Читать книгу Бешеная Мария. Документальные легенды - Сергей Сергеевич Перминов - Страница 20

Кое-где уже начинала желтеть листва. Одиночно, но для опытного глаза заметно. Если приглядеться. На общей зелёной картине леса это ещё не отражалось. А вот ему, выросшему в деревне, осень уже сигналила о своём приближении. «Надо что-то думать… Прибиться в какой-нибудь деревушке к одинокой вдовушке? Но ведь тогда надо найти такую глухомань куда и немцам лень будет ездить. Или хуторок в лесу, который и сам хозяин ночью с трудом находит… Фронт я уже по всей видимости не догоню. – лениво текли мысли. – Это ж ясно, как божий день. Лихо прут, суки! Моторов тьма… И сверху, и снизу… Вот тебе и «от тайги до британских морей!»

Повинуясь инстинкту самосохранения он шёл по ночам. А как иначе? Оккупанты подтягивали тылы, устанавливали свои порядки, начинала работать их администрация… Тыловые и карательные команды тоже делали своё дело. Не раз кусая до крови кулаки он издали наблюдал, как в деревнях ловили прятавшихся красноармейцев. Более-менее здоровых уводили под конвоем, а раненых расстреливали за ближайшим сараем. Или вешали на первом подвернувшемся дереве. «Вот б… влип! Ни туда, ни сюда. У своих какой-нибудь дотошный НКВДешник найдёт бумагу, что я сын „врага народа“ и кирдык! И здесь, в одного, долго не набегаешься. Всё равно засветишься где-то. Вероятнее всего, когда еду с куревом добывать буду… Кстати, не курил уже давненько! Страсть как хочется… И куда я вчера перед рассветом кувырнулся! В какую яму?»

Он вспомнил, что свалившись куда-то сразу уснул вымотанный долгим переходом и голодом. Глянув вверх солдат увидел чуть посеревшее небо: «Ага! Значит всё на своих местах… Небо там, где и должно быть». Ощупав руками землю вокруг себя понял, что это воронка. Земля на её стенках была уже несколько суховатой. Значит бой здесь был не вчера. Это обнадёживало. Он сел и стал шарить по карманам ища заныканный на всякий случай жирный немецкий «бычок». Нашёл. Достал замотанный в кусок клеёнки полупустой коробок спичек. Закурил. «Посветлеет ещё так надо бы оглядеться – подумалось ему. – Кто знает, что вокруг?». Вспомнил, что в магазине патронов осталось как у латыша: «Добывать придётся. Скучновато как-то без них». Жить пока ещё хотелось, а без патронов не жизнь!

Когда окончательно развиднелось солдат выглянул из своего убежища и теперь уже внимательно огляделся. Увиденная картина прорисовавшаяся в утреннем свете не тянула просто на грусть, а забила в горло горький ком. Даже человеку далёкому от армии с первого взгляда стало бы ясно – это был бой заслона. Того заслона, из которого не возвращаются. Заслона из тех, кто остался в нём не по команде. Кто своею гибелью дал шанс другим на спасение. В такой заслон идут сознательно выбрав свой крест. Догадаться о том, что здесь произошло особого труда не составляло: сгоревший немецкий танк, перевёрнутый бронетранспортёр с надписью» Got mitt uns!» на борту, наша изувеченная пушка, десятка два одинаковых, в аккуратном ряду, холмиков с деревянными крестами и касками на них и наши ребята там, где застала их смерть. Три артиллериста и пулемётчик. Этого видно добивали последним. Выдернутый из своего окопчика и брошенный на спину он был заколот штыками. Или финками. Три пустых диска и покорёженный «дегтярь» были свидетельством тому, что парень до конца выполнил свою горькую солдатскую работу. «Наш брат, пулемётчик. – мысленно подытожил не сдавшийся в плен. – А я там, у речки, хотел ещё руки в гору… Хоть бы, сволочи, в воронке зарыли. Всё бы хоть как-то по-человечьи… Ладно, братцы. Я вас нашёл – мне и хоронить»

Солнце осторожно показалось из-за линии горизонта. В нагревающемся воздухе над телами начали роиться мухи. А муравьи… так те уже только чуть рассвело густо облепили погибших. Боец знал – всем выдавали! – что у солдат в пистонах брюк должны быть маленькие круглые пенальчики. А в них бумажки с именами, фамилиями и домашними адресами куда в случае гибели надо сообщить. Таковых у бойцов заслона не оказалось. Либо перед боем сдали своим, либо победители забрали «на добрую память» как сувениры. И теперь те, кого «демобилизовала» навсегда война, пополнят графу «пропал без вести». Или «погиб в бою» У наводчика была в нагрудном кармане махорка. Немного. Меньше полпачки. Видимо «сверхчеловеки» побрезговали таким убойным куревом. Лёгкие не те.

