Читать книгу Где живёт СЧАСТЬЕ? Какая дорога ведёт к нему? - Сергей Серванкос - Страница 6

Гражданская война рвала в клочья измученную голодом и людским горем страну. В Лебяжьем, как и в других, израненных жестокой междоусобицей, деревнях многострадальной России остались одни бабы, старики и детвора. Шла вторая весна страшного лихолетья. Земля парила, жадно впитывая последние проталины снега. Время пахоты и сева. Дед Силантий кряжистый мужик с пышной бородой земляного цвета, в потёртой, засаленной шубе, сплошь украшенной большими и малыми заплатами, поправлял упряжь на старом мерине Савраске. Единственный конь был на вес золота в такое страшное время. Подтянув подпругу и щёлкнув вожжами по ребристому боку животины Силантий присвистнул и крикнул:

– Но, родимый! – и пошёл рядом, потом повернул голову на огромную женщину, навалившуюся на деревянную соху, которую тащил Савраска. – Матрёна, ты не шибко то налягай, а то коняка вас с сохою двоих не сдюжит!

– Так я слеганца, диду, – пробасила Матрёна.

– Твоё слеганца у Савраски в паху грыжей вылезет! – под смех детворы, окруживших пахарей, рявкнул дед.

Митька Иванов подбежал к сохе и хохоча крикнул:

– Ты, тётка Мотя, смотри соху не сломай, а то пахать носом придётся.

– Пошёл прочь, чертёнок! Без тебя тошно, – пригрозив кулаком, крикнула Матрёна и опять налегла на соху.

Митька пнул потрёпанными лаптями мохнатую кочку и побежал домой. Мать с младшими сестричками сажала в огороде картошку. Увидев сына, она громко закричала:

– Ты где пропал, засранец! Опять в поле бегал? Вот я тебе сейчас зад надеру! А ну иди сюда! – она воткнула лопату в землю и направилась к, понурившему голову, Митьке.

Василиса, стройная женщина, тридцати лет отроду, быстро шла к сыну, вытирая руки подолом платья. По пути сорвала хворостину и, подойдя ближе, несколько раз сильно ударила Митьку ниже спины. Тот, стиснув зубы, выдержал уже привычное наказание.

– А ну марш картоху сажать! – уже менее строгим голосом, сказала Василиса и толкнула сына в спину.

В огороде они провозились до обеда. Потом наскоро похлебали щавельные щи с чёрным хлебом. Манька и Глашка – Митькины сестрёнки принялись мыть посуду. Мать прилегла отдохнуть на широкую полку возле окна. Солнце наполнило горницу ярким весенним сиянием, дразня задорными переливами на всём, что попадало под горячие лучи. Митька дождался, когда мать уснула, выскочил во двор и побежал к берегу пруда. Там у него шло строительство крепостной стены в виде плетня из ивовых веточек. Из камешков-голышей были построены сторожевые башни. Крючковатые ветки-рогатульки служили защитниками нехитрого укрепления. Вставив последний прутик, Митька почесал затылок, довольно осматривая игрушечную крепость. Потом отошёл на несколько шагов от неё к небольшой кучке камней, которую приготовил заранее для обстрела крепости.

– По врагам трудового народа огонь! – скомандовал сам себе и стал бросать камни, безжалостно разрушая итог двухдневного строительства.

Бросив в цель последний булыжник, Митька выхватил из-за пояса самодельную саблю из ветки клёна и побежал в атаку на оставшихся врагов. Он резко бил направо и налево в пух и прах разрушая уцелевшие укрепления. Когда от крепости осталось голое место, уставший завоеватель вытер пот со лба и довольно осмотрел поле боя. Враг был разбит, дело сделано. Под ногами валялся ивовый прутик и жёлудь, один из дюжины, что грозный завоеватель притащил из леса на прошлой неделе. Митька схватил жёлудь и зашвырнул его в соседний двор, а прутик воткнул на месте, где совсем недавно стояла вражеская крепость. Потом звонко сплюнул себе под ноги и насвистывая задорную песню пошёл к хате, засунув руки в карманы.

