Читать книгу Корона Витовта - Сергей Сухоруков - Страница 3

Несколькими днями раньше Максимилиан Крейцер, в прошлом лихой ландскнехт, а ныне почтенный хозяин трактира «Сломанная пика», проснулся от легкого прикосновения к лицу. Решив, что это озорничает Мари-Луиза, он игриво улыбнулся и разлепил свой единственный глаз. Но вместо удовольствия видеть пышнотелую и вообще приятную во всех отношениях супругу, Максимилиан увидел крысу. Она сидела на кухонном столе и возилась с куриной костью, касаясь хвостом его усов.

Крейцер растерянно осмотрелся. Утро он почему-то встретил не в уютной супружеской постели, а на твердой скамье в трактирной кухне. Впрочем, причина обнаружилась тут же. На столе стояли кружка, глиняный кувшин с остатками пива на дне, и валялось несколько пустых винных бутылок, среди которых были разбросаны обглоданные кости и хлебные крошки. Они-то и привлекли внимание крысы.

Максимилиан по старой привычке потянулся к мечу, делая это осторожно, чтобы не спугнуть наглого воришку. Но верного кацбальгера на поясе не оказалось. Увы, уже много лет минуло с того дня, как Мари-Луиза отняла у мужа клинок и бросила пылиться в сундук, а на сундук навесила тяжелый замок. Вспомнив об этом, старый воин засопел от гнева и махнул своей единственной рукой, сбросив крысу со стола. Та шлепнулась на пол и возмущенно пискнула. После укоризненно обернулась на человека и неторопливо потрусила к стене, в углу которой черным пятном зияла неровная дыра.

Провожая крысу взглядом, Максимилиан разглядел ее тощие бока и сокрушенно покачал головой. Это напомнило ему, что дела в трактире не так хороши, как прежде.

– Да уж. Времена нынче тяжелые, – произнес он вслух свою любимую фразу, обращаясь к убегающему зверьку. – Но с другой стороны? Не могу же я прокормить всех крыс в округе?

Услышав человеческий голос, крыса на мгновение замерла, прислушалась, а затем уже быстрее добежала до стены и юркнула в нору.

– Людей бы накормить… – Максимилиан охотно бы продолжил тему о тяжелых временах, но его серый и хвостатый собеседник убежал, а разговаривать сам с собой Крейцер не имел привычки, справедливо полагая, что это первый и верный признак помешательства.

Испытывая жажду, он взял со стола кувшин и одним глотком его осушил. Затем отыскал среди костей кусок загрубевшего вчерашнего хлеба, бросил в рот и с хрустом сжевал. Сухарь был настолько тверд, что им, видать, побрезговала и крыса, но старый солдат даже не поморщился. Потом он заглянул в кружку. Она оказалась пуста. Трактирщик пошарил глазом по кухне и увидел у двери пивной бочонок, вчера извлеченный им из кладовой. Задержав на бочонке взгляд, Максимилиан попробовал вспомнить, осталось ли в нем пиво. Вспомнить не удалось. «Значит, скорее всего, не осталось», – решил он, обладая немалым опытом в подобных делах.

Прошлым утром Мари-Луиза отбыла в Дрезден за припасами, и это позволило ее мужу немного расслабиться. Чего скрывать: с каждым годом подобные пирушки случались все реже. Женщина не одобряла излишеств. Когда-то мнение жены не сильно его интересовало. Бравый ландскнехт, бесстрашный вояка и задира, в молодости он, бывало, даже бивал ее за дерзость да непослушание. Но по мере того, как он терял в сражениях части тела, а годы, наоборот, прибавлял, характер его постепенно смягчался. Пока к шестому десятку не стал совсем покладистым. И сейчас, по правде говоря, супруги своей Крейцер немного побаивался, хоть и любил по-прежнему сильно и ценил безмерно.

Сегодня Мари-Луиза должна была вернуться.

