, замер. Тут были явные следы сражения. Враги пришли с двух сторон понял Лекс. Тут воины с вождём встретили врагов, но на другую группу, пришедшую от реки, сил уже не хватило. Среди обломков шалашей, в окружении трупов воинов и в луже застывшей крови, лежало нечто, заставившее его инстинктивно сжать камень в руке. Тело. Но не человека.

Череп – массивный, с тяжёлым надбровным валиком, словно вытесанным из гранита. Нижняя челюсть без подбородочного выступа, но с неожиданно крепкими, почти человеческими зубами. Кости конечностей – короче, чем у Homo sapiens, но толще, с бугристыми креплениями мышц. Это был неандерталец – точь-в-точь, как в учебниках по антропологии, которые Лекс листал в прошлой жизни.

Ростом 165 см и очень массивный, чем-то схож с перекачанным бодибилдером, но эти мышцы явно не для красоты. Уверен, он мог раздавить просто обхватив, как легендарный Самсон. Шея – толщиной с молодое деревце, с рельефными трапециевидными мышцами. Плечи – неестественно широкие, с дельтовидными мышцами, выпирающими как каменные выступы.

«Так вот кто напал на племя! Получается занесло меня где-то на 40 000 лет назад. Дела…» – задумчиво протянул Лекс и шагнул ближе. Ещё двое неандертальцев лежали у входа в пещеру – вероятно, святилище или жилище местного шамана. Их тела были сильно искалечены: у первого сломан позвоночник, очевидно удар тяжёлым тупым предметом, возможно, дубиной с каменными вставками, у второго – проломлен череп: входное отверстие совпадало с размером наконечника копья «сапиенсов», узкое, аккуратное, в отличие от грубых ран от неандертальских орудий, а вот третий, вероятно местный вождь, сидел, прислонившись к камню, с копьём в руке. Его грудная клетка была сломана – рёбра вмяты внутрь и с торчащими наружу обломками.

Подобрав второе хорошо обработанные копье, но, по сути, длинную твёрдую палку с обожжённым острием, Лекс решил уходить. Скоро запах разложения привлечёт падальщиков, а он недостаточно ещё окреп для сражений.

Добравшись до реки, он напился и умывшись постарался рассмотреть себя. Лекс сжал кулаки – кожа натянулась, как дублёная береста, но не лопнула. Тело было чужое, но уже его. Рост под 180 см, на голову выше неандертальцев, но пока нескладный, как молодой дубок. Кости толще, чем у современного подростка. Суставы крупные, как у волкодава, как сказал бы его боевой друг, полевой хирург, это будущие артриты в 30 лет, зато сейчас не убиваемые. Мускулатура не брутальная, как у неандертальца, а жилистая. Спина «лесенка» длинных мышц, знак будущего гребца или лучника. Плечи пока узкие, но ключицы длиннее нормы, а это запас для мощи. Кисти пальцы с бугристостями, это значит уже таскал тяжести, но мозоли ещё мягкие.

Лицом типичный кроманьонец: лоб вертикальный, скулы широкие, но подбородок острый, сказывается генетическая метка сапиенсов, глаза серо-голубые. Правая ключица старый перелом, упал вероятно с дерева лет в двенадцать. Лёгкие как кузнечные мехи, воздух пахнет дымом и хвоей. Сердце бьётся редко, но мощно, прикинул пульс, примерно пятьдесят ударов в минуту, по сути, норма для охотников. Шрам на бедре – «Его уже кто-то ел? Зажило намертво!» – усмехнулся Лекс. Да уж – не тело, а настоящая машина.

Осмотрев себя, и подхватив оба копья Лекс направился в пещеры, чтобы засветло поискать что-то полезное. Внутри царил сырой полумрак, но слабый свет из расщелины в потолке выхватывал из темноты важные детали. Дополнительное копьё – более короткое, с зазубренным костяным наконечником – для ближнего боя. Каменный скребок – идеально подходит для обработки шкур или разделки туш. Кость с заострённым концом – возможно, древнее шило или кинжал.

В углублении стены обнаружился мешочек из кожи, наполненный вяленым мясом (вероятно, оленина или лошадь) и горсть орехов и сушёных ягод. Пустой бурдюк – его можно наполнить водой из реки перед долгой дорогой. Грубая накидка из шкуры – старая, но ещё крепкая. Кусок меха – можно обернуть вокруг ног или рук в мороз.

Лекс быстро оценил находки и начал собирать походный набор: связал ремнём два копья— каменное и костяное, которое удобно было бросать как римский пиллум, – теперь можно нести их на плече. Взял бурдюк, чтобы наполнить водой на ближайшем роднике. Завернул мясо и орехи в кусок кожи – получился компактный свёрток.

Теперь он готов к долгому пути. Куда он направится? К реке, где могут быть другие люди? Или вглубь степей, следуя за стадами оленей?

Внезапно тело само приняло стойку: левая нога вперёд, правая рука тянется к копью, развязывать узлы некогда, пришлось схватить просто деревянное, а левой – костяной нож или шило. Мышечная память. Значит, этот парень уже убивал. Лекс замер, почувствовав запах падали с металлической нотой – так пахнет гиена, объевшаяся костным мозгом. Где-то в кустах захрустел сустав, слишком громко для осторожного зверя. Это была ловушка – хищник специально шумел, чтобы выгнать его на открытое место, где ждала стая.

