Читать книгу Кавказский фокус - Сергей Самаров - Страница 2

Неестественно громко зазвенела в горном воздухе сталь. Это пуля снайпера ударила в знаменитую кирасу одного из бандитов. Кираса – из хваленой дамасской стали, украшена знаменитым дамасским черненым несимметричным рисунком. Это характерный признак, такой же, как и ее хваленая прочность.

До подполковника Староверова уже многократно доходили слухи о том, как этот бандит хвастался, что его кирасу ни одна пуля не берет – она, дескать, заговоренная и спасает того, кто смел и себя не жалеет ради holy war[1]. Бандит привез ее из самого Дамаска. Вернее, из окрестностей столицы Сирии, где украл экспонат из музея. Украл после того, как сам дал в него очередь из автомата и удивился, что пули не оставили в доспехе ни одной дырки, срикошетили: одна из них ранила в руку идущего рядом бандита, а вторая размозжила голову смотрителю музея, которого все равно собирались вскоре казнить. Наверное, простые пули и не должны были брать такую сталь. Все-таки дамасская сталь крепкая, и за те двести с лишним лет, что кираса служила разным людям, в нее стреляли, должно быть, многократно…

* * *

Бандита требовалось уничтожить вместе с кирасой. Такой приказ дало командование, когда готовило группу к уничтожению эмира Ленура Ягдарбекова и его окружения, что прятался в известной всему Дагестану пещере. Этот приказ касался всех бандитов, вернувшихся из Сирии и продолжающих свою деятельность в родных горах.

Сложность состояла в том, что командование запретило в этот раз применять огнеметы «Шмель-М», обычно используемые для уничтожения бандитов в пещерах. Была поставлена задача: захватить склады банды и выяснить, что на этих складах находится. Если там не будет того, что нужно, необходимо будет искать другую банду, хотя именно банда Ягдарбекова – первая на подозрении.

Но и относительно бандита в кирасе указания тоже были конкретными. Он стал своего рода олицетворением враждебных сил. Вообще-то, выследив банду, уничтожить его можно снайперским выстрелом в голову. Квалифицированный снайпер для этого в группе был. Да и почти все автоматы у офицеров имели оптические или коллиматорные прицелы, что тоже позволяло надеяться на удачное попадание.

Но пуля в голову – это плохой результат. В этом случае слава спасительной кирасы возросла бы многократно. И потому командир отдельной мобильной офицерской группы подполковник Староверов, как и его командование, хотел все же, чтобы пуля пробила саму кирасу. Чтобы она просто разворотила это произведение музейного искусства так, чтобы никому больше носить его не захотелось.

Для испытания прочности подполковник Староверов даже не пожалел собственный нож, откованный из дамасской стали где-то в дагестанской мастерской местным умельцем-кузнецом. Предложил снайперу попробовать пробить его разными пулями из разного оружия. Чтобы знать, чем потом «угощать» бандита.

Первый выстрел был сделан из обычного автомата, которым были вооружены все бойцы группы Сварога (такой позывной носил подполковник, и этот позывной, по сути дела, стал его вторым официальным именем). По крайней мере, командование часто звало его именно так. Староверов охотно отзывался, и лишь подчиненные офицеры группы хорошо помнили, что их командир имеет еще и имя-отчество, и обращались к нему: «Василь Василии».

Нож был прилажен на камне: лезвие плотно, с усилием вбито в щель. Оно прилегало к камню и лежало на самом краю почти без зазора. Автоматная пуля калибра 5,45 миллиметра ударила в лезвие со звонким щелчком и отлетела в неизвестном направлении. Хорошо, что Сварог догадался приказать всем отойти и залечь за камни и брустверы во избежание рикошета. Рикошет, как обычно, оказался непредсказуемым. Смотреть результат подполковник отправился вместе со снайпером. Вытаскивать нож из щели не стал, только слегка склонился вперед, чтобы рассмотреть небольшую точку на лезвии.

Пуля автомата оказалась бессильной против «Дамаска». Больше расстроил скол на рукоятке из почти драгоценного дерева венге[2]. Скол этот сделала отрикошетившая пуля. Подполковник не пожалел ножа, дав его пробить, стоило ли расстраиваться из-за рукоятки? Сварог решил, что не стоит, и тут же забыл об этом.

Второй выстрел был сделан уже пулей калибра 9 миллиметров из снайперской винтовки «винторез». Сама пуля, хотя и не бронебойная, все же намного мощнее автоматной. Тем не менее и она справиться с толстым лезвием не смогла. Правда, не срикошетила, а сплющилась и упала на соседний камень. На самом лезвии появилось только пятно с расходящимися неровными кругами, как след от пули на бронированном стекле. Но лезвие все же пробито не было.

– СП-5 испытали. Перейдем на СП-6[3], – предложил подполковник, недовольно поморщившись. Нож все-таки было жалко. Нож был действительно хорош.

– Василь Василин, у меня СП-6 последняя обойма, – взмолился снайпер группы старший лейтенант Саня Африканов. – Лучше уж сразу КСВ[4]. Больших патронов у нас полно, а стрелять из этой винтовки, по сути дела, некуда.

В этом старший лейтенант был прав. Материальными ценностями, которые должна уничтожать или выводить из строя КСВ, бандиты просто не располагали.

– Как хочешь. Тебе виднее. Только я не уверен, что этот патрон справится. Он даже не бронебойный…

– Зато калибр 12,7 миллиметра. У нас в России винтовочного калибра мощнее вообще не существует[5]. Еще как справится. Да еще с такой дистанции. А СП-6 можно и потом опробовать.