Максимилиан с усилием оторвал взгляд от бочонка. Пора было приниматься за работу. Трактирщик нащупал ступнями ног башмаки под столом, надел их и, кряхтя, встал с лавки, вытянувшись во весь длинный рост. Худой и костлявый, с морщинистой кожей и поредевшими седыми волосами на голове, он был похож на одряхлевшего Дон Кихота. И великий испанец, повстречай Крейцера сейчас, вполне мог бы использовать его наружность для описания своего героя в старости.

Из общей залы донеслись голоса. В «Сломанной пике» появились первые гости. Вслушавшись, Максимилиан разобрал французскую речь. Разговаривали трое мужчин. Крейцер удивился: откуда у него в трактире взялись сразу три француза?

Старый воин машинально погладил обрубок правой руки, которую потерял во Франции. Шесть лет на службе у Католической лиги не прошли даром, французский он понимал порядочно. И потому, еще немного послушав беседу, решил, что, пожалуй, ошибся. Никто из гостей французом не был. Все трое говорили с акцентом. Причем акцент каждого заметно отличался от двух других. Значит, все принадлежали к разным нациям. В те времена французский еще не успел стать языком дипломатии и международного общения, поэтому можно смело утверждать, что Максимилиан Крейцер стал свидетелем едва ли не первого в истории применения его в подобном качестве.

Крейцер выглянул в залу. Говорящие на французском мужчины сидели за столом прямо у входа. Двоих он видел впервые. Наметанный глаз трактирщика сразу же определил в одном из них господина, в другом – слугу. Оба чужеземцы. Третьего он знал. То был свой, саксонец. Некий Самуэль Краус – тщедушный и невысокий, с юркими, хитрыми глазками. Кто он был таков и чем зарабатывал на жизнь, толком никто не знал. Его видели то в обществе купцов, то, как шептали люди, в компании людей ненадежных и, прямо скажем, совсем разбойных.

Тот, который показался Крейцеру господином, отхлебнул вина, поданного трактирным слугой Гюнтером, и нетерпеливо спросил с явным польским акцентом:

– Сколько еще ждать?

Только акцент и выдавал в нем поляка. Было очевидно, что этот господин старался скрыть свою национальность. Иначе, зачем бы он сменил роскошный польский жупан на скромное немецкое платье? Чулки и башмаки на нем тоже были неброские, немецкие. Мужчина был еще не стар, лет около пятидесяти, но почти полностью лыс. Остатки волос по бокам головы были сбриты, так же как были сбриты усы и борода. Вероятно, и одеждой, и внешностью этот человек хотел сойти за немецкого бюргера. Но получалось у него это плохо. Благородное происхождение выдавали гордая осанка, надменный взгляд и даже форма черепа. Череп был правильным, с высоким лбом – украшение любого аристократа. Хотя, пожалуй, безупречные пропорции головы немного портила выпуклость на темени, похожая на шишку. Впрочем, при нужде этот недостаток легко было спрятать под шляпу, которую ее владелец положил на стол.

Максимилиан насторожился. Встревожил его не сам маскарад переодетого господина. Трактирщика беспокоили усы. Точнее, их отсутствие. Ветеран Ливонской кампании, он хорошо знал, что, если родовитый шляхтич позволил сбрить себе усы, значит, на то есть серьезные причины. И как бы эти причины не принесли беды в «Сломанную пику». Крейцер стал слушать внимательней.

Обращался поляк к немцу, и тот в ответ неопределенно пожал плечами.

– Кто ж его знает, сударь, сколько ждать? Надобно ждать, пока он не вернется с ночной…э-э… прогулки.

– С прогулки? Скажи лучше – с промысла, – хмуро отозвался шляхтич. – Ведь он наемник? Значит, наверняка, разбойничает по ночам. Нынче ландскнехты ваши – обыкновенные бандиты! – голос переодетого господина был недовольным. Он уже жалел, что связался с этим Краусом. Не внушал тот ему доверия.

– Именно так, ваша милость. Бандиты они – это верно, – подхватил чернобородый здоровяк с оттопыренными ушами, которого трактирщик принял за слугу поляка. Максимилиан оказался прав: чернобородый и в самом деле был слугой шляхтича. Но хотя поляком чернобородый не был, в отличие от господина, он жупан носил. На французском чернобородый изъяснялся лучше спутников. Расслышав его произношение, Крейцер сморщился точно от зубной боли.

