Читать книгу Месть в тротиловом эквиваленте - Сергей Самаров - Страница 3

Мне позвонил наш генеральный директор.

– Тим Сергеевич, Новиков беспокоит. Ко мне загляните.

Наша первая встреча оказалась очень даже веселой. Я, тогда просто военный пенсионер-инвалид, его, в те времена заместителя генерального директора детективно-правового агентства, очень мягко говоря, слегка побил. С того самого дня я с ним разговаривал запросто, на «ты», а он со мной – с немалым уважением к моим способностям в рукопашке, строго на «вы».

– Иду, Петя, бегу.

Я сидел без дела уже три дня, с тех пор как закончил нудное оформление множества документов. В детективно-правовом агентстве я элементарно скучал, поэтому не просто пошел, а почти вприпрыжку поскакал в кабинет генерального директора. Даже коленная чашечка из нержавеющей стали не в состоянии была своей тяжестью снизить мою скорость.

Обыкновенную деревянную трость я не носил принципиально, потихоньку привыкал не хромать, если в этом не было необходимости. Она могла возникнуть только тогда, когда мне потребовалось бы прикинуться беспомощным. В помещении агентства пока такое не предвиделось.

Я себе выписал через Интернет трость со стилетом, как мне и советовал полковник Быковский, но пока еще заказ не пришел. Я передвигался без дополнительной опоры, но достаточно быстро, и надеялся на скорое полное восстановление своей опорно-двигательной системы. Грубо говоря, ногу так тренировал.

По утрам, не афишируя свое занятие, я начал совершать пробежки по ближайшим дворам. Для этого мне в первый день пришлось вставать в пять часов, чтобы мои неуклюжие первые попытки не вызывали смех прохожих. В такую рань людей просто нет на улицах. К их же счастью, поскольку я сильно не люблю, когда надо мной смеются.

Но уже на второй день пробежек я позволил себе встать в шесть утра, а на третий – еще на полчаса позже. Мне было понятно, что смеяться теперь уже не над чем. Я бегал вполне уверенно, ходил совсем хорошо, даже когда спешил. Если и чувствовал помехи, то не выказывал их ни лицом, ни движениями.

Привыкший чувствовать себя сильным, я хотел и стремился обрести былую боевую и физическую форму. Я даже намеревался вскоре начать применять нормативы спецназа ГРУ, то есть раз в десять дней совершать пятидесятикилометровый марш-бросок. Правда, там на него выходят в полной боевой выкладке, с тяжелыми рюкзаками и оружием. У меня ничего такого не было, но долго ли набить рюкзак камнями. Меня вполне устроили бы даже простые кирпичи, пусть и битые, с соседней стройки.

Петр Васильевич Новиков, наш генеральный директор, с которым я познакомился после удара своим протезным коленом ему в лоб, уже не раз жаловался мне, что головная боль с тех пор достает его каждый вечер. Сотрясение мозга он получил, конечно, как я ему тогда еще и пообещал. Но не слишком тяжелое. Лоб, наверное, у него крепкий. Я сам его диагностировал знакомыми мне методами. Они не отличаются от врачебных. Меня самого несколько раз точно так же доктора проверяли. Я запомнил методику, да и симптомы не забыл. Поэтому и определил сотрясение – одностороннее, в правом полушарии. Я рекомендовал новому генеральному директору агентства отдохнуть хотя бы пару недель без забот и, желательно, повальной пьянки.

Петр Васильевич тогда только плечами пожал и пробубнил:

– Нет времени. Вот все успокоится, уляжется, освоюсь на новой должности, тогда и отдохну. Мне в отпуск не скоро.

Я не врач, поэтому настаивать не могу. Я только дал совет Петру Васильевичу. Вполне, как мне казалось, здравый.

Но в этот раз он вызвал меня, естественно, не для диагностики.

– Садись. Это ненадолго. Скоро опять побежишь.

