Читать книгу Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя - Сергей Сергеевич Бычков - Страница 3

После кровавых экспериментов большевиков, развязавших в 1917 году Гражданскую войну, а затем спровоцировавших страшный голод 1921 года, после так называемых «чисток» и «большого террора» конца 30-х годов, организованных Сталиным, СССР напоминал огромное кладбище, по которому бродили как тени миллионы выживших заключенных и тех, кто еще пользовался призрачной свободой. Люди в этой стране не жили, а выживали. Победа во Второй мировой войне распахнула на несколько лет перед выжившими советскими солдатами и офицерами «железный занавес». После окончания войны они возвращались домой другими людьми. Солдаты везли часы и вещи, генералы – награбленный антиквариат и полотна великих художников, а кто-то из офицеров – запрещенные в СССР книги эмигрантских мыслителей и поэтов. Тогда многим казалось, что жизнь в стране должна кардинально перемениться. Но этого не произошло. Хотя неприметно менялась атмосфера советской жизни. Начали появляться кружки молодежи, которые, отвергнув догмы марксизма-ленинизма, искали смысл жизни. В послевоенной Москве из-под прилавков букинистов еще можно было приобрести полное собрание сочинений Владимира Соловьева, дореволюционные издания Сергея Булгакова, Николая Бердяева, Петра Струве и других мыслителей русского религиозного ренессанса начала XX века.

Виктор Красин и Петр Якир

Но политика террора против собственного народа продолжалась. Аресты уже не были такими массовыми, как в конце 30-х годов, но все равно не прекращались. В 1953 году, после того как умер Сталин, запахло переменами. После его смерти сначала немного, потом все чаще начали освобождать из лагерей и тюрем невинно осужденных людей. Были расстреляны чекистские палачи, занимавшие долгие годы ключевые посты в руководстве СССР – Берия, Абакумов, Рюмин, Меркулов.

XX съезд КПСС, на котором Никита Хрущев развенчал культ личности Сталина, стал знаком того, что в стране начались долгожданные перемены. Всемирный фестиваль молодежи, прошедший в 1957 году в Москве, стал еще одной освежающей струей воздуха, своеобразным призывом для мыслящей молодежи к творчеству и свободе. Начали появляться полулегальные литературные и художественные кружки, участники которых понимали, что их творчество не имеет шансов на публикации в официозных изданиях или же на участие в художественных выставках. Тем не менее, они продолжали творить, ища новые пути в искусстве.

Еще раз вернемся к концу 40-х годов, вспоминая тех первопроходцев, которые пытались осмыслить происходящее в СССР вне рамок официальной пропаганды и, найдя свое место в жизни, изменить ее. Характерным для этого времени было дело «Кузьмы» – Анатолия Ивановича Бахтырева (1928-1968). Его жизнь поначалу – обычная судьба советского мальчика. Отца потерял в раннем детстве. В начале войны был эвакуирован вместе с матерью. В 1943 году вернулся в Москву. Окончил школу-семилетку. Зимой 1946 года умерла мать. Он поступил проводником на железную дорогу. У него была своя комната, и это многое определило в судьбе компании молодежи, которая собралась около него. Дочь одного из участников кружка, Ильи Шмаина, Анна Великанова-Шмаина вспоминала: «У него можно было ночи напролет беседовать о возвышенном. В то время как у других были родители, они могли поинтересоваться: «Не пора ли спать? Не пора ли в школу?» Когда я просила отца описать, в чем был главный дар Кузьмы, папа сказал: «Он владел сократовским методом, как Сократ». То есть, он вызывал человека из себя. Среди множества его дарований выделялось одно – он был гениальный педагог. В его присутствии любой человек становился собой и обретал свободу»¹.