Стрелял снайпер Африканов с сотни метров. Подполковник внимательно наблюдал, как он прицеливается. А после выстрела, когда поднял бинокль, услышал слова старшего лейтенанта:

– Все, нет больше у вас этого ножа, товарищ подполковник…

Снайпер в мощный прицел все видел отлично. И бинокль сразу, как только стало возможно смотреть, подтвердил это. Хотя посмотреть в бинокль мешали слезы, вызванные пороховыми газами крупнокалиберной винтовки. Снайпер к этим газам уже привык и знает, когда следует закрыть глаза и не дышать. Сварог же находиться рядом с такой винтовкой еще не привык и потому сразу же нахватался едкого дыма. Тем не менее, когда он проморгался и все же посмотрел в бинокль, то увидел только обломок лезвия, торчащий из камня.

Нож было очень жалко, но не потому, что он дорогой – Сварог вполне мог позволить себе купить новый, – а потому, что дамасская сталь очень тяжело точится, и Василий Васильевич целую неделю, еще будучи дома, каждый вечер выделял лишний час на дополнительную заточку ножа алмазным бруском. Подполковник был убежден, что ни один на свете наждачный станок не сможет заточить нож так, как это сделает брусок. Простой нож или малую саперную лопатку точат сначала простым наждачным бруском и только под окончание – алмазным. Нож из дамасской стали простой брусок вообще не брал, и оставалось удивляться, как в Средние века рыцари затачивали свои булатные мечи, если тогда не существовало технологии напыления алмазной крошки на камень или металл? Отвечал себе Староверов тоже сам. И отвечал вопросом на вопрос. А как умудрялись древние цивилизации строить пирамиды и подгонять камни настолько плотно, что между ними не оставалось щелей? В прошлом люди умели многое, кое-что даже с современными технологиями выглядит малореальным.

Подполковник встал вместе со снайпером, желая сходить за остатками ножа и рассмотреть работу мощной пули ближе. Но в этот момент ему позвонили на трубку. Сварог, даже не посмотрев на определитель номера, потому что слишком долго вытаскивал трубку из-под бронежилета, нажав клавишу, сразу ответил:

– Подполковник Староверов. Слушаю вас…

И только после этого, отняв трубку от уха, посмотрел на определитель.

– Товарищ подполковник, дежурный по КПП старший прапорщик Николаев, – представился звонивший. – Тут машина приехала. Легковая. Два человека. Местные. Вас спрашивают. Один сказал, что его зовут Али. Что им сказать?

– Я сейчас на стрельбище. Только через пятнадцать минут до КПП доберусь. Попроси подождать. Спроси, сможет он? Вежливо, аккуратно. Если не сможет, не дави на него, но мне потом перезвони. Если будет ждать, можешь не звонить. Мне все равно в вашу сторону двигать.

– Он на улице. Сейчас к нему выйду. Страховка, товарищ подполковник, нужна? Я могу наряд из «караулки» вызвать…

– Не надо. Я этого человека очень хорошо знаю.

Впрочем, даже при встрече с незнакомыми людьми подполковник Сварог предпочитал обходиться без страховки. Он со своей подготовкой мог себе это позволить.

Оставив группу продолжать занятия по уничтожению статичных мишеней на стандартной дистанции, Василий Васильевич не пожелал пойти за ножом. Тем более ножа как такового там уже не было, и даже рукоятка была повреждена. Конечно, можно было отдать дамасскую сталь кузнецу, который найдет применение осколку, но у КПП ждал человек, и следовало поспешить. Хотя стрельбище и находилось на территории военного городка, тем не менее, чтобы попасть на КПП, требовалось пересечь по диагонали всю территорию военного городка. Василий Васильевич попросил снайпера забрать осколок ножа, а сам пошел на КПП.

Торопился он не потому, что Али был человеком обидчивым, а потому, что человек этот часто доставлял ценные сообщения. А сегодня, как они и договаривались два дня назад, скорее всего, привел человека, о котором говорил Сварогу по телефону…

* * *

Ходить быстро Староверов не только любил, но и умел. Он даже в городских условиях, на ленивых асфальтированных улицах, всегда передвигался так стремительно, что жена никогда за ним не успевала, всегда просила подождать.

Он ждал, но через пять минут его приходилось окликать снова. Так он ходил всегда.

С трудом себя сдерживал, если приходилось идти в строю. Но если шел один, то сдерживать себя и не пытался. И потому у двери КПП оказался не через пятнадцать, а уже через десять минут.

Дежурный по КПП старший прапорщик Николаев при появлении подполковника встал. Докладывать даже старшему офицеру, если он не носит повязки дежурного по части или не является прямым командиром старшего прапорщика, дежурный по КПП не обязан, и потому Николаев молча показал на входную дверь:

– Там, товарищ подполковник, в машине ждут. Китайская какая-то машина…

– Корейская должна быть, – ответил Сварог мимоходом, не объясняя, а только уточняя.

За проходной, сбоку от крыльца, стоял в вечернем полумраке грузопассажирский микроавтобус «Хенде Ейч один», на котором ездил Али. Машина была пятиместная, имела сзади небольшой грузовой отсек. На водительском месте сидел сам Али, на заднем ряду сидений видно было неясную фигуру еще одного человека.

Василий Васильевич подошел к водительской дверце. Али опустил стекло, как-то натянуто кивнул в знак приветствия, словно что-то мешало его затылку шевелиться, дико повращал глазами, но сказал вполне членораздельно и даже не заикаясь:

– Садись, Василь Василия. Джамсутдин желает поговорить с тобой.

Подполковник Сварог сразу понял и дикое вращение глаз, и неестественный кивок Али, и даже его манеру разговора.

Прежде Али Темирханов всегда разговаривал с ним на «вы», а тут резко перешел на «ты», даже не спросив согласия, – такой переход однозначно настораживал и привлекал к себе внимание. Скорее всего, это означало, что в затылок Али упирался ствол пистолета, невидимый в вечернем полумраке. И этот ствол был готов к тому, чтобы ткнуться в голову подполковника, как был готов и к выстрелу.