Слышал, значит, стук моих тяжелых берцев по коридору. Он у нас длинный, гулкий. По моему дыханию темп передвижения определить было невозможно. За свои легкие я могу ответ держать даже перед собранием акционеров любого предприятия, а участники таких мероприятий, слышал я, придираются даже к тому, к чему вроде бы цепляться никак нельзя.

Я сел, ожидая не чего-нибудь интересного, а просто какой-нибудь работы. Пусть самой элементарной, но занимающей меня.

– Ты с капитаном Саней давно не виделся?

– С тех пор как вы толпой ко мне в гости приходили. Когда работу предложили. Больше не виделся. А что с ней?

– По тебе, кажется, скучает.

Капитан Радимова из городского уголовного розыска внешне не походила на стабильно скучающего человека. В моем понимании она была персонажем хронически, если не катастрофически занятым, до психической неуравновешенности погруженным в свои темные дела по поиску преступников. К такому человеку соваться просто так, чайку попить, как-то не совсем прилично. Даже если завалишься с букетом цветов. По крайней мере, мне так казалось.

– Конкретнее, командир, – попросил я.

– Дело она какое-то ведет. Главный подозреваемый, как я понял, из ваших. Подполковник спецназа ГРУ в отставке. Сане требуется твоя помощь или просто консультация. Сгоняешь?

– Фамилия подозреваемого?.. – осведомился я, пока еще ничем директору не угрожая.

– Радимова скажет. Я не в курсе. Поезжай к ней.

Я-то, наивный человек, понадеялся, что Новиков вызвал меня, чтобы поручить какое-то конкретное дело и тем самым излечить меня от скуки. Мне жутко надоело это вот изучение всяческих правовых норм, в том числе и тех, нарушать которые я ни под каким соусом не имею права. Надоело мне сиднем сидеть, а чтение документов – не дело. За три дня я устал больше, чем от полугодовой командировки на Северный Кавказ.

Но и капитану Сане помочь я тоже желал. А главное, я хотел бы помочь тому незнакомому мне подполковнику спецназа ГРУ, о котором зашла речь. Хотя вполне могло бы оказаться и так, что мы с ним пересекались. Не исключено, что он даже из нашей бригады, поскольку она стоит здесь, в области. Этот человек мог быть моим прежним командиром.

В любом случае подполковник спецназа – это уже человек с не самой простой судьбой за спиной. На него легко можно списать любое преступление. Именно этого офицера представители компетентных органов в первую очередь заподозрят в совершении каких-то преступлений. Если он ни при чем, то я просто обязан помочь и ему, и капитану Сане разобраться с этим.

Ведь мне совсем недавно помогали полковник Быковский и взвод бригады спецназа ГРУ. Быковский тогда однозначно поверил мне на слово и вмешался. А если бы не поверил? Как я смог бы в той ситуации выкрутиться самостоятельно?

Так вот и я обязан верить этому подполковнику, еще незнакомому мне. Окончательно определиться с этим мне, конечно же, еще предстоит, исходя из материалов дела. Но верить хотелось заранее.

Ремонт моей машины закончился два дня назад. Все это дело свелось к простой замене лобового стекла и задней дверцы вместе с прострелянной запаской, которая на ней и крепится. Кто-то из бандитов всадил в колесо целую очередь. Вместе с дверцей пули прошили и бачок с жидкостью для обмывания стекла.

Труженики автосервиса постарались на славу. Они даже поставили на машину дверцу точно того же цвета, и меня это удовлетворило. Новое лобовое стекло оказалось хорошим, даже с солнцезащитной полоской поверху, чего на прежнем, пробитом пулей, не было. Ремонт оплачивало разведывательное управление округа, поскольку травмы машина получила во время официальной операции, проводимой этой самой структурой.

Перед выездом я, естественно, позвонил капитану Сане.

– Давно не виделись, товарищ капитан. Капитан частного сыска беспокоит, – представился я тем самым званием, которое мне Радимова, помнится, и присвоила. – К вам запись на прием производится?

– Приезжайте. Я пропуск закажу.

– Еду.

