Читать книгу Экспедиция Оюнсу - Сергей Тармашев - Страница 2

Швейцария, Женева, штаб-квартира Организации Объединенных Наций, наши дни.

– Мисс Мирошниченко, вы уже покидаете нас? – Мистер Менахем, попавшийся ей в дверях на выходе в центральный коридор, включил стандартную резиновую улыбку американского бизнесмена. – Так рано? Вы в порядке?

– Спасибо, со мной все хорошо, – Марина привычно ответила тем же. – У меня несколько важных деловых встреч в офисах партнерских организаций. Вторая половина моего рабочего дня пройдет вне офиса. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Вашей обворожительной улыбки достаточно! – В голосе Менахема зазвучали сладкие нотки. – Вы самый очаровательный сотрудник во всей нашей огромной организации! – Он якобы внезапно спохватился: – Не смею вас задерживать! Желаю приятного дня!

– Спасибо, – поблагодарила девушка. – Вам того же!

Она направилась дальше, сопровождаемая взглядом Менахема. Мода на обвинения в харассменте достигла своего апогея, и влиятельный чиновник не рисковал разглядывать Марину явно, предпочитая смотреть украдкой. Что, впрочем, не делало его взгляд менее липким. Но подавать в суд из-за всего лишь взгляда в моду еще не вошло, поэтому она просто игнорирует его взгляды, с каждым месяцем становящиеся все дольше и выразительнее. Менахему пятьдесят три, он руководитель одной из подкомиссий, каких в ООН множество, и даже не миллионер. Пара-другая жалких миллионов долларов на счету – не в счет. Очень уместный каламбур, кстати. Ни ее отец, ни она сама не видят в подобных кавалерах ничего интересного, даже будь Менахем помладше лет на двадцать. Таких вот ненужных поклонников, оказывающих Марине знаки внимания, девать некуда. Привлекательная русская девушка, интеллектуал, экспертный сотрудник ООН, дочь российского олигарха – короче, желающих пруд пруди.

Недостаток кандидатов в мужья ей не грозит, только за последний год отец дважды пытался устроить ее свадьбу, но оба раза его планы рушились из-за ее позиции. Все кандидаты не устраивали Марину по понятным причинам, и она наотрез отказывалась строить серьезные отношения. Дело быстро доходило до истерики, и отец не стал настаивать, учитывая ее психологическое состояние. Пока не стал. Было ясно, что долго это продолжаться не будет, но ей всего двадцать шесть, и время еще есть. Вообще она сама понимала, что с личной жизнью нужно что-то решать. Точнее, что-то нужно решать со своими психическими реакциями, наличию личной жизни мешающими. С того жуткого кошмара, случившегося с ней в чудовищном и необъяснимом ужасающем месте, получившим название «Отель Оюнсу», прошло шесть лет без двух с половиной месяцев, но душевное равновесие так и не удалось восстановить до уровня полноценной жизни.

Марина зашла в лифт, отвечая на будничные приветствия окружающих, и машинально шагнула в дальний угол кабины. Когда за спиной нет пустого пространства, откуда может последовать нападение, а все помещение находится перед глазами, она чувствует себя спокойнее. Двери в лифт закрылись, и нервная система невольно напряглась, реагируя на недостаточно яркое внутреннее освещение. К счастью, в противоположном углу кабины стояла какая-то совсем невысокая женщина, и ее низкорослая фигура почти не отбрасывала тени. Пять лет назад и такой полумрак в углу привел бы Марину в ужас. С тех пор ее состояние значительно улучшилось, и приступы животной паники перестали преследовать ее на каждом шагу. Но остальные проблемы никуда не делись, лишь стали меньше и продолжали отравлять жизнь.

Лифт достиг первого этажа, и Марина поспешила к выходу из здания. Ставить машину где бы то ни было в подземных паркингах она старалась избегать всеми силами, потому что там хватает полумрачных углов, в которых ей то и дело мерещится сгущающаяся темнота, внутри которой таится чудовищный монстр. Поэтому почти всегда она оставляет машину на улице, где бы ни была, и это зачастую приводит к штрафам за неправильную парковку. Но на такие копейки дочь олигарха может просто не обращать внимания. Душевный комфорт дороже.

В тот памятный час, когда она, неуклюже шагая по сугробам в выданных загадочным егерем охотничьих лыжах, покинула долину Оюнсу, ее страдания не закончились. Поначалу все было нормально. Егерь вел их через практически непролазную заснеженную тайгу часов пять, и за все это время никто не проронил ни слова. Марина, словно заведенная, монотонно переставляла ноги, вяло удивляясь отсутствию усталости и неизвестно откуда взявшейся выносливости, которой у нее никогда особо не наблюдалось. Она даже не замерзла, хотя позже выяснилось, что вокруг минус тридцать три. Тогда это не вызвало у нее какого-нибудь выдающегося изумления. Ее горнолыжный костюм не был рассчитан на столь низкие температуры, но тем не менее был достаточно теплым, а сама она все это время не прекращала двигаться. К тому же жить захочешь – еще не такое сумеешь, это общеизвестно, а выжить она хотела изо всех сил.

Таежный переход закончился неожиданно: егерь вывел их на какую-то заснеженную поляну, посреди которой стоял его старый задрипанный внедорожник – та же самая японская трахома с правым рулем и возрастом лет в двадцать легко, на которой он встретился им по дороге в отель. Егерь велел ей и Максу садиться на задние сиденья и спать. Макс что-то неуверенно спрашивал насчет отсутствия ведущей от поляны дороги, егерь ответил, что дорогу не видно под снегом, но она есть. Разговаривал егерь очень скупо, неохотно и с хорошо заметным равнодушием, но в тот момент Марине было не до всего этого. Ее впервые за истекшие сутки не трясло от страха, и она уснула сразу же, как только за ней захлопнулась автомобильная дверь.

Проснулась она через несколько часов от того, что ее трясет за плечо Макс. Егерь довез их до какого-то захолустного населенного пункта, высадил из машины и уехал, не задавая вопросов, не объяснив, что делать дальше, где искать помощь, ничего. Просто высадил посреди накрытой безветренным снегопадом улицы и уехал, вот и все. Отогревшихся за время поездки молодых людей спросонья охватил озноб, но замерзать им пришлось недолго. Через минуту к ним уже бежали вооруженные военные с оружием наизготовку и грозными окриками «Стоять!» и «Руки вверх!». Оказалось, что Марина с Максом находятся на территории какого-то секретного военного объекта, прямо в самом его центре, и никто не понимает, откуда они там взялись. Всякие-разные часовые-постовые-караульные не видели и не слышали никакого внедорожника, а колею от его колес быстро засыпало снегом, и отследить ее получилось то ли на двадцать, то ли на тридцать метров, и это ничего не дало.