Староверов сразу просчитал ситуацию. Если Али под стволом пистолета заставили приехать сюда и вызвать подполковника, то этот человек с заднего сиденья намерен убить их обоих. Если бы он хотел что-то узнать, разведать, то необходимости ехать сюда у Джамсутдина, если это он, не было, можно было просто заставить заговорить самого Темирханова. Он не настолько силен духом, чтобы устоять и не дать показания.

И Джамсутдин должен был это видеть и чувствовать. Там, откуда он только-только вернулся, все чувства постоянно напряжены до предела.

Али вернулся оттуда же год назад. Но ему суд дал только год заключения, а после освобождения он должен еще пять лет ежедневно отмечаться в райотделе полиции, что Темирханов постоянно и делал, хотя работал в соседнем поселке, где собирал на станке стеклопакеты для окон. Для этого он выезжал из дома на сорок минут раньше, сначала заезжал в райотдел, отмечался у дежурного, потом на выезде из поселка его традиционно останавливали на посту ГИБДД, спрашивали, не забыл ли отметиться, обязательно звонили в райотдел и проверяли его слова.

У Али создавалось впечатление, что над ним просто издеваются, поскольку такая деятельность совершенно не вписывалась в обязанности инспекторов ГИБДД, но возразить он в силу своего нерешительного характера пока ничего не мог и только однажды пожаловался подполковнику Староверову. Тот по своим каналам в республиканском ФСБ связался с прокуратурой района и сумел договориться. После этого проверки на посту ГИБДД прекратились. А до этого машину Али подолгу обыскивали и только потом, с большой задержкой, отпускали человека на работу.

Темирханову, чтобы не опоздать, приходилось ехать с превышением скорости. А впереди часто стояла патрульная машина ГИБДД. В результате выписывали штраф. За месяц накапливалось пять-шесть квитанций на уплату штрафов.

Простым уголовникам жилось несравненно легче, чем осужденным по «триста пятьдесят девятой». Но Али был осужден еще по части третьей[6], то есть просто за участие в вооруженном конфликте или в боевых действиях. Получил реальный срок и еще пятилетний последующий надзор.

Там же, на «зоне», он, мягкий по характеру человек, всеми третируемый, получил поддержку от другого осужденного по той же статье, от своего земляка Джамсутдина Абдурашидова, которого до этого знал только мельком, да и то в детстве, когда мальчишками дрались улица на улицу.

Джамсутдина осудили по части первой, приписав ему еще и вербовку, поскольку он уговорил уехать с собой своего друга детства, соседа и известного в стране борца-дзюдоиста Исрафила, впоследствии погибшего в Ираке. За что получил в два раза больший срок, чем Али Темирханов, и обязан был еще восемь лет находиться под надзором, то есть ежедневно отмечаться в полиции.

Джамсутдин только неделю назад вернулся домой, и Али уже дважды говорил о нем по телефону с подполковником Сварогом. И с самим Джамсутдином говорил о Свароге. Пожелал их познакомить как можно быстрее, потому что, как сказал Али, по ночам в дом Джамсутдина приходят чужие люди. Это следовало пресечь. Кто может приходить в дом по ночам, Али прекрасно знал, потому что к нему самому трижды приходили. После второго визита он обратился к подполковнику Староверову. Сварог решил проблему кардинально, и при этом все произошло за квартал от дома Али, того нельзя было ни в чем обвинить.

– Джамсутдин честный и справедливый, – объяснял Али. – Как когда-то простые люди в России справедливой жизни искали, становясь большевиками, так и он, и я – мы хотели новой честной жизни себе и всем, а потому в ИГИЛ подались. Мы же не знали, что там на самом деле творится. Мы верили тому, что нам говорили. Просто Джамсутдин – романтик. И его легко обмануть снова. Скажут, не к тем людям он в Сирии попал, пообещают с хорошими людьми познакомить, и все, и снова уведут. А хороших в ИГИЛ не бывает, я это сразу понял.

Василий Васильевич воспринимал это беспокойство Али Темирханова, которому взялся помочь вернуться к нормальной жизни, как свое. И готов был поучаствовать одновременно и в судьбе Джамсутдина Абдурашидова, чтобы и того тоже уберечь от опрометчивых шагов. Ведь всегда легче остановить человека до того, как он станет преступником, чем разыскивать и уничтожать его после совершения преступления.

В этот раз Сварог не знал, Джамсутдин ли сидит на заднем сиденье. Но легко просчитал, что ему в данный момент никак нельзя отходить от машины на открытое место. Сразу последует выстрел в голову Али, а потом и в подполковника, оставшегося без прикрытия. Конечно, в любого человека еще нужно попасть, тем более – из пистолета. Даже с близкого расстояния, если противник умеет правильно себя вести, попасть не всегда удается.

Особенно сложно произвести выстрел, например, в голову. То есть на поражение. Корпус подполковника хорошо прикрыт металлокерамическим бронежилетом, пробить который пистолетная пуля не сможет. К тому же в руке Староверова оставался автомат. Но надо еще предохранитель опустить и затвор передернуть. А на это всегда теряется до двух секунд минимум. Но противник не знает, есть ли патрон в патроннике. Именно на этом можно было и сыграть.

Кроме того, в кармашках, прочно подвешиваемых к бронежилету на «липучках», имелись две гранаты «Ф-1». Одна была учебной, вторая – боевой. Различить их можно только по цвету. Боевая всегда зеленая, а учебная черная с белым крестом на одной из граней. Только как вспомнить, в каком кармашке граната учебная, в каком боевая… Конечно, у учебной гранаты есть в нижней части отверстие, в которое попадает мизинец, если гранату вытащишь, но прощупать отверстие через плотный кармашек-подсумок, имеющий собственное плотное дно, невозможно. Действовать в этой ситуации можно или с помощью автомата, или с помощью гранаты, или вообще с помощью одних только рук. Но действовать можно только в машине, иначе человек с заднего сиденья застрелит Али.

