Читать книгу Грани наших желаний - Сергей Тюленев - Страница 6

Аэропорт «Шереметьево», как обычно, гудел разноликим народом и очередями, напоминая проходную завода советского периода.

Глеб с Алексеем медленно продвигались к пограничному окошку, впереди что-то оживлённо обсуждали между собой китайцы, толкая ногами полосатые баулы.

– Вот народ! – выспавшись в самолете, Алексей горел желанием поболтать. – Все на одно лицо, словно клонированные, и тряпки свои в Москву тянут и тянут; этим добром уже все рынки забиты, а они всё везут. Интересно, – продолжал охранник, – Манечка моя одна приедет или обоих пацанов возьмёт? Я уже так соскучился! Они мне даже снились недавно, ярко так снились, красиво… Ну, а тебя кто встречать будет? Как обычно, отец с матерью или Виктория твоя, свет-солнышко, всё-таки появится?

Глеб молчал. Он всегда ждал чуда: постоянно пробегая глазами толпу встречающих, надеялся увидеть жену и поймать взгляд, полный радости от долгожданной встречи. Но сейчас он точно знал, что её не будет…

– Родители, конечно, – уверенно произнёс Глеб. – Кто ещё может всю жизнь встречать нас, терпеливо дожидаться звонков, помогать нам по первому зову и ничего не требовать взамен?..

– Это точно. – Алексей протянул паспорт в долгожданное окошко пограничного контроля и стал рассматривать симпатичную девушку в звании младшего лейтенанта.

Её серьёзное лицо было очень привлекательно, даже показная деловитость не портила прелестей юного возраста. Быстро пробежав глазами фотографию охранника, она щёлкнула штампом в его паспорте и, уже перенося взгляд на Глеба, произнесла:

– Следующий!

Приняв паспорт, она торопливо открыла первую страницу и снова подняла глаза на Глеба.

– Вы сбрили усы? – Не дожидаясь ответа, она стала перелистывать странички паспорта. – Куда, скажите на милость, я должна поставить штамп? Всё забито, нет ни одной свободной странички! Вам нужно как можно быстрее заменить паспорт и, если уж вы решили теперь ходить без усов, сделайте заодно новую фотографию… Кстати, так вам гораздо лучше, – добавила она, ставя печать на еле отыскавшемся пустом пространстве.

– Спасибо за доброе слово! Вы правда думаете, что мне так лучше? – с интересом разглядывая девушку-пограничника, спросил Глеб.

– Да! Следующий! – произнесла девушка, возвращая паспорт.

– Михалыч, да ты ловелас! – Расплылся в улыбке охранник, едва Глеб подошёл к нему. – Ух, как она на тебя запала! И вот так, сразу… симпатичная! А глаза какие, видел? И улыбалась тебе так мило… Чего растерялся-то? В таких случаях телефончик просят. Когда ещё в следующий раз на тебя, стареющего Конфуция, обратит внимания столь молодая и симпатичная девушка!

– Ну и болтун ты, спасу нет! – прервал поток советов Глеб. – Иди лучше тележку подгони, чемоданы наши плывут. Глаза он разглядывает… Просто вежливость сотрудника пограничной службы, не более того.

Он аккуратно потрогал место, где ещё недавно были усы.

– А может, и правда без усов лучше? Тридцать лет носил – не задумывался, а теперь вот как-то непривычно, словно не моя губа, чужая.

Охранник, положив чемоданы на тележку, внимательно посмотрел на Глеба:

– Слушай, а почему ты их вообще сбрил? Две недели с тобой был, а только сейчас заметил, что ты у нас словно юноша! Конечно, так лучше: и моложе стал, и симпатичней. Интересно, кто тебя надоумил?

– Да есть люди, – ухмыльнувшись, Глеб взял тележку и пошёл к зелёному коридору выхода из пограничной зоны, – не то, что ты, невнимательный. Я не две недели, а целый месяц, как усы сбрил. Только на блондинок и смотришь, глазки им строишь… Босс внешность поменял, а он и не замечает! Иди уже – Манечка ждёт. Сейчас она тебе быстро мозги вправит! – Глеб рассмеялся. – Посмотрим, как ты сейчас, в её глазки глядя, запоёшь! Шагай, советчик фигов!

С улыбками на лицах они вкатились с тележками в толпу ожидающих. И, как это было уже много раз, Алексея встречала жена и прыгающие вокруг папы мальчики-подростки, а Глеба – его престарелые родители.

– Привет, сынок! – Отец уверенно подтянул Глеба к себе и, царапая щетиной, крепко поцеловал.

