Читать книгу Жара - Сергей Тарский - Страница 1

       Жара

Начало. Весна. Апрель.

Возле каменной кладки забора лежала большая серо-палевая собака. Хоть и было всего-навсего семь утра, но солнце пекло, как на хорошей сковороде. Я так прикинул, что уже все 50 по Цельсию набежало, в тени.

– Откуда ж ты, блин, взялось, создание божье??!

Вроде как, кроме моих Гава и Рравки, собак на ближайшие полсотни километров и не должно было остаться? А тут лежит она, худая как велосипед, но размером с годовалого теленка, серая шерсть свалялась, и по бокам вылезла почти вся. Да и порода какая-то непонятная – на лайку не похожа, да лайки вроде как серые не бывают, хотя, может быть, я ошибаюсь. Азиат немытый некупированный, не азиат? Волкодав? А я их видел, этих волкодавов? В общем – Бог его знает!

Собака не подавала признаков жизни, и я уже решил не заморачиваться, а идти включать насосы в скважинах – по такой жаре огурцам и кабачкам надо было по чуть-чуть давать водичку, капельным поливом, но уж до самой ночи. Да и завтрак девчонки вот-вот должны приготовить. Я еще раз взглянул на собаку. О-па! Собака с превеликим усилием подняла голову к небу, приоткрыла пасть и… завыла! Вот тебе и здравствуй бабка, Новый год! Волк! Вернее, волчица – зверь встал, и на тощем впалом животе ясно обозначились разбухшие соски. Еще раз твою дивизию! Она ж еще и кормящая! Чесать в затылке я не стал, но шестеренки в мозгах начали вяло прокручиваться: «Проще всего, конечно, бросить все так, как есть, сутки-другие и сама Богу душу отдаст! Но как-то это не по-людски, не по-божески. Оно и так времена смутные настали, и людей, и зверей на земле все меньше и меньше, так хоть кому-то помогу, чем смогу». Благо, с собой у меня была полуторалитровая бутылка с водой – по такой жаре без бутылки на улицу не стоило выходить даже уже с утра. Смешно, да – без бутылки никуда? Я вылил с пол-литра воды в большую выемку на камне и отошел на пару шагов назад.

Волчица посмотрела долгим немигающим взглядом, затем с трудом встала и на пошатывающихся лапах подошла к импровизированному водопою. Пол-литра воды исчезли за несколько секунд. Волчица снова посмотрела на меня.

– Нет, подруга серая, ты уж отойди обратно, а то мне как-то страшновато!

Волчица как будто поняла, сделав пару шагов назад.

– Ну, давай по-братски поделимся, – я выпил половину от оставшегося, остальное вылил снова в ямку и отошел к каменной стене забора. Вторая часть воды была слизана также практически моментально.

– Все, – показал я ей пустую бутылку, – финита ля комедиа. Вечером приходи, как стемнеет, еще воды налью.

Смотреть, куда она двинется – дальше или останется лежать у забора, я не стал, а пошел в дом, желудок уже поскуливал. Пока шел – думал: “Интересно, откуда это «чудо» вообще взялось? Уже вроде как сорок четвертый год жарища девять месяцев каждый год жутчайшая, днем за шестьдесят в зените, а в три «осенне-зимне-весенних» месяца за минус шестьдесят Цельсий зашкаливает. Да и последний лесок в позапрошлом году выгорел полностью от случайной молнии. Откуда ж она?! Неужто в Сухой Балке опять родник появился?!! Не мешало бы посмотреть, а вдруг?! Если, правда, родник проявился, то, как минимум, суккуленты можно попробовать высадить, а то и из трав что-нибудь. Надо будет как-нибудь в ночь выйти, чтобы к утру вернуться… Да, кстати, друг ситцевый, – ты уже с волчицами разговариваешь? Ладно, это ничего – главное, чтобы волчица человеческим голосом не заговорила!”