Очевидно, он опоздал с выходом и побоище привлекло каких-то падальщиков. Лекс медленно выглянул из пещеры ощущая, как пот стекает по спине. Из кустов выползли тени – сперва одна, потом ещё три. Гиены. Хотя нет – это Пещерные гиены, вспомнил передачу по телевизору. Не те трусливые падальщики, что бегают в саваннах сейчас, а настоящие чудовища ледникового периода – Crocuta crocuta spelaea. Рост в холке один метр, больше алабая будет. Челюсти, могли легко раздробить бедренную кость одним укусом. Первая гиена, альфа-самка, шерсть в залысинах, шрам через глаз, явно опытный боец, шла прямо на него, молча оскалившись. Две молодых прыгают слева сбоку, отвлекают внимание. Четвёртая заходит справа, тихо, как призрак. Лекс замер. Он знал этот аромат ещё из прошлой жизни так пахли бойни и разлагающиеся раны. Но здесь, в этом древнем мире, запах был гуще, зверинее, будто сама смерть выдохнула ему в лицо. Гиена не зарычала. Она издала звук, похожий на скрежет ножа по кости.

– Ты не первый, кого мы едим, – словно говорил её взгляд. Следующим движением обозначила бросок, но кинулась правая. Её челюсти щёлкнули в сантиметре от его лица. Лекс отпрыгнул, сердце колотилось, как молот.

Он даже не успел подумать, как его новое тело уже отреагировало само – копье взметнулось навстречу. Гиена вильнула в последний момент, и копье лишь оцарапало ей бок. Зато слева, поменьше, юркая, рванула ему в подколенный сгиб, впиваясь в плоть. Боль. Острая, жгучая.

Лекс зарычал как медведь, где-то на краю сознания удивляясь этой способности, пугая остальных и вогнал шило в загривок левой гиене, вложив в удар всю силу. Шило, сделанное из оленьей кости, с хрустом прошло между шейными позвонками гиены. Та захрипела, брыкаясь в агонии, но её задние лапы уже не слушались, очевидно позвоночник был перебит.

Его рёв сбил атакующий напор, но альфа рыкнула и пошла в атаку сама. Лекс был уже готов, отойдя в пещеру, он выставил деревянное копье уперев его в землю, в другой руке сжимая костяное шило, с которого сочилась кровь. Во всем этом был только один положительный момент – гиены всегда атакуют стаей, но на открытой местности, пещеры не их зона. Не имея права мешать альфе в атаке остальные не могли и помочь ей, связывая жертву своими укусами сзади.

И все же он почти пропустил удар в грудь от альфы в прыжке. Слишком резко она прыгнула, пытаясь сбить его и прорваться в пещеру, чтобы зайти сзади. Лекс ясно почувствовал её желание и успел довернуть копье, которое как рогатина, приняло её на острие, которое вошло в тело до середины копья. Инерции прыжка была настолько велика, что альфа покатились по земле ломая копье. Лекс сумел сгруппироваться и откатившись вскочил первый, и снова зарычал как медведь. Гиена билась в агонии. Две оставшиеся быстро уходили в сторону стойбища, казалось забыв про такую несъедобную дичь, тем более там было достаточно мяса, чтобы утолить их голод. Ворча и огрызаясь, уже начали выяснять, кто из них теперь главный.

– Что дальше? Надо уходить, найти глину и сделать перевязку укусов и царапин, оставленных гиенами. Скоро придёт ещё больше падальщиков, а если ждать тут, то рано или поздно кто-то захочет тобой поужинать! – прошептал он.

Лекс взял остатки запасов и побрёл в противоположную сторону от места схватки, чувствуя себя так, будто его пропустили через мясорубку эпохи палеолита.

– Ну вот и где моя медицинская страховка?.. я не отказался бы от самого захудалого фельдшерского пункта! – попытался пошутить он.

Спустившись в небольшой овраг, обнаружился небольшой ручей, слава богам – или духам, с чистой водой, промыл раны и сам напился в достатке. Набрал бурдюк с собой и пошёл вдоль ручья в поисках глины. Ему повезло, сразу на выходе оврага с ручьём к реке, нашёл идеальный пласт – рыжий, как шкура лиса. Немного размяв в руке кусок и почувствовав его пластичность, Лекс лизнул его и долго сплёвывал, из-за ощущения прилипшей к языку глины. «Это отлично – подумалось ему – значит, в ней много каолинита, то, что нужно в боевых условиях».

Чуть в стороне Лекс заметил крупные листья лопуха, те самые «репейники», которые в его прошлой жизни считались сорняком. Набрав листьев, понял, что дезинфицировать нечем, осталось только промыть как следует чистой водой и намазать раны на ноге глиной, прикрыв их листами, хорошенько обмотал кожаными полосками. «Нанотехнологии каменного века», – усмехнулся он.

– Ох, жжёт! Видимо, это и есть «натуральная медицина» без химии. Вот дела, оксид железа в глине есть, а химии нет! – пошутил сквозь зубы он.