Допустить это, то есть пожертвовать бывшим террористом ИГИЛ, доверившимся властям и пытающимся вернуться к нормальной жизни, Сварог не мог. Он предпочел идти навстречу опасности, идти с ней на сближение, чтобы в нужный момент использовать ситуацию. И потому обошел микроавтобус спереди, постоянно находясь перед лобовым стеклом, значит, на глазах у человека с заднего сиденья. Такое поведение человека с пистолетом, конечно же, расслабляло, показывало ему, что подполковник ничего не подозревает и идет в расставленную ловушку с распростертыми объятиями. Ничего не выражало и спокойное, почти добродушное лицо подполковника российского спецназа. С одной стороны, оно казалось непроницаемым, с другой – располагало к общению, но никак не выказывало угрозы.

Но открыть переднюю дверцу, чтобы сесть в микроавтобус, Василий Васильевич уже никак не мог. Даже громко выматерил корейцев, сделавших машину. В действительности Сварог знал, что дверца открывается с небольшой хитростью и при этом без труда. Но ему требовались время и лязгающий звук, чтобы скрыть свои действия. И он легко скрыл их, хотя посмотреть, боевая или учебная граната оказалась в руке, у него возможности не было. Даже кольцо он сорвал вслепую, с силой сжимая при этом отжимной рычаг гранаты, чтобы не допустить преждевременного взрыва, если граната является боевой.

Кольцо срывалось всегда трудно. Раньше, бывало, подполковник со смехом вспоминал различные глупые фильмы про войну, где почему-то обязательно матросы в отчаянном порыве вырывали кольцо зубами и при этом, к удивлению людей знающих, не оставались без зубов. Лишить себя зубов таким кольцом проще, чем вырвать кольцо из запала.

При этом Василий Васильевич знавал одного капитана, который умел вырвать кольцо усилием большого пальца той же руки, в которой лежала граната. Но это исключение из правил. Кроме этого капитана никто таких фокусов повторить не мог – ни офицеры, ни солдаты. К слову сказать, тот капитан тем же пальцем, одним движением ногтя, открывал пивную бутылку с металлической крышкой. Это природа наградила человека такими пальцами. Для остальных она так не постаралась.

И потому Василию Васильевичу пришлось свести руки около дверной ручки, там сорвать кольцо, но показать при этом, что он пытается открыть дверцу. Она все же открылась, руку с гранатой он успел спрятать за спину. Легко сел на переднее сиденье и тут же почувствовал, что в голову ему ниже затылка уперся ствол пистолета.

Подполковник повел себя спокойно, без суеты и испуга.

– Тебя как зовут? – спросил он, бросив взгляд через плечо.

На заднем сиденье сидел человек лет сорока пяти, с седоватой бородой. Это явно был не Джамсутдин – ровесник Али.

– Можешь называть меня Мансуром. А фамилия моя для покойника значения не имеет.

– Ты уже приготовился стать покойником? – спросил подполковник.

– Ты – покойник… – в голосе бородатого слышалось злорадство. – Оба вы – покойники…

Пистолет в левой руке прижимался к шее Али Темирханова.

– Возможно, – вяло согласился Сварог. – Но и ты тоже…

И он показал руку, из которой торчал запал гранаты с сорванным кольцом. Мансур, без сомнения, знал, что это такое. Об этом говорило его долгое сосредоточенное молчание. Соображал, что предпринять.

– Я – смерти не боюсь… – сказал он наконец. – Значит, умрем все вместе!

– Нет, с тобой вместе я умирать не собираюсь. Просто брезгую. Мы вот с Али умрем сразу, без мучений, ты на пол года позже, сам каждый божий день желая побыстрее подохнуть. В камере для осужденных на пожизненное заключение.

Василий Васильевич знал, что говорит. Для таких людей пожизненное заключение – самая худшая кара из всех, которые можно придумать.

– Как так? – не понял Мансур, но видно, что заинтересовался. Значит, умирать не хочет.

– Очень просто. Основные осколки гранаты примем на себя мы с Али и двигатель машины. В твою сторону только пара штук, я думаю, полетит. Еще и сиденье частично защитит. Тебя, мне кажется, только ранит. На взрыв выбежит наряд с КПП. Тебя сначала «повяжут», потом только перевяжут. Таких уродов подолгу в тюремном лазарете не держат. Тебя даже в суд на носилках отнесут. А потом – камера для пожизненного. Одна стена – решетка. За решеткой пара часовых за столом сидят, чай пьют, а тебе воды не дают ни капли. Даже на парашу садиться будешь под их присмотром. И повеситься тебе не разрешат. Так изобьют, что все желание пропадет, да и шевелиться после избиения еще долго не сможешь. Это я тебе обещаю и от своего имени, и от имени командования, которое тоже опыт имеет немалый. Короче говоря, жизни радоваться тебя отучат быстро. У нас на «зонах» это делают профессионально и быстро. Заодно нечаянно почки отобьют, чтобы ты по ночам под себя мочился. Отучать от дурных привычек вертухаи[7] умеют. И ходить будешь на прогулку в наручниках, с задранными за спину руками. Там больше трех месяцев никто не протягивает. От постоянного унижения умирают. Зад будет постоянно болеть от тяжелых пинков. Время от времени добрые крепкие парни будут тебя навещать и методично избивать. Скажем, каждый понедельник. Или каждый вторник. Как договорятся… Ты готов к этому?

Мансур слушал внимательно. Так внимательно и увлеченно, что у подполковника Староверова появилась возможность самому посмотреть на свою руку, пока противник не смотрит. И даже слегка разжать пальцы. Так он увидел даже в полумраке салона, что на черном корпусе гранаты есть белый крест – значит, граната учебная и ничем не грозит ни Мансуру, ни подполковнику, ни Али.