Мама стояла, обхватив своих больших мужчин, прижавшись к ним, словно боясь что-то пропустить. Она так любила встречать сына, испытывать трепетную радость от его возвращения, чувствовать облегчение, выбрасывая накопившиеся страхи и опасения за его здоровье и жизнь…

– Ну что ты, мам?.. Я прилетел, всё в порядке. – Глеб, взяв двумя ладонями лицо матери, посмотрел ей в глаза. – Что ты меня из Африки как после войны встречаешь? Видишь, я вернулся, живой, здоровый. – Глеб наклонился и поцеловал влажные и счастливые глаза матери.

Он разглядел в толпе встречающих Алексея, окликнул его и, жестом попрощавшись, произнёс:

– Пошли уже домой, старички…

Отец взял тележку с чемоданом и направился к выходу из терминала. Мама, подхватив сына под руку и едва поспевая за широко шагающими мужчинами, стала рассказывать, сколько вкусностей она приготовила, как замечательно они сейчас посидят и как много им нужно рассказать друг другу…

Дорога из «Шереметьево» до дома была, как обычно, ужасной и раздражающей. Пробки на МКАДе сменяли друг друга, словно передавали эстафету, но, свернув в сторону области, машина сразу поехала быстрее, и скоро им уже открылся вид на многоэтажки, построенные Академией наук еще в далёкие социалистические годы.

Выйдя из машины, они, продолжая обсуждать прошедшие семейные события, вошли в подъезд. Каждый раз, заходя в дом родителей, Глеб испытывал неловкость и чувство вины. Так было и на этот раз. Вид покосившихся, местами сожженных почтовых ящиков, гнутых и поломанных перил, ядовито-зелёной краски на стенах угнетал его убогостью и безысходностью. Поднимаясь по ступенькам к лифту, он улавливал смешанные запахи мусоропровода, туалета и хлорки. Казалось, болото бедности затянуло всех обитателей дома на самое дно.

Но когда открывалась входная дверь в квартиру, происходило чудесное превращение, словно в сказке про Буратино: за нарисованным очагом был другой мир. Вот и теперь, едва войдя в прихожую, Глеб сразу оценил красоту накрытого на кухне стола.

В тарелках лежали молоденькие опята с тонко порезанным луком и маленькими факелами гвоздик, селёдка сияла фиолетовым цветом жирных бочков, жареная картошка с салом манила своим ароматом, а струящийся от нее пар, растворяясь в воздухе, усиливал предвкушение застолья.

Квашеная капуста с клюквой и морковкой лежала в тарелке полной горкой и вызывала желание попробовать хоть щепоточку, хоть маленькую ложечку только для того, чтобы убедиться, что она так же божественно вкусна, как выглядит.

Холодец в металлическом судочке был уже порезан на квадраты, а через пластинки белёсого жира проглядывали зубчики чеснока.

– Ну, мамуля! – Потирал руки отец, усаживаясь на своё законное место у окна. – Доставай рюмочки, мясо, сироп из облепихи – всё давай: пировать будем!

– Ты и сам не сиди, – привычно парировала мать. – Водка в морозильнике, хлеба порежь, банку с огурцами открой. Ты-то, чай, не гость.

– Вот так, сынок… Вот так она меня всю жизнь пилит, гоняет: то ей сделать, то подать – покоя нет, – добродушно ворчал отец, открывая трёхлитровую банку с огурцами.

Через несколько минут всё приготовленное было на столе; холодная водка покрыла инеем стекло рюмок, вилки, наколов закуску, застыли в воздухе в ожидании тоста.

– Сын, – в который уже раз за вечер произнёс отец это слово, – мы с мамой очень рады, когда ты приезжаешь, когда сидишь за этим столом, когда у тебя всё хорошо, поэтому сегодня будем пить только за тебя. Давай, дорогой! – Отец потянулся и поцеловал Глеба. – За тебя!

Он выпил и хлопнул рюмкой по столу, обозначая её пустоту.

– Гусар прямо! – сказал Глеб и, следуя примеру отца, так же громко поставил пустую рюмку на стол.

И застолье покатилось – с веселым настроением, желанием общаться, говорить, слушать, выпивать и закусывать.

Глеб рассказывал об Африке, отец – о рыбалке, мать – о постоянно растущих ценах в магазинах, и всё это было так гармонично и так в удовольствие… Ужин, наполненный теплотой общения, двигался от салатов к горячему, плавно подходя к своему чайному завершению.

Водка и долгий день принесли усталость, поэтому когда от вафельного торта остались только крошки, все, дружно запихнув в холодильник остатки пиршества, отправились спать.

Глеб лёг тут же, на кухне. Мама разложила диван, постелила пахнущее свежестью бельё и, уходя, поставила на стол стакан с водой; она понимала: после водки всегда хочется пить.