Ночь в палеолите – это вам не пятизвёздочный кемпинг. Понимая, что возвращаться в пещеру больше не вариант – это значит самому запереть себя в ловушке, поэтому надо было отойти как можно дальше и найти хоть какой-то лесок. Ночёвка на дереве казалась ему самым безопасным вариантом. Двигаясь вдоль реки – то по берегу, то отходя выше, – он пару раз встретил тропы. «Это же дороги на водопой!» – догадался Лекс. Присмотревшись, увидел что-то знакомое. «Ба! Подорожник, только странный какой-то». Его пальцы нащупали знакомые жилистые листья – те самые, что росли у дорог в его прошлой жизни. «Хоть что-то не изменилось за тысячи лет», – усмехнулся он, срывая подорожник. Набрав побольше листьев, продолжил путь.

Двигаясь вдоль берега, слегка прихрамывая удалось отойти километров на пять, не больше, но ему повезло встретить небольшой лесок. Лес был странным – кривые сосны с красноватой корой росли рядом с низкорослыми берёзками, а у самой воды цеплялись за жизнь чахлые ивы. Липы попадались редко, их ободранная кора говорила, что голодные зимой звери глодали их до камбия…

Лекс стоял у реки, ощущая, как вечерняя прохлада пробирается под шкуру. Солнце тонуло в дымке, окрашивая воду в кроваво-красный цвет.

Взгляд скользнул по берегу, пока не остановился на старой иве. Ее могучие ветви, словно руки великана, раскинулись над самой водой.

– Идеально, – прошептал Лекс, поглаживая кору.

Она была толстой, покрытой глубокими трещинами – значит, дерево пережило не одну зиму. А главное, два мощных сука расходились почти горизонтально, образуя природную платформу.

Лезть на голые ветки было безумием – одна неверная ночная попытка перевернуться, и он рухнет вниз, прямо в зубы хищникам. Нет! Так рисковать он не собирался! Отойдя немного от реки, были найдены и срублены молодые деревца ольхи, рубить каменным ножом оказалось то ещё удовольствие. Зато эти деревца очень удачно легли крест-накрест между ветвями ивы. Лыко, содранное с липы, растущей чуть поодаль, скрепило жерди узлами, которые Лекс помнил ещё из детства в пионерлагере. Еловые лапы с трудом, позаимствованные у растущей по соседству ели, уложенные иголками вниз, зашипели под его весом, выпуская терпкий запах. Затем слой папоротника, чтобы не так дуло снизу. Но чего-то не хватало!

– Не хватало ещё проснуться в пасти медведя, – усмехнулся он, привязывая к нижним веткам найденные на берегу кости и палочки, подвешенные на жилах – будут греметь при попытке влезть.

Мешочек с остатками, после непродолжительного ужина мяса и орехов, он подвесил на тонком побеге – достаточно далеко от ствола.

– Природный холодильник, – пробормотал Лекс, проверяя крепление. Когда луна поднялась над рекой, дерево превратилось в островок безопасности. Лекс пристроил оба копья рядом, укрылся шкурой и закрыл глаза. Ветер качал его убежище, как колыбель.

– Лучше пятизвёздочного отеля, – усмехнулся он, слушая, как где-то далеко кричит филин.

Дерево скрипело, река шептала, а звезды мерцали точно так же, как и сорок тысяч лет спустя.

Где-то вдалеке завыл волк.

– Ага, – усмехнулся Лекс, – значит, будильник на завтра уже установлен.

Повернувшись, он устроился поудобнее на своём древесном ложе, но сон не шёл. Над ним раскинулось небо – настоящее, живое, не затянутое смогом цивилизации. Такого неба он не видел никогда, даже в детстве, в деревне у деда. Млечный Путь раскинулся через весь небосвод, настолько яркий, что отбрасывал слабую тень на землю. Звезды здесь светили так ярко, что казалось, можно дотянуться рукой и сорвать их, как спелые ягоды с куста. Он закинул руки за голову и начал всматриваться в мерцающий узор. «Если это Земля… то, где я?»

Семь ярких точек, выстроившихся в ковш, сразу привлекли его внимание. Большая Медведица, но её ковш казался перевёрнутым, а ручка изогнута сильнее, чем в его время. Что-то ещё было не так. Альфа Медведицы находилась не на привычном месте, словно кто-то слегка сдвинул небесный механизм.

«Прецессия…» – мелькнуло в голове. Земная ось медленно, как гигантский волчок, меняла своё направление. В его эпоху Полярной звездой была Альфа Малой Медведицы, а сейчас… Он провёл мысленную линию через «стенку» ковша. Линия упёрлась в тусклую, но упрямо горящую точку.

Дракон – извивался между Медведицами, и в его хвосте мерцала невзрачная звезда: «Эдасих… сейчас она ближе всего к полюсу. Всего три градуса отклонения – древние мореходы могли бы ориентироваться.» Память работала идеально, такое чувство, что он помнил все что когда-то слышал, видел и читал. «Перезапись» ещё свежа, и информация не ушла в глубинные слои, как это происходит у всех людей, когда новые события вытесняют былое, и только ассоциативные цепи могут вытаскивать давнюю информацию «на свет».

Яркие ориентиры: Вега в Лире сияла почти в зените, ослепительно-белая, Альтаир и Денеб образовывали с ней огромный "летний треугольник", Орион стоял низко над горизонтом, его пояс из трёх звёзд переливался голубоватым светом, а Марс горел кроваво-красным в созвездии Льва.

