Читать книгу Прайд Саблезуба - Сергей Щепетов - Страница 3

Невнятная, но мощно-тяжелая тревога давила Семена уже несколько дней. Наверное, виновата была погода: за несколько спокойных недель люди привыкли к легкому морозцу, к безветрию, к бледно-голубому небу с неярким солнцем. И вдруг все изменилось: небо затянуло тучами, то поднимался, то стихал довольно сильный ветер, в течение нескольких часов крепкий мороз мог смениться оттепелью, и тут же вновь резко холодало.

Ничего, кроме дурных предчувствий, руководству племени Семен предъявить не мог. Тем не менее его приняли и, кажется, поняли. Людям было рекомендовано слушать его советы и выполнять их. А что он мог предложить? Ну, кое-что мог: завалить стены вигвамов снаружи снегом и утоптать его – как можно выше и больше. Пусть жилище станет сугробом, из которого торчат концы жердей на дымоходе. А внутрь попадать как? Ройте тоннели, коридоры – что угодно! Слишком мало вокруг снега? А не надо засыпать все вигвамы – только самые крепкие. И переселяйтесь туда – заодно и дрова сэкономите. Тесно и неудобно? Да, конечно, но как-нибудь переживете. Понимаете? ПЕРЕЖИВЕТЕ!

Ему вняли не все. Но многие.

И вот настал вечер, когда облачность на небе приобрела некую ориентировку. Облака как бы сформировали гигантскую многохвостую спираль, центр которой находился где-то за горизонтом на северо-западе. «Это как же называется по науке, – пытался припомнить Семен, – циклон? Тайфун? Торнадо? Нет, торнадо – это что-то другое – ох-хо-хо…»

Явно приближался ураган или еще какой-то атмосферный катаклизм. Далеко не первый, конечно, за эту зиму и, наверное, не последний. Почему же всем так тревожно и страшно?

Ветер поднялся уже в сумерках – теплый, влажный, мощный. Люди забились в жилища, пытались, подтягивая ремни креплений, прикрыть отверстия дымоходов. Большинство вигвамов уже было до половины и выше присыпано снегом и ветровую нагрузку держало хорошо. Правда, этот снег начал на глазах оседать и таять.

Семен был ярым противником всяческих коммуналок и общежитий, но тем не менее первым подал пример «уплотнения». Свой построенный когда-то на скорую руку вигвам он утеплил и засыпал снегом. А потом предложил Бизону переселиться к нему вместе с женщинами. Решение было, конечно, правильным, но далось оно ох как не легко. В общем, в этом коническом сооружении и раньше-то танцевать было нельзя, а теперь… Зато тепло. И потом, накормить двух мужчин вместе женщинам легче, чем каждого порознь.

Было уже поздно, и огонь в очаге давно потух, но на одном из камней обкладки стояла кособокая глиняная плошка с топленым жиром. Моховой фитиль чадил, не давая ни тепла, ни света, он лишь обозначал присутствие огня. Женщины забились под шкуры и лежали тихо, но было ясно, что они не спят, слушая вой и свист ветра. На той стороне очага едва угадывался контур Черного Бизона. Он сидел, обхватив руками колени, и тоже смотрел на фитиль.

Мужчинам давно нужно было забраться под шкуры к женщинам и попытаться уснуть, но… Но они же прижмутся мягкими, теплыми телами. Прижмутся даже не в ожидании ласки, а в надежде получить, впитать, присвоить немного защищенности, немного мужской уверенности в своих силах, в том, что все в конце концов будет хорошо. Они – женщины, им это нужно. Но как же им дать то, чего у тебя самого нет, как поделиться тем, чего самому мучительно не хватает?!

«Бизону, наверное, еще тяжелее, – мрачно думал Семен. – Мой жизненный опыт богаче, я больше знаю. А вокруг него рушится привычный мир, ему не за что зацепиться, не на что опереться. Хорошо, хоть молчит, не задает вопросов, не требует объяснений и поддержки. А вот бабы… Если в трудную минуту добровольно не поделиться с ними своей „жизненной силой“, они ведь будут требовать этого насильно. Как? Очень просто – начнут плакать и все. Только бы не…»

Узкая теплая ладошка скользнула под рубаху сзади, погладила по боку, остановилась. Еле слышный шепот:

– Не бойся, Семхон, не надо. Все будет хорошо. Время белой воды скоро кончится. Будет тепло. Мы вернемся домой… Мы будем купаться… Как тогда – помнишь? Ты меня плавать научишь. Ты будешь играть на зубе, а я танцевать, как тогда – помнишь?

Ветка шептала и шептала, Семен чувствовал шершавую кожу ее пальцев у себя на спине и, не видя ее лица, знал, что она улыбается – уверенно и спокойно. А еще он чувствовал, что этот почти бессвязный шепот наполняет его спокойствием и уверенностью, дает ответы на все незаданные вопросы.

Очередной порыв ветра навалился так, что, казалось, своротит весь огромный сугроб, из которого торчит верхушка вигвама. Навалился и… стих. Люди сжались, ожидая нового удара, но его не последовало. Тишина – минута, вторая…

За спиной завозилась под шкурами Ветка.

– Ты чего?

– Ну, я… Я быстро – пока ветра нет! Я сейчас…

– Перестань ты! Вон, в миску пописай – стесняешься, что ли?!