Вот с этого момента проблемы в ее жизни возобновились и продолжаются по сей день. Сначала военные приняли их за иностранных шпионов. Горнолыжный костюм Марины был заляпан кровью, и это резко усугубило их подозрения. Молодых людей немедленно заковали в наручники, заперли в каком-то подвальном каземате и устроили очень агрессивный допрос, хорошо хоть без рукоприкладства. Их рассказу о чудовищной резне в отеле Оюнсу никто не поверил. Его даже не стали дослушивать целиком, сразу заявили, что никакого отеля в долине Оюнсу нет. На просьбы Марины позвонить ее отцу военные не реагировали до тех пор, пока не подняли свой секретный объект по тревоге и не проверили весь личный состав. Убедившись, что все живы и кровь на снаряжении молодых людей чья-то еще, военные доложили в какой-то свой штаб, после чего заявили, что завтра за ними приедут. Потому что погода стоит нелетная, а ехать предстоит двести километров, то есть по местным ухабам, да еще под снегопадом, это часов пять минимум, поэтому никто не попрется сюда, на ночь глядя.

А до тех пор задержанные будут порознь содержаться на местной гауптвахте, потому что вторглись на территорию секретного государственного объекта, а это преступление. И вообще, пусть радуются, что их не перестреляли часовые, ибо оружие против таких вот нарушителей на данном объекте применяется без предупреждения. Судя по тону офицера, говорившего все это, было несложно понять, что этих самых часовых ждет неминуемая расплата за то, что они никого не пристрелили, а самому офицеру угрожает кара ничуть не меньше за то, что его подчиненные допустили проникновение посторонних на секретный объект. В заключение он посоветовал им хорошенько вспомнить все, что они знают об этом якобы егере, который, по их же словам, якобы просто взял и привез их на машине внутрь секретного объекта, окруженного двойным периметром различных заграждений и единственными воротами, находящимися под неусыпной охраной.

Ночь прошла жутко. Оказавшись одна, в грязной полутюремной камере без удобств и постельного белья, на замызганном матрасе и в полумраке тусклого освещения, Марина едва не сошла с ума из-за вернувшихся кошмаров. Как только надзиратели выключили свет на ночь, воцарившийся мрак ожил булькающим сипением ходячих трупов, шаркающими шагами маньяка и тихим, почти беззвучным издевательским смехом. От поистине животного ужаса Марина орала и визжала так, будто ее на самом деле потрошит жуткий кровожадный монстр, явившийся за ней из отеля. На ее леденящие душу вопли сбежалась охрана, свет включили, мечущуюся в полубезумном бреду по камере девушку отловили и вызвали начальство. Начальство в виде все того же усталого офицера велело вколоть Марине успокоительное и вняло ее мольбам не выключать в камере свет, отказав при этом в просьбе перевести ее в камеру к Максу или хотя бы оставить с ней в камере кого-нибудь из надзирателей.

Под успокоительным и при свете галлюцинаций у нее больше не было, что доказывало факт отсутствия на данном секретном объекте ужасающего монстра из несуществующего отеля. Однако заснуть Марина так и не смогла и до прибытия следователей не сомкнула глаз. Она даже не сумела заставить себя позавтракать, потому что в солдатской каше, которую принесли в камеру в грубой алюминиевой тарелке, ей чудились личинки трупных червей и оторванные человеческие пальцы. Позже выяснилось, что Макс чувствовал себя ненамного лучше, просто он не орал, потому что психика чемпиона в экстремальном виде спорта более стойко переносила галлюцинации.

Следователи прибыли ближе к полудню, и Марину с Максом повезли в Хабаровск, в какие-то военные следственные органы, так сказал один из дознавателей, или кто он там был, неважно. Снегопад все еще шел, поэтому везли их в обычном автозаке для перевозки зеков, и всю дорогу следователей интересовали все те же вопросы: как молодые люди сумели проникнуть на ядерный объект и кто этот якобы егерь, который их туда привез. Не составляло труда понять, что в рассказ Марины и Макса о кровавой резне в отеле они не верят абсолютно, он их вообще не интересует. Зато тот факт, что молодые люди внезапно не смогли вспомнить ни номер внедорожника егеря, ни его имя, ни лицо, ни даже дать его описание, явно говорил следователям о многом. Все, что Марина с Максом могли вспомнить о егере, это лишь то, что у оного был тяжелый пронзительный взгляд, скорее недобрый, нежели злой, и то, что над ним постоянно кружила высоко в небе странная птица, очень крупная и с драконьими крыльями. Оба следователя многозначительно переглядывались и продолжали задавать одни и те же вопросы.

На требования Марины позвонить отцу, известному на всю страну олигарху, они с невозмутимыми лицами отвечали, что до выяснения личностей преступников, проникших на секретный ядерный объект, а также непосредственно способов и целей их проникновения никакие требования данных преступников удовлетворены не будут. Это вызвало у Марины истерику, которая закончилась тем, что ей заклеили рот и вновь надели наручники. Следователи принялись за Макса, но добиться от него чего-либо понятного не смогли. Он тоже рассказывал о несуществующем отеле, жуткой резне, монстрах, появляющихся из сгущающегося в темных углах мрака, и ходячих мертвецах, вылавливающих для него жертв. В довершение всего выяснилось, что Макс не помнит или делает вид, что не помнит, как он добирался до сторожки егеря и что видел внутри нее.

В общем, их долго везли куда-то в автозаке, отказывая в воде, пище и возможности справить естественные надобности. Впрочем, для последнего в автозаке имелось какое-то уродливое, грязное и крайне антисанитарное приспособление, которым Марине и было предложено воспользоваться. Несколько часов она не решалась даже подходить к этому рассаднику всевозможной заразы, потом стало совсем невмоготу, и использовать отхожее место все же пришлось. После всего пережитого ее психика восприняла этот процесс достаточно спокойно, что и понятно, однако по заинтересованным взглядам следователей тут же стало ясно, что преступник прокололся. Рассказывает о том, что дочка олигарха, а сама пользуется зековской парашей, даже не поморщившись. В конце концов автозак все-таки приехал в какой-то город, и Марину с Максом посадили в камеры уже вполне настоящей тюрьмы.