«Швейцарец! – с негодованием сплюнул бывший ландскнехт, исподлобья рассматривая всю троицу. – Хороша компания! Бритый поляк, переодетый немцем; швейцарец, переодетый поляком и Самуэль Краус! Точно быть беде!»

– Бандиты они или солдаты, сударь, я думаю, это неважно, – возразил Краус. – Важно, что они – лучшие, а я нашел вам лучшего из них!

– Кого это ты называешь лучшими? – возмутился швейцарец. – Бандитов? А, может, ландскнехтов? Эти свиньи всегда были негодными солдатами и брали верх все больше числом своим. Уверен, и этот такой же, как и вся их немецкая сволочь. Зря только время теряем, ваша милость!

Саксонец и глазом не моргнул на оскорбление в адрес своей нации, шляхтич же недоверчиво глянул на слугу. Все-таки тот некогда был швейцарским наемником, а неприязнь к конкурентам-ландскнехтам у них в крови.

– Тогда зачем он мне нужен, если он так плох? – рассердился поляк.

– Этот-то точно хорош, – заверил Краус. – Кирхгольмским Львом прозвали его в Лифляндии!

Увлекшись беседой необычных посетителей, Максимилиан, сам того не замечая, шаг за шагом постепенно к ним приближался, стараясь не упустить ни слова. Услышав про «Кирхгольмского Льва», он неосторожно подошел совсем уж близко и был замечен немцем. При виде трактирщика, Краус тотчас же замолчал и приветливо ему улыбнулся, как старому знакомому. Крейцер на правах хозяина был вынужден обеспокоиться о комфорте гостей и спросить об их пожеланиях. Поляк и швейцарец заказали вина и мяса, саксонец – пиво и сыр. Максимилиан дал знак трактирному слуге, Гюнтеру, а сам отошел назад к стойке.

– Я говорю о Теодоре Крейцере, – чуть тише продолжил Самуэль Краус. – Его-то мы и ждем. Не слыхали о таком?

Шляхтич вопросительно глянул на немца, а швейцарец презрительно скривил губы.

– Он и прежде слыл отчаянным малым, – рассказывал саксонец, – но прославился на службе у короля Карла. Парень бился при Кирхгольме за шведов, против ваших, сударь, и бился с львиной отвагой. Отсюда и его прозвище. В той битве немецкому полку случилось схватиться с гусарами. Сказывают, что, когда все товарищи Теодора пали, он еще долго отбивался от этих крылатых дьяволов в одиночку и уложил их с добрый десяток!

Швейцарец, слушая это, продолжал презрительно усмехаться. Не поверил рассказу и поляк.

– Одолел десяток летучих гусаров? Один? «Пустая похвальба!» – уверенно сказал шляхтич. – Впрочем, – припомнил он, – то ведь были л и т о в с к и е гусары. А какие из них вояки? Так. Лоск один да перья. Польских бы ему не одолеть… – будучи уроженцем Мазовии, он ревниво оберегал честь и славу польского воинства.

– Этого я не знаю, – обиделся немец, видя, что ему не хотят верить. – Но плохи литовцы или нет, а наш полк положили весь.

– Не велика доблесть – положить немецкий полк, – не удержался от замечания швейцарец. – Ну, да я не о том. Если весь полк погиб, сам-то он как выжил?

– Мне не рассказывали, – насупленно отвечал Краус. – Вот ты, любезный, почем зря ругаешь нашу пехоту. Ты, по всему видать, сам бывший солдат. Тебе, наверное, виднее. Но что ж тогда шведский король нанял немцев, а не вашего брата швейцарца?

– Глуп он, этот шведский король. Или скуп. А может и то, и другое, – загорячился швейцарец. – Нанял бы наших – победил бы. А ваши-то! С пиками и не одолеть кавалерию!