– Ну, Семхон! Хи-хи, я быстро!

– Рубаху хоть надень, не бегай голой…

Семен хотел еще что-то сказать, но замолчал, напряженно вслушиваясь: «Громыхнуло? Это, что же, гроза идет?! Зимой?! Господи, воля Твоя…»

Ветка на четвереньках обошла очаг и, мелькнув голой попкой из-под рубахи, юркнула в проход, ведущий наружу. Семен вздохнул, повернулся и, дотянувшись через смятые шкуры, подтащил к себе комок перепутанных засаленных ремней, среди которых болтался крючкообразный отросток оленьего рога – приспособление для натягивания арбалетной тетивы. Некоторое время он ощупью распутывал эту конструкцию, потом стянул через голову рубаху и, ежась от холодных прикосновений, надел на голое тело обвязку, завязал крепежные тесемки. Потом влез в успевшую уже остыть рубаху.

Бизон наблюдал за его манипуляциями молча. Семен понял его взгляд и пояснил:

– На всякий случай. Тревожно мне что-то.

– Угу, – кивнул воин.

Семен всмотрелся в полумрак и с удивлением обнаружил, что, собственно, его друг-напарник весь вечер сидит в окружении своего арсенала, за исключением, конечно, копья. Лук, колчан, палица – все под рукой, а ведь обычно оружие это хранилось завернутым в шкуру под стенкой вигвама. И обувь он не снял… На Семена накатила волна блаженной спокойной уверенности – с этим парнем мы не пропадем. Веки сами собой опустились, мышцы расслабились: «Все хорошо, Сема, все под контролем – вот так бы и сидеть до весны…»

Нет, это был не сон и, пожалуй, даже не дрема – просто какое-то оцепенение – приятное, надо сказать, оцепенение. Приятное и… знакомое.

ВЕТКА!!!

Семен вскочил, стукнулся головой о закопченную сучкастую слегу вигвама, рухнул на колени и прямо через очаг пополз к выходу. Там слева стоял прислоненный к стенке его арбалет, а вдоль коридорчика лежал посох. Семен ухватил то и другое и начал пропихиваться наружу. В узком проходе арбалет цеплялся то луком, то ложем за палки перекрытия, Семен хрипел и матерился, пытаясь быстрее продвинуться вперед. Сзади его толкал Бизон…

Он так и не добрался до конца тамбура – не выдержал и поднялся на ноги, разваливая спиной и плечами всю конструкцию.

В небе огромная спираль – прямо над головой. С краю ее ветви слегка разошлись, и в щель светит луна – полная.

Две огромные черные птицы, которые не машут крыльями. Они далеко или близко? Близко – потому и кажутся огромными.

Поднимаются. Одна что-то тащит. Человека. Свисают белые голые ноги.

Тишина.

«Один, значит, тащит – как вертолет на подвеске, – а другой страхует», – машинально отметил Семен.

Тишина.

И характерный негромкий скрип рядом.

Так скрипит тело лука, когда его сгибают, чтобы накинуть на рог тетиву. И когда натягивают эту тетиву для выстрела.

ВЕТКА!!!

– Бей, Бизон!!! – заорал Семен. – Мочи их!!! Только не зацепи ее…

Крюк сам лег в правую руку, а левая нога нашла стремя. Семен нагнулся, поймал дряблую тетиву. Хек! – разогнулся на выдохе и посадил тетиву на зацеп. Нащупал и выдернул из длинного кармана тяжелый болт. Так быстро, наверное, он еще никогда не заряжал арбалет. И тем не менее успел дважды услышать щелчок и короткий посвист – Бизон стреляет очень быстро. И почти не промахивается.

ВЕТКА!!!

Семен распрямился, упер приклад в плечо: «Ни прицела, ни мушки у этой штуки нет, а цель?! Что я творю?!»

Глядя поверх уродливого болта, лежащего в желобе, Семен видел, что птицы, не шевельнув крыльями, заложили вираж и ускорили подъем.

Щелк! Щелк!

Бизон стоял рядом и пускал стрелу за стрелой.

В полутьме. Вверх. По движущейся мишени.

Это бесполезно – чудес не бывает.

Но птица, что не несла груза, вдруг осветилась голубоватой вспышкой. Легла на бок. Повернулась. И косо пошла к земле!

Щелк! Щелк!

Та, что тащила груз, продолжала подниматься. Но Семен «вел» ту, что пошла на снижение, – «вел», пока она не стала неподвижной, двигаясь прямо на него. И поддел пальцем рычажок, спихивая тетиву с зацепа.

Мощная отдача. Болт пошел.

Еще одна голубоватая вспышка. Звук, похожий на крик.

ВЕТКА…

В гаснущем проблеске лунного света оставшаяся птица вместе со своей ношей превратилась в маленькое темное пятнышко высоко вверху. Потом в точку. Потом исчезла.

Семен бросил арбалет на истоптанный снег и, задрав голову, смотрел, как сгущаются, темнеют хвосты спирали над головой. Ветка…

– Пошли, – сказал Бизон, – посмотрим на этого демона, пока хоть что-то видно.

