Читать книгу Сны в вещевом мешке (сборник) - Сергей Снеговский - Страница 49

Пассажирская матрица

В дороге я часто пишу стихи или эссе про всякого рода размышления о сути вещей и тому подобном, но в этот раз всё пошло немного иначе. Я проснулся. На верхней полке в поезде. Прикинулся чемоданом и начал анализировать среду своего временного обитания – в общем, внимательно (немножко внимательнее, чем обычно) огляделся. Детали вагонного окна или матрасы на соседней полке меня мало заинтересовали, хотя и имеют наверняка свою предысторию, связанную с людьми, их создававшими. Я решил проникнуть сквозь кости черепа в мозг пассажиров, что так неосмотрительно игнорировали мой загоравшийся интересом взгляд в их сторону. И прочитать их мысли. Если существуют вдруг миллиарды вариантов развития событий, как в матрице, то почему бы не рассмотреть некоторые возможные? Ведь если за углом дома не видно черного щенка, это не значит, что его там нет. Тем более что делать всё равно нечего, а тут целое поле для игры фантазии. Итак:

Пассажир 1

Николай. Мой сосед снизу, паренек лет под двадцать пять, с легким татарским намеком на челе, очень вежливый, скромный и с полным отсутствием растительности на лице, ну, то есть ни сейчас, ни, скорее всего, в будущем ее там не появится даже. После пары сеансов разговора по телефону (видимо, с кем-то из родных) внезапно начал отрубаться, уронив голову на стол. Спит, пуская слюну. Видит во сне рыбалку. Клев неплохой, ясный солнечный день, дома ждут жена и 0,5 л вискаря, подаренного на 23 Февраля сотрудницами с работы. Сегодня Коля хотел порыбачить в компании с другом, но тому понадобилось срочно решать проблему со сцеплением на рабочей машине, и поэтому наш герой рыбачит один. Ему всё равно хорошо. Неважно, что на горизонте собираются тучки, до них далеко. Неважно, что взятый аванс уже весь практически потрачен, а до зарплаты еще неделя. Он сидит в резиновой лодке и улыбается, клюет карась – мелкий, но часто, проблем со сцеплением у старенькой «Нивы» нет, надо бы заменить перегоревшую лампочку ближнего света, но сделает он это потом. В камышах трещат лягутены, в леске неподалеку дятел достает из-под коры несчастного жука, очень хорошо, в голове покой и нирвана. И вот уже пора испытать счастье жизни, простое человечье мимолетное счастье, приступ его, если хотите, и заорать на всю землю об этом. Хорошоооо! Снова клюет. Затаив дыхание, рыбак подсекает добычу, но леска зацепилась за корягу и не идет, зараза! Надо менять снасть, а в воду лезть не хочется. Подплыв к месту аварии, Коля достает перочинный ножик, хочет обрезать леску, но тот хитро и коварно выпрыгивает из руки и лезвием входит в резиновое дно лодки… Тут одновременно звонит сотовый и начинается дождь. На этом всё. Брови героя ползут к переносице, вздрагивает рука во сне, уже наяву со стола падает с сухим, пумкающим на весь вагон звуком пустая пластиковая бутылка из-под минералки, и наш герой с сонной полосой на лице от неудобной подушки в виде плацкартного стола хмуро поднимается над уже другой реальностью. В стакане позвякивает ложка. Выходить ему на следующей станции. За окном хилые избушки, серые облака и свинцового оттенка грязные болотца. Я думаю, что сейчас ему нужно выпить крепкого чая.