– Прости, брат! – обратился к мёртвому боец. – Тебе махра уже без надобности, а мне… аж в груди свербит.

Переложив махорку в свой карман, ещё раз оглядел поле боя и нашёл то, что искал. Рядом с погнутым сошником орудия лежала сапёрная лопатка. Но только он взял её в руки, как в утренней тишине прорезался звук работающих двигателей. Резко оглянувшись увидел – из-за дальнего леска на эту дорогу выползали два открытых грузовика с солдатами. Раздумывать некогда. Обыкновенный животный страх бросил его на землю рядом с артиллеристами. Сквозь прищуренные веки было видно, как грузовики надвигались казалось прямо на него. «Только бы не заметили, господи! И „шмайсер“-то в воронке! За просто так и жизнь отдашь, если заметят. Как же я так промудохал-то, твою мать? День же ясный, расхрестить меня в царя хрести!» Через прищур было видно, что грузовики остановились напротив и весёлые, молодые немецкие парни смеясь показывали в его сторону. Один из них поднял карабин и прицелился. «Неужели в меня? – пронеслось в мозгу. – Всё! Добегался!» Но от пули дёрнулось исколотое тело пулемётчика. Снова раздался смех и чья-то рука надвинула стрелявшему каску на глаза. Грузовики под весёлый гомон солдат вермахта взревев моторами тронулись дальше. И только стих за бугром звук моторов, трясущимися руками, опёршись спиной на колесо исковерканного орудия, не сдавшийся в плен оторвал от подобранной раньше немецкой листовки клочок, достал из кармана и насыпав в него махорки, закурил. Жадно.

– Бздишь, когда страшно? – спросил он сам себя. – А и правильно, если бы шлёпнули! Неча про осторожность забывать… Надо, однако, до вечера в воронке отлежаться. По вечерам они редко воюют. Культура! А тебе, браток, отдельное моё человечье спасибо! – он поглядел в сторону мёртвого пулемётчика. – Ты ещё одну душу спас, хоша и не живой… Прощевайте, браты, до вечера! Стемнеет чутка – похороню!»

Луна появляясь время от времени, как бы маскируя бойца, всё же дала ему возможность закончить скромный похоронный обряд. Аккуратно подровняв холмик лопаткой солдат присел рядом с ним, снова скрутил самокрутку и пряча огонёк в ладонях начал мысленный монолог с погибшими: «Если вы отдали свои памятки ребятам – это хорошо. Теперь им только дойти до своих и выжить. Тогда без вести не пропадёте. Хуже, если их немцы забрали. Тогда ваши имена только родня будет вспоминать… Да, свалилась эта война неожиданно. Хотя ж и ждали вроде. А всё равно, как снег на голову. Вы уж простите меня, что я вас не в настоящие могилы положил. Зато вы сейчас в этой воронке дружка напротив дружки. Лицом к лицу по кругу. Теперь можете спокойно беседовать. Никто не помешает. Где-то я слыхал, что мы не умираем бесследно. Ещё можем в вышних коридорах жить пока нас помнят. Правда или нет – не знаю. Но уж очень хочется верить, что так оно и есть».

Солдат тяжело вздохнул, поглядел на небо с первыми звёздочками, дошёл до леса, что начинался недалеко и двинулся по его краю. Опыт подсказывал – поступает правильно. Сам заметен не сразу и обстановку вокруг видно. Мысли далеки от высокого патриотизма когда идёшь один. Инстинкт подсказывал – надо выжить. Разум спрашивал: зачем и кому ты нужен? И были они, эти мысли, просты: «И к немчурам не хочу, и к своим не в жилу. Да и не догнать их, своих-то! Курево можно подэкономить, летом в лесу с голода не помрёшь, воды с любой лужи можно набрать. Разогнал головастиков и „приходи кума любоваться“ Тем паче они эту воду и чистят. Ещё дед говорил. А вот что-то посерьёзней из еды, то приходится с риском добывать».