За будничными хлопотами день пролетел как одно мгновение. Солнце упало за горизонт, луна заступила на его место и пришло время принимать решение. Идти, не идти? В принципе, триста ближайших лет бы эта волчица мне не нужна была, но оно-то никуда не делось – то самое чувство, которое сгубило кошку. Как его там, любопытство, да? Ладно, сегодня севернячок дует, так что пройдусь перед сном. Уже до сорока семи температура упала, подожду еще пару часов, может сорок пять будет – и пойду. Все равно спать еще жарко. Так, водички сегодня возьмем литра три. И, все-таки – ох уж это любопытство. Волк – он и в нашей нынешней, северной, так сказать, Африке – все-таки волк. Или не идти? Да нет – пойду, Боженька – он всё-ё видит, может и скостит чего-то за прошлые грехи. Хотя полукосу возьму на всякий случай – Бог-то – Бог, да и сам не будь плох…

Камень был настолько нагрет за день, что на нем спокойно можно было пожарить несколько яичниц и пару отбивных в придачу. Вот только отбивные уже пару десятков лет никто не готовит, можно только облизать фотографию в поваренной книге, если она у кого-то ещё сохранилась, а не ушла в холода на растопку. А зимой – наоборот, те же яйца на этом камне можно будет замораживать – минус пятьдесят не шутка. Так что присаживаться на камни не рекомендуется ни зимой, ни летом, яичница уж очень специфическая может получиться. А вот постоять под каменным навесом немного можно. Полюбоваться унылым полупустынным пейзажем, игрой теней нынешних на тенях прошлого. Тем более, что сегодня полнолуние и видно все очень неплохо, особенно когда глаза немного привыкают.

– Ну и где же ты, подруга серая? – никого и видимо поблизости не было. Ни следов, ни звуков, ничего. В небе висела огромная луна, здоровенная ноздреватая головка сыра с грязно-пепельным полукружием Лунной станции. Да-а, а лет пятьдесят назад там еще кое-где огоньки проблескивали. Но, видимо, уже все – закончилась последняя «Лунная симфония»…

Так, ладно, что-то я отвлекся от дел более прозаических. Еще две минуты и – ходу ко двору, мы-то нынче жители более ночные, чем дневные, хотя перестроиться полностью организму все равно не получается. До трех утра на воздухе работаем, потом все равно спать заваливаемся, до семи. Потом опять работа – до одиннадцати, до дневной сиесты. Но это уже работа во внутренних помещениях. Ну и с одиннадцати – это уж кто во что горазд. Кто спит до семи вечера, полностью сон-тренаж осваивает, а кому и пары-тройки часов полудремы хватает, а потом опять же – кто во что горазд. И тут, как в книжках пишут – вдруг!, на пороге слышимости, возникло тихое повизгивание. Да неужто мыши? Нет, мыши потоньше пищат. Ну-ка, глянем, что там. Идти далеко не пришлось…

…Волчица, похоже, свое отбегала. Тело ее, высохшее практически до скелета, обтянутого шкурой, уже начало костенеть. Ну, так – да и так. Вот только два маленьких серых комка пищали уже, по всей видимости, на последнем пределе, тщетно пытаясь вытянуть, из пустых уже давно сосков матери, хоть каплю молока.

– Ну что, Серый, с прибавлением в семействе?!

Прибьют дома или нет? Да ладно, в конце концов, не убудет от нас. Вопрос только – чем их выкармливать? Взрослые собаки-то как-то уже привыкли к «кашам» из грибов и всякой прочей немясной пище. Да и мыши с крысами не перевелись пока – то ли к сожалению, то ли к собачьей радости. А вот с этими «сосунками» – как? Да ладно, что-нибудь придумаем. Я взял два серых пищащих комочка в руки и пошел навстречу вечерней битве.

Пока я спускался на наш «минус четвертый» жилой этаж, волчата перестали скулить и только пытались облизывать и прикусывать мои пальцы. Зубы у них уже были острые, и когда мы наконец-то добрались до столовой, обе руки уже были в царапинах.

– Здрасьте, ужинать будешь? – дорогая сегодня была не в настроении, и ее вопрос прозвучал как-то угрожающе. Монолог продолжился:

– А что это ты притащил? Вот же собиратель ненужностей!

– Да ладно тебе! Вот, смотри!

Волчата будто поняли, что сейчас будет решаться их судьба, присмирели, разом, как по команде, повернули к главной их нынче распорядительнице головы и умильно высунули и свесили набок языки.

– Это кто? Это что? Это зачем? И что мы с этим будем делать? – тон хранительницы очага колебался между «что за ….. ты опять притащил, выбрось это, немедленно!, на помойку» до «ути-пути, какие миленькие!».

