Читать книгу Сон, про сон, про не сон - Сергей Трусов - Страница 2

Эту историю рассказал мне один из самых близких друзей. Честно сказать, дружим давно, но услышанное стало для меня откровением. Сидели мы однажды в бане в привычной теплой компании, слоняясь челноком то в парилку, то в предбанник. От нечего делать под пивко начали травить байки. В этот раз основной темой стали сны. Это как обычно: стоит кому-нибудь вспомнить историю из путешествий на автомобиле, гарантирую, весь вечер эта тема будет на языке. В тот раз, кто-то возьми и скажи: «А мне вчера Путин приснился. Стою я один на Красной площади…» И посыпало. Но запомнилась мне больше всего именно эта история. Не люблю пересказывать от второго лица, поэтому изложу так, как будто это случилось со мной.

Съездил в командировочку. Съездил. Даже не знаю, что теперь сказать. В первую очередь себе. Во вторую… А кому во вторую? Светке или Наталье? Интересно, почему я жену называю «Светкой», а Наташку – «Натальей»? Ы-ы-ы-ы! К чему такие переживания? А как не переживать, если я в душе тихо гордился тем, что за 10 лет совместной жизни никогда не изменял супруге. Мне, взрослому мужику, даже было всегда противно, когда на мои уши начинали лить скабрезные рассказы про всякого рода похождения. Сам я и сейчас не собираюсь ни с кем делиться своими… Как теперь мне жить? Как? Спокойно. Не нервничай. От этого ещё никто не умирал. Или умирал? Ничего. Живут же как-то все мужики во Франции. А арабы если изменяют, то сразу целому гарему. Выкидывают всё лишнее из головы и продолжают жить, не тужить. Да причем здесь «жить»? Я же про чувства. Это же ты! Ты! Ты всегда презирал секс без любви. Помнишь, как ты реагировал, когда на, ё-маё, Петербургской биеннале одна заезжая эманси из Нью-Йорка втолковывала тебе: «Русские не умеют любить. Они любят человека, а не его кошелёк. А это глупо». Кошелек, кошелек… Смешно. С этой сумятицей в голове я вернулся из командировки в Таллин. Съемка прошла более чем успешно. И мы неожиданно для себя оторвались по полной. Сначала в ресторане. Затем в номере. Мы – это я, наш замечательный оператор Наталья Воронова и помощник оператора Владик. Ренат, естественно, в наших возлияниях участия не принимал. Он водитель. На нас нашло какое-то коллективное помешательство. В данном случае я уже говорю о себе и Наташке. Владику всего 17 лет. Ему нельзя с начальством пить. Только выпивать. Чуть-чуть. Поэтому после ресторана он ушел в свой номер, в котором отсыпался наш водитель. Мы с Наташкой не тормознули вовремя и продолжили буйство в моем номере. Мы танцевали, смеялись, пели…, впрочем, может, это всё было достаточно прилично. А что? С ресепшена не звонили, полиция не появлялась, по батареям никто не колотил. Далее было то, чем я не собираюсь ни с кем делиться. Честь дамы вне всяких подозрений. Поэтому буду считать, что ничего этого не было. И всё бы ничего. Но я же иду домой. И чем ближе дверь родного очага, тем быстрее с меня слетала аура хорошего настроения. Там, за дверями, меня ждет «отряд октябрят». Целых четыре чистых доверчивых глаза. Светланы и нашего пятилетнего сына Артёма. И какими глазами я буду теперь смотреть на них? Может зайти в магазин купить солнцезащитные очки? И лучше зеркальные.

Дальнейшие события заставила меня навсегда зарубить себе на носу: «Валера, никогда не изменяй любимой. Тебе это выйдет боком. Всегда». Радостное выражение лица встретившей меня в прихожей супруги быстро сменилось на молчаливое неприятие. Она, естественно, учувствовала мой специфичный «парфюм», смешанный из долгой дороги и последствий пятничных игрищ. Санкции не замедлили себя ждать. Светка никогда не любила, если я выпивал на стороне. Тем более в командировке. Ужинал я один. А спать лег в гостиной на диване. Всё это я воспринял стоически. И даже наложил на себя дополнительную епитимью – не пить до самого Нового года, во всем слушаться жену, взять дополнительный отгул, чтобы сводить сына в океанариум.