– Короче, так… – распорядился Мансур. – Сегодня я вас убивать не буду. Разойдемся мирно. До следующей встречи. А следующая встреча будет, ты, подполковник, не сомневайся. Мансур не из тех, кто словами бросается. Если я обещаю, я делаю. Ты сейчас, подполковник, пойдешь со мной. Дойдем до угла забора, там я тебя отпущу при условии, что ты гранату за забор забросишь. Но учти, что я человек обученный и вольности тебе не прощу. Пристрелю при первом же подозрении.

– Пойдем до угла забора, – легко согласился Сварог и, не выпуская из одной руки гранату, из другой автомат, открыл свою дверцу. Так он убрал из-под удара Али Темирханова. Это простейшая теория – защищать неподготовленного человека всегда сложнее, чем, имея необходимые навыки, защититься самому.

– Оружие оставь здесь, в машине, – потребовал Мансур с усмешкой. – Чтобы я не боялся показать тебе спину.

– Думаешь, я без оружия не смогу тебя уложить? – усмехнулся в ответ Староверов, попутно отвлекая Мансура от мысли, что оружием может воспользоваться Али, показывая себя хвастуном, а хвастунам мало кто верит. Но все же команду выполнил и поставил автомат стволом вверх на переднее сиденье. Мансур не возразил. Он не знал старую истину, что лучший пистолет – это автомат, на свои два пистолета надеялся. – Просто кулаком убью… – снова пригрозил подполковник. – Не ты первый, не ты последний, кто на мой кулак нарывается.

– Стар ты для того, чтобы со мной справиться… – крепкий и физически сильный Мансур не знал и второй прописной истины, что объем бицепса на скорость полета пули не влияет. Хотя обещание ударить кулаком отвлекает от возможности получить пулю. Это своего рода обманное движение, свойственное спортивным единоборствам точно так же, как и боевым противостояниям.

Но Мансур желал показать, что он и пули не боится. Не только пистолетной, но и автоматной. А его самоуверенность, присущая каждому парню с Кавказа, так и оставалась самоуверенностью и не была больше ничем, потому что не знал он и третьей истины спецназа, что каждая капля пота, пролитого на тренировках и занятиях, экономит человеку его собственную кровь, которая потом не прольется. А уж сколько пота пролито Сварогом на тренировках! Ведер не напасешься, чтобы измерить. А это значило, что свою кровь он берег…

Мансур тоже вышел из машины, но ствол держал, направленным в голову подполковника, а второй при выходе из машины направил на Али. Если бы Мансур направил пистолет в грудь или в живот, Василий Васильевич сразу бы резко атаковал. Он знал быстроту своих движений. И хотя понимал, что они не быстрее выстрела, предполагал действовать так, очень надеясь на свой бронежилет. В своей подготовке он был уверен на сто процентов.

Он уже определил оружие Мансура – пистолет «Кольт» образца 1908 года[8], который был, естественно, не в состоянии справиться с бронежилетом «Ратника» даже при стрельбе в упор. Но голову от ствола убрать все равно легче, чем корпус, и подполковник не сильно переживал по этому поводу, надеясь «поймать» момент. Хотя Мансур и повел себя правильно.

– Два шага вперед. Идешь до угла впереди меня… На углу останавливаешься, бросаешь гранату за забор, и мы прощаемся до следующего свидания.

Староверов тоже повел себя правильно. Он убрал руки за спину. В этом случае попытка Мансура выстрелить сзади в голову неминуемо заставила бы спецназовца выронить гранату. И между ним и Мансуром уже не было бы никакого препятствия. При этом подполковник не заострял внимания на том, что на углу, когда он бросит гранату, он останется без оружия против вооруженного Мансура. Условия пока ставил бандит, и с этим приходилось считаться. Как иначе «разрулить» положение, Сварог не знал. Хотя надеялся на Али…

Василий Васильевич улыбнулся и пошел, сразу отметив, как в воздухе за спиной раздался легкий скрип. Но не обернулся. Видимо, не обернулся и Мансур, не желая отвлекаться от мишени у себя перед глазами. Но Сварог знал, что делал, когда ставил автомат на сиденье микроавтобуса.

Конечно, Али зря стал опускать стекло, которое заскрипело в резиновой прокладке. Этот скрип Сварог помнил, когда сам опускал стекло, усевшись на переднее пассажирское сиденье. Но простое открывание двери, возможно, создало бы больше шума. А стрелять прямо сквозь стекло Али не захотел. Стекло, должно быть, пожалел. Для хозяина машины это естественное желание.

Староверов отходил от микроавтобуса все дальше и дальше и ждал развязки, которую обещал взгляд Али Темирханова, а развязки все не было. Темнело стремительно. И было сомнение, что Али сумеет включить ночной прицел автомата.

Шли в напряжении. И только когда до угла бетонного забора оставалось около десяти шагов, раздалась короткая очередь. Сварог сразу свалился на землю, понимая, что он находится на линии огня, значит, пуля при неточном прицеле может попасть и в него. И не обязательно в спасительный бронежилет. Уже лежа перекатился и обернулся. Мансур был жив. Он извивался змеей на земле, неестественно выгибаясь. К нему уже бежал с автоматом Темирханов, готовый при необходимости добить Мансура. Но тот уже выронил пистолет, который поднял подполковник, сразу подскочивший ближе и сам готовый при необходимости пустить в бандита пулю.

Али подбежал, передал автомат подполковнику.

– Что так долго тянул, не стрелял?

– В нашем народе не принято в спину стрелять. Я все ждал, что он обернется[9]. Специально стал стекло опускать, чтобы он скрип услышал.

– И что?

– Не дождался. Тогда я ему одной очередью всю задницу разворотил. Пусть первым бросит в меня камень тот, кто скажет, что задница – это спина!