Первым делом их отправили на медицинский осмотр, сразу предупредив, что после этого будет помывка, переодевание в тюремную одежду, прием пищи и допрос. И никаких телефонных звонков или адвокатов им, как государственным преступникам, не положено. Сколько бы все это продолжалось, неизвестно, но тут Марину спас ее мобильный. Трубка давно разрядилась, следователи отдали ее каким-то своим техническим специалистам, те зарядили аккумулятор и принялись выуживать из аппарата информацию. В этот момент служба безопасности отца обнаружила выход в сеть телефона Марины, с которым не было связи почти трое суток, и доложила отцу. Отец позвонил дочери, трубку снял кто-то из военных следователей, и личность Марины быстро подтвердилась. Отец мгновенно развил бурную активность, поставил на уши стольких влиятельных людей, что следующий звонок следователям делал чуть ли не министр обороны лично. Через пять часов Марина с Максом в сопровождении каких-то силовиков сидели в бизнес-классе рейса Хабаровск – Москва и ждали взлета.

В Москве отец встречал их лично, в окружении целой свиты из доверенных лиц, юристов и представителей силовых структур далеко не самого среднего уровня. Макса сразу же куда-то увезли, позже оказалось, что на закрытую «дачу» ФСБ, где он полгода находился под домашним арестом «до выяснения обстоятельств дела». Марину заперли в семейной усадьбе на Рублевке, охрану усилили вдвое, и до июля преподаватели, врачи и психотерапевты ездили к ней на дом. Там же она сдавала университетские экзамены. И даже не думала сопротивляться такому положению дел, потому что могла только догадываться о том, насколько опасные интриги бушевали вокруг нее в это время.

Позже мама рассказала, что первые полгода прошли очень нервно. Базояны, Габазовы, Агаевы, Сенкевичи, Абрамовы, Вознесенские, Гайшаловы и даже «олигарх-лайт» Кулич, хоть возможностями не вышел, короче, все встали на дыбы в поисках своих отпрысков. На одежде и снаряжении Марины и Макса экспертиза нашла кровь каждого из пропавших молодых людей, и в первые дни все решили, что это Марина с Максом убили всех своих друзей на почве наркотического опьянения. Тем более что в крови у Марины были найдены следы сильнодействующего психотропного вещества. Само собой, их странный и душераздирающий рассказ о мистическом монстре не вызвал у родственников погибших ни малейшего доверия. Дело едва не дошло до тайной войны, вендетту удалось предотвратить только благодаря здравомыслию всех заинтересованных сторон, которое удалось выработать с огромным трудом. В долину Оюнсу за полгода было отправлено три следственных бригады, последняя из них насчитывала более сотни сотрудников силовых ведомств, которым на месте был придан не то батальон, не то полк Внутренних войск, тогда еще Росгвардии не было.

Следователи перевернули по камушку долину вместе с прилегающими к ней окрестностями и нашли банду убийц-психопатов, орудовавшую в тех местах. Несколько человек под видом сотрудников экоотеля заманивали туристов в глухие места, обманом пичкали наркотиками и жестоко убивали, издеваясь в извращенной форме. Банда не пожелала сдаваться и была полностью уничтожена в ходе штурма. Всех их пособников выявили и тоже уничтожили, потому что сообща решили, что пожизненное заключение слишком мягкое наказание для таких нелюдей, как они. Чтобы не травмировать и без того глубоко несчастных родственников жертв убийц-психопатов, дело не стали предавать огласке. Все засекретили и оставили в тайне. Чтобы не давать повода для радости всевозможным злопыхателям, желтой прессе, писакам всех мастей и прочим червям, которые ради жалких копеек за вонючую статейку обгадят любое горе кого угодно. Представители всех пострадавших семей через ее родителей попросили Марину никому ничего не рассказывать. Она, естественно, согласилась.

Но для самой Марины этот кошмар так полностью и не закончился. Долгое время в каждом темном углу ей мерещились ходячие выпотрошенные мертвецы с остекленевшими глазами и искореженными предсмертными муками лицами, булькающие перерезанным горлом и сжимающие в окровавленных руках собственные вывалившиеся внутренности. Больше полугода ей было очень страшно есть, потому что воспаленная психика внезапно могла увидеть в еде копошащихся личинок или отгрызенное с мясом ухо Романа Сенкевича вместе с вырванными глазами и отломанными пальцами, испачканными в кровавых ошметках. Марина сильно отощала, ела мало и чуть что страдала от рвоты, жила на транквилизаторах и ежедневно получала несколько часов психиатрических и психотерапевтических процедур. А тут еще появился Макс со своим параноидальным бредом, и чуть ее окончательно не добил.

Оказалось, что в июне, после того как дело было закрыто, со Смирнова взяли подписку о неразглашении и отпустили. Но суперустойчивая психика спортсмена-экстремала оказалась не такой уж устойчивой, и крыша у Макса съехала полностью. Он бросил спорт и уехал куда-то в глушь. Поначалу все подумали, что навсегда. Но спустя полгода, точно в годовщину жуткой резни, он объявился вновь и даже сумел как-то узнать новый номер телефона Марины. Он позвонил и попросил встретиться тайком от всех. После всего пережитого видеть его Марине не хотелось совсем, психика едва начала стабилизироваться, и соприкасаться с частью того жуткого кошмара, пусть даже не опасной, никакого желания не было. Но Макс настаивал, заявив, что у него есть важная информация о том, что же все это было, ибо он только что вернулся из тех мест. Первым желанием Марины было слить его отцу, но Смирнов сказал, что знает о том, что у нее в темноте жуткие галлюцинации, потому что у него такие же, и знает, как от этого избавиться. Пришлось согласиться на встречу, потому что темнота реально является для нее леденящим душу кошмаром, от которого недалеко до необратимого сумасшествия.

Они встретились днем, в модном кафе в Камергерском переулке, которое Марина предпочитала последнее время из-за хорошего внутреннего освещения. Ей стоило немало усилий выбраться на эту встречу без охраны, но в первые же минуты она пожалела о том, что избавилась от провожатых. Макс однозначно сошел с ума и своими рассказами напугал ее до жути.

– Его можно убить! – с жаром шептал Макс с нездоровым блеском в глазах. За минувший год он сильно изменился: похудел, осунулся, отпустил модную сейчас бороду, но она лишь придавала ему зловещий вид. Который еще более усугублялся дешевыми китайскими шмотками. – Я провел в этой долбаной тайге полгода, облазил все окрестности, достал до полусмерти всех тамошних шаманов, колдунов и прочих шарлатанов всяких малых и коренных народностей! Со мной долго никто не хотел разговаривать, но я все-таки добился своего! Мы не первые, кто попал в руки к этому монстру, были и другие, много, это чудовище живет в долине Оюнсу тысячи лет, все, как в легенде! Он убивает всех, кто приходит в долину зимой, но некоторые спасались, потому что имели оружие против него!

