Читать книгу Египетское метро - Сергей Шикера - Страница 3

Утром Тягин первым делом позвонил в агентство, которое ему посоветовал недавно перебравшийся в Москву знакомый, и уже в середине дня прискакал Филипп – веселый молодой человек, одетый во всё узкое, кургузое, с завязанным удавкой шарфом. Легкая картавость как будто ускоряла его и без того быструю речь. Приговаривая «окей-окей-окей», он вприпрыжку побегал по комнатам, и за какие-то пятнадцать минут они договорились о цене с учетом срочности продажи. Тягин дал ему вторые ключи на случай, если его не окажется дома. Первого клиента Филипп привел в тот же день. На другой – еще двух. У Тягина даже появилась надежда, что всё может произойти так скоро, как он и не мечтал.

Квартира Тягину досталась в наследство от отца, военного врача, умершего три года назад. Последний раз Тягин виделся с ним за полтора года до этого на похоронах матери. К тому времени он уже жил в Москве. Ему было девять или десять лет, когда отец ушел от них в эту квартиру к молодой красивой женщине. Тайком от матери Тягин ходил сюда какое-то время, потом, подростком, перестал. И уже много-много позже только слышал, что с новой женой отца случилась в Крыму беда, она потеряла в аварии ребенка, которым была беременна, покалечилась сама и потом довольно быстро угасла. Несчастье отца, ликующее злорадство – такое неожиданное, ужасное – всегда мягкой, доброй матери, когда она узнала о несчастье. – ничего этого не хотелось вспоминать, но разве здесь, в двух небольших комнатах с коридором и кухней, это было возможно? Мало того, что квартира всегда казалась ему неприветливой и крайне неуютной, так сейчас она еще была вдобавок как-то странно, местами, опустошена. Не было штор, но в ванной висел его халат; книжные шкафы стояли неприятно пустыми (все книги подчистую вымел и увез к себе в село Тверязов), но платяной был до сих пор забит отцовскими вещами.

На второй день Тягин навестил старого товарища отца, фельдшера, сослуживца по госпиталю. Он ходил за больным отцом в последние дни и потом хоронил его, когда Тягин, поменяв адрес, ненадолго потерялся в Москве. Нашел его Тягин с трудом. Из своей двухкомнатной фельдшер переехал в однокомнатную неподалеку, и новые жильцы показали куда. Открывшая дверь женщина, которую Тягин принял за дочь фельдшера (он не видел ее много лет), только успела впустить его, как за ним быстро вошли двое юношей с мешками и, оттолкнув, прошли в комнату; там гремела музыка и был слышен шум швейной машинки. В коридоре было душно и пыльно. С криком «Мальчики, мальчики!» женщина ринулась за мешочниками и через минуту вывела в коридор кого-то в лохматом наряде лешего.

– Вот! – сказала она Тягину и обратилась к лешему: – Света, покрутись, покажи. Можете зайти, там еще посмотреть.

– Это маскировочный костюм? – наконец сообразил Тягин.

– Да, для снайперов, – радостно закивала женщина, сделав ударение на «о». – Видите, как всё аккуратненько? Прямо ниточка к ниточке. Пощупайте.

Тягин потрогал.

– Вы ведь от Луценко? – спросила женщина.

– Нет, я сам по себе, – сказал Тягин и стал объяснять, кого ищет.

Женщина такого не знала и посоветовала Тягину обратиться к соседям, что он и сделал. Соседи направили его в дом напротив. Там выяснилось, что и они напутали. Наконец нашел.

Почти всё время, что Тягин пробыл у старика фельдшера, тот сидел нахохлившись, высоко сложив на груди руки и посторонним наблюдателем глядел на повернутую к нему боком шахматную доску, словно ждал отлучившихся игроков. Тягин его помнил веселым бородачом с трубкой. Сейчас он был выбрит, и как-то слишком выделялась на его старческом лице непривычно голая широкая верхняя губа. В беседе (у него был всё реже встречавшийся старый одесский выговор) он то и дело пожимал плечами и недоверчиво, часто невпопад махал рукой. Привезенные Тягиным подарки, четыре пачки голландского табака и маленькую вересковую трубку, брать отказался: «Я свое откурил».