Староверов усмехнулся этой маленькой хитрости, но тут же вспомнил:

– Джамсутдин где?

Али встрепенулся:

– Дома! Поехали! Быстрее. К его дому…

Они побежали к машине.

У КПП уже находился вооруженный наряд караульных. Дежурный вызвал его на звуки стрельбы. И сам вышел с автоматом в руках.

– Там раненый бандит лежит, – показал подполковник дежурному по караулу старшему лейтенанту. Вызовите врача и полицию. Нам надо еще дело закончить. Свою группу я вызову к себе в помощь. Выпустите машину через ворота, – и показал трубку смартфона, которую уже успел достать, демонстрируя желание вызвать своих бойцов.

Микроавтобус резко рванул с места, разрезая светом фар вечернюю темноту улицы. Василий Васильевич сразу позвонил своему заместителю майору Волоснякову, коротко обрисовал ситуацию и потребовал группу в полном составе «на выезд». Али подсказал адрес.

Сами они уже подъехали. Дорогу им преграждала полицейская машина. Два омоновца с автоматами на груди с двух сторон подошли к дверцам. Еще двое остались на дороге, наставив тупорылые стволы на микроавтобус. Подполковник вышел, Али Темирханов, помня отношение к себе полиции, остался сидеть за рулем, хотя двигатель выключил.

– Капитан Исламов, – козырнул омоновец, представляясь. – Проезд закрыт, товарищ подполковник. Извините…

Видимо, капитан знал Василия Васильевича: погоны старшего офицера были полностью скрыты бронежилетом, и чтобы обратиться к нему по званию, его следовало знать лично.

– Что здесь произошло?

– Было нападение на дом. Женщин не тронули, мужчину связали и посадили в подвал, привязали к груди взрывное устройство с часовым механизмом. Сейчас сапер ФСБ там работает. Время до взрыва еще осталось, должен успеть обезвредить. Только сапер опасается, что это ловушка – слишком большой диапазон времени, а сам взрыв будет произведен просто дистанционно. Но от разминирования не отказался.

– Кто хозяин дома?

– В том-то и дело, что хозяин – бывший террорист, вернулся из Сирии, отсидел срок и лишь недавно освободился. Видимо, старые друзья с ним пожелали рассчитаться. Или снова привлечь к делу, а он отказался. Конфликт вышел. Они сами «зоны» не понюхали, потому и духарятся. А он посчитал, что с него хватит.

– Фамилия?

Сварог еще надеялся, что это кто-то другой.

– Абдурашидов. Джамсутдин Абдурашидов. Я его лично знаю. Парень серьезный. Сейчас сидит связанный, на груди взрывное устройство, а он даже не вздрогнет, не мигнет. Молчит.

Сварог вытащил трубку и позвонил дежурному по райотделу полиции. Представился.

– К вам должны были доставить раненого бандита…

– Не к нам, товарищ подполковник. Его сейчас в больнице оперируют. А с ним там опера из ФСБ сидят, караулят.

– Понял. Номер старшего оперативной группы ФСБ?

– Сейчас позвоню, узнаю, товарищ подполковник.

– И как его зовут заодно узнайте.

– Десять секунд. Я с другого аппарата позвоню…

Дежурный по райотделу вышел на связь через две минуты. Сообщил все, что требовалось. Сварог набрал номер сотового телефона, который запомнил сразу.

– Майор Лимонов, следственное управление ФСБ республики. Слушаю вас, – ответил кислый, как лимон, голос.

– Здравия желаю, товарищ майор. Подполковник Староверов, спецназ ГРУ. Командир отдельной мобильной офицерской группы «Лисий хвост, волчья пасть». Вы сейчас дежурите возле операционной?

– Слышал про вашу группу. Странное название вы себе выбрали. Да, мы дежурим, – совсем по-граждански отозвался майор. – А что интересует спецназ ГРУ?

– Это с нашей помощью к вам попал данный террорист. Он, кстати, назвался Мансуром, но фамилию сообщить не пожелал. Но это не важно. Его обыскали?

– Конечно. В первую очередь. Да, вот мне подсказывают, что обыскали его еще ваши, из спецназа, рядом с вашим городком. Еще до того, как «Скорая помощь» прибыла. И все вещи из карманов передали нам. Вместе с документами. Его действительно зовут Мансур. Отчество – Мансурович. Фамилия – Абдулкеримов.

– Там, среди личных вещей, случайно нет пульта управления взрывным устройством?

– Есть что-то похожее на брелок от автомобильной сигнализации, но без ключа. Обычно сигнализация бывает с ключом. Даже у машин с бесключевым доступом. Что с этим делать?

– Сейчас сапер от вашей организации разминирует человека в подвале. Человека связали, примотали к нему взрывное устройство. Возможно, у вас пульт от этого взрывного устройства. Аккуратнее с ним.

– Понял. Проявим аккуратность.

– Дело будет вести Следственное управление Следственного комитета или вы?

– Едва ли им передадут. Скорее наше Следственное управление. Раз уж мы ввязались… Передавать дольше, чем расследовать. Одних бумаг сколько написать надо.

– Тогда вы должны будете допросить меня. Завтра утром к вам заеду. Обговорим все варианты. Как состояние раненого?

– Да, я уже запланировал ваш вызов на завтра. Если приедете без вызова, тем лучше. Что касается состояния… Врач говорит, ходить больше никогда не сможет. Полностью раздроблены кости таза и копчик. Так раздроблены, что там срастаться, по сути дела, нечему. Спинной мозг странным образом не поврежден. Но это, как говорит врач, случайность. Я бы назвал это даже нелепостью. Обычно даже при легкой травме копчика повреждается спинной мозг. Мальчишка мальчишке, с детства случай помню, на перемене дал пинка и повредил спинной мозг. Было в Москве такое шумное уголовное дело.