– Какой монстр?! – Марина почувствовала, как ее начинает бить нервная дрожь и тщательно утапливаемые в глубинах сознания страхи начинают выползать наружу. – Какое чудовище?! Какое оружие, Макс?! Что ты несешь?! Не было никакого монстра, нас опоила наркотиками банда убийц-психопатов, их всех поймали и уничтожили вместе с подручными! Ты болен! Тебе нужен врач!

– Так ты ничего не знаешь? – Возбужденный тон Макса мгновенно стих и сменился на настороженный. – Тебе ничего не рассказали?

Он неуверенно замолчал, и в его глазах явственно читалась мысль, а надо ли продолжать этот разговор. Макс окинул кафе полным подозрения взглядом и молча достал из кармана денежную купюру, собираясь расплатиться за кофе и уходить. Эта неожиданная его реакция заставила Марину остаться, и она, желая любой ценой избавиться от поджидающих ее в темноте жутких галлюцинаций, попросила Макса объяснить, что происходит. На свою голову, блин. Лучше бы уехала домой!

– Не было никакой банды психопатов, – теперь Макс говорил тихо и как-то слишком спокойно, что только усиливало медленно заполняющий ее страх. – Сразу после того, как мы вернулись в Москву, меня заперли в каком-то ФСБ-шном НИИ не то криминалистики, не то чего-то еще. Я так и не узнал ни названия, ни точного местоположения, меня везли туда и оттуда в автобусе без окон. В палате, где я провел полгода, окон тоже не было…

Он зло поморщился, как-то агрессивно выдыхая, но продолжил все так же тихо:

– Сначала они хотели все повесить на меня. Требовали признания, допрашивали по двадцать два часа в сутки, кололи какую-то гадость, чтобы развязать язык. Через несколько дней в долину Оюнсу отправилась следственная бригада, пять человек вроде… В Хабаровске им придали еще местных силовиков. Бригада добралась до долины, сообщила о прибытии на место и больше на связь не выходила. Через неделю кого-то из местных отправили к ним, выяснить, в чем дело. Местные вернулись и сообщили, что никого в долине не нашли. Ни следователей, ни их вещей, ни транспорта – никаких следов. Военные, которым принадлежит тамошняя запретная зона, никого не видели и ничего не знают. Заявили, что с тех пор, как долину вывели из ведения Министерства обороны, они там не появляются, а раньше проблем не было.

Макс вновь зло выдохнул:

– После этого следователи меня чуть в клочья не порвали, требовали, чтобы я выдал своих подельников, даже током били, у них для этого специальные девайсы есть! – Он усилием воли убрал с лица гримасу ненависти. – Думал, не выдержу и в конце концов признаюсь в чем угодно, лишь бы не мучили. Наверное, их остановило то, что детектор лжи показывал, что я не вру… или то, что под химией я говорил все то же самое, не знаю… Короче, следом за первой следственной бригадой отправили вторую, побольше. Она тоже бесследно исчезла, словно ее вообще не существовало. После этого каждая или почти каждая из семей послала туда своих людей, и никто из них не вернулся. Я слышал, что в общей сложности в долине пропало под сотню народа, и каждый раз кто-нибудь из следователей ставил мне это в вину, обещая, если я не признаюсь, выдать меня родственникам убитых. Как у меня в те дни крыша не съехала – не знаю.

Молодой человек умолк, и Марина с ужасом подумала, что он ошибается: разум у него однозначно помутился, один только безумный взгляд это доказывает! Она сама видела такой, в зеркале, сразу после возвращения домой…

– Короче, они дождались, когда в мае там сошел снег, и отправили в долину целую армию. Человек сто всяких следователей, которым выдали пару тысяч местных военных. Они провели там почти месяц, просеяли долину по травинке, облазали все окрестные сопки и ничего не нашли. Никаких следов. Ни наших, ни прежних следственных бригад, ни частных сыщиков – ничего. Только местную легенду от престарелых местных аборигенов, выживших из ума из-за возраста. Древний дух убитого влюбленного охотника мстит людям за свою смерть и убийство возлюбленной. И делает это тысячи лет, пробуждаясь в снежные зимы. Летом долина безопасна. Частично это подтвердилось архивами КГБ СССР. При Союзе в долине добывали мрамор, и работы велись только летом, потому что зимой там бесследно пропадали люди, и причину этого выяснить не удалось. Позже долину включили в состав запретных территорий, потому что в том районе построили ядерный объект, на который нас привез егерь. Егеря, кстати, тоже не нашли. Оказалось, что там нет и не было никакого егерского хозяйства, лесничества и тому подобного, ибо запретная зона.

– То есть отец обманул меня? – Марина изо всех сил старалась давить разрастающуюся панику. – Следователи никого не нашли? Убийцы все еще на свободе?

– Не было никаких убийц, – с мертвенной отрешенностью обреченного человека произнес Макс. – По крайней мере, людей-убийц точно не было. Некого было находить. Легенда не врет. В долине живет Древнее Зло, оно убивает всех, кто попадает на его территорию зимой. Не знаю, как все это себе объяснили родственники погибших. Никаких следов найдено не было, ни тел, ни автомобилей, ничего. У меня в крови наркотиков не обнаружили, но наши с тобой показания совпадали, полиграф и несколько психиатрических экспертиз показали, что я не вру и не псих, хотя наш рассказ выглядит бредом. В общем, меня отпустили. Сказали, что за недостаточностью улик. Думали, что если я преступник, то поеду к своим подельникам и выведу следствие на них. За мной организовали слежку, но я подумал, что это родственники убитых хотят сделать меня крайним и собираются устроить расправу.

Макс опять замолчал и на этот раз молчал почти минуту, отрешенно глядя куда-то в пустоту. Наконец он продолжил бесцветным голосом и почти беззвучно:

– В те дни мне было уже все равно. Убьют так убьют, даже если придется умирать долго. Все равно это закончится, пусть не через несколько секунд, так через несколько часов. Плевать. Потому что жить я уже почти не мог. С того момента, как мы вернулись в Москву, и до сих пор я не могу оставаться в темноте, не могу даже видеть темноту где-нибудь в углу. Всюду мне мерещатся выпотрошенные мертвецы… они зовут меня, идут ко мне, тянут руки, в которых держат собственные кишки… Хорошо, хоть не хватают, как там, в долине, и не оставляют кровавых отпечатков. Это не настоящие мертвецы. Это всего лишь галлюцинации, но они выматывают… с тех пор я даже сплю при включенном свете. Мне даже в камере ФСБ-шного НИИ освещение не выключали, и я искренне им за это благодарен… хотя они, наверное, делали это только потому, что не хотели потерять подозреваемого.