Бракосочетание Льва Регельсона и Людмилы Ивановой. Крайний справа – Феликс Карелин

В 1948 году Бахтырев был призван в армию. А через месяц был арестован как лидер подпольного кружка молодежи. Политическое дело было сфабриковано МГБ. По делу арестованы В.А. Красин, Е.Б. Федоров, И.Х. Шмаин, И.И. Калина и Ф.В. Карелин (провокатор). Постановлением Особого совещания при НКВД Бахтырев был приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей. Большие сроки получили другие участники кружка. Великанова-Шмаина вспоминала: «Феликс Карелин стал вести в компании антисоветские разговоры. Они не то что возражали, но им это было неинтересно, не это для них было главным. Кроме того, он стал приставать к женщинам. Пройдя войну, он моей маме сказал: “Я разоблачил сеть шпионов!” То есть, он в СМЕРШе работал. Потом Феликс стал отдельно обрабатывать Витьку Красина, а Витька был человеком с бредовыми мыслями – единственный в компании с золотыми руками и разными познаниями. Он свободно говорил по-английски, причем сам выучился. С другой стороны, был очень легковерным и бестолковым. Феликс его отогнал от компании и внушил идею, что нужно проворачивать какие-то махинации, чтобы сбежать за границу. И вызвал его куда-то это обсуждать, спрятал магнитофон и все записал»².

Карелин был сыном расстрелянного чекиста, который занимал высокие посты в ОГПУ-НКВД и курировал контрразведку³. Когда отца в 1937 году арестовали, взяли жену и двенадцатилетнего сына и превратили в провокаторов. Феликс Карелин стал в конце войны профессиональным сотрудником НКВД-МГБ, получавшим зарплату и имевшим звание. У него была форма, оружие – все, как подобает. «Однако, однажды с ним что-то произошло, он пришел к ребятам и сказал: “Я провокатор, я сделал из вас группу, и всех скоро арестуют”». Непонятно зачем пошел к тетке и матери Жени Федорова и рассказал им: «Сушите Женьке сухари!» А тетка была партийная, она поехала сразу в приемную МГБ и рассказала, что он сделал. Поэтому и его арестовали. Но перед ребятами он действительно покаялся. А если уж тетка сказала, то кому нужен такой секретный сотрудник, о котором всем известно?

Все остальные брали на себя вину: Кузьма говорил, что он организатор группы, папа на себя наговаривал… В общем, никто не сказал ни одного плохого слова про другого, поэтому, когда они вышли на свободу, встретились радостно, никакая тень не разделяла их. У моего папы была очная ставка с Феликсом, перед которой ему дали прочесть показания Феликса, и он с немалым интересом узнал, какой он антисоветчик. Потом следователь не то вышел, не то не заметил, и папа стал читать следующий лист, который оказался показаниями Феликса на его отчима, скульптора Шан-Гирея, что он в целях террора выкалывал глаза статуям товарища Сталина. Понятно, что, будучи скульптором, он делал статуям зрачки. Это не восемь-десять лет, а расстрел. Следователь, заметив, что он читает, выхватил у него из рук дело и сказал: «Это не тебе, ты что!» Тут же ввели Феликса. Потрясенный папа, забывший о своей судьбе, сказал: «Феликс, что ты написал про этого скульптора? Что ты о нем рассказал? Ведь ты же убиваешь человека!» – тот ответил: «Ах, Илюша, если бы ты знал, что он сам о себе наговорил!». То есть, его пытали»⁴.

Члены кружка – Красин Виктор Александрович (1929), Федоров Евгений Борисович (1929) и Шмаин Илья Хананович (1930) – были арестованы 19 января 1949 года и приговорены ОСО к восьми годам ИТЛ (Красин за побег с этапа получил дополнительный срок). Калина Ирина Игнатьевна (1928) была арестована в апреле 1949 года, приговорена ОСО к пяти годам ИТЛ. Карелин Феликс Владимирович (1925) был арестован в конце января 1949 года и приговорен ОСО к восьми годам ИТЛ. С 1949 по 1954 год Бахтырев отбывал наказание на общих работах в Степспецлаге, в районе Джезказгана, в медных и угольных шахтах. Будучи сиротой, посылок не получал. Неоднократно помещался в Барак усиленного режима (БУР), в больницу. Позже, в связи со смягчением режима, был этапирован в обычный лагерь – вблизи порта Ванино и Совгавани. Работал на строительстве судоремонтного завода и жилых домов. В 1954 году, после смерти Сталина, началось переследствие. Содержался в Лубянской и Лефортовской следственных тюрьмах. 2 октября 1954 года были сняты политические обвинения. Он был реабилитирован и освобожден⁵.