Если бы был поврежден спинной мозг, бороться за жизнь террориста было бы бессмысленно. Хотя я считаю, что и так мы делаем ненужную работу. Хирург тоже делает лишнюю работу. Что прикажете делать с таким человеком впоследствии? Как судить лежачего инвалида? Вместе с кроватью в суд доставлять? И отпускать его к семье по закону тоже нельзя… Вообще – непонятно, что делать с лежачим инвалидом. Специальных тюрем с сиделками у нас не водится… Кто в него стрелял? Ваши люди?

– Дагестанец. С юмором человек попался. Закон гор запрещает стрелять в спину. Вот и дал очередь ниже спины…

– Сомневаюсь я в необходимости таких действий. Надо уж было в затылок стрелять, раз в спину нельзя! Тоже мне – закон гор… Не знаком я со сводом таких законов и изучать их не собираюсь. У меня командировка через два месяца кончается. Ни к чему мне их изучать.

Василий Васильевич не предложил майору Лимонову оставить свое мнение при себе, хотя очень хотелось сказать именно так. Но сам он прекрасно понимал, как трудно в темноте, да еще с дистанции, попасть в голову одному человеку и не попасть при этом в голову идущему на два шага впереди. Пуля обычно прошивает голову насквозь и тянется за следующей жертвой. Али это понимал, видимо, лучше майора ФСБ.

* * *

Операция по дезактивации взрывного устройства закончилась благополучно. Взрыватель был действительно дистанционного действия. Но не сработал. После чего начались следственные действия.

Прибыла дежурная следственная бригада районного управления ФСБ, без майора Лимонова, который по-прежнему находился в больнице. Пока его замещал дежурный следователь. И подполковника Староверова как непосредственного участника событий сначала допросили самого, а потом уже как лицо непосредственно заинтересованное допустили к допросам, которые проводили там же, рядом с домом, прямо во дворе, в микроавтобусе «Газель».

Свет в салоне микроавтобуса почему-то не зажигали, словно маскировались, и дежурный следователь в гражданском костюме писал протокол ручкой со встроенным фонариком. Ручка была толстой и с трудом помещалась в пальцах, тем не менее, видимо, нравилась следователю, и он, похоже, специально не зажигал в салоне свет, чтобы обратили внимание на его ручку.

Василий Васильевич внимание обратил, но радоваться такому новшеству не пожелал даже тогда, когда получил ручку в руки и, тем же самым фонариком подсвечивая, прочитал протокол перед тем, как подписать. Почерк у следователя был каллиграфический, писать он, кажется, любил и умел красиво и разборчиво, и потому протокол читался на удивление легко. Староверов подписал его той же ручкой и вернул ее следователю. А зачем разглядывать, если он уже успел разглядеть забавный предмет, еще когда следователь протокол готовил…

Допрос Али Темирханова проводился в присутствии Василия Васильевича. И только тут командир ОМОГ[10] узнал все подоплеку событий сегодняшнего вечера, узнал, как Али попал в ловушку.

Он договорился с Джамсутдином Абдурашидовым, что на следующий день, когда у Али был выходной, они поедут к подполковнику Староверову. Но как раз в то время, когда Али возвращался с работы, Джамсутдин позвонил и попросил Али срочно к нему заехать. Али показалось, что голос у Абдурашидова был слегка взволнованным, но заподозрить Абдурашидова Али не мог. Тот всегда выглядел человеком твердым, решительным и бесстрашным. Али поехал, не заезжая домой, думая, что это ненадолго. Приехал, позвонил в дворовую калитку, которую открыла жена Джамсутдина. Али показалось, что и она выглядит как-то странно. Он прошел в дом, сразу в комнату к Джамсутдину. И только успел войти, как в бок ему уперся ствол автомата. В той же комнате сидел на стуле и Джамсутдин, в затылок которому смотрел ствол пистолета второго бандита, а еще один пистолет был приставлен к голове пятилетней дочери Джамсутдина, что прижималась к отцу и смотрела на взрослых испуганными глазами, не понимая, что происходит. По губе Джамсутдина на короткую, аккуратно постриженную бороду стекала струйка крови. Значит, его били и рассекли губу. А Абдурашидов не из тех, кто позволит себя бить, это Али знал. Значит, дело серьезное. И эти «гости» тоже люди серьезные.

– Вот и второй, – сказал человек с автоматом. – Осталось только третьего вытащить. Будем сразу вытаскивать, Мансур?

– А чего тянуть. Али его и вытащит. В свою машину. А я с ним поеду… Ты пока Абдурашидова в подвал посади и сделай все, как полагается. У них на кухне подвал. Под ковром люк. А ты, Али, проходи, не стесняйся. Сейчас поедем с тобой вместе.

Али прошел в комнату, сел на диван, куда его подталкивал ствол автомата второго бандита. И сразу отметил, что бандит носил не обычный бронежилет, какой был на том же Мансуре, а стальную кирасу со странным черненым несимметричным рисунком, словно рисунок этот не человеческой рукой был выполнен, а был структурой металла. Как у дерева бывает своя структура при спиле.

– Опять этот в кирасе засветился… – заметил следователь ФСБ.

– Уже где-то и у вас отметился? – спросил Сварог.

– Многократно. Как и у вас. Эмиссар от ИГИЛ. Приехал из Сирии в кирасе из дамасской стали. Музейный, говорят, экспонат. Пуля от этой стали отскакивает. Пора хозяином этой кирасы плотнее заняться. Много он уже напакостил. Сидит в банде Ленура Ягдарбекова. Согласно нашим данным, уже успел за два месяца отправить в Сирию или в Ирак троих молодых парней. Ищет еще. Со многими встречался, беседовал. Не знаю о чем. Нам никто заявление не писал. Очень активный этот тип. И, похоже, авторитетный.