***

Дмитрий Трофимович Иванов стоял возле родного дома и не мог поверить, что всё закончилось. Не будет больше бомбёжек, ночных атак и караулов, не надо заставлять себя не бояться, не надо бояться, что эта атака или этот караул последнее, что будет в жизни. Война закончилась! Для него закончилась, но забыть её он уже не сможет, да и пустой рукав гимнастёрки никогда не позволит забыть, почему у него теперь только одна рука. Как жить? Как он будет столярничать и плотничать, чем зарабатывать на жизнь? Эти вопросы мучили демобилизованного солдата, но предвкушение встречи с семьёй волновало больше. Как часто он представлял себе это мгновение! Как часто лёжа на жёстких нарах в холодной землянке он видел свой дом, иву на берегу пруда, родителей, маму в красно-белом платье и огромном платке с невероятно красивыми цветами, обрамлёнными увесистой тёмно-синей бахромой.

Смеркалось. Ночи не терпелось взять бразды правления в свои руки. Она зажигала на быстро потускневшем небе одну за другой маленькие звёздочки. Серая хата засветилась небольшими окнами. Солдат подошёл к одному из них и заглянул внутрь. Сердце сжалось, слёзы навернулись на глаза. Он быстро вытер их рукавом и тихонько постучал.

Уже на следующий день, только солнце выползло из-за соседнего леса, как в дверь постучали. На пороге перед заспанным Дмитрием стоял вечно старый дед Силантий с ключами в руках.

– Здорово, Трофимыч! – задорно сказал дед и протянул руку хозяину. – С возвращеньицем! А я к тебе по делу. Вот ключи от конторы, принимай у меня колхоз, Трофимыч. А то меня бабы уже забодали! Старый я председателем быть, теперь ты руководи.

Дед Силантий сунул ключи в руку ничего не понимающего Дмитрия и не дождавшись ответа, развернулся и быстро поковылял к своему дому. Так у Иванова появилась новая работа. Он тогда и представить себе не мог, что эта работа станет делом всей его жизни. Сначала он отказывался, но на первом же колхозном собрании все единогласно проголосовали за нового председателя.

Дмитрий Трофимович очень любил свою деревню и старался во чтобы то ни стало сделать жизнь односельчан лучше. Бессонные ночи, отсутствие выходных и отпусков стало привычным делом для однорукого председателя. Не жалел он ни себя ни тех, кто работал в колхозе, порой забывая, что цель – сделать жизнь лучше, многих лишила простых радостей теперешней жизни. Сам Дмитрий Трофимович домой приходил только ночевать и то не всегда. Родные, видели его только по праздникам, чаще всего на трибуне или в президиуме очередного общеколхозного собрания. Иванов оправдывал себя, что всё это ради них, ради тех, кто так дорог. В конце концов, только не жалея себя в работе он может отблагодарить Родину за то, что она дала ему свободу. Тот, кому было предначертано всю жизнь батрачить на богатеев, теперь сам полноправный хозяин этих мест и может помогать людям строить их светлое будущее. Так думал Дмитрий Трофимович в те минуты, когда мысли: «А где же счастье? Когда оно придёт?» начинали подтачивать его веру в то, что долгожданное светлое будущее однажды наступит.

Всё рухнуло также неожиданно, как и началось. Ночью к его дому подъехало несколько машин, в дверь постучали. Заспанный председатель открыл дверь. В комнату вошло несколько человек в форме. Старший предъявил удостоверение и ордер на арест. Потом был закрытый суд и суровый приговор за антисоветскую деятельность, как сказал судья: «За намеренный срыв посевной кампании и саботирование постановления районного комитета партии». За былые заслуги Иванова расстрел заменили на двадцать пять лет лагерей.

***

Холодным ноябрьским днём 1953 года Дмитрий Трофимович Иванов опять возвращался в родное Лебяжье. Подойдя к родному дому он остановился, достал кисет, свернул цигарку и закурил. Потом подошёл к иве и заплакал. Он вспомнил детство, вражескую крепость на этом месте и то, как лихо он её разрушил. Сейчас такая же пустота была в его сердце, как на месте той крепости. Как жить дальше? Как смотреть людям в глаза, ради которых он не жалел себя? Ведь по доносу одного из односельчан шесть лет жизни были вычеркнуты навсегда. Бывший председатель стоял и плакал, а Ива старалась погладить его своими ветвями и успокоить. Ведь несмотря ни на что жизнь продолжалась и она прекрасна!