Город уже был наполнен автомобилями, хотя самый-самый час пик, когда народ на работу едет, уже завершился. Я раньше вообще не понимал людей, приезжающих в офис на машине, которая весь день потом простаивает на парковке только для того, чтобы вечером отвезти хозяина домой. Но сейчас сам поступаю точно так же, не зная, понадобится мне машина в течение дня или нет. Предполагаю, что и у других такая же ситуация. Да и вообще многие люди не любят пользоваться городским транспортом, особенно в жаркую погоду, когда пассажиры обильно потеют и ароматизируют окружающую атмосферу ничуть не хуже деревенского дощатого туалета.

Даже при сильной загруженности городских дорог, не приспособленных в принципе к современному автомобильному потоку, мой маленький и юркий «Сузуки Джимни» легко маневрировал. При своих малых лошадиных силах и не слишком хорошей динамике этот автомобильчик умудрялся быть чуть ли не самым быстрым среди других машин, не способных к стремительному перемещению из ряда в ряд.

Говорят, что такой метод вождения считается рискованным и приравнивается к хулиганству на дорогах. Его уже окрестили агрессивным. Но ездить так мне нравится куда больше, чем стоять в пробках или передвигаться со скоростью пьяной беременной кобылы – около двадцати километров в час.

Машину я приткнул на служебной парковке во дворе городского управления внутренних дел, совершенно нагло, прямо перед высоким крыльцом. Вообще-то, там стояли в основном служебные полицейские машины. Им составляли компанию лишь несколько частных автомобилей. Я предположил, что они принадлежали так называемым ответственным сотрудникам, то есть таким, которые имеют высокие должности и звания. Немалые трудовые доходы позволяют им иметь такие вот не самые дешевые тачки.

Я сотрудником городской ментовки, понятное дело, не являлся. Даже внештатным, хотя по уставу своей службы обязан был оказывать всяческое постоянное и безоговорочное содействие сотрудникам правоохранительных органов. Но полиция, как говорят, почти то же самое, что авиация. А поговорка о том, что порядок кончается там, где начинается авиация, родилась намного раньше меня.

Никто не потребовал от меня выставить автомобильчик за пределы управленческого двора, обнесенного кованой решетчатой оградой, где не положено стоять машинам визитеров. Но если они не повесили на въезде соответствующий дорожный знак, значит, и запретить мне сюда заезжать не имеют права.

Своего отдельного бюро пропусков в городском управлении внутренних дел, в отличие от привычного мне штаба округа, не имелось. Пропуска обычно выписывал дежурный по управлению, заодно и по городу. Пропуск меня уже ждал.

Незнакомый майор посмотрел на меня как собака, у которой я только что отнял и съел недельную норму сухого корма и пару сарделек вдобавок, потом спросил с нескрываемой профессиональной лютостью:

– Кабинет знаете?

– Бывал там, – ответил я спокойно и скромно, поскольку собак не боюсь, даже уважаю, отчего надеюсь на взаимность.

При этом я не стал в деталях объяснять, в качестве кого посещал уголовный розыск. Тут могут появиться и заявители, и свидетели, и обвиняемые, и вообще кто угодно. Дежурного это мало касалось, пока ему не дали приказ на мое задержание. А он, похоже, такого приказа с детства ждет. Это я по его взгляду понял.

Поднявшись на этаж, я постучал в дверь.

– Входите, Тим Сергеевич, – услышал я фразу, произнесенную приветливо, в то же время и серьезно, по-деловому.

Я вошел, не выказывая никакого удивления, что меня узнали через закрытую дверь. Окна кабинета выходили во двор, и Радимова могла видеть, как я приехал. Машину мою она не просто знала. Даже ее кот Шлягер уже пометил ее.

Капитан Саня на мужской манер протянула мне руку. Я постарался не сжимать ее, но она все равно слегка поморщилась. Хозяйка кабинета сразу опустилась за стол и предложила мне присесть напротив, в старое кресло, продавленное посетителями. Но оно оказалось мягким, удобным и вполне меня устроило.

– Я позвала вас, чтобы привлечь в качестве консультанта, возможно, и в куда более широком, если в этом будет необходимость. С вашего, естественно, согласия.