– Мы им уже плотно занимаемся. Мой снайпер готовится… Испытываем подходящую винтовку, чтобы кирасу вместе с человеком напрочь разворотила. Не просто пробила, а именно – разворотила. Тогда никто эту кирасу не наденет. Смысла не будет такую тяжесть на себе таскать, да и толку от нее, развороченной, будет мало.

– Ее простая винтовка не возьмет, – уверенно заявил следователь, словно знал все снайперские винтовки и их возможности.

– Мы КСВ пристреляли. Эта справится.

– Должна, по идее, справиться. Только хорошо бы на другом «Дамаске» испытать.

– Уже испытали.

– Уже? – удивился следователь. – А где булат взяли?

– Мой личный нож расстреливали. Там толщина три и четыре десятых миллиметра. Разнесло пулей. И кирасу разнесет вместе с человеком. Кираса тоньше.

Следователь согласно закивал:

– Побыстрее бы… Всем беспокойства меньше будет. Ну, продолжим допрос. Темирханов, дальше что было?

– Дальше – Мансур сел со мной в машину и заставил к товарищу подполковнику ехать. Что там дальше было, вы уже знаете. А с Джамсутдином этот остался, второй…

– Как его зовут?

– Мансур называл его Бабуром[11]. Но это, как я понимаю, кличка. Такого имени среди дагестанцев я не встречал.

– Он – дагестанец? – спросил подполковник Староверов.

Допрашиваемый Али пожал плечами, показывая свою неинформированность, но кивнул в сторону дома. Дескать, это может знать Джамсутдин. Его следует спросить.

– Кистинец[12]… – уверенно ответил за Али следователь. – У нас есть такие данные.

– А почему не в Чечне работает, если кистинец?

– Был и там. Почти месяц. Оттуда его погнали. Слишком много власти захотел. А чеченцы власть ни с кем делить не любят. Слишком большим авторитетом себя посчитал. Даже в Ингушетию пытался сунуться, но туда его вообще не пустили. Еле ноги унес вместе со своей хваленой кирасой.

– Но Бабур – это и не чеченское имя…

– Темирханов правильно говорит. Бабур – это кличка. Ты свободен, Темирханов. Что-то интересное вспомнишь, сообщи… Можешь товарищу подполковнику, можешь прямо в приемную к нам, скажешь только, по какому делу, тебя к майору Лимонову направят. Ему передашь…

Следующим допрашивали Джамсутдина Абдурашидова. Но тот в подробности не впадал, отвечал коротко «да» или «нет» и ничего не рассказывал. Сообщил только, что от него требовали отремонтировать беспилотник вертолетного типа, который ему завтра привезут. Он отказался, потому что нет запчастей. И заявил, что вообще работать на них не стал бы, если бы даже запчасти и были. Тогда все и началось.

– А ты специалист? – спросил следователь.

– Я – мастер спорта по авиамоделизму.

Больше он ничего рассказывать не стал. Словно сообщил что-то лишнее и боялся, что это может против него обернуться. Весь допрос скомкал. Ограничился тем, что «пришли, потребовали позвать Али», располагая, видимо, какой-то информацией. Рассказывать подробности Джамсутдин не пожелал. Это было характерное поведение для человека, только-только вернувшегося с «зоны». Но подполковник Староверов по глазам парня понял, что тот сам что-то замыслил. Он все еще находился, как показалось, в состоянии аффекта, и выудить у него какую-нибудь информацию было сложно. Понял это и следователь. И потому прямо на месте выписал Джамсутдину на следующее утро повестку на допрос и заставил расписаться в получении.

– А пока иди к семье. Успокой жену и ребенка. Если хочешь, я оставлю пару бойцов для защиты. Но только на сегодняшнюю ночь. Бабур может вернуться…

– Он – трус. Трусы никогда не возвращаются туда, где опасно. Я с удовольствием встречу его, если он появится… У меня есть дедовская старая булатная сабля…

Джамсутдин был категоричен, и категоричность эта подпитывалась жаждой мести. Наверное, в крови у каждого из местных парней живут многовековые понятия адата. Обиду прощать они просто не умеют.

– С чего ты взял, что Бабур трус? – спросил подполковник Староверов.

– Я видел его глаза, когда он испугался мою собаку. Там была не злость, там был только дикий испуг. Я мог бы простить издевательство над собой, но он стрелял в уже мертвую собаку. Со злостью пускал в нее пулю за пулей. Этого я ему не прощу. Собака для меня как родной ребенок…

– Иди, – сказал следователь. – Я сам собачник и понимаю, что такое потерять собаку. Для нас, людей, собака – только эпизод в жизни, а мы для собаки – вся жизнь. И собака всегда верит хозяину и всегда на него надеется. Я понимаю тебя, Абдурашидов. Но не в твоих силах было защитить собаку в этой ситуации. Иди…

Джамсутдин вышел из машины, но пошел не в дом, а к вольеру, рядом с которым в луже крови лежало крупное тело застреленной кавказской овчарки. Снял с собаки ошейник с цепью, цепь бросил на землю, а ошейник намотал себе на кисть. Свободную руку положил на бок мертвой собаки, словно пытаясь прослушать, не бьется ли сердце. Но ничего не услышал и только после этого ушел в дом, так и оставив широкий ошейник намотанным на кисть.

– Получается, товарищ подполковник, Бабур и на вас открыл охоту. Но сам не поехал – не рискнул, послал Мансура. Ответный ход за вами. Данные на банду эмира Ягдарбекова у вас есть? Если нет, можем передать. Мы уже отослали их в антитеррористический комитет республики. Они должны были вам или в МВД передать.

– Нам передали. Хотя я подробно их еще не смотрел. Они у начальника штаба на столе. Как вернусь, видимо, займусь изучением и я.

– Тогда – работайте… Флаг вам, как говорится, в руки…

– Работаем…

– Машина с вашими людьми стоит на улице.

– Я знаю. Но мы не прямо сейчас выезжаем работать…