Он первым двинулся туда, где на снегу темнело пятно. Семен не хотел никуда идти, он вообще больше ничего не хотел и не мог. Сопротивляться чужой воле – тоже. Поэтому он подхватил посох и пошел вслед за Бизоном.

Порыв ветра в лицо. Что-то сверкнуло вверху. Потом отдаленные раскаты. Все-таки гроза…

Они лезли по снегу, время от времени проваливаясь в наст по колено. И вспышки, похожие на отдаленный огонь электросварки, освещали их путь.

Оставалось не больше пяти метров, когда человек на снегу зашевелился и сел. И протянул в их сторону темную руку с растопыренными пальцами.

Мышцы вдруг перестали слушаться. Превратились в кисель. В желе. Нет, все осталось на месте, просто тело как будто забыло, что и в каком порядке нужно напрягать, чтобы идти, стоять, дышать. Словно вдруг лишившись скелета, Черный Бизон на очередном шаге осел вниз и повалился боком на снег. Это состояние было Семену знакомо, он стиснул зубы: «НЕТ!!!» – и рванулся вперед.

Мышцы послушались. Человек с темным лицом поднялся на ноги. Семен взмахнул посохом – косой рубящий сверху.

Противник встретил удар ладонью выброшенной навстречу руки. Ощущение, будто бьешь по камню – болезненная отдача. Черные пальцы сжали конец палки. Рывок – и посох полетел в сторону.

– А-а, это ты! – Белая полоска зубов между темных губ. – Ты же ушел на переброску?!

Пытаясь сохранить равновесие, Семен шагнул вперед. Свернул непослушные пальцы в кулак и ударил в голову.

Негроид остановил кулак левой ладонью. У самой челюсти. А правой скрутил на груди Семена рубаху и потянул вверх.

– Не получилось, да? Хочешь еще раз попробовать?

– Пошел ты… – Семен попытался нанести удар по корпусу, но… Но почувствовал, что летит. Спиной вперед – на землю.

Самостраховку сделать он не успел, но снег немного смягчил удар. Семен сразу же вскочил на ноги. Или ему показалось, что сразу…

Перед ним никого не было. Сверкнуло, в небе раздался грохот, и в этой короткой вспышке Семен увидел, что нет и следов – снег не примят…

Только изучать обстановку и осмысливать происшедшее ему не пришлось – порыв ветра вновь свалил его на землю. Впрочем, это был даже и не порыв – просто начался ветер. Семен и предположить не мог, что такое бывает. Понадобилась пара минут, чтобы освоиться, чтобы понять, что дышать и двигаться все-таки можно – на четвереньках. И он пополз…

Он полз, увязая коленями и руками в мокром снегу, почти прижимаясь к нему грудью. Он полз, пока не воткнулся, не уперся головой во что-то.

– Ты живой? – заорал Семен, пытаясь перекричать раскаты грома. Сверкнуло, и он увидел глаза воина – в них был ужас. Он пытался что-то сказать, но ветер забивал слова обратно в глотку.

Молнии сверкали почти непрерывно. Семен глянул вверх и увидел летящие черные клочья. Что-то такое неслось прямо на них, и он повалился лицом в снег, пытаясь придавить и Бизона. Сильный удар по спине, свет исчез – их чем-то накрыло, но сразу же и сорвало это покрывало. Семен глянул вслед и понял – покрышка вигвама, вместе с жердями.

– Бизон, вставай! – закричал Семен. – Вставай, там люди!

Они встали и пошли, поддерживая друг друга, падая в снег на каждом третьем шаге. Семен думал, что это ад, но ошибся – ад был еще впереди.

Грохот и вспышки слились воедино, и обрушился… Нет, не ливень… Как, каким словом назвать эту плотную, почти непроницаемую, неодолимую массу воды и льда? Дождь с градом? Град с дождем? При ветре с порывами до скольких-то там метров в секунду? Ни видеть, ни слышать, ни двигаться было невозможно. Но они двигались.

Добрались до своего вигвама. Сугроб, прикрывающий его, осел и превратился в ледяную горку. Во входном тамбуре плескалась вода. Они не полезли внутрь, а двинулись дальше – в двух десятках метров располагалась еще одно жилище, не присыпанное снегом. При вспышках молний удалось рассмотреть, что широкого конуса на месте нет. А ведь там обитало шестеро! Найти смогли только двоих – женщину и подростка. Их – полуживых – пришлось тащить, пихать, перекатывать, заталкивать в тамбур, полный воды. Чьи-то руки там приняли их и затащили внутрь. Бизон и Семен за ними не полезли…

Как долго это продолжалось, Семен не знал. Несколько раз его валило ветром и катило куда-то во тьму. Тогда он понимал, что сейчас потеряет Бизона и погибнет – только местные жители ни при каких обстоятельствах не могут заблудиться или потерять ориентировку. Но Бизон вновь оказывался рядом, и они куда-то ползли, кого-то тащили. Одна из женщин, кажется, сошла с ума – она кричала и вырывалась. Летящей палкой Семену глубоко рассекло щеку, но он этого даже не заметил. Еще он запомнил, что они несколько раз натыкались на других мужчин – те тоже кого-то тащили. Потом, кажется, дождь с градом прекратился, а ветер усилился, если такое вообще возможно, потом пошел снег, потом…

Потом он очнулся в полутьме, сдавленный со всех сторон чужими телами. В дырку дымохода лился свет – спокойный и ровный. Груда тел, в которой он находился, слабо шевелилась и стонала. Где-то на той стороне плакал ребенок. Семен освободил руки и посмотрел на них – они были изодраны до мяса и распухли. Кожу на лице стянуло так, что даже открыть рот было больно. А еще дико болели ступни ног, колени и почему-то левое ухо.