– Я понял. Мне Новиков кратко объяснил суть дела. Только я не совсем уловил, по какому конкретному вопросу могу вас проконсультировать.

– По двум. Вы же по своему прежнему профилю службы – антитеррорист?

– В какой-то степени, весьма, я бы сказал, ограниченной. Из меня легче террориста сделать. Как-никак, я профессиональный диверсант. А это близкие понятия.

– Но вы же сможете дать точное определение, проходит дело по антитеррористической деятельности или же это просто уголовное преступление?

– Если я не знаю, о каком именно деле идет разговор, то как могу что-то говорить?

– Да. Конечно, я слегка тороплюсь. Давайте сначала с делом вас познакомлю. – Она взяла с края стола весьма толстую папку и положила ее перед собой.

У меня при виде этой папки чуть зубы не заболели – такая она была объемная.

Но капитан Саня, наверное, все же заметила, как вдруг вытянулось мое лицо. Любому сыскарю положено уметь не упускать такие вещи.

Поэтому она торопливо добавила:

– Только в общих чертах.

– Я весь внимание.

– Ситуация у нас сложилась такая. В разных районах страны за один день взорвались три посылки. Две из них были отправлены по почте, одна – через так называемую службу доставки «Пони». Погибли в общей сложности десять человек, причем все – люди посторонние, не имеющие, видимо, никакого отношения к делу. Есть случайные пострадавшие – соседи, сослуживцы, просто прохожие. Трое раненых. Особенно тяжелое ранение получил трехлетний ребенок, мать которого проходила с коляской мимо кафе, где произошел взрыв. Ребенка изрезали осколки оконных стекол. Один из них застрял у него в сонной артерии, и его извлечение представляет собой серьезную проблему. Детский мозг не выдержит даже кратковременного отсутствия питания кровью, и потому предстоящая операция считается серьезной. Взрывные устройства были начинены поражающими элементами. В качестве таковых использовались обыкновенные небольшие гвозди, которые можно купить в любом хозяйственном или строительном магазине. Поиск по этому направлению не имеет смысла, поскольку гвоздей везде и всюду покупается великое множество. Производитель отправляет их чуть не в половину регионов страны. Все три адресата, которым отправлялась взрывчатка, – близкие родственники. Была еще одна посылка, но задержалась. Человек, которому она была предназначена, уже знал, что случилось с его родственниками, поэтому сразу обратился в ФСБ. Посылку с почты изъяли и нашли в ней самодельное устройство, которое взрывотехники ФСБ дезактивировали и оставили у себя для исследования. – Радимова положила ладонь на папку с материалами уголовного дела и слегка прихлопнула ею, показывая этим, что завершила вступительное слово.

Только после долгой паузы, потребной ей для того, чтобы собраться с мыслями, открыть папку и глянуть на одну из нижних страниц, она продолжила:

– Началось все с пожилой женщины, пенсионерки, бывшей учительницы русского языка и литературы одной из московских школ, Елены Анатольевны Нифонтовой. У нее своя фамилия. Когда замуж выходила, оставила ее, чтобы не менять кучу документов. Это типичная ситуация с людьми, которые прожили в гражданском браке долгие годы и только через пару десятилетий решили зарегистрироваться. Обычно эти люди остаются при своих фамилиях. Но вернемся к Елене Анатольевне. Она в настоящее время проживает в деревне. Уехала туда сразу после выхода на пенсию. В Москве сдает трехкомнатную квартиру в самом центре, на Тверской. Но о квартире позже. Это особый предмет разговора. Короче говоря, в тот день Елене Анатольевне позвонили с почты, сообщили, что пришла посылка. Она пошла получать. У пожилой женщины больные ноги, ходить ей трудно. В этот день, говорит, боли были особенно сильными. Еле-еле шла. Да и посылка была тяжелая. Донесла она ее до калитки, села на лавочку отдохнуть. Мимо проходил местный житель, некто Николай Сорокин, рабочий фермерского хозяйства. Елена Анатольевна попросила его занести и вскрыть картонную коробку. Он затащил, положил на крыльцо, примыкающее к веранде. Хозяйка пошла в дом за ножом. Когда она нашла его и выходила обратно, произошел взрыв. Женщину ударило вылетевшей входной дверью и взрывной волной. Есть еще сильный порез мягких тканей предплечья ножом, который она выносила. При падении произошел, как женщина утверждает, перелом шейки бедра. У ее подруги были те же ощущения, когда та получила такую вот травму. Врачи делали снимок, уверяют, что о переломе речь вообще не идет. Если что-то и есть, то только ушиб, да и то незначительный. Ее состояние не внушает медикам особых опасений, хотя Нифонтова человек мнительный и психически неуравновешенный. Как говорят врачи, у таких порой болят даже зубы, удаленные сорок лет назад. Это называется фантомными болями. Пострадавшая имеет такую особенность, поэтому ее болезненные ощущения врачи считают преувеличенными. – Капитан Саня улыбнулась. – Не смотрите на меня так, Тим Сергеевич. Это не я такая умная. Все внесено в материалы дела. Я просто запомнила медицинские термины.

– Чтобы запомнить, тоже следует память иметь, – не удержался я от комплимента.

Она продолжила рассказ, перебарывая этим свое смущение:

– Следующая посылка была отправлена младшему брату Елены Анатольевны – Максиму Нифонтову. Он майор ФСИН, служит в исправительно-трудовой колонии начальником отряда. Там с посылкой тоже вышла неувязка. Она должна была быть вручена в руки адресату. Видимо, отправитель знал, что Максим Анатольевич плохо живет с женой и последние полтора месяца вообще дома не показывается, ночует то у друзей, то прямо в зоне, в своем кабинете. Он даже написал заявление на предоставление ему комнаты в офицерском общежитии. Видимо, именно поэтому посылку ему отправили на рабочее место. Но так уж получилось, что майор Нифонтов ночью дежурил и был свободен на сутки, отдыхал. Сотрудник службы доставки пытался уговорить дежурного по ИТК принять посылку. Тот даже пошутил, что в ней может быть бомба, и отказался принять ее. Сотрудник службы доставки был сильно расстроен тем, что придется еще раз ехать туда же на следующий день. Он вернулся с посылкой к микроавтобусу и грубо зашвырнул ее туда. Это видел офицер, проходящий мимо. Посылка при грубом броске детонировала. Машину разнесло в клочья, водителя и сотрудника тоже. Офицер, на глазах которого все и произошло, получил два осколка в конечности и один в шею. Он был заброшен взрывной волной далеко в кусты, которые ободрали его, но все же спасли, смягчив падение. Офицера потом нашли просто по случайности, поскольку сам он был без сознания.

– С такими мощными взрывами мне встречаться приходилось. Помню, однажды фугас, заложенный под дорогой, на моих глазах высоко подбросил БМП и перевернул. Машина приземлилась на башню. Рассказывал потом специалистам, они скептически хмыкали. Но я-то своим глазам верю.

– Я в вашей правдивости нисколько не сомневаюсь, Тим Сергеевич. Иначе не пригласила бы. Второй взрыв был особенно сильным. По данным экспертов, сработало взрывное устройство, эквивалентное четыремстам граммам тротила. В первом случае эксперты определили взрыв в двести граммов в тротиловом эквиваленте.

– Хорошая была, наверное, взрывчатка. В последнее время в самодельных устройствах все чаще встречаются низкоэнергетичные взрывчатые вещества типа пороха. Иногда даже черного. От них подобной взрывной волны не бывает. Хотя порох обычно используется для взрывов направленного действия, с большим количеством поражающих элементов, бьющих точно в цель, например в машину. А это наверняка был бризантный заряд.