Ночь выдалась беспокойная: он просыпался, пил воду, ворочался, снова пытаясь заснуть, прокручивал в голове одни и те же мысли и почему-то потел.

Утром, когда он проснулся, на краю дивана, сложив руки на коленях, сидела мама. Она внимательно и тревожно смотрела на него.

– Что-то случилось, мам? – Глеб потянулся и, отведя плечи назад, слегка прогнулся в спине. Тело было словно чужое и странно ныло в позвоночнике и суставах.

– Сыночек, ты спал очень беспокойно, – тихо ответила мама. – Кричал, стонал, вот смотрю – потный весь… Не заболел ли? – Она придвинулась поближе и положила ладонь на лоб сына. – Давай, я принесу тебе градусник?

Не дожидаясь ответа, она, подхватившись, быстро пошла в комнату. Было слышно, как открывались дверцы шкафов, шуршание выдавало не только поиски градусника, но и заблаговременный подбор лекарств.

– Мам, не надо таблеток… Ты же знаешь, не люблю я эту химию глотать. Давай лучше чайку крепкого с облепиховым сиропом пару чашек, а недомогание – это акклиматизация началась, так всегда бывает. Иди сюда, не копайся в своих аптечных закромах.

Она вернулась, протянула ему градусник и начала хлопотать над завтраком, но неприятное предчувствие стало заполнять её мысли, а холодок страха за сына тонкой струйкой побежал по нервам.

Глеб сидел на диване с градусником и прислушивался к себе.

Шея и ворот футболки действительно были мокрыми от пота, спина ныла, словно всю ночь работала, ноги, особенно ступни, отекли; ему хотелось потянуться и немножко поохать.

– Что за ерунда… – сказал Глеб, наконец протягивая градусник. – Тридцать восемь и четыре… А может, он врёт?

– Ничего не врёт! Давай-ка ложись, – мама принялась суетиться по квартире. – Сейчас позвоню отцу, чтобы быстро шёл домой – он на работе. А тебе вызову врача, пусть послушает, посмотрит, выпишет лекарства, какие нужны… Всё, друг дорогой, попался ты мне, теперь лечиться будешь!

К приезду врача температура дошагала до тридцати девяти, вылез глубокий внутренний кашель, тело гудело и становилось совсем чужим.

Дежурный врач с недовольным лицом осмотрел Глеба и, поставив диагноз – острое респираторное заболевание, сел за стол и начал выписывать лекарства.

– Извините, доктор… – подошла к нему мама, – может сразу, не дожидаясь ухудшения, выписать ему антибиотик?

– Это обычная простуда, – не поднимая глаз от рецепта, буркнул врач. – Температуру собьёте – горчичники на грудь и отхаркивающий сироп три раза в день.

Глеб закрыл глаза; слабость проникла в мышцы и отдавалась ноющей болью. Он чувствовал, что происходит что-то неладное: температура поднималась подозрительно быстро.

Отец сидел тут же на кухне и молча переводил взгляд то на доктора, то на лежащего Глеба, сострадание и сожаление застыли на его лице. Ещё вчера было так хорошо: сидели за столом, ели, пили, разговаривали, а сегодня какая-то зараза навалилась на его единственного сына и мучает того изнутри.

После ухода врача мама взялась готовить куриный бульон, отец пошёл в аптеку за лекарствами, а Глеб, пытаясь отвлечься от мыслей и болезни, начал щелкать каналами маленького телевизора. Уже минут через двадцать глаза устали, потекли слёзы и стало понятно: телевизор можно только слушать.

Мама, налив в кружку куриного бульона, снова присела на краешек дивана и стала рассматривать сына.

На его загорелом лице в уголках глаз отпечатались белые полоски морщин, седины на висках стало ещё больше, руки, такие же большие, как у отца, спокойно лежали на груди, сопящие дыхание говорило ей: мальчик заснул.

Она вспоминала, как кормила его до двух лет грудью, как собирала в детский сад, надевая чулки на пажиках; как он однажды принёс ей нанизанную на травинку землянику. Маленькому ему очень нравилось собирать грибы. Бегал такой, чуть выше травы, щёчки круглые… Найдёт гриб – и радости на весь лес! Торопится, спотыкается – скорее его в корзинку положить!.. И глаза счастьем светятся.

Она вздохнула… Сколько прошло времени, событий пронеслось, сейчас он сам дедушка, скоро пятьдесят лет, а что-то в его жизни не так, видно. Что-то не ладится, да разве он расскажет, упрямый такой…

Она снова вздохнула и пошла в комнату. Проходя мимо фотографий на стене, задержалась – все самые дорогие люди были тут: муж, сын, внуки, правнук. Она молча, наверное, уже в тысячный раз посмотрела на снимки и, пройдя в комнату, легла отдыхать.