– Это щенки. Какая-то, ну, типа собака у нас под забором лежит. Сдохла. А щенки, видимо, живые остались. Не бросать же их подыхать? Не, ну, правда. Они же живые, – главное было – заболтать дорогую и приткнуть щенков где-нибудь в уголке на драном коврике. А там, глядишь – приживутся.

– Стоп! Цыц! Молчать! – женщины в гневе прекрасны! А уж по количеству производимых децибел, вероятно, сопоставимы с иерихонской трубой. – Не делай мне беременные мозги! Хватит и других частей тела! А, вот и они набежали!

В столовую на шум набежало полсостава младших представителей рода – десятилетние Артем и Егор, и пятилетняя Рита. Фу-ух! Теперь уже вряд ли на улицу мелких волчьих выбросят – мелкие человечьи не дадут.

– Ух ты! Щенки! Дай подержать! А можно их погладить? А Рравка их будет кормить? А где ты их взял? А мы их оставим? – Братья аж подпрыгивали от нетерпения, отпихивая друг друга локтями, а Рита уже открыла рот и закрыла глаза – значит готова пустить слезу, что на бабушку действовало неотвратимо. Тут уже я взглянул на дорогую жалобным взглядом. В ответном взгляде читалось:”Что? Я – “Всех мать”, должна решать? Ладно уж”.

– Стоп! Цыц! Молчать! – иерихонская труба, правда уже вполовину от предыдущего включения, повернулась в сторону малышни. Пресекая возможные слезы, сопли и причитания, добавила большую гору позитива – Если будете за ними ухаживать – оставим, – и мы сразу же были оглушены встречным восторженным ревом представителей рода иерихонской трубы.

– Да, и еще одно условие – не просто будете кормить волчат, а расскажете мне все про то, чем мы их кормим и как это мы выращиваем, – я не мог не вставить свое лыко в строку. – Вот и бабушка так считает, правда? Дорогая только согласно кивнула головой. Дети даже не стали, спорить, только самая мелкая человечья открыла рот, но посмотрела на братьев и закрыла его.

– Ну так, вперед! Чего стоим? Прежде чем самим завтракать, надо же о братьях наших меньших позаботиться, правда ведь, братья, которые побольше? Чего стоим, кого ждем, почему ничего никуда не несем?

Мальчишки наперегонки кинулись к леднику за грибами. Рита, естественно, не могла вот так сразу взять “с места в карьер” и осталась стоять посреди столовой, снова открыв рот и приготовившись к рёву.

– Так, стоп-стоп-стоп! Иди, спрашивай у бабушки, какую посуду она выделит волчатам, возьми ее, помой, протри, принеси, поставь в собачьем уголочке. Хорошо? – Мелкая человечья покивала головой и направилась к бабушке, которая уже держала в руках две слегка помятые металлические миски и мокрую тряпку.

– Держи! И тряпочкой хорошенько протри, – задание было выдано и Рита начала активно протирать миски, что-то при этом напевая себе под нос. Слух у девчонки был отменный.

Не прошло и пяти минут, как дверь в столовую распахнулась. Ну, как распахнулась – с такими тугими механизмами, встроенными в единую систему дома, и у взрослого человека с размаху ее открыть не получалось. А уж у двух пацанов получилось только с трудом и не быстро.

– Вот! Мы принесли! И собакам тоже! Давай! Щенков кормить! Будем! – оба приплясывали от нетерпения и пытались отдышаться, но лица у них лучились гордостью. Действительно, принесена была практически двойная порция от ежедневного собачьего рациона, а это ни много ни мало, а килограмм десять будет.

– Стоп-стоп-стоп! Вы прямо со льда сырыми грибами собираетесь щенков кормить? Давайте, бабушке грибы отдавайте, она уже и воду в кастрюли налила, а вы пока мне расскажете то, что обещали. Я весь – внимание!

Мальчишки отдали мешок с грибами и, со вздохами, уселись рядом со мной.

– Ну, хоть щенков можно подержать, когда рассказывать будем? – не выдержал Егор.

– Это можно. Держите, – я выдал каждому по волчонку, – слушаю вас, кто начнет? – Естественно, как и всегда, начал Егор, – Мы кормим собак грибами, вареными – и замолчал.