Тягин поделился первыми после двухлетнего перерыва безрадостными впечатлениями от увиденного, пожаловался на запущенность и какой-то внутренний упадок.

Старик раздраженно, всем телом дернулся.

– А что ты хочешь от города, в котором меньше года назад загубили полсотни душ? Так и будет. Им завтра плаху на Соборке поставят и начнут головы рубать, а они будут ходить мимо и плечами пожимать… – ион обреченно махнул ладонью.

Зато на сообщение Тягина о продаже отцовской квартиры одобрительно покивал, правда тут же предупредил:

– Ты тут вообще потише будь и сильно не торгуйся. Бери сколько дают и тикай отсюда. Ты ж еще и журналист.

– Я всего лишь какой-то там обозреватель: кино, литература. К политике никакого отношения.

– Да кого это е**т! – нетерпеливо воскликнул фельдшер, впервые при Тягине матерно выругавшись. – Тикай, говорю.

Как и в прошлый раз, Тягин собирался кое-что спросить об отце и, как и тогда, настраивал себя, настраивал, но так и не решился. Так и ушел ни с чем.

– Противные времена настали, – говорил, провожая его, фельдшер. – С погодой тоже что-то не то. Раньше перед переменой поясницу тянуло, мебель трещала, аж подскакиваешь. А сейчас раз – и дождь пошел. Ни с того ни с сего. Или снег. Раз – и пошел. Без подготовки, без предупреждения, без ничего. как будто так и надо.

Следующие два дня Тягин провел в одиночестве; слушал пластинки на старом проигрывателе и смотрел телевизор, чего не делал много лет. В углу стояли принесенные с балкона, кое-где тронутые ржавчиной двенадцатикилограммовые наборные гантели. Утром он бегал вдоль моря, во второй половине дня выходил прогуляться по парку или выбирался в город. Ужинать ходил за несколько кварталов, в ресторан гостиницы.

Лишь на пятый день Тягин почувствовал себя готовым встретиться с Хвёдором. Чтобы не блуждать по пересыпским переулкам в темноте, решил выбраться пораньше. Перед выходом он наскоро перекусил и только налил кофе, как с известием, что вот-вот, с минуты на минуту подъедет покупатель, примчался Филипп.

– Вы пока, если что, не говорите, откуда приехали, – попросил он.

– Это почему?

– Он москвичей не любит.

– Он, кажется, квартиру придет смотреть, нет?

– Да! Конечно! Но лучше подстраховаться. Очень капризный клиент. Занервничает еще, потребует цену снизить.

– Вы давно здесь не были. Слушайте, а давайте еще проще? Сделаем вид, что вы глухой.

– Как?

– Глухой. Я ему скажу, что хозяин глухой. Или глухонемой. Вам как удобней? Меньше хлопот, честное слово. А то он вдруг поговорить с вами захочет, что-то спросит, а вы не то ответите. Нехорошо выйдет. Мне потом придется оправдываться, а он под это дело начнет цену сбивать. О! Приехал.

Филипп выхватил из кармана заверещавший телефон и побежал встречать, а Тягин вернулся в кухню. Пару минут спустя он услышал, как щелкнул замок, и Филипп с покупателем вошли и сразу прошли в комнату. Речь покупателя была настолько густо пересыпана незнакомыми словами и насыщена шипящими (так, например, несколько раз произнесенное им «специально» звучало как «шпечьяльно»), что Тягин с трудом улавливал смысл. В кухню вошел Филипп и, протянув руку, попросил глоток кофе. Тягин удивленно дал ему свою чашку. Между глотками Филипп кивнул в сторону комнаты и, поморщившись, покачал головой. Наконец он вернул чашку, и Тягин поставил ее в раковину. В это время в дверях вместе с волной сладковато-горького запаха бесшумно появился одетый с иголочки покупатель и произнес:

– Слава Украине!