Илья Шмайн

Дочь Ильи Шмаина вспоминала: «Феликс находился в другом лагере, он сидел в одном бараке с Львом Николаевичем Гумилевым. От него набрался христианства. Как рассказывал Лев Николаевич, который относился к нему очень хорошо: «Он был такой еврей, знаете ли, недоучка – и сразу все! Этот Феликс, я ему еще Евангелия не рассказал целиком, а он уже бежал проповедовать, не крещенный еще!» Потом он его крестил, был крестным. В 1955 году из лагеря приехал и встретился с моей мамой возле нашего дома Лев Консон, впоследствии известный писатель в Израиле, а тогда только что освободившейся молодой зек. Он привез маме письмо от Феликса Карелина и его фотографию. Мама спросила: «А Феликс еще не выходит?» – «Когда он выйдет, кто знает? У него двадцать пять лет срок!» Мама ахнула, говорит: «Почему?»⁶.

Лев Консон (1927-2005) был узником сталинских лагерей. На фронте во время войны погибли отец и брат. В 1943 году шестнадцатилетним юношей был арестован по обвинению в антисоветской деятельности. Пока шло следствие, находился во внутренней тюрьме Лубянки. Был помещен в одиночный бокс, где можно было только сидеть и стоять. Объявил голодовку и был переведен в общую камеру. Там произошло знакомство с писателем Аркадием Белинковым. Был осужден и направлен на Дальний Восток, в Совгавань. В 1949 году в Озерлаг. В лагере находились французы, испанцы, японцы, матрос из Израиля. Возникла группа молодых заключенных разных национальностей, в состав которой вошел и Консон.

Когда на лагпункт прибыл лейтенант Красной Армии, а затем «власовец» Энгельс Слученков⁷ (лагерная кличка «Глеб»), знакомый Консона по штрафной колонне, он стал руководителем группы, а Феликс Карелин – его помощником. Была разработана программа, устав, и даже прозвучали клятвы. В какой-то момент они поняли, что среди них провокатор. Тогда Феликс объявил, что знает человека, который на них стучит. «А как докажешь?» – «Убью его, казню». Подумали и сказали: «Да, надо, чтобы ты его убил. Тогда ясно, что это не ты, а он». Потому что тот человек в отчаянии указал на Феликса. И Феликс убил его заточкой, нанеся четырнадцать ранений. И был немедленно арестован внутренним лагерным следствием, получил двадцать пять лет, но не расстрел. Из показаний на следствии выяснилось, что Феликс был провокатором. После этого вся группа была заперта в Барак усиленного режима (БУР), а потом отправлена в Центральный Тайшетский следственный изолятор. Слученков всю ответственность за дела организации и за убийство взял на себя. Сидел в камере смертников, потом приговор заменили и отправили его в Джезказган. Весной 1954 года он принял активное участие в восстании заключенных в концлагере Кенгир.

Консон два года провел в одиночной камере. Пытался бежать из лагеря, но был пойман. В 1955 году был освобожден и направлен в ссылку на поселение в Казачинский район Красноярского края. Работал на прокладке дорог в тайге и на лесоповале. Вернулся в Москву, женился на Елене Суриц, внучке первого советского посла в Афганистане Якова Сурица. Принял крещение у священника Александра Меня, которому поведал лагерную историю с участием Феликса Карелина. В 1983 году Консон эмигрировал в Израиль⁸. Часть срока Карелину была заменена ссылкой, и в 1958 году он освободился, но тогда еще не был реабилитирован…

Феликс был изломанным человеком, темпераментным и страстным. Он мог, как в народе говорят, «по книжке говорить» – много часов. Будучи человеком со схематическим складом ума, как вспоминал священник Александр Мень, он мог бы принести много пользы и для Церкви, и для дела, если бы не его безудержная натура. Освободившись, женился на актрисе, которая получила распределение в Иркутск, и отправился с нею работать в театре. Там он узнал о Мене и Якунине, которые в то время жили и учились в Иркутске. Пытался их найти. По рассказам составил превратное представление о Мене, воображая, что он визионер или мечтательно настроенный человек. И только в начале 60-х годов в Москве Якунин его разыскал и привел к отцу Александру на приход.