– Это и ежику понятно. Ты рассказывай как конкретно вот эти грибы называются, на чем мы их выращиваем, какие они вообще бывают, что раньше собаки ели, – Егор глубоко вздохнул, – Ну, это, как его, это грибы из отходов. А ёжик – это кто?

– Все с тобой понятно. Будешь мне вечером вслух все про грибы читать, что у нас из книг есть. Артем, расскажи ты, – тут уже вздоха не было, брат хмыкнул и начал свою речь.

– Грибное царство было когда-то самым разнообразным из всех живых существ на нашей планете. Грибов было много и назывались и классифицировались они по-разному, но для нас важно их деление по способу их питания. Грибы – они же по-разному питаются. Есть, например, сапротрофы – это те, которые подчищают, подчищали раньше, то есть, то, что в лесу на землю упало – листья, шишки, ветки гнилые. Есть ксилотрофы – это те, которые древесину жрут. Ну, а так как у нас ни первого, ни второго в избытке нет – то мы третью категорию выращиваем.

– Это какую?

– А на своих отходах, которые делаем – те, что к копротрофам относятся.

– А еще какие бывают? Помнишь, мы в прошлом году осенью на старое пожарище после выгоревшего леса ходили? И несколько грибов там нашли. Кстати и о них тоже расскажи, если знаешь.

– А чего ж не знать. Это – карботрофы, они на следующий год после пожара начинают расти. Их еще пирогенными называют.

– Ну ни фига ж себе, ты умный! – вслух восхитился Егор. – Зато я быстрее! О, глянь, дед опять в сон провалился. Уже второй раз за этот месяц…

Первый сонный провал:

Память – странна. Иногда она может запомнить выщербинку на крайнем правом булыжнике в начале мостовой на 18-м переулке и забыть имена родителей, а иногда высветить целый пласт картин, связанных между собой не поймёшь чем – то ли временем их свершения, то ли чем-то другим…

Народ был в ауте. В шоке, в панике, в недоумении. В растерянности и подавленности. Хотя Самый Главный и главные помельче успокаивали всех из телевизоров, розеток, смартфонов, кое-где ещё существовавших городских телефонов и (о, Боже!) проводного радио, утюгов и пылесосов (когда те еще функционировали у всех), что все под контролем. Но как можно контролировать планету, обидевшуюся на мелких насекомых, возомнивших себя Богами? Крупные “акулы капитализма”… Ха-ха. Вши на голове Будды доставляли ему беспокойство в миллионы раз большее…

Во всем мире начали мелеть и уходить внутрь планеты моря и океаны. Не спеша, потихоньку, но постоянно и неотвратимо. И наше мелкое, но самое (когда-то) рыбой в мире море тоже решило не отделяться от подданства Посейдона. Не в секунду, не в момент. Впечатление было, как будто у большого корыта слегка треснуло дно, и вода из него вытекает, не быстро, тонкой струйкой, но уверенно и неизбежно, обнажая бескрайние поля ила, с вкраплениями старых шин и старых ржавых труб – прибежищами азовского бычка разнообразных видов. В какой-то момент появились, метрах в двухстах от старой каменной лестницы, несколько практически целых амфор, с еще различимыми древними рисунками и пара черных от времени якорей. Вероятно, обнажилось мифическое городище, возможно даже описанное Платоном как Кремны. Простым жителям это радости не доставило, так как с уходом моря постепенно уходила и вода из водопроводных кранов. Радовались этому только искатели сокровищ, коих расплодилось в последние годы, перед Жарой, неисчислимое количество. Среди них даже ходили легенды, что кто-то нашёл золотой статер Пантикапея, да не один, а целую амфору. И даже называли чуть ли не конкретный двор и конкретного дядю Леню. Или дядю Петю. Или Григора с Верхней полугорки: ”Не, ну ты знаешь, такой рыжий, с двумя фиксами”. Но все сходились на том, что находки находятся на Бугудонии, извечном месте проживания браконьеров и рыбаков (которые друг от друга не отличались ничем).