Выбраться наружу оказалось очень трудно – в тамбуре тоже были люди.

Бледно-голубое зимнее небо. Полоска туч далеко на западе, солнце довольно высоко, и снег, образующий этакие волны, немного искрится – красота и благолепие, блин…

Несколько следующих дней слились для Семена в один – в одну нескончаемую пытку. Или, возможно, это было как раз избавлением от пытки. Он круглые сутки был на людях, все время что-то говорил или делал…

Из десятка укрепленных жилищ устояла лишь половина. Неукрепленные вигвамы сдуло как пушинки первыми же порывами. В живых осталось полсотни человек, из них двенадцать воинов. Бизон, Перо, Головастик уцелели. Погиб старый шаман Нхамби-то: его пытались затащить в укрытие, но он отказался. Погиб вождь лоуринов: в его набитом до отказа вигваме для него не нашлось места, и он просто прикрыл своим телом дыру входа.

На самом деле потери могли быть гораздо большими – по чисто психологическим причинам. Подобный природный катаклизм первобытное сознание однозначно воспринимает как «зов предков», как требование или приказ умереть, которому нет смысла противиться. Большинство именно так и сделали. Семен с Черным Бизоном подали дурной пример – начали сопротивляться, затаскивать людей в укрытия. Кое-кто последовал их примеру, в том числе вождь. Странно, но из мужчин выжили как раз те, кто действовал, а не пассивно ждал смерти.

Только это было еще не все: нужно было не дать умереть тем, кто выжил после урагана. Убрать мертвых, раздобыть топливо, найти под снегом разбросанные оленьи туши. Последнее, впрочем, оказалось не трудным – собаки нашли их первыми. Возникла еще одна проблема – как уберечь от них остатки пищи. И, самое главное, переломить психологическую установку людей на неминуемую скорую гибель – мы живы, значит, силы зла оказались слабее. Никто не имеет права умирать добровольно. Мы – лоурины, черт нам не брат, и мы будем бороться до последнего.

Семен перетаскивал мертвых, добывал дрова, смеялся, ругался, бил кому-то морду и говорил, говорил, говорил… Правда, он иногда путал языки, но его все равно понимали – есть человек, который знает, что и зачем нужно делать. В какой-то момент Семен осознал, что оказался центром, вокруг которого крутится вся жизнь уцелевших. Это было неправильно, и он начал выставлять впереди себя Бизона – самого авторитетного среди оставшихся воинов. Он понемногу переставал командовать, требуя, чтобы Бизон озвучивал его решения от своего имени, демонстративно советовался с ним, ставил себя как бы в подчиненное положение. Парень, кажется, понял его игру:

– Зачем ты так, Семхон? – спросил он при случае. – Ну, какой из меня вождь, сам подумай!

– Нормальный, – вздохнул Семен. – Не побоялся же ты стрелять в демонов – ну, в этих, крылатых, которые Ветку унесли…

– В кого?!

Вопрос поставил Семена в тупик. Да, Бизон ни в кого не стрелял перед ураганом – не помнит он такого. Куда делся его боезапас? Туда же, куда и все – он вообще своего колчана не нашел.

– А Ветка где?

– Ну… Мы же не всех мертвых собрали… Да и кто их считал? С живыми бы разобраться… В общем, вылезли мы с тобой из жилища, и тут начался ветер – разве не помнишь? Я и сам-то… Словно не со мной все это было. Не делай меня вождем, Семхон!

– Предложи кого-нибудь получше. Не самому же мне…

– Почему?

– Ну, ты же знаешь… Это ты тут родился и вырос, а я… Помнишь же, что на Совете было. Вождь лоуринов должен быть вне подозрений. Понимаю, что это тяжело и неприятно, но куда деваться?

– Может быть, кто-нибудь из наших старейшин, а?

– Посмотрим… Если они живы. Только думаю, что у тебя получится. Я помогу, если что.

Была и маленькая радость: кто-то нашел под снегом и принес Семенов посох. Арбалет он раскопал сам. В те дни он стал и хирургом – пришлось сделать несколько ампутаций тем, кто сильно обморозился.

И вот когда ситуация хоть немного наладилась, когда можно стало вздохнуть чуть свободнее, когда появилось время для одиночества, – на Семена и накатило по полной программе.

Если нет Ветки, тогда зачем все?!

«А что, собственно, случилось, Сема? За пару последних месяцев погибло много людей, а ты… В конце концов, она, наверное, жива. Может быть, ей там совсем неплохо – у этих гадов… Может быть, но… Ладно, что там говорить: за все кошмары, за все умирания Господь даровал тебе Женщину. То есть это как бы высшее подтверждение того, что жил не напрасно.

Бледнолицые инопланетяне считают, что обустраивают этот мир. У них свои законы и правила, и действовали они совершенно логично: по степи прошелся тайфун или ураган, данная популяция туземцев должна была окончательно погибнуть, так что изъятие понравившейся особи просто никто бы не заметил. Сема, до них нужно добраться – думай!»