Позже отец Александр вспоминал: «Карелин отвел меня в отдельную комнатку и сразу стал рассказывать, как он сидел в одиночке, как там, тоскуя, начертил на стене шестиконечную звезду и стал над ней размышлять. И у него возникли системы мироздания, системы искупления. Я на него смотрел с такой скорбью – как смотрят на умалишенных. Он быстро все смекнул и больше мне этой «крутистики» не излагал. Но Глеб был им прельщен, и в Москве прокатилась волна восторгов вокруг Феликса. Он устраивал публичные толкования Апокалипсиса и книги Даниила. Все пребывали от него в полном упоении, а через месяц почему-то выгоняли из дома. Так произошло и с Анатолием Васильевичем Ведерниковым, и со многими другими. Он сначала производил исключительно хорошее впечатление, а потом – столь же исключительно отвратительное»⁹.

Бродильный процесс в советском обществе набирал силу с начала 60-х годов. Процесс над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем стал первым громким политическим процессом начинавшейся брежневской эпохи. Писатели несколько лет тайно публиковали за границей свои рассказы и повести. Их псевдонимы Абрам Терц и Николай Аржак были раскрыты органами госбезопасности. Обоих писателей-«подполыциков» арестовали в сентябре 1965 года и предъявили обвинение в «антисоветской агитации и пропаганде» (статья 70 Уголовного кодекса РСФСР). В печати развернулась «разоблачительная» кампания. Но она вызвала совсем не те результаты, на которые рассчитывала власть. Не только за рубежом, но и в СССР начались общественные выступления в защиту арестованных писателей. Дело Синявского и Даниэля (как и за два года до этого дело Иосифа Бродского) вызвало резонанс не только в литературных кругах. В официальные советские инстанции были направлены десятки индивидуальных и коллективных обращений против преследований по политическим мотивам. Необычным стал «митинг гласности», состоявшийся 5 декабря 1965 года в центре столицы – на Пушкинской площади. Одним из лозунгов стало требование соблюдать процессуальные нормы: предстоящий процесс над Синявским и Даниэлем не должен быть тайной и безгласной расправой.

Процесс над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем

В феврале 1966 Верховный суд РСФСР приговорил Андрея Синявского к семи годам лишения свободы, Юлия Даниэля – к пяти. Огромное значение, как отметил писатель Варлам Шаламов в «Письме к старому другу», имело мужественное поведение подсудимых на процессе. Писатель, проведший в сталинских тюрьмах и лагерях более двадцати лет, писал: «…Процесс Синявского – первый открытый политический процесс при советской власти, когда обвиняемые от начала до конца – от предварительного следствия до последнего слова подсудимых – не признавали себя виновными и приняли приговор как настоящие люди. Обвиняемым по сорок лет – оптимальный вариант возраста подсудимого на политическом процессе. Первый процесс за четыре с лишним десятилетия. Не мудрено, что к нему приковано внимание всего мира. Со времени дела правых эсеров – легендарных уже героев революционной России – это первый политический (такой) процесс.

Александр Гинзбург

Только правые эсеры уходили из зала суда, не вызывая жалости, презрения, ужаса, недоумения… У нас с тобой в памяти бесконечно омерзительные «раскаяния», «показания», «исповеди» героев процессов 30-х годов, таинственных процессов, сама организация которых скрыта от нашего общества. А ведь это не гротеск, не научная фантастика. Тайна, которую все знают и которую государство не хочет раскрыть в очередном покаянном заявлении. Ибо покаянные заявления бывают не только у частных лиц, но и у государств. XX и XXII съезды партии были такими покаянными заявлениями, вынужденными, правда, но все же покаянными. Пресловутых «признаний» в этом процессе нет. Это первый процесс без этой преступной «специфики», которой дышало сталинское время – не только каждый суд, но каждое учреждение, каждая коммунальная квартира…»¹⁰

Андрей Синявский превратил последнее слово в манифест свободы творчества. Материалы, связанные с делом писателей – отечественные и зарубежные выступления в их защиту, запись процесса, статьи советской и иностранной прессы – были собраны Александром Гинзбургом осенью 1966 года в документальный сборник, изданный в декабре того же года за рубежом под названием «Белая книга». Процесс Синявского и Даниэля привел к объединению отдельных интеллигентских кружков, началось серьезное осмысление идеи права, а также прав и свобод человека. Историки связывают возникновение в СССР общественного движения в защиту прав человека с событиями вокруг дела двух писателей.