В созвездии Лебедя отсутствовала 61 Лебедя – она вспыхнет сверхновой только через 38 тысяч лет. Лекс провёл воображаемую линию от ζ Большой Медведицы через Эдасих: «Широта примерно 53 градуса… Да это же Самарская Лука! Получается я на Волге…»

Мысль показалась невероятной, но слишком многое совпадало. Белые стены пещеры – чистый известняк, который он видел в горах и, судя по всему, в Жигулёвских горах. Крутые склоны у реки, даже ракушки, которые он находил у воды, – пресноводные, волжские.

Вспомнился запах ветра, донёсшийся днём с реки. Горьковатый, с примесью полыни и чабреца. Таким же ветром его обдувало на вершине Молодецкого кургана, когда он, пятнадцатилетний, стоял там с отцом и смотрел на синюю ленту Волги внизу.

Где-то внизу, в темноте, хрустнула ветка. Лекс мгновенно насторожился, рука сама потянулась к копью. Из темноты донёсся протяжный вой. Волк. Не мамонт, не саблезубый тигр – обычный волк, или не обычный? «Значит, климат тут не такой уж ледниковый…»

Он расслабился, снова устроившись поудобнее. Завтра предстоял долгий путь. Но надо решить вниз или вверх по течению реки?

«Сорок тысяч лет… Даже Волга, наверное, течёт по другому руслу.» Луна, круглая и жёлтая, как глаз ночного хищника, поднялась выше над рекой и выглядела она намного крупнее той к которой он привык. Лекс закрыл глаза, слушая, как ветер играет в листьях его временного убежища. «Жигули… Все-таки Жигули.»

Где-то вдали снова завыл волк, и этот звук, такой же древний, как сами горы, убаюкал его, как колыбельная.

Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, разбудили Лекса. Он открыл глаза, ощущая, как утренний холод пробирается под грубую шкуру, заменявшую ему одеяло. Тело ныло – вчерашние схватки с гиенами оставили свои отметины, но боль уже не была такой острой. Глина и подорожник сделали своё дело.

– Ну, здравствуй, новый день в новом мире, – пробормотал он, потягиваясь и проверяя каждую мышцу.

– Пора начинать выживать!

Стряхнув с лица капли росы, Лекс первым делом взялся за оружие. Его арсенал был более чем скромен: копьё с каменным наконечником, добротное, но единственное, каменный нож или скребок, по сути, грубая пластина с неровным лезвием. Туповатый, зато массивный, годился и для рубки, и для дробления.

– Да уж… Не густо, – усмехнулся он.

– С таким набором хоть в петлю лезь, да верёвки нет!

Тут же вспомнил: в пещере осталась дохлая гиена. Кости, сухожилия, шкура, если, конечно, её не растащили падальщики за ночь.

Осмотрелся. Тишина. Ни шороха, ни признаков опасности. Попытался включить то самое «чутьё», что прорезалось вчера, но в ответ лишь пустота. То ли не получалось, то ли вокруг действительно никого не было.

Спустился с дерева, умылся ледяной водой из реки, позавтракал остатками вяленого мяса. Солнце грело, и это придавало сил. Решение было принято: надо возвращаться к пещере. Но сначала нужно подготовиться.

Копьё требовало доработки. Каменный наконечник сидел крепко, но рукоять скользила в потных ладонях. Лекс содрал лыко с молодой липы и обмотал древко. Хват стал увереннее.

– Ладно, план на ближайшие часы: Первое, это гиена. Снять с неё всё полезное, а точнее сухожилия на верёвки, кости для инструментов, шкуру для пращи. Затем лук, если найдётся подходящая ветка. Ну и главное огонь. Без него в этом мире долго не протянешь. Вспомнились книги: трение или искры…

Лекс двинулся налегке, оставив часть припасов в древесном убежище. Двигался не быстро, сберегая силы. Первые лучи солнца только золотили волжские плёсы, когда он вышел к тропе на водопой и замер.

Перед ним, на песчаной отмели древней Волги, стояло стадо зубров. Исполинские, покрытые рыже-бурой шерстью, они казались ожившими скалами Жигулёвских гор – массивные головы с изогнутыми рогами отражались в спокойной воде, как в зеркале. Воздух дрожал от их хриплого дыхания, смешивая запах речных водорослей с терпким ароматом нагретой солнцем шерсти.

Самый крупный самец, чьи бока были испещрены шрамами от клыков пещерных львов, неспешно заходил в воду, поднимая фонтаны брызг. Его рога каждый толщиной с человеческое бедро блестели мокрой охрой. Самки с телятами теснились у кромки берега, но даже их «малыши» с любопытством, разглядывавшие реку, были размером с хорошую лошадь.

Лекс отступил в ближайшие кусты и прижался к стволу деревца, чувствуя, как его листья дрожат в такт тяжёлым шагам гигантов. «Защита так себе…». Здесь, на волжском берегу, они были хозяевами. Один неверный шаг – и эти тонны мышц и ярости сотрут его в порошок. Он наблюдал, как вожак вдруг замер, ноздри трепеща, неужели учуял запах человека сквозь речной аромат. Молодой самец вызывающе бодал кустарник, тренируясь для будущих битв. Вода стекала с мохнатых морд, когда животные поднимали головы от водопоя.

Время текло медленнее волжского течения. Тени от зубров ложились на песок длинными полосами, когда вдали раздался протяжный рёв. Стадо встрепенулось как единый организм. Вожак зарокотал как гром, и вот уже первые исполины тяжело поднимаются по крутому берегу, оставляя в песке воронки от копыт.