Дед поиском кладов не увлекался, во всяком случае с металлоискателем на берегу замечен не был. У него было другое, большинству народа, одуревающего от жары, непонятное занятие. Дед, как только стало понятно, что море ушло далеко-далеко и уже забыло, где был этот, ему не нужный город, начал возить уже отработанный искателями ил в свой деревенский дом, дом-автоном, как он его сам называл, и складировал его в огромной яме размерами с два футбольных поля и глубиной пять метров, копавшуюся деревенским бульдозеристом всю весну по воскресеньям из-за любви. Большой любви к дедовскому самогону, настаиваемому им на всяко-разных травках и корешках. “Не прихоти ради, а здоровия для!”, – любимый дедовский тост. Деревенские откровенно над дедом потешались. – Что, грязевые ванны будешь принимать? Практически все потешались, кроме старого дряхлого агронома. Тот подошёл как-то, глянул на происходящее, спросил у деда – Ил собираешь? На удобрения? Что, думаешь будет что-то? Ну да ладно, я своё отбегал.

Но деду было все равно, он вообще по жизни мало на чьё мнение обращал внимание. Так что, заполнил все доверху уже к июню, к тому самому первому лету Жары… А затем начал забрасывать это поле сверху ветками акаций, которые вновь начали самовольно расти последние годы по всему городу. Дед же их постоянно обрезал, везде, где видел, причем старался брать те, на которых колючек было побольше и потолще. Обрезал и тащил на поле. Постепенно по полю перестали бегать собаки и кошки, а люди и так не особо там шастали изначально.

Там же, кухня, через десять минут.

…Из провала сна сознание выпрыгнуло тоже моментально, ударом, как молния. И что мы имеем вокруг себя? Волчата уже весело возятся в импровизированной загородке, все таки щенячий возраст, что у людей, что у зверей, имеет одним из плюсов более высокую приспосабливаемость к различным жизненным условиям. Там же, в загородке с волчатами, уселась Рита и что-то им рассказывает и напевает. Все хорошо? Вроде да. А почему чувство тревоги не проходит? А где пацаны?!

Дверь в кухню начала медленно приоткрываться. Едва заметная щель в миллиметр превратилась сначала в сантиметр. Два, три, пять. И, ну есте-ественно, эту щель продолжила расширять наглая черно-рыжая морда. Три длинных белесых поперечных шрама, обломанный клык. Это у нас Гав. Пёс вошёл в помещение весь и моментально замер в стойке. Да уж, волчий запах чувствовался даже человеческим носом, что уж говорить о собачьем. Ориентир псом определился мгновенно – загородка. А в загородке, рядом с “особо охраняемым объектом “, Ритой, угроза – волки! Ну и что, что роста невеликого? Волки? Да. Волки опасны? Да! Ликвидировать угрозу!

И понятно, что мне не успеть перехватить пса. Совсем. От слова “никак”! Когда два года назад очередной, забредший в наши жаркие северные дебри, бушмен попытался из своей духовой трубки выстрелить в мою сторону отравленной акациевой колючкой, то успел он только набрать воздуха для смертельного выдоха. Гав был в этот момент в десяти метрах от дитя саванны, с опасностью пес определился сам, и выдохнуть – плюнуть агрессор не успел. Да и тяжело выдыхать-то, когда твой кадык вместе с половиной шеи уносит в своей пасти черно-рыжее чудовище, как бы не больше тебя размером.

Так что я в любом случае не успевал. Команды, конечно, пёс выполняет всегда, но иногда не успеваешь открыть рот, а собака уже действует. Действует в соответствии со своими мыслями. А моя мысль только мелькнула – хоть бы Риту не сбил с ног, укусить-то не укусит – охраняемый объект, как-никак. А волчата, что волчата – жаль, конечно, но видимо судьба у них такая.

Однако, мои прогнозы в этот раз, похоже, были ошибочны. Я аж вздрогнул, и, к стыду своему, икнул от неожиданности, когда в воздухе столкнулись две черно-рыжие молнии! Рравка была, конечно слабее Гава, да и весила килограмм на пятнадцать меньше, всего-то около сорока пяти-сорока семи. Но, как там в школе нас учили на уроках физики? Или это уже в институте было, на теоретической механике? Не помню, а всего-то лет восемьдесят прошло. Ну неважно, в общем, точка приложения силы, вектор, ускорение, масса, что там ещё?. Вряд ли Рравка это все знала, но от точки встречи двух собачьих тел Гава, закрученного как бильярдный шар, отнесло на несколько метров в сторону от загончика, прямо под ноги всеми обожаемой, уважаемой, любимой и грозной, главной иерихонской трубы. Дорогая, как всегда, воткнула “руки в боки”, и глянула, просто глянула на Гава.