– Остынь, Бьерн, – одернул слугу шляхтич. – Неплохие и немцы солдаты. То, что они не справились с гусарами, вовсе не позор. Пусть литовские гусары и не так хороши, как… кхм… польские, но и они рубаки тоже изрядные, – нехотя признал поляк.

– Точно, сударь! – оживился Самуэль Краус. – И если вам будет угодно, люди говорят, что Теодор и сам вроде как литвин по происхождению. Пацаненком подобрал его в Литве, возвращаясь с похода на Псков, владелец этого трактира, – саксонец кивнул в сторону стойки, где однорукий осторожно гремел посудой, чтобы не заглушить интересовавший его разговор. – Мальчик вырос в военном обозе. Воспитали его солдаты да маркитантки. Что он видел кроме войны? Вот и вырос он солдатом и солдатом отличным! Вот сказывают, во Франции он…

Шум на лестнице, ведущей на второй этаж трактира, помешал саксонцу продолжить рассказ. Все трое разом туда глянули. По деревянным ступенькам поспешно спускался пожилой мужчина, поправляя на ходу штаны. Следом за мужчиной на лестницу выскочила миловидная полуголая девица с распущенными льняными волосами. Одежды на ней было немного, а та, что была, вызывающе нарушала все эдикты саксонских курфюрстов о правилах ношения одеяния неблагородным сословием. Главным украшением туалета девушки, бесспорно, были белоснежные панталоны, расшитые шелком, которые не посмела бы надеть ни одна приличная горожанка. Такого же цвета чулок обтягивал изящную правую ножку девицы. Левая нога была голой. Платья на девушке тоже не было, но, не совсем забыв о приличиях, она прикрывала грудь скомканным платком в руке. Догнав убегающего мужчину, девица молча вцепилась ему в плащ. Мужчина попробовал было вырваться, но не сумел. Смирившись, он полез в кошелек и дал девушке монету. Затем воровато оглянулся и проворно выбежал из трактира. Девица смело улыбнулась сидящим в зале посетителям и вернулась на второй этаж.

Отвлекшись на сей инцидент, трое за столом не заметили, как тот, кого они дожидались, вошел в «Сломанную пику».

– Вот он, – быстро шепнул Самуэль Краус, – Теодор Крейцер стоит у стойки.

Поляк обернулся, и сразу же на его бритом лице появилось разочарование. Шляхтич ожидал увидеть великана, покрытого шрамами, с воинственным блеском в глазах, а увидел парня лет тридцати, среднего роста, с глазами серыми и сонными. Внешне он ничем не напоминал того героического молодца, о котором так увлеченно рассказывал Краус. Правда, шрамы на лице у Теодора Крейцера были.

– Дохляк, – пренебрежительно бросил швейцарец.

– Может, парень и не так внушителен снаружи, но он жилист и силен, – возразил саксонец.

– Оборванец, – продолжал критиковать наемника Бьерн.

– Сейчас его дела не так хороши, – признал Краус. – Из литовского плена он вернулся почти нищим. А старый Крейцер очень скуп и не считает, что человеку обязательно нужно хорошо одеваться.

Швейцарец действительно имел все основания назвать молодого Крейцера оборванцем. Главными особенностями одежды наемника были грязь и небрежность. Коричневая куртка с неаккуратно разрезанными рукавами была вся в латках, когда-то синие широкие шаровары до колен выцвели и приобрели водянистый цвет. Яркие разноцветные пуговицы, нашитые по краям штанов, только подчеркивали их заношенность. Вязаные чулки, наверное, были полосаты, но из-за грязи на них этого уже нельзя различить. Так же грязны были и туфли. На голове коническая шляпа с прямыми полями была помята, а тощее перо, торчащее из нее, смотрелось жалким. Русые волосы, свисавшие до плеч, были нечесаные, а усы и испанская бородка – неухоженные.

В общем, стоящий у стойки безработный наемник представлял собой типичный образ вояки, про которого великолепный Тилли еще скажет: «Ободранный солдат и блестящий мушкет».

Мушкет был тут же. И с ним все было в порядке. Ухоженный и чистый он лежал на стойке.