Пассажир 2

Лусинэ. Женщина на нижней полке, на месте под номером двадцать пять, спит, гордо отвернувшись от стены и закинув руки за голову. На лице не дрогнет ни единый мускул. Похожа на индейскую скво. Она не из тех, кто распечатывает в поезде курицу или яйца от той же птицы. Она гордо несет звание вегетарианки и любит овощи, зелень и фрукты, уважает мужчин и свой армянский этнос. Вчера она выехала в Москву погостить у подруги, а заодно и поговорить с местным владельцем кавказского кафе на предмет поставки предметов интерьера, в частности глиняных кувшинов, тарелок, фигурок древних армянских персонажей из сказок, ну, и прочей утвари. Причмокивая губами во сне, Лусинэ видит, как ловкие пальцы Вазгена листают каталог ее изделий, и знает, что всё будет хорошо. А знает она это потому, что Вазген, хозяин кафе, – троюродный брат ее подружки и не откажется от заманчивого предложения общительной Лусинэ. Тем более что она везет с собой бутылку домашнего вина для него, и кто знает, как обернется в итоге разговор, но Лусинэ верит в успех задуманного. Уверенно спит дальше и следит за пальцами Вазгена, такими ловкими, быстрыми и почему-то грязными.

Пассажир 3

Вениамин. Как раз напротив Лусинэ едет очень высокий, с огромной залысиной и руками-лопатами, изможденный мастер трамвайного депо. За свои пятьдесят лет он успел поработать учителем труда, тренером по волейболу, водителем «Газели», механиком пельменного цеха, дворником, агентом по продажам, охранником и начальником склада. И вот теперь он, потрепанный нестройной профессиональной деятельностью, измучен рецептами врачей, последнее время пошаливают печень и почки. Ему неинтересно смотреть в окно. Вениамин сидит, облокотившись на стену и вытянув ноги. Они в таком положении как раз достают пятками до края рундука. Рыжеватые усы нависают над синюшными губами, и взгляд бесцелен и пуст. Просто в никуда. Он ничего не хочет, кроме одного – скорее доехать до Пензы, а потом сесть на попутку и впервые за пять лет оказаться на родине, на своей малой родине, у мамы, в деревушке Казачья Пелетьма Лунинского района. Он едет к маме и везет ей подарки.

Так сложилось, что жена ушла, еще когда он в конце 90-х пытался хоть как-то выбраться из-под гнета постоянной нехватки денег и подрабатывал агентом по продаже хрустальных безделушек, параллельно собирая с другом металлолом. Детей не нажили, делить нечего, а тут подвернулся какой-то юнец на «шестерке», и Марина ушла. Он не сильно горевал, понимал всё, но морщина поперек лба стала глубже, а сердце стало работать хуже, и Вениамин запил. Пил долго, мало, но часто, пока не уехал из Самары в Уфу: позвал к себе друг по металлолому. Просто, чтобы всё забыть. Там и осел со временем. Устроился в трамвайное депо механиком и потихоньку вылез из синей ямы. Но обзавестись семьей больше так и не получилось. Лишь старенькая мать под Пензой всегда его ждала и писала по старинке бумажные письма сыну. И вот он едет со своим большим сердцем, большими руками-лопатами и выбритым подбородком посадить ей в мае картошки, вскопать-перекопать весь огород и починить крышу в сарае. Для него весь смысл его не слишком яркой жизни теперь свернулся и сжался в один плотный, как бозон Хиггса, постулат: нет и не будет никого и никогда для него дороже, чем его старенькая мама. Он даже подумывает всё бросить и вернуться в деревушку насовсем. Дарья Романовна в это время печет сыну пироги со смородиной, как он любил в детстве, с белой и красной. Ждет сына. В горнице полы отдраены от и до. Ни пылинки.

Пассажир 4

Сергей (Снег) Снеговский. Я. У меня жена и два сына. Родился в Куйбышеве в 1977-м, живу в Самаре, работаю самим собой. Я музыкант и иногда пишу эссе. Вел дневник с двенадцати до восемнадцати лет. И скоро, наверное, я достану его из старого сундука и выдерну из его контекста несколько дней той поры для очередного рассказа. Если повезет и завтра с утра после гастролей в славном городе Пенза мне перепадет чашка крепкого кофе перед путешествием дальше, в автобусе до Арзамаса я не усну, а сильно покопаюсь в вопросах соблюдения Великого поста и, может быть, напишу несколько стихов. Давно этого не было. Соскучился по автобусам, как бы странно это ни звучало.