– Да, – согласилась капитан Радимова. – Эксперты из химической лаборатории ФСБ определили, что во всех трех случаях взрывался состав С-4, то есть пластит. Он же был заложен и в четвертом взрывном устройстве. Но я буду говорить обо всем по порядку. Итак, в тот же день в другом городе был произведен еще один взрыв. Кафе «Венецианский дворик». Посылка пришла на имя Ольги Максимовны Садовщиковой, домой. Эта фамилия в замужестве. Девичья у нее…

– Нифонтова, – без натуги догадался я.

– Все-то военная разведка знает, – посетовала капитан Саня.

– Я уже не военная разведка, а, с вашей легкой руки, капитан частного сыска, которому по долгу службы тоже полагается кое-что знать и кое о чем догадываться.

– Тем не менее к хорошему легко привыкаешь, даже если это только профессиональные моменты. Привычка у вас такая, Тим Сергеевич, все знать.

Я с улыбкой развел руками, принимая шутку.

– Муж Ольги Максимовны был человеком, как она сама говорит, маниакально ревнивым. Он забрал у нее паспорт, чтобы самому получить посылку и проверить, кто и что прислал ей. Этот Юнус Садовщиков работал поваром в кафе «Венецианский дворик». Он сбегал за посылкой и вскрыл ее прямо на кухне, которая тут же взлетела на воздух. Хорошо, что было жарко и посетители сидели на летней террасе, по другую сторону тротуара. Но два человека все равно пострадали от осколков стекол. Да еще и ребенок!.. Мать не вовремя ехала с коляской мимо. Погибла бригада поваров и администратор кафе. Про четвертую посылку я уже говорила. Она была отправлена в адрес Юрия Нифонтова, брата Ольги. Это дети Максима Анатольевича от первого брака. От второго у него детей нет.

– Значит, кто-то попытался уничтожить представителей целого рода!..

– Не совсем. Есть еще одна представительница семейства Нифонтовых. Некая Аглая. Ее отец – Николай, старший брат Елены Анатольевны, пару лет назад умер. Аглаю Николаевну взорвать не пытались. Живет она в нашем городе.

– Я только собирался задать вопрос – почему следствие ведется в нашем городе. Взрывы-то были в других местах. А вы уже ответили. Мысли мои втайне читаете?

– Вообще-то, следствие ведут федеральные инстанции. Мы лишь помогаем им по мере сил. Не только наш уголовный розыск, но и отделы уголовного розыска в других городах, где произошли взрывы. На нас возложена особая задача. Дело в том, что во всех четырех случаях в качестве оболочки взрывного устройства использовался стандартный пластмассовый ящик для инструментов, который можно купить в любом хозяйственном магазине. Но почтовые коробки имеют свои определенные стандарты. Ящик для инструментов не подходит ни под одну из этих коробок. Поэтому преступнику или таковым пришлось набивать коробки уплотнителем, чтобы ящик не болтался и не детонировал раньше времени, до вскрытия. Везде, в каждом из четырех случаев, в качестве уплотнителя использовались газеты. Все они центральные. Их можно купить в любом городе России. Но в целой коробке нашелся экземпляр «Комсомольской правды» с внутренним вкладышем, издаваемым в нашей области. Преступник не подумал об этом и использовал газету не глядя. Так появилась привязка номер один. Есть и еще одна, номер два. Это Аглая Николаевна Скоморохова, в девичестве Нифонтова. Так появился и подозреваемый. Пока только один, хотя их вполне может быть двое. Это муж Аглаи Николаевны, подполковник спецназа ГРУ в отставке Виктор Федорович Скоморохов. Они живут в нашем городе. Не знакомы с таким человеком?

– У нас слишком большой город, чтобы я, недавно поселившийся в нем, знал здесь всех отставных офицеров спецназа. Только мне вот любопытно, какие есть основания подозревать отставного подполковника? Против него есть конкретные улики? Разумеется, кроме этой газеты. Потому что эта улика не серьезная. Кстати, а в других посылках какие газеты были?

Капитан Саня стала объяснять мне, прямо как учительница неумному ученику:

– Газеты, которые были в посылках, сгорели. Взрыв вызывает пожар, который обычно жадно пожирает бумагу. Газеты, понятное дело, сначала вытаскивали, чтобы ящик для инструментов освободить, и выкладывали рядом. Если поблизости от места взрыва находится горючий материал, то он, как правило, имеет способность воспламеняться. Вы должны это знать.