В паре к мушкету Теодор Крейцер был вооружен алебардой с коротким древком и железным наконечником на конце. Очевидно, что помимо прочего наемник использовал ее как подставку для мушкета. Алебарда стояла тут же, прислоненная к стойке.

Не подозревая, что является предметом обсуждения, молодой Крейцер спокойно завтракал. В руке у него была широкая миска с жареными карасями, которых он с аппетитом ел, вытирая время от времени жирные пальцы о штаны.

– Что скажешь? – обратился господин за советом к слуге. Поляк для того и взял швейцарца с собой в Саксонию, чтобы тот оценивал нанимаемых им людей.

– Не внушает, – коротко ответил швейцарец.

– Проверьте его, – робко предложил погрустневший Краус. Он грустил от того, что сделка, похоже, не слаживалась. – Ставлю золотой, что мой парень поколотит любого, кто сейчас находится в этом трактире.

Поляк скептически осмотрел посетителей, которых еще было немного. Его внимание привлекла компания поденщиков в холщовых рубахах, заскочивших в трактир промочить горло перед тяжелым днем. Среди них два или три ему показались на вид достаточно крепкими.

С минуту поляк думал.

– Хорошо, – он взял монету и положил на стол. – Бьерн, договорись.

Поляк остался за столом, а швейцарец с саксонцем подошли к поденщикам.

– Кто из них? – спросил Краус.

Бьерн указал пальцем на самого здорового рыжего верзилу с нагловато-уверенным лицом сильного человека.

– Хочешь заработать золотой? – вкрадчиво спросил Краус верзилу.

– Эт можно…

– Поколоти его, – саксонец незаметно кивнул на наемника.

Хрустнув шеей, верзила повернул голову. Уверенное выражение лица в тот же миг сменилось беспокойством.

– Поколотить Тео? – уточнил он, скосив взгляд на алебарду возле стойки.

– Да, его, – подтвердил Краус, чему-то сам себе улыбаясь.

– Только не Тео, – решительно отказался верзила.

– За о д и н золотой подраться с Теодором Крейцером? – хохотнул низенький заморыш, непонятно как затесавшийся в компанию крепышей. Из-под широкой шляпы торчали только нос и острый подбородок. – Не-а. Ищи, приятель, дураков в другом месте. А тута, в Верхней Саксонии, их нету.

– Они отказались, – сообщил Бьерн господину, когда вернулся с Краусом к их столу. Шляхтич удивленно поднял брови и посмотрел на молодого наемника по-новому. С уважением.

Это не ускользнуло от внимания швейцарца.

– Я могу его поколотить, – скучным голосом сказал он. Бьерн был уверен в победе. Ландскнехт был лет на десять моложе, но швейцарец был на голову выше и почти в два раза массивней.

– Что ж, Бьерн, сделай это, – согласился поляк. – И этот золотой получишь ты.

– Я с удовольствием сделаю это бесплатно, ваша милость, – ответил швейцарец и встал.

Тут, торопясь, подошел трактирщик.

– Прошу прощения, судари. Я совершенно случайно услышал ваши последние слова. У меня приличное заведение. Здесь никто не дерется. Во всяком случае, не дерется без повода!

– Повод будет, – буркнул Бьерн и, обойдя трактирщика, прямиком направился к девице, которую ранее они видели на лестнице. Девушка уже успела надеть второй чулок, облачиться в платье и поправить прическу. И теперь, без умолку щебеча, она помогала трактирному слуге наполнять вином кувшин.

Спутники швейцарца видели, как он, подойдя к девице, что-то у нее негромко спросил. В ответ та кокетливо улыбнулась. Швейцарец сказал еще что-то. Улыбка у девицы исчезла, лицо вспыхнуло.

– Теодор! – позвала она наемника, обиженно выпятив нижнюю пухленькую губку. – Теодор! Этот громила обозвал меня шлюхой!

Теодор Крейцер оторвался от поедания карасей и задумчиво глянул на девушку.

– Милочка, но ты и есть шлюха, – резонно заметил наемник.