Только думать пришлось не над этим – остатки мяса таяли на глазах, распадок, в который женщины ходили за дровами, оказался доверху забит снегом, жилища переполнены сверх всякой меры, а строить новые было не из чего. Людям приходилось спать по очереди. Семен подозревал, что такой скученности они долго не выдержат, и не ошибся: среди женщин начались ссоры, мужчины становились мрачными и раздраженными, один раз даже чуть не возникла драка – вещь, ранее совершенно немыслимая между своими. Нужно было что-то решать – во всей округе никаких следов, кроме собачьих.

Они долго совещались вдвоем. Потом собрали общий сход – всех взрослых, включая женщин. Свою речь Бизон выучил наизусть. Многое из того, что нужно было сказать, он говорить не хотел или не решался. Семен его заставил.

– Слушайте, люди, слушайте. Нас мало, но мы остались в Среднем мире. Наше служение не окончено. Племя лоуринов вновь станет большим и сильным. Это – наше предназначение. Здесь мы не сможем жить – вы видите это. Из шкур наших жилищ мы сделаем волокуши и пойдем в поселок у пещеры. Там есть запас шкур и еды. Там всегда много дров. Будем жить там. Я поведу вас. Вы будете делать то, что скажу я… и Семхон. А сейчас пусть говорят те, кто считает иначе, те, кто не согласен. Потом никто не услышит их. – Ответом было молчание. Бизон облегченно вздохнул, но Семен пихнул его локтем в бок, и ему пришлось продолжить: – Говорите сейчас, потому что потом я стану убивать каждого, кто не согласен. Мир меняется, и должны меняться законы жизни. Простите меня, люди, но так нужно, чтобы выжило племя. А когда… Когда наступит время зеленой земли, вы выберете настоящего вождя. Мы выходим завтра. Я все сказал.

Люди молчали, опустив головы. «Молодец, Бизончик, – подумал Семен. – Вроде, не ошибся я в нем. Лишь бы у него сил хватило».

Они шли три дня. Ночевали в снегу у скупых костров. Оставляли за собой трупы. Как только люди удалялись, на них набрасывались собаки. Им не давали еды, но они упорно шли вместе с людьми. Некоторых Перо смог запрячь в маленькие волокуши – с этими пришлось делиться. Женщина, сошедшая с ума во время урагана, сделалась буйной, и ее пришлось убить. Надо было бы заставить Бизона, но сил не хватило, и Семен это сделал сам. И постарался сразу же забыть об этом. Получилось. Наверное…

В поселке у пещеры их встретили полтора десятка полуживых от голода людей. Из взрослых мужчин уцелели Медведь, Кижуч и еще двое воинов. Вход в пещеру был завален. Старейшины рассказали, что Художника удалось вытащить из-под камней. С раздробленными ногами, проломленной грудью он умирал долго. Иногда приходил в сознание и твердил, что ему нужен Семхон. Зачем-то…

– Не говори, что пора покинуть этот мир, – попросил Бизона Семен. – Не говори: когда-нибудь мы разберем завал. Или найдем другой способ наполнения Нижнего мира. А сейчас мы перестреляем собак. Потом будем есть трупы людей, потом… Потом посмотрим.

– Мы сделаем это, – сказал самозванный вождь. Помолчал и обессиленно спросил: – А ты уверен?..

– Да, – ответил Семен, хотя решительно ни в чем уверен не был.

В ближайшие дни ему предстояло понять еще один аспект загадки палеолитических «Венер». Да, они некрасивы, с нашей точки зрения. Но от голода кроманьонские женщины умирают последними…

Они уже ели трупы сородичей, но шестерых собак оставили в живых – как последнюю надежду. В ближайшие день-два эта надежда должна была сбыться или умереть.

Идти решили втроем: Бизон тверже всех стоял на ногах, Перо Ястреба мог управляться с собаками, а Семен… Семена на ходу качало ветром, и передвигаться он мог, лишь опираясь на посох. Но он владел «магией малого дротика» и все еще мог натянуть тетиву. Его посадили на волокушу. Правда, на подъемах приходилось вставать и самому переставлять ноги. Перед глазами качался заснеженный мир, кровоточили потрескавшиеся губы, накатывала слабость и тошнота, но желудок был пуст, и рвоты можно было не опасаться.

Они решили, что каждый вечер будут убивать одну собаку – есть мясо, а потрохами кормить оставшихся. Потом кинут жребий – Семен объяснил, что это такое, и уже придумал, как сделать, чтобы этот жребий ему выпал первому.

В упряжке осталось четыре собаки, когда Перо разглядел вдали черные точки. Потом они превратились в четырехногие пятнышки, и воины перерезали ремни, отпуская собак на волю. Дальше волокушу они тянули сами, а Семен остался сидеть на ней. Было стыдно, но он знал, что скоро придется встать и самому пройти несколько сотен метров по снегу с арбалетом на плече.