Когда последний зубр исчез в прибрежных зарослях, Лекс перевёл дух. Только теперь он заметил, что глиняные отмели перепаханы их копытами, как пашня и ветви кустарников вдоль тропы сломаны до высоты почти трех метров следы их прохода. Вода, ещё хранившая следы их копыт, медленно смывала эти временные отметины. Но память о встрече с владыками палеолитной Руси теперь останется с ним надолго.

Остаток пути он преодолел за два часа, теперь уже при свете дня. Остановился у ручья в овраге напиться. Теперь уже рукой подать. Он понимал, что гиены давно уже ушли. Им нечего делать в горах, это равнинные животные. Но все же тревога не оставляла его.

Лекс осторожно подошёл к месту схватки с неандертальцами. От тел убитых ничего не осталось, гиены съели все под чистую вместе с костями, будто работал целый отряд мясников. А вот убитых им гиен поели уже не полностью, обрадовался он, дойдя до пещеры. Кости блестели, как отполированные. Череп с длинными клыками, почти с ладонь, лежал отдельно. Но задняя часть с сухожилиями и спинная часть сохранились неплохо. Пришлось помучаться, но получилось собрать ценные в его условиях вещи. Он вырезал хороший кусок жёсткой и прочной шкуры, забрал все, какие смог сухожилия и несколько прочных костей для наконечников, выломал и зубы гиены, на будущий амулет.

«Спасибо за услугу, санитары степи», – усмехнулся Лекс, сворачивая добычу в плотный рулон. Можно было сразу отправиться в обратный путь, но после долгой возни в пещере он почувствовал звериный голод. «Может, стоит поискать еду в стойбище?»

Дойдя до пещеры вождя и не найдя ничего съедобного, он решил спуститься к воде. Спуск дался тяжело – рана горела огнём от долгой ходьбы, а ноги скользили по осыпающемуся известняковому склону. В пятидесяти метрах от уреза воды, где весенние паводки подмыли берег, Лекс заметил характерный желвак.

– Ну конечно же… – прошептал он, счищая пальцами рыхлую породу.

Из обрыва выступал кремнёвый конкреционный желвак размером с мужской кулак, покрытый мелоподобной коркой выветривания. На свежем изломе камень блестел, как мокрое стекло.

Лекс аккуратно извлёк находку. Камень был удивительно тяжёлым для своих размеров – верный признак качественного кремня. На сколотой поверхности чётко просматривалась слоистая структура – тёмное ядро, окружённое светлыми зонами.

«Верхнекаменноугольный, не меньше…» – машинально отметил он, проводя пальцем по поверхности. Этот кремень пролежал в известняках триста миллионов лет, чтобы оказаться в его руках именно сейчас.

Сжав находку в ладони, Лекс не смог сдержать детской ухмылки.

– Бинго! – вырвалось у него громче, чем планировалось. В этом камне заключалась целая революция – огонь, инструменты, оружие.

Он тут же стал осматриваться. Метрах в тридцати слева зияла промоина от весенних ручьёв, обнажившая то, что обычно скрыто под землёй. Почти бегом добравшись туда, Лекс опустился на колени и с азартом археолога-любителя принялся рыться в осыпи. Через десять минут среди серых валунов блеснули золотистые кубики – пирит!

– Вот же ты, золотой мой… – бормотал он, когда заметил идеально ровный кубик с металлическим отливом. Поддев его ногтем (природа редко создаёт такие правильные формы), Лекс уловил медный блеск и характерный серный запах.

– Пирит, мать твою! – он фыркнул от восторга, как школьник, нашедший клад.

Две находки в руках – и между ними тысячи лет технологического скачка. Оставалось только проверить.

– Технологическая революция в кармане! – рассмеялся Лекс, но голодный спазм тут же напомнил о себе. Живот заурчал громче речного порога.

Добравшись до берега, он поразился обилию рыбы. Лучшего способа добыть пропитание сейчас не было. Заходить в воду не хотелось, но голод не оставлял выбора. Оставив вещи на берегу, Лекс, взяв копье с костяным наконечником, ставшим сейчас гарпуном, замер по пояс в воде у коряги, чувствуя, как стайка плотвы тычется в его голени. Медлительный окунь подплыл совсем близко – тело ещё не полностью освоилось с новой моторикой, поэтому он выждал момент и резко вонзил гарпун. Первая добыча взлетела на берег.

Непуганая рыба упрямо не обращала внимания на рыбака, настолько, что это даже вызвало у него азарт рыбака. Когда на берегу оказалось восемь тушек, а сам он продрог до костей, Лекс решил, что простуда сейчас совершенно ни к чему.

Выбравшись на берег, он хорошенько попрыгал и побегал, чтобы согреться, затем, собрав улов и вещи, зашагал обратно к своей пещере.

Лекс стоял у входа в пещеру, осматривая свои трофеи: рыбу, кремень и пирит. Теперь предстояло самое сложное – разжечь огонь. Без него все усилия были бы напрасны. Он вспомнил, как читал о древних методах добычи огня, но теория и практика – разные вещи.