– Но он-то об этом не знал! Он же приезжий! – капризно молвила девица. Глаза ее заблестели и потекли первые слезы.

– Аргумент, – согласился наемник и поставил миску с карасями на стойку. – Будет лучше, братец, если ты извинишься перед девушкой.

– Немецкая свинья мне не брат! – разъярился Бьерн.

– Швейцарец, – угадал Теодор, прислушавшись к говору. – Тогда все понятно. Ссоры ищешь? Слушай, солдат. Павия была очень давно. Та битва забыта. Нам нечего с тобой делить.

Не отвечая, Бьерн резко бросился на наемника, стараясь подойти со стороны алебарды, чтобы противник не смог за нее схватиться. Но Теодор Крейцер и не собирался этого делать. Он просто встретил нападавшего коротким ударом в лицо. Швейцарец почувствовал, как в его голове словно что-то взорвалось. Всхлипнув, он завалился на ближайший стол, опрокинув лавку. Падая, Бьерн услышал, как что-то хрустнуло. Он очень хотел надеяться, что это был стол, а не его кости.

Все находившиеся в трактире с интересом ожидали продолжения драки. Но прошла минута, другая, а швейцарец все еще не вставал. Поляк с беспокойством глянул на Самуэля Крауса. Тот не смог скрыть довольной улыбки. Шляхтич нахмурился. Его миссия была под угрозой.

Девица, слезы у которой высохли, едва бедняга Бьерн коснулся пола, укоризненно посмотрела на Теодора и присела возле неподвижно лежащего швейцарца. Будучи девушкой легкой и незлопамятной, она уже простила ему грубость и теперь подолом платья бережно вытирала его нос, не забывая при этом ворковать слова утешения. Вскоре Бьерн очнулся, и послышалось невнятное «Danke».

Поляк облегченно вздохнул.

– Как он, Эльза? – спросил Теодор у девицы, за которую вступился.

– Живой…помоги, – с усилием ответила та, пытаясь приподнять грузное тело швейцарца.

– Извини, солдат, – говорил наемник Бьерну, усаживая его на лавку. – Обычно у нас не бьют клиентов. Но женщину нужно уважать, даже если она гулящая девка. Особенно, если она гулящая девка. За благородную даму постоит ее рыцарь. Богатую горожанку защитят ее деньги. А несчастное создание обидеть может всякий. И это не достойно сильного. – Теодор похлопал Бьерна по плечу и вернулся к карасям.

Эльза дружески улыбнулась швейцарцу на прощание и тоже ушла.

Спутники Бьерна встретили его вопросительными взглядами.

– Ты вроде упоминал, что он не немец, – словно оправдываясь, сказал он Краусу.

– Литвин, – подтвердил саксонец. – Ну что, ваша милость, подойдет тебе столь удалой воин? – спросил приободренный немец поляка. – Подойдет парень для вашего дела?

– Не знаю. Да, он силен, – признал шляхтич. – Но так ли хорош в остальном? – колебался поляк. И с сомнением посмотрев на молодого наемника, позвал:

– Подойди-ка сюда, солдат.

Теодор равнодушно обернулся. Было ясно, что караси его интересуют больше, чем незнакомый бритый господин. Но тут Максимилиан сердито толкнул приемного сына в бок, и Теодор с видимой неохотой подошел к польскому шляхтичу.

– Прошу извинить моего слугу, – сказал тот. – Он нравом недурной, только уж больно горяч.

Не переставая жевать, Теодор легко поклонился, тем самым приняв извинения.

– Так это ты будешь Теодор Крейцер?

– Да, сударь, – ответил Теодор.

– Правда ли, что тебя прозывают Кирхгольмским Львом?

– Правда, сударь.

– И правда то, что ты смог в одиночку порубать десяток наших славных гусаров?

– То врет молва, сударь, – отвечал ландскнехт. Швейцарец победоносно задрал распухший нос, а немец смущенно опустил глаза. – Врет, – невозмутимо повторил наемник. – Гусаров было много больше, чем десяток, сударь.