Им повезло: это были овцебыки. Не много – чуть больше десятка голов. Те самые, которые не убегают от опасности. Они становятся в круг, выставив рога наружу. Человек слишком недавно появился в этом мире, и животные еще не поняли, что от него таким способом не защититься. Они так и стояли, прикрывая молодняк и самок, – огромные, черные, волосатые, с короткими мощными, странно изогнутыми рогами. То один, то другой пытался поддеть этими рогами ошалевших от голода собак. Животные, наверное, были очень истощены, но под длинной, лохматой шерстью это было незаметно.

Семен пошел прямо на них. Перо и Бизон двинулись в стороны, чтобы зайти справа и слева.

Им всем нужно было подойти очень близко. Семену – потому что боялся промахнуться, а Перо и Бизон просто уже не могли посылать стрелы на обычное расстояние.

Заснеженный мир колыхался вместе с быками и лающими собаками. Земля норовила уйти из-под ног. Мучительно хотелось лечь или хотя бы сесть. Семен прокусил губу, но не почувствовал боли. Прокусил еще раз. Глотнул собственной крови, и ему полегчало.

Когда натягивал тетиву, в груди что-то хрустнуло и сместилось. Но он сумел-таки посадить ее на зацеп и долго кашлял, брызгая кровью на снег.

Потом смотрел поверх болта на лохматые бока, рогатые головы. Смотрел и чувствовал себя сидящим в лодке, которую поднимают и опускают океанские волны. Или это поднимает и опускает быков, а он стоит на месте?

Он лег в снег, уперся локтями. Прижал приклад к плечу. Мир перестал колыхаться, а один из быков, отгоняя собаку, повернулся к нему боком. Палец уже был на рычажке. Он надавил сильнее…

…И понял, что не промахнулся.

Семен перекатился на спину, зацепил крюком тетиву, сунул ногу в стремя и резко разогнулся, переваливаясь на бок.

Тетива встала на зацеп, а его стошнило – кровью. Он вытянул из кармана новый болт, лег на живот, вложил болт в желоб, уперся локтями и стал ждать, когда пройдет муть перед глазами.

Он смог выпустить еще три болта – все, что у него было с собой. И не промахнулся ни разу. Перо и Бизон тоже опустошили свои колчаны. Животные не разбегались – они не понимали, что с ними происходит.

Почуяв запах крови, собаки забыли об осторожности. Один из кобелей попал под удар копыта и был затоптан. Второго пришлось добить – он ползал по снегу, волоча за собой вывалившиеся из распоротого брюха кишки.

Бизон и Перо ушли с волокушей, нагруженной мясом, – в поселке ждали голодные люди. Остаться на месте побоища Семен вызвался сам – двигаться он почти не мог, а добычу нужно было охранять. Надеяться, что на мясо никто не позарится, не приходилось – этой зимой голодали не только люди. Что может сделать один человек, вооруженный палкой и арбалетом? Наверное, почти ничего. Ему помогут собаки? Может быть, но собак самих многие хищники считают лакомой добычей. Так или иначе, но кто-то должен был остаться.

Семен сидел на теплом еще боку овцебыка и смотрел, как медленно уменьшаются вдали две согнутые фигурки воинов. Когда они скрылись за пологим холмом, он поднял голову к бледно-голубому небу, на котором уже просвечивала ущербная луна, и вздохнул: «Этот мир мне не враждебен… Через два дня они вернутся».

Ноги подгибались от слабости, разбитое арбалетным прикладом плечо мучительно болело, пальцы на руках не гнулись, но желудок был полон теплой крови, и блаженная истома разливалась по телу. Две уцелевшие собаки, объевшись мясом, спали на снегу, свернувшись калачиками и спрятав носы в пушистые хвосты. Семену тоже хотелось лечь, зарыться в длинную шерсть «юбки» одного из быков и уснуть, но он переборол себя: если мороз усилится, то к утру туши промерзнут и превратятся в каменные глыбы. «До темноты надо найти и вырезать арбалетные болты. Иначе я безоружен. Потом их будет не достать. И выпотрошить хотя бы несколько туш. Но запах… Запах внутренностей и крови на всю степь – гиены, волки, саблезубы… Ну и что? Вся степь и так уже знает об этой бойне – крови пролито достаточно. По неписаному, негласному закону тундростепи никто не подойдет, пока человек возле своей добычи. Маленький, слабый двуногий хищник очень опасен – его тихо свистящая смерть достает далеко, и все знают об этом. Но настали времена, когда старые законы умирают, и пустой желудок диктует новые: добудь, урви или умри…»

Семен старался не думать об этом. Он снял верхнюю рубаху, остался в одной нижней – мехом внутрь – и принялся за работу: разгребал длинную черную шерсть, чтоб добраться до шкуры, вспарывал животы коротким лезвием ножа и, запустив обе руки, вываливал на снег сизые внутренности. Сердца, легкие, желудки, печень и почки он складывал в груду посреди заваленного тушами пространства. Ему очень хотелось съесть кусок теплой печенки, но он терпел – боялся, что желудок не выдержит такой нагрузки.