– Не должен, товарищ капитан, я такого понимать. Уж извините меня великодушно, но не могу. Даже по сгоревшей газете, если профессионально работать, можно определить, что это за издание. У нас, помню, во время одной операции на Северном Кавказе был такой прецедент. Дом во время нашей атаки сгорел вместе с убитыми бандитами. Он был обстрелян термобарическими гранатами и, по сути дела, уничтожен. Деньги, которые были завернуты в газету, тоже сгорели. Но эксперты определили, что газета турецкая. Даже по останкам! Сумму тоже назвали. Заметили даже, что часть денег была фальшивой. Все это по пеплу, который тоже поддается анализу, если работать профессионально!

– Хорошо, значит, следственная бригада, прикрепленная к вам, работала внимательно. Эксперты понимали, что можно использовать. У нас же во всех трех случаях, когда произошли взрывы, осмотры производились, судя по протоколам, весьма поверхностно. Я бы такой протокол просто вернула в оперативную бригаду. Но у них свои порядки. Нас в других областях, тем более в судебно-медицинской экспертизе иных регионов, к сожалению, не спрашивают.

– Ладно. Так какие улики кроме газеты есть против Скоморохова?

– Имеются не только мелкие и почти недоказуемые улики типа той самой газеты. Есть мощный мотив, который сразу отметили в следственном комитете и посчитали его достойным тщательной проверки. Квартира Елены Анатольевны. Угловая трехкомнатная полнометражная, расположенная на Тверской улице, рядом с памятником Юрию Долгорукому. Из окна кухни открывается вид на него, пусть и сбоку. Я даже не представляю, сколько такая квартира может стоить. Могу только сказать, что больше миллиона долларов. Семья Скомороховых не так давно покупала себе жилье по ипотеке и сейчас испытывает большие трудности с выплатой процентов банку.

– Это и есть мотив? – спросил я.

– А разве нет? Сотрудники следственного комитета считают это очень серьезным мотивом. Если бы все четыре взрыва удались, то единственным человеком, имеющим право на эту квартиру, осталась бы Аглая Николаевна Скоморохова. Муж и два неженатых сына Елены Анатольевны погибли девять лет назад в автомобильной катастрофе. Больше нет ни одного наследника. Правда, мотивом это называют москвичи. В столице за такие квартиры убивают. У нас похожих страстей, слава богу, пока не наблюдается. И еще вот что. Алиби отставного подполковника Скоморохова подтвердить никто не может. В день отправки посылки из Москвы он находился якобы на рыбалке. Один. Этот человек вполне мог вылететь в Москву по чужим документам, если имеет таковые, потом таким же образом вернуться и приехать домой якобы с рыбалки. Обеспечить алиби преступники стремятся в первую очередь. Правда, у них это не всегда получается. Улики часто доказывают, что свидетели, подтверждающие алиби, лгут. Приходится привлекать их к ответственности.

– Да, про эти истории с алиби мне Новиков много рассказывал и просил не сильно на этом зацикливаться. Я запомнил. Думаю, что бывший подполковник спецназа ГРУ без особых проблем сумел бы обеспечить себе стопроцентное алиби с кучей свидетелей. Естественно, только в том случае, если бы у него была в этом острая необходимость.

Капитан Саня молчала, позволяя мне обдумать полученную информацию. Я, вообще-то, к высказанному мотиву отнесся так, словно прокисшей квашеной капусты объелся. Но, наверное, я мог оказаться и неправым. Ведь каждый человек, в том числе и офицер спецназа, имеет полное право относиться к деньгам по-своему. Но мне не верилось, что мужик, служивший с такими же офицерами, как я, воспитывавший солдат в духе чести, мог пойти на преступление корысти ради, убивать ни в чем не повинных людей таким вот жутким способом. Деяния подобного рода совершенно справедливо именуются террористическими.