Андрей Синявский (справа) и Юлий Даниэль в лагере

Следующий процесс над инакомыслящими год спустя прошел в Ленинграде. Наиболее серьезной и многочисленной структурой был Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа, возникший в начале 60-х годов в Ленинграде. Основателями ВСХСОН были Игорь Огурцов (востоковед по образованию) и его соратники – Евгений Вагин, Михаил Садо, Борис Аверичкин. Идеологией союза было избрано социал-христианство (третий путь). Одним из важнейших элементов общественной жизни они считали церковь, которую трактовали как «свободную общину верующих». ВСХСОН провозглашал три основных лозунга: христианизация политики, экономики и культуры. Христианский характер государства должен был воплощаться в Верховном Соборе, в который, по мнению организаторов, входили бы на треть лица высшей православной иерархии, и на две трети – пожизненно выбираемые «выдающиеся представители нации». Верховный Собор не должен был иметь административных полномочий и права законодательной инициативы, но имел бы право вето на любой закон или действие правительства, не соответствующие принципам социал-христианства. Глава будущего государства должен избираться Верховным Собором и утверждаться голосованием населения. Он был бы подотчетен Народному собранию. Предполагалось строительство государства переходного типа – от советской империи к российской.

Игорь Огурцов

Согласно уставу ВСХСОН, «христианской культуре присущ сверхнациональный характер, который в нашу эпоху сыграет решающую роль в деле сближения народов в единую человеческую семью». По отношению к другим религиям утверждалось, что «все известные религии должны пользоваться правом беспрепятственной проповеди и свободного публичного отправления культа (но не делить власть с православным духовенством в Верховном Соборе)». Большое внимание в идеологии ВСХСОН уделялось развитию личности. В области экономики члены ВСХСОН планировали сохранение огосударствления главных отраслей промышленности и земли, которая могла выделяться государством в индивидуальное пользование. Все остальное должно было контролироваться самоуправляющимися национальными корпорациями, земледелие – индивидуальными сельскими хозяйствами.

Михаил Садо

В отличие от большинства других нелегальных структур, существовавших в то время, члены ВСХСОН не планировали ограничиться только идеологической работой. Хотя организация занималась «сбором книг, перепечаткой их и переводами с целью взаимного ознакомления», в уставе ВСХСОН было записано, что каждый член этой организации – «не только пропагандист и организатор, но и солдат». Члены ВСХСОН готовились возглавить антикоммунистическое движение в России и насильственную революцию против существующего порядка, если таковая начнется. В связи с этим деятельность ВСХСОН была строго конспиративной: его члены были разбиты на тройки, и каждый знал лишь второго члена тройки и ее старшего (в чем имели немалое сходство с партией эсеров).

К моменту ликвидации ВСХСОНа в организацию входило двадцать человек и около тридцать человек были кандидатами. В феврале 1967 года прошли аресты – организация была ликвидирована. В декабре 1967 года и марте-апреле 1968 года состоялись два процесса. По первому процессу были осуждены руководители (И. Огурцов – пятнадцать лет и пять лет ссылки, М. Садо – тринадцать лет, Е. Вагин и Б. Аверичкин – по восемь лет). По второму процессу были осуждены на разные сроки семнадцать человек, в том числе Леонид Бородин – на шесть лет. Основатели организации – И.В. Огурцов, М.Ю. Садо, Е.А. Вагин, Б.А. Аверичкин – доныне не реабилитированы. Президиум Верховного Суда РФ подтвердил обоснованность приговора против руководителей ВСХСОН.