Он болезненно потряс головой и перевел взгляд на Марину. Его голос зазвучал тверже:

– Несколько дней я сидел дома и ждал, когда меня придут убивать киллеры от вашей олигархической тусы. Но никто не приходил, а галлюцинации стали еще сильней, потому что в НИИ мне кололи какие-то лекарства, а дома ничего такого не было. Потом я вдруг понял, что если ничего не сделать, то я так и буду всю жизнь шарахаться от теней и спать при свете, пока окончательно не свихнусь. Тогда я продал фирменные борды и дорогое спортивное снаряжение, собрал все деньги, которые смог, поехал в Хабаровск, арендовал машину и начал искать долину. Поначалу попасть туда не получалось, я не знал, где конкретно она находится, а дорогу, по которой мы ехали туда на джипах, я запомнил смутно. Пришлось искать наугад, и меня пару раз ловили внутри запретной зоны и сдавали в полицию. Там со мной проводили профилактическую беседу и неожиданно быстро отпускали. Позже выяснилось, что этому способствовали оперативники, которые за мной следили. На третий раз я дорогу все-таки нашел. Машина по пути в долину чуть не развалилась, там дорога – сплошные ухабы в метр глубиной, ничего похожего на ту ровную зимнюю трассу, по которой мы ехали. Пока добрался, потерял бампер и умерло два амортизатора, но в долину я попал.

Пару секунд Макс молчал, вспоминая что-то, потом нездорово улыбнулся:

– И убедился, что мы с тобой не психи. – Он вялым жестом успокоил сжавшуюся в комок Марину, у которой от ужаса расширились глаза. – Нет, никакого отеля там не было. Багровой ацтекской пирамиды, залитой кровью и усыпанной черепами, тоже. Хотя мраморная сопка была, я даже на нее поднимался, но это обычный заброшенный мраморный рудник или как там его правильно… Сторожку егеря я увидеть не смог, летом там густая листва, ничего не разглядеть, без снега даже склон горы выглядит по-другому. Место, с которого я начинал спуск тогда, когда уходил за помощью, удалось найти очень приблизительно. Неудивительно, что никто ту сторожку не нашел, я помню ее очень смутно, она совсем маленькая, можно мимо пройти и не заметить. Со мной так и произошло, я два часа продирался через непролазную растительность, снег выше колена, кругом кусты и деревья, идешь прямо или кружишь – непонятно. Он ведь сам меня нашел, сказал, что в окно заметил, как я где-то вдалеке через снег и кусты продираюсь. Короче, увидеть его сторожку летом я не смог, идти наугад не рискнул, да и спуститься по тому склону живым нереально. А как обойти сопку и не заблудиться, я не знаю. Поэтому от поисков егеря пришлось отказаться, тем более что съезда с дороги, который должен был вести к его сторожке, я найти не смог. Поэтому продолжил изучать саму долину.

Она оказалась пуста, только в самом центре стоят несколько каких-то давно сгнивших развалившихся хибар, трухлявые деревянные руины. Много следов от больших стационарных палаток, полно относительно свежих мусорных ям, заполненных пустыми пластиковыми бутылками, использованными консервными банками и рваной пластиковой упаковкой, сразу видно, что народа в третьей следственной бригаде было сотни. Зато я нашел то, что реально существовало там при нас – пепелище от зимовья, в котором мы сожгли монстра. Оно находится точно там, где было тогда. Следственная бригада вычистила пепелище в поисках улик, и узнать зимовье труда не составило. Вот тогда я твердо понял, что все, что случилось с нами, произошло на самом деле. Мы выжили благодаря егерю, который относился к древней легенде всерьез, и стало ясно, что если я хочу докопаться до истины, то должен принять легенду за аксиому. А раз так, то в тот момент мне ничего не грозило, потому что лето, и монстр не сможет помешать мне вести свое расследование.

Макс взял в руки чашечку с остывшим кофе и нервно выпил ее в два глотка, словно воду.

– Я решил, что начать надо с изучения легенды. Егерь рассказал мне ее в общих чертах, да и меня тогда, у него в машине, она особо не интересовала. Просто попросил рассказать для поддержания разговора, чтобы не ехать молча. От него, если честно, тянуло чем-то опасным, но в то же время не агрессивным… или даже агрессивным, но не злым… я даже не знаю, как это описать. В общем, попросил рассказать, чтобы сгладить некомфортные ощущения. Он словно это понял, потому что в подробности не вдавался. Теперь же было понятно, что легенда нужна мне целиком и как можно подробнее. Я вернулся в Хабаровск и пошел по всяким краеведческим музеям и библиотекам. Но там никто ничего подобного не слышал. А в музее мне и вовсе сказали, что, судя по некоторым нюансам повествования, эта легенда на самом деле «новодел» и вряд ли имеет место быть на самом деле. Но если мне так хочется убедиться в этом лично, то стоит поездить по деревням местных коренных народностей и поговорить со стариками. Так я и сделал.

Он посмотрел в пустую кофейную чашку, окликнул официанта и попросил бутылочку воды.

– На это ушло почти полгода. – Макс вновь с подозрением, исподлобья оглядел кафе, словно стремился вычислить филеров или иных соглядатаев. – Выяснить места нахождения деревень тамошних малых народностей было несложно, сложно было до них добраться. И еще сложнее оказалось разговорить местных колдунов и шаманов. Мне охотно рассказывали всякие байки из их фольклора, но никто не хотел ничего говорить о долине Оюнсу. Мол, Чаша Печали, да, слышали, но ничего не знаем и вообще никогда там не были, ибо незачем. Ни о какой легенде знать не знаем!

Макс усмехнулся:

– Я объехал десятка полтора напрочь захолустных поселков тамошних малых народностей, в некоторых даже не все понимали по-русски, но ничего не узнал. Тогда я попытался искать в интернете что-нибудь похожее на эту легенду в китайском фольклоре. Это тоже оказалось бесполезно, зато на каком-то форуме мне кто-то посоветовал ставить бутылку, а еще лучше две тамошним рыбоедам, потому что якобы малые народности Севера и Дальнего Востока очень охочи до «огненной воды» и под это дело гораздо сговорчивее, чем на трезвую голову. Выбирать особо не приходилось, я закупился водкой и отправился объезжать поселки по второму кругу. Но водка мне пригодилась не для этого. Оказалось, что во все поселки, где я побывал, сразу после меня приезжали следователи и брали в оборот тех, с кем я подолгу общался. Проверяли на причастность к преступлению. Поэтому местные, едва завидев меня второй раз, злились и гнали взашей, несколько раз даже охотничьими стволами в грудь тыкали. В качестве моральной компенсации я отдавал им спиртное, градус агрессии снижался, но все равно меня просили убраться из поселка поскорее. С небольшими вариациями так происходило везде, и я понял, что ничего не найду. Тогда я пошел на хитрость и в очередном селе сказал, что так и буду ходить по поселкам, пока не услышу от кого-нибудь нужную легенду во всех подробностях, а следом за мной будет приезжать полиция и доставать всех, особенно тех, кто мне угрожает.