P. S. Все имена героев, кроме моего имени, вымышлены. А также любые совпадения могут носить лишь случайный характер. Я же не Шерлок Холмс, а Шерлок – это не я.

Поезд «Орск – Москва»,

18.03.2016

Прасковья Михайловна

Ее никто не звал тетя Паша или, например, баба Паша. Ее имя звучало громко и авторитетно – Прасковья Михайловна. Я же звал ее, любя крепко обнимать детскими ручонками за шею, повиснув, как елочная игрушка, просто «Баба». Бабуля была красивой. Высокая, с горделивой осанкой, с густыми, длинными седыми волосами и светлыми, смеющимися глазами в орнаменте из морщинок. Когда она увезла меня мелкого, пятилетнего, из Куйбышева в город Стерлитамак, ей было уже семьдесят два. Мы жили с ней в пятиэтажке на ул. Щербакова, 1. И те времена… Это был первый ясно осознанный период моего босоногого детства, когда мы с друганами ходили купаться или ловить рыбешек на речушку Стерля, воровали яблоки на соседних дачах, зимой строили ледяные пещеры и с деревянными пистолетами-автоматами играли в войну за домом. Там же я пошел в первый класс. Баба сидела со мной за первой партой на собрании первоклашек в детской библиотеке перед началом учебного года и гладила по голове меня, завороженного запахом новой тетрадки и волнующим моментом встречи с доселе неизвестной мне школьной жизнью. Все три класса я окончил в итоге отличником и со всякими грамотами и похвальными листами. Классная руководительница заставляла меня слушаться бабушку, объясняя это тем, что она для меня и мама, и папа в одном лице. Как будто я сам этого не понимал. Батя тогда пропадал на северах и в только ему известных местах, изредка навещая нас, ну а мамы не стало еще за три года до нашего с бабушкой переезда в Башкирию.

Я боялся. Детские страхи за бабушку преследовали меня постоянно. Если она долго шла из магазина, пока я делал уроки, я чуть ли не весь вылезал в окно, пытаясь разглядеть привычный любимый силуэт на тропинке к дому. Когда мы шли куда-то вдвоем, я держал ее за теплую руку и только тогда был доволен, спокоен и рад всему. Дома всегда пахло то пирожками, то блинами, то свежим, испеченным в духовке хлебом. И не было во всем мире ничего слаще этого хлеба со стаканом молока. Бывало, я «мотал ей нервы», и бабушка разговаривала, помню, сама с собой, причитая обо мне от третьего лица, хлопоча по дому, достаточно громко, чтоб я слышал в своей комнате, закрытый и лишенный на сегодня улицы. Иногда плакала, и тогда я кидался ей на шею, умолял простить и ревел вместе с ней. Однажды я поджег, балуясь с огнем, мусорное ведро в туалете, испугался и как ни в чем не бывало пошел смотреть телевизор, надеясь, что само как-то пройдет всё. После этого прятался под кроватью, так как бабушка уже не причитала, а четко шла с ремнем по моим следам в комнату. Последнее лето в Стерлитамаке, перед отъездом в Куйбышев, после третьего класса я помню особенно ярко. Баба поет на кухне песни за очередным стряпаньем, я прошу отпустить меня кататься на велосипеде, взятом ею мне напрокат с ее мизерной пенсии, а за окном звенит голосами соседских ребятишек лето 1986 года. Конечно, пообещав далеко не уезжать, я уехал куда-то в поля с другом рвать зеленую кукурузу. Бабушка меня искала. Когда мы вернулись под вечер, я встретил ее у подъезда печальную и, не оправдываясь, не выпрашивая «еще погулять», взявши за руку, сказал: «Пойдем домой, Ба». И она почему-то не ругала меня. Мы пошли домой смотреть «Спокойной ночи, малыши!» и пробовать пирожки с творогом.