Это была суббота. Утром в воскресенье жена не выдержала:

– До Нового Года осталось 6 дней, а у нас ни продуктов, ни подарков. Завтракаем и на закупки. А вечером к маме.

Я промолчал, решив: «Это довесок к моей страшной епитимьи». Жена не правильно поняла мое молчание:

– Мы ненадолго. Не дуйся. Она что-то рассказать хочет. И всё!

Собственно, с этого «всё» и начались «зарубки на моем носу». Сильно мне пятничная пьянка вышла боком.

Тёща моя, любимая, и, слава богу, единственная, встретила меня не как всегда. Обычно она воспринимала меня, как что-то навязанное в довесок к её немолодым годам, с чем никогда невозможно ужиться, но можно просто не обращать внимание. Сегодня мне сразу стало понятно: я мишень, в которую медуза Горгона собирается метать свои ядовитые стрелы. Ну, или молнии. Экзекуция не заставила себя долго ждать:

– Вот, теперь скажи зятек любезный, знаешь ли ты Любу Беляеву?

– Нет. А должен?

– Должен! Она работает на радио с тех самых пор, когда ты ещё не родился.

– Я на радио не работаю.

– Всё равно. Они твои коллеги.

– У меня в Питере тысячи коллег.

– Не виляй, я уверена, ты её знаешь!

Я показал всем видом, что мне «выносят мозг».

– Ладно, ладно, – жена уже зацепила крючок. – Мама, какая разница, знает он её или нет?

– Знает, знает. Она же его знает!

– Меня, между прочим, половина города знает. Вторая, как минимум, просто видела по телевизору. Мне до сих пор бесплатно колеса ремонтируют и в такси возят. Не так часто, как раньше, но до сих пор.

Теща раздраженно махнула рукой – слышала мол эти песни неоднократно:

– Вот и Люба говорит, что тебе бесплатно многие не отказывают.

– Мама, ты опять?

– Почему опять, Светик? Она мне подробно рассказала несколько историй про этого кобеля! Сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит!

– Я этот бред слушать не собираюсь! Света, едем домой!

– Ой, бред! Прям, бред? – завелась с пол оборота «мама». – А эта… блондинка такая, ещё погоду ведёт иногда.

– Оксана Кастерная? – я специально назвал выдуманные имя и фамилию.

– Какая ещё Оксана? – теща терла лоб, пытаясь вспомнить обличительные подробности. – В общем, ты прекрасно понял, о ком я говорю!

– Нет, не понял!

– А! Так ты признаёшь, что их у тебя много? Путаешься уже!

– Это вы, мама, в показаниях путаетесь!

– Люба сказала, что в ваших кругах, – она потрясла своим пухленьким пальчиком, – все прекрасно знают какой ты бабник.

Какой бред! Какой бред! Самое противное, что оправдаться на такие дурацкие обвинения невозможно. Просто: не-воз-мож-но!

– Я понял. Часовню тоже я сжёг! Сознаюсь!

Но теща меня уже не слушала:

– Дня не проходит, чтобы он очередную юбку не пропустил!

Во перлит! Во жжет перлами! «Не проходит, чтобы не пропустил». Но, если честно, мне было грустно. Света уже соскочила с дивана и только вертела головой, поворачиваясь то ко мне, то к «маме», заминая пальцы, слившиеся из двух ладоней в один нервный комок.

– Света, дочка…

– Погоди мама. И ты помолчи!

– Доча! Я тебе, когда ещё говорила? Натерпишься ты с ним! Натерпишься!

– Мама! – закричала супруга уже во весь голос. – Я всё поняла! Теперь молчи.

Она положила свои руки матери на плечи и посадила её в кресло, а затем развернулась ко мне. Это уже не епитимья. Это костер инквизиции.

– Скажи мне только одно. Это правда?

– Да какая…?

– Тихо, тихо. Да или нет?

– Нет.

– Клянись Артёмкой!

Вот скажите мне: «Какого чёрта?» Откуда вывалилась эта «мама» со своими дурацкими Любой и «юбками»? Ну что за бред? Почему именно сегодня? Кто там за мной наблюдает? Бог? Или всё-таки дьявол? Ещё два дня назад я легко и просто произнес бы: «Клянусь». И мы бы спокойно поехали домой. Не без осадка, конечно, но зато вместе. Вместе! Одной семьей. А сейчас я не могу клясться здоровьем сына. Просто язык не поворачивается. Нельзя после пятницы мне им клясться. Нельзя!