На третий раз эта уловка сработала. Когда я уезжал из очередного поселка, на таежной дороге на меня едва не упало дерево. Дорогу перегородило, и я даже подумал, что местные решили от меня избавиться посреди глухой тайги. Но вместо этого ко мне вышел немолодой нанаец и сказал, что если я хочу узнать то, что мне нужно, мне необходимо прийти в урочище неких духов, где я смогу получить искомое в обмен на подношения. В качестве подношения духи согласны принять от меня автомобильный аккумулятор на сто ампер-часов, обязательно новый и с электролитом. Я тогда с трудом удержался от улыбки и согласился. Нанаец указал точку на карте и скрылся в тайге так же, как появился. Я отыскал ближайший более-менее крупный населенный пункт, где нашлись в продаже нужные аккумуляторы, купил один и отправился в указанное урочище, духам которого не чужд прогресс. Правда, оказалось, что доехать дотуда невозможно, последние пятнадцать километров пришлось идти пешком по тайге и тащить аккумулятор на себе, а это двадцать пять килограмм, он один весит как все мое снаряжение. Я все равно пошел, но двигаться удавалось вдвое медленнее, чем обычно, и эти пятнадцать километров я шел весь день. Потом наступили сумерки, я не рискнул идти дальше и устроил стоянку. Там меня и нашел шаман.

Официант принес Максу бутылочку с водой и попытался было наполнить ему стакан, но Смирнов нервным движением забрал у него бутылочку, торопливо бросил: «Спасибо!» и выпил воду прямо из горлышка. После чего попросил еще воды, дождался, когда прячущий недоумение официант уйдет, и продолжил тревожным тоном:

– Шаман был маленьким, старым и сморщенным, на вид лет восемьдесят или сто восемьдесят, я в нанайцах не разбираюсь. Может, он и не нанаец был вовсе, не знаю. Он с бубном в руках вышел к моему костру из леса неожиданно, я даже за топор схватился с перепуга, мне в окружающей тьме мертвецы чудились. Шаман подошел к костру, начал бить в бубен и заявил, что «костер плох, однако, жерди должны быть длиннее, тогда следы Древнего Зла не будут чернеть так сильно». Как только он забил в бубен, мои глюки исчезли. Он что-то пел себе под нос и ходил вокруг костра кругами, совсем недолго, но мне стало реально легче. Потом он сел напротив меня и сказал, чтобы я молчал, потому что духи мною недовольны, и он не станет рассказывать мне легенду, если я заговорю. Я молча закивал, и он рассказал.

Макс как-то странно съежился, скорее, внутренне, чем внешне, словно заранее готовился прикоснуться к чему-то, леденящему душу. Несколько секунд он будто решался, продолжать или нет, потом заговорил совсем чужим, бесцветным и механическим тоном. Марина даже вздрогнула от неожиданности, настолько его голос оказался непохож сам на себя.

– Десять тысяч лет назад в долине Су, что в переводе с древнего языка желтой расы означает «Чаша», действительно были жестоко убиты двое влюбленных: молодой парень, простой нищий охотник, и девушка еще моложе, первая красавица племени. Брак между ними был невозможен, потому что по тогдашним законам первая красавица должна была достаться самому сильному воину или самому авторитетному шаману. В день свадьбы множество именитых кандидатов из окрестных племен съехались в стойбище, чтобы заполучить себе первую красавицу. Они осыпали ее семью богатыми дарами, стоившими целое состояние, а нищий охотник вручил красавице лишь серебряную заколку в виде кинжала. Его высмеяли и тут же забыли, потому что основной спор разгорелся между сыном вождя, который был великим воином, и шаманом соседнего племени, являвшимся признанным авторитетом в окрестных землях. Спор затягивался, семья девушки никак не могла определиться с будущим мужем, и по требованию вождя шаман племени обратился к верховному божеству, чтобы оно ниспослало юной красавице уверенность в выборе. Шаман провел ритуал, но вопреки ожиданиям красавица выбрала нищего охотника, скрепила волосы его заколкой и объявила себя его женой. Отвергнутые претенденты были возмущены, вождь племени пришел в ярость, но племя и гости празднества встали на сторону красавицы и охотника, потому что их союз был благословлен самим верховным божеством. Тогда вождь потребовал доказательств истинности божественного вмешательства, потому что закон верховного божества был общеизвестен: лучшие женщины должны доставаться лучшим мужчинам. И шаман объявил поединок насмерть, победитель которого получает первую красавицу. Простой охотник сошелся в смертельном бою с лучшим воином окрестных племен, сыном вождя, и сразил его. Семейный союз был подтвержден, но вождь был одержим желанием отомстить за убитого сына и задумал убить молодого охотника. Возлюбленным пришлось бежать из племени, они покинули родные земли и перебрались в долину Су. Спустя несколько недель обезумевший от ярости вождь со своими воинами явился в долину и жестоко убил влюбленных. Молодой охотник погиб сразу, юную красавицу долго и жестоко пытали, предав мучительной смерти…

На лице Макса появилась болезненная гримаса, и он с трудом выдавил продолжение:

– Ей вспороли живот и вышвырнули наружу внутренности таким способом, чтобы она не умерла сразу. Потом распяли на двух перекрещенных жердях вниз головой напротив трупа молодого охотника, надрезали горло, чтобы не могла кричать, и заставили смотреть на тело возлюбленного до тех пор, пока жизнь не покинула ее. И тогда дух молодого охотника взъярился и не стал покидать этот мир. Он устроил снежный буран, не позволив убийцам покинуть долину, а потом жестоко убил вождя и всех его подручных, подвергнув их мучениям, которым они подвергли его возлюбленную. Легенда гласит, что когда, много позже, люди нашли ее распятое тело, на губах мертвой красавицы застыла счастливая улыбка… С того момента каждую зиму дух молодого охотника является в долину и мстит людям за трусость, жестокость и подлость. Его появление всегда сопровождается обильным снегопадом и бураном, в завываниях которого сначала слышится тихий женский плач, а потом издевательский мужской смех. С тех пор долину Су прозвали долиной Оюнсу, что в переводе с древнего желтого языка означает «Чаша Печали». Всех своих жертв злой дух всегда убивает одинаково, по одному и тому же подобию…

– Перестань! – нервно оборвала его Марина, которую уже трясло от ужаса. Кое-как запрятанные в глубины сознания страхи вырвались наружу, и перед глазами стояли кровавые картины пережитой резни. – Зачем ты рассказываешь мне это?! Меня мучают кошмары, в каждой тени видятся мертвецы, при виде темноты я схожу с ума от ужаса! Хочешь уложить меня в психушку на всю жизнь?!