Для начала, решив не изобретать велосипед, Лекс собрал растопку: сухой мох, рассыпающийся в пальцах, сухие ветки, бересту – ту самую, что в деревне дед называл «галанкиной душой». Она вспыхивала от малейшей искры, как порох… Подумав, подготовил запас хвороста, чтобы не метаться по кустам, если с костром повезёт. Выбрав старый очаг в одной из пустых пещер, обложенный камнями по кругу, Лекс на небольших палочках, чтобы создать тягу снизу, расположился кусочки бересты, накидал на них сухой мох и соорудил подобие шалашика из сухих веток.

Пирит в левой руке. Кремень в правой. Удар. Искры, как брызги раскалённого металла, осыпались на бересту. Раз. Два. Десять. Рука заныла, но мох будто дразнил не разгораясь. «Чёрт!» – Лекс занёс кремень для последнего удара – и вдруг: тонкая струйка дыма. Сердце ёкнуло. Он приник к очагу, сложив ладони трубочкой, и осторожно подул. Уголёк алел, разгораясь, как крохотное сердце. Ещё дуновение – и мох начал тлеть, выпустив сизую струйку.

– Да!

Лекс подбросил щепок, подсунул под шалашик берестяную ленту. Огонь лизнул её, заколебался и вдруг рванул вверх, охватывая ветки. Хворост затрещал, пламя вытянулось, осветив пещеру рыжими бликами.

– Ха! – Лекс вскинул кулаки, чувствуя, как жар обжигает лицо.

Тени заплясали по стенам, будто ожили древние духи. Он рассмеялся, грубо, по-звериному.

– Ура-а-а! – Лекс вскочил, подбрасывая кремень в воздух.

– Я Прометей, чёрт возьми!

Голос раскатился по пещере, спугнув летучую мышь. Теперь еда. Окунь сопротивлялся даже мёртвый. Лекс придавил его коленом к камню и начал скоблить. Чешуйки летели в стороны, как щепки. Те, что у хвоста, отходили легко, но ближе к голове превращались в мелкую броню: приходилось поддевать ножом и дёргать, пока кожа не очищалась розоватыми полосами.

Вспоров брюхо, он вычистил внутренности и нанизал тушку на прут. Первая капля жира упала в огонь, и пещера наполнилась ароматом, ради которого стоило возиться с чешуёй.

Тень костра дрожала на стенах пещеры, когда Лекс услышал шорох не осторожный, а грубый, будто кто-то неспешно раздвигал кусты. Из кустов выкатилось… нечто, и на правилось прямо ко входу в пещеру.

Птица была размером с очень большого индюка, килограмм на десять или больше, но выглядела так, будто её собрали из запчастей разных эпох. Оперение не бурое, а медно-рыжее, с чёрными полосами, как кора старого дуба, голова массивная, с бровями из жёстких перьев, придававшими взгляду свирепость, лапы, покрытые крупными чешуйками, словно у ящера.

Подойдя почти к костру, индюк или, скорее, глухарь замер, склонив голову, и его круглый жёлтый глаз поймал отблеск огня. Не страх был в этом взгляде – любопытство существа, которое не знает, что такое человек.

– Ты… вообще кто? – растерянно спросил Лекс. – Эволюция тебя пропустила, или это у тебя такой стиль?

Глухарь (если это был он) не ответил. Вместо этого птица деловито подошла к остаткам рыбы и клюнула чешую.

– Эй, да ты же моя закуска, которая сама себя доставила!

Лекс схватил гарпун – и тут глухарь развернулся к входу и сделал попытку взлететь. Не так, как современные птицы, а тяжело, шумно, с треском. Крылья, широкие, как корзины, ударили по воздуху. Перья зашуршали, будто сухая листва под ногами медведя.

Но гарпун уже летел. Остриё пробило тело, и птица рухнула, не издав ни звука.

– Вот это я понимаю – фастфуд, – усмехнулся Лекс, подбирая добычу. – Спасибо, что сам пришёл.

Перья не пушистые, а жёсткие, как щетина. Их приходилось выдёргивать по одному. Мясо под кожей – тёмно-красное, пахнущее хвоей и можжевельником. Жир жёлтый, густой, как масло – идеально для долгого хранения.

Он быстро ощипал птицу, выпотрошил её и нарезал мясо на куски и разместил над углями. Аромат готовящегося мяса разносился по пещере, сводя с ума.

Пока основное блюдо готовилось, Лекс нарезал оставшееся мясо тонкими ломтиками и разложил их на камнях у костра. Дым и тепло медленно выпаривали влагу, превращая мясо в подобие вяленой провизии. А сам устроил себе лежанку из хвороста, накрытую кусками шкуры гиены, которая стала уже попахивать, но не до таких мелочей сейчас.

По готовности вначале съел всю рыбу, все равно испортиться быстро. А набив желудок, уже спокойно отломил кусок жареной грудки и задумчиво прожевал:

– Интересно, если я выживу, что скажут археологии через сорок тысяч лет, когда найдут эти кости.

Где-то вдали завыл волк. Он бросил кость в огонь и улёгся на шкуру, глядя на потолок пещеры. Пламя рисовало на стенах танцующие тени, а запах дыма смешивался с ароматом вялящегося мяса. Солнце уже клонилось к закату. Лекс, решил после отдыха не возвращаться на дерево. «Слишком холодно, а насчёт безопасности – гиены все сожрали тут и хищникам нет смысла возвращаться». – лениво подумалось ему.