Он выпотрошил шесть туш и решил, что больше не сможет – слишком устал, да и темнеет – пора устраиваться на ночлег. Он весь был перемазан кровью и облеплен шерстью, но ему было не до гигиены. Семен начал натягивать верхнюю рубаху прямо на всю эту грязь и когда наконец просунул голову в дыру ворота, увидел, что собаки уже не спят – стоят и принюхиваются к чему-то. Разбираться Семен не стал – сразу схватил арбалет и начал натягивать тетиву. Болты ему удалось извлечь из туш все, но два были полностью деформированы при попадании в кость, а два других нуждались в небольшом ремонте. Впрочем, метров с двадцати попасть, наверное, можно было и такими штуками. С четвертой попытки тетива встала на зацеп. Семен вложил в желоб окровавленный болт и огляделся: в белесых сумерках со стороны неглубокого распадка к месту побоища приближались светло-серые, плохо различимые на снегу тени. Эти контуры, эту походку Семен опознал без труда – волки…

Собаки даже не лаяли – тихо скулили, поджав хвосты, и жались к человеку.

Примерно в сотне метров волки свернули вправо и, выстроившись цепочкой, начали огибать по широкой дуге место побоища. «Уйдут?! – мелькнула спасительная мысль и исчезла. – Не уйдут ни за что – голод». Замкнув круг, встав на свой старый след, волки начали приближаться. Семен пошел навстречу – а что ему оставалось делать?!

По-видимому, это были остатки стаи или, может быть, такая семейная группа. Один – самый крупный – похоже, вожак, трое чуть помельче – молодежь или самки, и еще один крупный, но, очевидно, старый – хромой, с оторванным ухом. Впрочем, в сумерках можно было и ошибиться. Они приближались – и это было плохо. О конфликтах с волками Семен даже рассказов не слышал – собак, конечно, они рвали при любой возможности, а вот людей… Тот случай, когда ему самому пришлось драться с волчицей, причем летом, был уникальным – поэтому ему и было придано мистическое значение. Сам же Семен полагал, что тогда он был еще мало похож на туземца, и зверь просто не принял его за человека. Впрочем, такой тяжелой зимы здесь, наверное, никогда раньше не было.

Еще не вступив в мысленный контакт со зверем, Семен уже почувствовал исходящую от него враждебность. Вожак остановился в десятке метров. Глаза его тускло мерцали отраженным светом гаснущего дня. Семен понимал, что способен лишь на единственный выстрел из арбалета – драться посохом он не сможет при всем желании.

Они встретились взглядами. Волк приподнял губу, демонстрируя клыки:

– «Уходи!»

– «Нет, – с усталым спокойствием ответил человек. – Это моя добыча».

– «Значит, ты умрешь (будешь побежден)».

– «Может быть. Но не уйду все равно. Это – моя добыча. Ты готов сражаться (мериться силой) с ЧЕЛОВЕКОМ?!»

В свою «мыслефразу» Семен постарался запихать как можно больше возмущенного недоумения. Это было как бы обвинением в нарушении «закона джунглей». Дальше диалог пошел в таких абстракциях, что перевести его на человеческий язык можно было лишь весьма и весьма условно.

– «Человек (или люди?) нарушил правило (закон, обычай, традицию). Мы будем сражаться».

– «Будем, – согласился Семен и воткнул в снег посох. Теперь он смотрел на собеседника поверх арбалетного болта. – Ты пришел к моей (человечьей) добыче, когда я еще здесь. Волки так не поступают».

– «У нас нет выбора (ты нам его не оставил)».

Семен чувствовал, что его в чем-то обвиняют – в чем-то смертельно важном. Если он не поймет, если не ответит, последует атака. Даже если он и успеет выстрелить, это все равно будет конец. Волки его былой современности имеют привычку дружно набрасываться на жертву. У этих, кажется, такой традиции нет. Точнее, не было. Не было, пока волки десятки тысяч лет жили в условиях мягкого климата и пищевого изобилия. Семен подозревал, что, в отличие от их далеких потомков, численность этих хищников здесь определялась в значительной мере не пищевыми ресурсами, а внутривидовой борьбой. Отсюда некий поведенческий стереотип, который в своей среде люди назвали бы культом личной силы: докажи свое превосходство – и получишь право на самку, на воспроизводство потомства. Но мир меняется, должны меняться – не могут не меняться – и правила жизни.

А погибать Семену нельзя. И не потому, что без него волки сожрут всю добычу – не осилят, наверное. Беда в другом: люди ощущают целостность со своими тотемами. Что будет значить для них смерть человека из рода Волка от волчьих же зубов? Разрыв связи? Отверженность? Отверженным незачем оставаться в Среднем мире, даже если вокруг полно пищи. Конечно, для человека двадцатого века это звучит смешно и несерьезно, но…

– «Выбор есть всегда! – твердо заявил Семен. – Не хочу с то…»

Он не успел передать свою «мыслефразу»: волк чуть присел и прыгнул. Он был слишком далеко, чтобы одним прыжком с места покрыть такое расстояние: два первых были разгонными и лишь третий – на врага.

Стрелять лучше было бы с колена, но опуститься Семен не успел. Отдачей его качнуло так, что он чуть не упал. Пришлось выпустить из рук разряженное оружие, чтоб сохранить равновесие.

Вожак хрипел и пытался ползти в двух метрах перед ним. Похоже, болтом ему разворотило горло и грудную клетку. Кровь на снегу в сумерках казалась почти черной…

Семен, пытаясь погасить искры в глазах, сделал шаг в сторону и взял в руки посох. Он бы предпочел просто на него опереться…

– «Кто следующий?»

– «Я».