При этом я прекрасно понимал, что все люди являются только продуктом общественной системы. Она у нас перевернулась с ног на голову еще в девяностые годы прошлого века. Нашлись силы, которые настойчиво пытались поставить россиян на уши. Многие до сих пор пребывают в этой позиции. Попривыкли. Сейчас общество вроде бы пытается подняться на ноги, но пока умудрилось только встать враскорячку, на все четыре конечности.

Наверное, спецназа ГРУ это тоже коснулось. Но в меньшей степени, чем других слоев общества.

Я даже попытался объяснить собеседнице свою точку зрения:

– Понимаете, товарищ капитан, иногда случается, что человек хотя бы один раз рискует жизнью, выполняя свой общественный и офицерский долг. Он готов своей грудью прикрыть солдата, даже незнакомого ему. Тут-то в нем и проявляются некоторые конкретные черты характера, не свойственные широким слоям современного общества в целом. Это из области психологии. Какой-то внутренний перелом происходит. Я не говорю, что такой человек уже становится неспособным на подлость и предательство. Но процентов на восемьдесят эта способность в нем уменьшается. Я не знаю, где и какие должности занимал Скоморохов. Но, дослужившись до подполковника, он наверняка имеет весьма богатый послужной список. Думаю, что этот человек принимал участие в боевых действиях. Наверное, прошел обе чеченские войны, да и после этого кое-чего хлебнул. Убить кого-то сгоряча, просто в свое удовольствие набить морду своему участковому – в это охотно поверю. Но не в корыстное преступление. Он наверняка опытный офицер…

– Был комбатом, – подсказала Радимова.

– Это уже стопроцентная гарантия того, что он воевал. Следовательно…

Завершить фразу мне помешал телефонный звонок. Я вытащил из кармана смартфон. Определитель показал мне номер полковника Быковского.

– Да, Страхов. Слушаю вас, товарищ полковник.

– Тим Сергеевич, сильно сейчас занят?

– В данный конкретный момент занят, но не думаю, что надолго. Я нужен?

– Нужен, товарищ капитан частного сыска. Как освободишься, сможешь ко мне заехать?

– Без проблем, товарищ полковник.

– Тогда буду тебя ждать. Никуда пока не поеду. Пропуск я на тебя закажу.

– Понял, Василий Игоревич. Как закончу разговор, сразу к вам еду. – Я убрал аппарат.

– Быковский? – спросила капитан Саня.

– Он самый.

– Как я догадываюсь, тоже по делу Скоморохова.

– Откуда такая уверенность? Мне лично полковник этого не сообщил.

– Интуиция. Гермес Триждывеличайший писал в своей «Изумрудной скрижали», что подобное притягивается подобным. Наверное, это работает. Наверняка действует. Я сама многократно сталкивалась с чем-то подобным. Ладно, сейчас мы не об этом. Меня интересует ваше мнение по двум вопросам. Можно ли эти взрывы классифицировать как террористические действия?

– Они были бы террористическими действиями, если бы имели своей целью запугать общество и несли бы в себе какие-то политические мотивы. Пока я такого не просматриваю. Вижу только криминал. Есть, правда, один из признаков терроризма – общественно опасное действие. Хотя этот момент часто входит в состав чисто криминальных преступлений, и трактовать дело можно по-разному. Но вся совокупность террористических признаков тут не просматривается.

– Хорошо. Пусть криминал. Значит, наш профиль. Следующий вопрос. Вы имеете возможность навести какие-то справки о личности Виктора Федоровича Скоморохова?

– Не могу обещать, но попробую. Через того же полковника Быковского попытаюсь сделать. Еще какие-то вопросы ко мне есть?

– Если что-то будет, я позвоню вам или Новикову. Он передаст. Не забывайте обо мне. Всегда буду рада сотрудничеству.

– Договорились. Если не хотите, чтобы меня на выходе из вашего здания расстреляли, то отметьте в пропуске убытие. Сегодняшний дежурный у вас подозрительный, самый что ни на есть классический мент.