С полным желудком и запасом еды Лекс почувствовал себя увереннее. Отдохнуть, он до заката оборудовал новый завал в пещеру. Перед сном добавил дров в костёр и улёгся на шкуру, прислушиваясь к звукам ночи. Где-то вдали кричал филин, а ветер шелестел листьями. «Завтра будет новый день выживания», – подумал он, закрывая глаза. Но теперь у него было главное – огонь, еда и надежда.

Лекс закрыл глаза. И провалился в сон – не в пустоту, а в вихрь образов. Городские огни, размытые дождём. Дрон, жужжащий, как разъярённая оса. Детские лица в «буханке» – бледные, но живые. И тут же – степь. Бескрайняя, как океан, где бежали мамонты с глазами из звёзд, а ветер выл, словно голос самого времени. «Нет больше той любви…» – звучало эхом, но слова тонули в рёве вьюги. Он протянул руку, пытаясь поймать их, и – проснулся. Костер догорал, оставляя лишь горстку алых углей. Над входом в пещеру брезжил рассвет. Лекс потянулся, ощущая, как заживают раны, и ухмыльнулся: «Значит, я всё ещё жив. И это пока главное».

Раздув костёр и позавтракав мясом глухаря, перешёл к прогрессорству – надо сделать пращу.

Устроившись поудобнее, Лекс разминал в руках кусок шкуры, содранной с бока и спины гиены. Материал был жестковат, но прочен – идеальная основа для пращи. В детстве, начитавшись книг о древних воинах, он уже пытался сделать нечто подобное из ремня и тряпки. Тогда вышло криво, и камень едва не выбил ему зуб. Теперь же ошибка могла стоить жизни.

Лекс размотал сухожилия на камне, сжав зубы от их скрипучей жёсткости. Первая попытка сплести петлю закончилась комом – узлы расползались, как мокрая глина. «В детстве из резинок получалось лучше», – усмехнулся он, но тут же спохватился, здесь не было магазина с готовыми материалами.

Он выбрал самый толстый участок кожи без дыр, с сохранившейся фактурой и разложил на плоском камне, отметив неровные края. Каменный скребок скользил, оставляя рваные борозды. «Тупой как долото…»

Грубый каменный нож плохо резал, приходилось с усилием проводить по одному месту несколько раз, пока не получилась ровная полоса длиной в локоть, расширяющаяся к середине. Края вышли неровными, но это можно было исправить позже. Сухожилия, очищенные от остатков мяса и размоченные в воде, скручивались в тонкие жгуты – они должны были стать основой для крепления.

На краю ручья, в овраге, он нашёл заросли крапивы. Крапивные стебли он размочил в ручье, разделил на волокна и скрутил в жгуты, обматывая ими кожаную основу – так праща стала прочнее. Пальцы, ещё не привыкшие к такой работе, дрожали от напряжения. В кожаной полосе он сделал два узких разреза по краям, пропустил через них сухожилия и затянул узлом. Получился "карман"для камня. Затем, чтобы праща не рвалась в броске, оплёл её крапивными волокнами, сплетая их в плотную косичку. «Нужно что-то вроде стропы…» – пробормотал он, привязывая к концам два кожаных шнурка.

За снарядами пришлось спуститься к реке. Камни должны быть гладкими и в идеале круглыми. Пристрелку проводил тут же на берегу. Первый камень, гладкий, размером с голубиное яйцо выскользнул при замахе и шлёпнулся в грязь. Второй пролетел мимо намеченного дерева, далеко в стороне. Лекс стиснул зубы, почувствовав, как раздражение подкатывает к горлу. «Ты же не в тире, дурак. Дыши.» Он сделал глубокий вдох, представил движение, как в детстве: не резкий рывок, а плавное раскручивание.

Следующий бросок. Камень округлый, с кулак шлёпнулся в воду в двух шагах. Сухожилия, не выдержав рывка, лопнули с хлопком. «Физика, чтоб её…». – Лекс пнул камень, ощущая, как гнев пульсирует в висках.

Перевязав заново, он вспомнил, как дед рассказывал о пастухах: «Держи концы по-разному, один намертво, другой свободно». Сделал петлю на запястье, а второй конец оставил гибким.

К вечеру ладонь кровоточила от волдырей, но камень наконец угодил в ствол дерева с глухим «тук». Лекс засмеялся:

– Попадание!

Но тут же зашипел от боли. Сухожилия натёрли запястье до мяса. Пришлось отрезать полоску кожи гиены и обмотать руку, примитивные «перчатки».

Теперь у него было оружие. Не копьё, требующее близкого боя, не лук, который он пока не мог сделать, а простая, смертоносная праща. Камень весом в полкило, выпущенный с хорошим размахом, мог проломить череп волку или человеку.

Привязав её к поясу, Лекс ощутил странную гордость. «Ну вот, теперь я официально пещерный человек. Осталось только разрисовать себя охрой и завывать на луну, ну и сделать запас камней!».

Из остатков кожи и жил, уже более уверенно работая ножом, смастерил что-то наподобие солдатского сидора времён Великой Отечественной войны, куда набрал несколько увесистых голышей на серьёзного врага и хорошую кучу малых и средних для охоты и тренировки.