И в то же мгновение Филипп выкинул в его направлении ладонь и отчаянно гаркнул в тягинское ухо:

– Мыкола!

Вздрогнув от неожиданности и боли, Тягин ударил Филиппа кулаком в лоб, да так сильно, что тот, ухватившись двумя руками за голову, качнулся, присел и опустился на одно колено. Тягин, сам не ожидавший от себя такого, подхватил его под локоть. Филипп с виноватой улыбкой сообщил покупателю:

– Михайло дуже погано чуе.

Тягин посадил его на табурет и ушел в комнату, так и не разглядев толком покупателя, успев лишь отметить маленькие блестящие глаза, тонкие губы и тяжелый нос сливой. Когда гости ушли, вызвал такси и стал собираться в дорогу.

Сразу за мостом, на Московской, он попросил водителя остановить и еще не успел закрыть за собой дверь, как к нему, словно она только его и ждала, кинулась цыганка.

– Мужчина! Парень!..

– Можешь не трудиться. Денег все равно не дам, – осматриваясь, строго предупредил Тягин.

– Слушай, я тебе просто сказать хочу. Тебе пригодится, увидишь. У тебя сейчас очень тяжелая положения, – деловито начала цыганка.

– Так, гражданка, в чем дело? – вмешался подошедший постовой. – Почему пристаете к прохожим? А ну, кыш!

– Не хочешь – как хочешь, – сказала цыганка Тягину и присоединилась к шумной ватаге товарок у дверей магазина.

Чувствуя легкую досаду от того, что цыганка не успела сказать больше, Тягин поблагодарил избавителя коротким кивком.

Он почему-то думал, что дом Хвёдора стоит в двух шагах от моста, за ближайшим углом, а оказалось, что от моста еще надо было идти и идти. К нужному двору в раскисшем от края до края переулке вышел в перепачканной обуви, с мокрыми ногами. В своей московской жизни Тягин как-то совсем отвык от таких пейзажей. Всё вроде бы хорошо знакомое, но, однако же, какая ужасающе грязная дыра! К тому же Хвёдора он не застал. Глупое минутное облегчение сменилось злым раздражением: придется переться сюда еще раз.

Домой Тягин вернулся усталым и замерзшим. Переодевшись и выпив чаю, взял тверязовскую рукопись и залез под одеяло. Плотные, желтоватые, чуть ворсистые листы (где он бумагу-то такую древнюю взял?), машинописный текст. И конечно, первый экземпляр, он же, скорее всего, единственный. Саша Тверязов. Этим всё сказано.

Как там, он говорил, называется? Хроники? Ладно, хроники так хроники, разберемся.

Отвел первую, всю в росчерках, страницу.

Затворничество Фомина становилось отчасти понятным Фомскому всякий раз, когда он взбирался к нему на седьмой этаж по самой крутой, самой грязной и – когда перегорали лампочки – самой темной из всех известных ему лестниц. Фомский и сам, предвидя трудности возвращения, сто раз подумал бы, прежде чем отправиться в путь.

Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

Зазвонил телефон. Это же надо: Тверязов.

– Как там мой роман? Идет?

– Ну и чуйка у тебя. Не поверишь, но вот только что, минуту назад начал.

– Ну конечно! Да шучу я, можешь вообще не читать.

– Нет уж, я почитаю. Не мешай мне.

Тягин дал отбой.

Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

Опять телефон. Филипп.

– Завтра после пяти придем смотреть квартиру – вы будете?

– Думаю, да.

– Заметано. Тогда до завтра.

Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

Телефон. Опять Тверязов.

– Я чего звонил-то. Не хочешь в субботу на Староконный сходить, проветриться?

– Можно.

– Так я еще позвоню?

– Хорошо.

Ловко как обложил, усмехнувшись, подумал Тягин. Теперь хочешь не хочешь, а к субботе что-то придется прочесть. Он отложил телефон, и крашеной блондинке Марине с приставшей к ней фамилией Фомина пришлось открывать дверь в четвертый раз.