– Все можно исправить, – упрямо ответил Макс. – Мы сможем жить спокойно, способ есть!

– Так расскажи про него! – тихо истерила Марина. – А не запугивай меня жуткими байками!

– Я рассказываю! – неожиданно нервно произнес он. – Дослушай!

Взгляд Макса, направленный на нее, вновь стал странным, будто он опять сомневался, рассказывать ей секрет или нет, и это снова остановило Марину от того, чтобы покинуть кафе немедленно. В тот момент она ясно ощутила, что он может просто встать и уйти и она не узнает что-то очень важное, от чего может зависеть ее дальнейшая судьба. Позже, когда она пересказывала этот разговор отцу и его людям из силовых структур, все это виделось ей бредом сумасшедшего человека, но тогда разговор казался измученной кошмарами девушке едва ли не соломинкой для утопающего.

– На этом легенда заканчивается, – тон Макса вновь стал тихим и нездорово спокойным. – Старый шаман сказал, что это – легенда для всех, некогда она была хорошо известна в тех местах. Но у легенды есть вторая часть, которая предназначалась только для шаманов, и шаманы передавали ее тысячи лет от учителя к ученику и держали в тайне от простых людей. Слушай и не перебивай! Тайная часть гласит, что жестоко убитые влюбленные ни при чем, они никому не мстили и не мстят. Древнее Зло поселилось в той долине за три тысячи лет до их рождения, во время какой-то Великой Стужи. То есть, если по-нашему, тринадцать тысяч лет назад. По словам шамана, в те давние годы эти земли населяли какие-то Белые Великаны, народ ростом выше, чем я с вытянутой вверх рукой, с волосами цвета полуденного солнца и глазами цвета полуденных небес, могучие, волшебные, летающие по воздуху и так далее. У них произошла война с какими-то «родичами, презревшими родную кровь», в результате чего полпланеты оказалось отравлено, стиснуто льдами и засыпано снегом. В той войне Древнее Зло было на стороне врагов Белых Великанов, и после победы последних укрылось от возмездия в долине Су. Белые Великаны знали об этом и искали его, поэтому в долине никто не селился три тысячи лет. Согласно легенде, на страже долины стоит некий воин необычайной волшебной силы, которому служит диковинная птица с крыльями дракона. Помогает он только людям с чистым сердцем, а обладателя черной души может убить запросто. И выглядит он всегда по-разному, чтобы враги не могли распознать опасность заранее. Древнее Зло, чтобы выжить, укрылось от него в долине и впало в спячку.

Три тысячи лет оно никак не проявляло себя, пока десять тысяч лет назад Белые Великаны не покинули те края. В это же время там, в долине, поселились молодые влюбленные, простой охотник и первая красавица племени. Белые Великаны, уходя, позволили им жить в долине, потому что юной паре ничего не угрожало. Незадолго до этого молодой охотник спас юную ведьму, дочь могучего Белого Колдуна, и за это ему было дарованы мощное оружие и защита. Охранный амулет Белых Великанов спас ему жизнь в поединке за свою любовь, когда нож лучшего воина всех племен не смог пробить тонкий деревянный оберег, защищавший его сердце. Оберег погиб вместо охотника, и влюбленные смогли быть вместе. Оружием же была та самая серебряная заколка, которую он вручил своей возлюбленной. Заколка для волос выполнена в виде кинжала, согласно легенде, величайший мастер Белых Великанов создал ее, а величайший шаман Белых Великанов зачаровал волшебством невероятной силы. И предназначено это оружие против Древнего Зла. Если носить его как заколку, то колдовство монстра бессильно, а если бить им как кинжалом, то можно сразить оживших мертвецов и самого монстра.

Макс сделал паузу и внимательно вгляделся Марине в глаза, словно изучая реакцию.

– Короче, Древнее Зло той молодой паре было не страшно, они могли бы жить в долине хоть всю жизнь. Их убили жестокие, но вполне обыкновенные люди. Именно жестокость убийц и пробудила монстра. Древнее Зло питается человеческими душами и упивается страданиями умирающих. Невыносимые муки гибнущей красавицы вывели его из спячки, и он увидел, что Белые Великаны ушли из тех мест. Но оказалось, что их загадочный воин невероятной силы, тот, что ходит с птицей на драконьих крыльях, все еще где-то здесь, непонятно, где именно, но в саму долину он не заходит. Но стоит монстру самому выйти из долины, как воин тут же найдет его и убьет. Поэтому Древнее Зло не может покинуть долину, чтобы убивать всех подряд, и убивает только тех, кто сам приходит туда. Летом монстр спит, потому что плохо переносит высокие температуры, а зимой испускает какое-то свое черное колдовство, которым заманивает людей к себе, причем на значительном расстоянии. Жертвы добровольно являются в долину, и он убивает их изощренно и медленно, потому что ему важна не сама смерть, а непосредственно страдания умирающего, которые он испытывает в свои последние минуты. Чем страдания сильнее – тем монстр довольнее.

Макс замолчал, увидев приближающегося официанта со второй бутылочкой воды. Он опорожнил ее из горлышка еще быстрее, чем первую, и официант унес пустую емкость с видом человека, обслуживающего колхозника, оказавшегося на дипломатическом фуршете.

– В общем, Древнее Зло убивает людей в долине Оюнсу вот уже десять тысяч лет, и за это время были и другие спасшиеся, мы не первые. Шаман сказал, что выжившие – это редкость, но тем не менее спастись там можно. То оружие – волшебная заколка-кинжал – все еще существует. Те немногие выжившие спасались именно благодаря ей. Они убивали ею мертвецов и даже пытались убить самого монстра, поэтому он весь в шрамах и ранах. На протяжении тысячелетий окрестные шаманы берегут это оружие и следят, чтобы оно всегда находилось в долине Оюнсу. Если кто-то из жертв, оказавшихся там, находит этот кинжал и понимает, что им можно отбиться от монстра и его мертвецов, то остается жив и выбирается из долины без всяких последующих глюков. Тогда шаманы находят его, забирают заколку и возвращают ее в долину. У нее там даже есть какое-то специальное место, которое нужно найти. Шаман конечно же возвестил, что владеть заколкой может только человек с чистым сердцем, мол, грязной душе волшебное оружие помогать не станет, но я думаю, что все проще: мы элементарно не знали ни о чем и потому не нашли кинжал. Мы даже не думали его искать! Шаман рассказал мне, как по приметам найти место, куда они ее постоянно относят, – это совсем несложно. Понимаешь?! Мы можем навсегда избавиться от кошмаров!