В этом размытом зверином представлении о собственной личности что-то показалось человеку знакомым – почти родным. Неужели?!

– «Ты?!» – Семен попытался свалить в кучу все воспоминания, перемешать их и вылепить из этого «образ» волчонка – того самого, который, по мнению лоуринов, привел его в этот мир, дал право стать членом тотемного клана.

– «Да, это я, Длинная Лапа».

– «Ты вспомнил меня?»

– «Не забывал».

– «Будем сражаться?»

– «Да. Нам нужна пища».

«Вот так, – мысленно усмехнулся Семен. – Выходил щеночка. Впрочем, не выхаживал, конечно, – он рос сам по себе. Но тренировать его, лупить посохом пришлось долго и сильно – он сам так хотел, ему нужна была „игра“ с кем-то более сильным и ловким, а его мать я убил. Теперь он стал размером со взрослого волка, весит, наверное, больше меня и при этом умеет защищаться от боевого посоха. А ведь была когда-то мысль: уж не собственного ли убийцу готовлю? Впрочем, у меня к нему претензий быть не может – свои долги он отдал».

– «Ты нарушаешь традицию».

– «Она уже нарушена. Ее нет».

– «В чем обвиняешь людей?»

– «Взяли все».

Они замерли друг против друга: человек в меховом балахоне с палкой в руках и волк. Оба были истощены – один еще не успел восстановить силы, его ослабленные долгой голодовкой мышцы плохо слушались хозяина. Другой не ел уже несколько дней, но он был волком и, значит, даже умирая от голода, способен собрать силы для последнего боя.

Семен понимал, что шансов у него нет. Но почему, почему они должны драться?! А вот потому…

Люди виновны. Не умея долго бегать по степи, Семен не участвовал в обычных охотничьих экспедициях своих соплеменников. Однако правила охоты он знал. Даже если удается окружить стадо, что случается редко, охотники никогда не выбивают его полностью. Все убитые животные должны быть разделаны и унесены в лагерь. Если это невозможно сразу, то делается вторая ходка с участием подростков. Кто-нибудь из другой эпохи сказал бы, что это правильный, рациональный подход – для сбережения природных ресурсов, поскольку племя ведет почти оседлый образ жизни. На самом деле никакого рационализма в этом нет, все упирается в отношения со своими и чужими тотемными животными. И вот теперь люди согрешили – выбили все стадо, не оставив даже подранков. А степь пуста…

– «Да, мы взяли все. Я нарушил закон – нарушил, чтобы жила моя стая».

– «Буду сражаться, чтобы жила моя».

– «Где она?»

– «Перед тобой».

– «Где остальные?»

– «Погибли (были побеждены)».

– «Вожак был сильнее тебя и погиб. Ты тоже погибнешь. Я всегда был сильнее тебя».

– «Знаю».

Атаки все еще не было. И Семен чувствовал, что ее не будет и в следующую секунду. Его воспитанник не может решиться – он действительно считает данного человека неизмеримо более сильным. Вероятно, в своей стае он еще не успел подняться до роли самца-доминанта, который ради сохранения престижа готов броситься на кого угодно. Это давало надежду – крошечную. И Семен опустил конец посоха в снег. Оперся на него.

– «Возьми мясо».

– «Нет».

– «Почему?»

– «Это добыча твоей стаи. Надо сражаться».

Момент был критический. Семен понимал почти все, или ему так казалось. Сколько бы ни было волков – три или тридцать, – среди них должен быть лидер, и он есть всегда. Если вожак погибает, его место занимает сильнейший из оставшихся. Но ведь было же! Было, когда для вот этого волчонка он – человек – стал как бы вожаком. Может, зверь не забыл?

– «Не буду с тобой сражаться, – изобразил Семен надменную усмешку. – Буду играть с тобой „длинной лапой“, а они пусть смотрят. Теперь ты в моей стае. Даю тебе и им мясо».

Риск был отчаянный – насколько зверь чувствует себя готовым бороться за лидерство? Кажется, у далеких потомков этих волков половая зрелость наступает в 3–4 года, но сколько лет ему? Да и как с этим обстоит дело здесь? Трое уцелевших сородичей, кажется, ему не конкуренты, все зависит от его решения. Ну?!

– «Волк не может быть вместе с ЭТИМИ».

У Семена отлегло от сердца – раз дело дошло до обсуждения условий, значит…

– «В моей стае псов больше нет. Остались две самки. Вы не тронете их. Это – ваши самки».

Бывший волчонок качнулся на лапах, сделал шаг, еще один… И потрусил к Семену!

Обе собаки, вероятно, чувствовали себя уже мертвыми. Они не кинулись в заснеженную степь – самым безопасным им казалось находиться возле человека. Но человек как будто не собирался их защищать – они придвинулись к самым его ногам, поджали хвосты и в безысходности отчаяния скалили зубы. По тому, как двигался, как смотрел волк, Семен почему-то безошибочно понял, что сейчас последует – нет, не бойня и не драка… Знакомство и признание – их, звериное, на которое человеку смотреть неприлично.

Когда пришли люди с волокушами, Семен был один среди мерзлых туш – ни волков, ни собак. Туши были выпотрошены, а потроха съедены.

– «Щенки – мои», – сказал человек на прощанье.

– «Да», – ответил тот, кто когда-то был волчонком.