Взяв с собой пращу и дротик, решил попробовать новое оружие на охоте. Прогулявшись до оврага, он пошёл не к реке, а в другую сторону и через некоторое время, выбравшись из оврага, замер на краю перелеска, не веря своим глазам. Перед ним расстилалась подлинная мамонтовая степь позднего плейстоцена. Не привычные нам луга, а жёсткий ковёр из злаков, приспособившихся к холодному сухому климату: плотные куртины овсяницы ледниковой с её сизыми жёсткими листьями, колючие подушки ковыля Карла, чьи острые семена могли прорасти только после прохождения через желудок травоядного. Между ними ютились выносливая полынь холодостойкая и смолёвка-выживальщица, чьи семена и через сорок тысяч лет найдут в вечной мерзлоте.

И среди этого сурового растительного царства движущиеся горы плоти. Стадо туров, настоящих владык степей. Самцы с рогами почти двухметрового размаха, изогнутыми вперёд смертоносными кинжалами, перемалывали жёсткую степную траву. Их мускулистые тела, покрытые густой тёмно-бурой шерстью, казались живыми крепостями. Одна самка, заметив его, фыркнула, но не убежала, эти гиганты ещё не знали страха перед двуногими.

– Боже… – прошептал Лекс, чувствуя, как холодеют ладони.

– Это же ходячие ледниковые реликты!

Его мысль прервал громкий храп справа. Две взрослые особи методично выдёргивали крепкими губами пучки осоки ледниковой. Менее чем в пятидесяти метрах, подобно живым танкам, паслись два шерстистых носорога. Их бронированные бока покрывали слои кожи и густая рыжеватая шерсть, а на носу красовался массивный полутораметровый плоский рог.

– Да вы просто… динозавры какие-то, – выдавил из себя Лекс, ощущая одновременно восторг и первобытный ужас.

Огромный самец, чья спина возвышалась над степью как покрытая рыжей шерстью гора, вдруг остановился и повернул голову в его сторону. Их глаза встретились. Маленькие, глубоко посаженные, но удивительно… осознанные.

«Ты же чувствуешь меня, да?» – мысленно обратился Лекс, неожиданно ощутив странную связь с этим доисторическим исполином.

Носорог фыркнул, выпустив облачко пара в прохладный воздух. Его маленькие уши-локаторы дрогнули, улавливая каждый звук. Лекс вдруг представил, как этот гигант воспринимает мир: запахи трав, раздавленных его массивными ногами, шелест ветра в шерсти, далёкие крики птиц, всё это складывалось в единую картину, понятную только ему.

Самка рядом недовольно заворчала, защищая детёныша, который неуклюже толкался у её ног. Лекс почувствовал её тревогу, древний, чистый инстинкт материнства, не изменившийся за миллионы лет эволюции.

«Я не твой враг», – мысленно послал он им, медленно отступая. Носорог-самец ещё секунду изучал его, затем развернулся и неожиданно… чихнул, брызнув слюной. Лекс невольно рассмеялся, этот «древний танк» вдруг стал почти человечным в своей обыденности.

– У носорога очень плохое зрение, но при его размерах, это уже не его проблема! – прошептал очень тихо.

Почувствовав, что они не воспринимают его как угрозу, все же решил не искушать судьбу и осторожно обошёл гигантов по большой дуге, направляясь к группе валунов, где заметил движение. Там, у норы, сидел огромный тушканчик, настоящий гигант своего вида, размером с современного крупного зайца.

Первая попытка поохотится оказалась комично неудачной, камень пролетел метра на три правее, вспугнув, но не задев зверька. Тушканчик лишь настороженно поднял уши, но не убежал, страха пока ещё не было.

– Ладно, Прометей, – пробормотал Лекс, снова заряжая пращу.

– Давай-ка без спешки!

Вторая попытка, камень чиркнул по земле перед норой, подняв фонтан пыли. Тушканчик отпрыгнул в сторону, но снова не убежал, а любопытно уставился на источник шума.

Только с третьего раза, когда пот со лба уже заливал глаза, камень наконец попал в цель. Удар пришёлся по задней лапе. Не смертельно, но достаточно, чтобы обездвижить. Добежав, Лекс быстро добил зверька дротиком. Жалости не было, только холодный расчёт, есть хотелось ужасно.

– Ну вот, – тяжело дыша, поднял он добычу.

– Первая ступень эволюции: от неумехи до охотника.

Оглянувшись на пасущихся гигантов, Лекс вдруг осознал, что чувствует себя невероятно живым. Этот мир был жесток, прекрасен и совершенно реален. И теперь это его мир.

Костер потрескивал, отбрасывая тени на стены пещеры. Первобытный тушканчик оказался на редкость вкусным. Хотя не зря говорят: «лучшая приправа к любой пище, это голод!» Он бросил в огонь очередную охапку хвороста, наблюдая, как искры взмывают вверх, к узкой полоске неба, видимой через вход. «Завтра идём дальше. Вниз по реке, к новым местам. А может, и к людям… если они уже есть». Но это будет завтра. А сейчас, только тепло костра, запах жареного мяса и уверенность: он не просто выжил. Он начал понимать правила этой игры.

Лекс улёгся на шкуру, прикрыв глаза. «Может стоит остаться тут. Хорошее место». – думалось засыпая. Где-то за стеной пещеры завыл волк, но теперь это был не голодный рык, а просто… ночной звук. Как скрип деревьев или шум воды.