– И ты в это поверил? – усмехнулась Марина, в глубине души уже уверенная, что это правда.

– Поверил, – подтвердил Макс. – После того, как тщедушный старикашка ушел! Потому что это была единственная ночь, когда у меня не было глюков! Единственный раз, когда в темноте не копошились мертвецы с кишками в руках! Тогда я понял, что мы можем вылечиться!

– Что для этого нужно? – Марина невольно подалась вперед. – Носить эту заколку в волосах? Держать в руках? Это навсегда? Что будет, если ее снять? Глюки вернутся?

– Вроде как достаточно сутки ее использовать, – Макс пожал плечами. – Так шаман сказал. Один полный оборот планеты вокруг своей оси, секунда в секунду. Женщина должна скрепить ею волосы, ибо для нее это заколка, мужчина держать в кулаке, как оружие, ибо для него это кинжал…

– Ты нашел ее? – перебила его Марина. – Где она?!

– Не нашел, – Макс недовольно скривился. – Я, как только все узнал, рванул в долину, потому что уже холода наступали и первый снег выпал. Но добраться туда не смог, машина на таежных дорогах убилась окончательно, пришлось возвращаться в город и ремонтировать. В ремонте сказали, что это недели на две, потому что очередь… Короче, когда я пришел за машиной, там меня ждали опера, которые за мной следили. Они поняли, что от меня толка нет, что я реально не виноват и сам ищу правду. Я им честно рассказал всю историю и даже позвал с собой в долину, за заколкой. Они конечно же решили, что я двинулся крышей. Смеяться не стали, лишь заявили, что подозрения с меня сняты, но отныне в долину мне нельзя, потому что это место преступления, и вход туда запрещен. И если я не хочу попасть в психушку, то должен про долину забыть, мне же лучше будет. С меня даже подписку об этом взяли. Я сделал вид, что согласился, и попытался попасть в долину тайком. Но оказалось, что следить за мной не перестали, и дважды меня останавливали на посту ГИБДД на загородной трассе. Гаишники вызывали полицию, и меня возвращали в город. Потом мне вдруг перестали сдавать машины в аренду. Я обращался в разные фирмы, но мне везде отказывали. Тогда я попытался добраться туда на попутках, несколько раз пробовал, но ничего не получилось. Прямо в то место никто не ехал, километров сто, не меньше, пришлось бы идти пешком, а в тайге уже снег лежал. Значит, в долине – тем более. Я не решился в одиночку и дал объявление в интернете, типа, ищу попутчика на внедорожнике в туристический поход по тайге. Через полмесяца попутчик нашелся, но до долины мы не доехали. Нас где-то в лесу остановили военные на БТР и развернули обратно, сказали, что долина теперь снова включена в состав запретной зоны, поэтому мы возвращаемся либо по домам, либо в следственный изолятор.

– Что с заколкой?! – вновь оборвала его Марина. – Мне неинтересны подробности! Она существует или нет?!

– Существует, – обиженно буркнул Макс. – Я долго пытался уговорить оперов, которые за мной следили, чтобы они хотя бы помогли мне получить разрешение на проход в запретную зону. Был готов идти туда на лыжах, даже снаряжение подобрал, но тут мне позвонил опер. Я даже не ожидал от них такого. Он сказал, что я могу расслабиться, потому что ему удалось выяснить, что в июне, когда мощная следственная бригада обшаривала долину, эксперты нашли какой-то полупервобытный алтарь с каким-то серебряным ножом. Возникла версия, что это жертвенный нож, которым совершались убийства, но срочная экспертиза ничего не дала, и его увезли в Москву в качестве улики.

– Заколка все это время была здесь?! – невольно воскликнула Марина. – Что ты сразу не сказал?!! Заставляешь слушать всякую чушь! – Она схватилась за мобильный. – Я звоню отцу! Он достанет мне ее за час!

– Подожди. – Макс бросил на нее неприязненный взгляд, и его лицо приняло выражение человека, столкнувшегося с безвыходной ситуацией. – Не все так просто. Я, как все это узнал, вернулся в Москву и начал доставать всех, кого смог: разных знакомых, знакомых других знакомых, даже ФСБ-шников, которые вели мое дело. Просил хотя бы посмотреть на заколку, надеялся подержать ее в руках, может, хоть немного легче станет. Меня долго динамили, потом один ФСБ-шник по большому секрету сказал, что никакого серебряного ножа нет. То есть что-то подобное действительно нашли в долине во время поисков, но в Москву оно так и не попало. Никто не понимает, как это произошло. Вроде бы после экспресс-экспертизы, проведенной на месте, кинжал упаковали для отправки в Москву, но сюда он так и не приехал. Следователи считают, что его либо утеряли в дороге, либо кто-то украл ради продажи в частную коллекцию, потому что первичный анализ определил, что нож хоть и не несет на себе следы крови, зато возрастом тысяч в десять лет, если не больше.

– Его надо найти! – Марина спешно вывела на экран смартфона список избранных контактов и ткнула в отцовский номер. – Отец его найдет!

– Думаю, кинжал все еще там, в долине, – заявил Макс. – Это шаманы выкрали его и вернули на место. Старик говорил, что грязная душа владеть ею не сможет, такова воля древних могущественных шаманов Белых Великанов. Мы должны ехать туда…

– Хватит бредить, Макс! – нервно взвизгнула Марина, обращая на себя внимание окружающих, и торопливо понизила голос: – С меня хватит монстров, мертвецов и шаманов! Я хочу забыть обо всем и жить спокойно!

К их столику подошли несколько крепких мужчин, и она узнала свою охрану. Оказалось, телохранители, выполняя приказ отца, тайком следили за ней и никогда не оставляли ее одну. Макса сразу же вывели из кафе, и Марина немедленно отправилась к отцу. Для начала она рассказала ему только историю с легендой, не став упоминать слова Макса о том, что расследование не нашло никаких преступников. Отец, что неудивительно, ее рассказом особо не проникся, но ради душевного спокойствия единственной дочери пошел на уступки. Он велел кому-то из своих людей выяснить, что произошло с найденным в долине серебряным кинжалом, а ей велел больше с Максом не встречаться.