Глеба разбудил яркий свет люстры; рядом с постелью стояло двое мужчин в белых халатах, родители сидели на стульях, лица их выглядели напуганными и трагичными.

– Так, мужчина, – сказал врач, – поднимайтесь, я вас послушаю… Значит, вы вчера прилетели из Африки, а сегодня у вас температура тридцать девять и пять, кашель… так-так… – продолжал доктор, приступив к осмотру Глеба. – Ваши родители нас вызвали. Говорят, вы во сне сильно стонали и они не могли вас добудиться. Ну-ка ложитесь, я пощупаю печень… Странно, но все симптомы вируса гриппа. Знаете что, вас нужно забирать: вы можете заразить родителей. Кроме того, считаю нужным отвезти вас в инфекционную клинику – пусть они по анализам поставят вам точный диагноз. Собирайте его в дорогу, – повернулся он к притихшим родителям. – С собой бельё, средства гигиены, продуктов не нужно.

Мама со слезами на глазах заметалась по квартире, отец, ощутив приближение какой-то беды, сидел на стуле и от безысходности слегка покачивал головой. Происходящее пугало: его мальчика сейчас куда-то увезут, и что покажут анализы – неизвестно. Страх за здоровье сына сковал его – неужели опять беда стучится в дом…

– Ну, что ты, отец, – сказал Глеб, прерывая его размышления. – Не грусти, со мной всё будет хорошо. Я чувствую: два-три дня – и вернусь. Тогда и договорим, и допьём. Пошли, поможешь мне до машины добраться, а то от температуры голова кружится…

Когда «скорая» отъехала, родители ещё долго стояли у подъезда – им не разрешили сопровождать его, объяснив это карантином и неясностью заболевания.

Лёжа на носилках, Глеб видел в окошко только фонари; где-то вдалеке мелькали высотные здания. Он любил ночную Москву. Ещё студентом гоняя на мотоцикле по вечерним улицам, ему нравилось чувствовать меняющиеся запахи свежего хлеба, вымытого асфальта и фабрики «Красный Октябрь» на набережной Москвы-реки.

Встречаясь с девушками, он обязательно показывал им свои любимые места: Воробьёвы горы, подземный дебаркадер Калининского проспекта, куда завозились товары для всех его магазинов, Александровский сад и, конечно, Лужники с их аллеями и тропинками…

Тем временем «скорая» остановилась у какого-то серого здания. Пока Глеб с помощью санитара поднимался по ступенькам крыльца, успел прочитать на табличке что-то о вирусологии Азии и Африки, паразитах и прочей тому подобной ерунде.

Голова его кружилась, ноги еле слушались; было чувство, что сейчас, несмотря на все усилия, он рухнет прямо тут, в приёмном отделении. Кто-то начал задавать вопросы, но всё вокруг стало распадаться и проваливаться. Последнее, что запомнилось – его подхватили чьи-то руки.

…Открыв глаза, Глеб посмотрел в окно: сумерки. Голова не кружилась, видимо, снизилась температура, попа болела от уколов, из вены к капельнице тянулась белая трубочка.

Осматриваясь по сторонам, он заметил на стене черную кнопочку с надписью «вызов». В сознании промелькнула мысль, что пора задать кому-нибудь целую кучу вопросов, и он с усилием несколько раз нажал на этот контактор с внешним миром.

Секунды ожидания тянулись неприятно долго, за дверью ничего не происходило, даже приближающихся шагов не было слышно. Он позвонил ещё раз, более настойчиво.

Минут пять он резвился с кнопкой, уже теряя терпение, как, наконец, послышалось цоканье каблучков по керамической плитке. Секунда, другая – и дверь распахнулась. На пороге палаты стояла красивая, средних лет женщина-врач с добрым улыбающимся лицом.

– Глеб Михайлович, что случилось? Почему такое нетерпение? – Доктор подошла ближе, подвинула табурет и присела, глаза её озорно светились. – У меня хорошие новости для вас: мы обследовали кровь – никаких страшных инфекций у вас нет. Это просто непривычный для нашего региона вирус гриппа на фоне сниженного иммунитета. Побудете у нас ещё недельку – и домой.

– Что значит «ещё недельку»? – удивился Глеб. – Вы хотите сказать, что я тут уже целую неделю нахожусь?!

– Да, шестой день. Сон был необходим как лекарство. Мы вас подкормили витаминами, глюкозой… Словом, сейчас состояние улучшается. Немного беспокоит сердце… Кардиолог говорит, что один из сосудов находится в состоянии стресса, зажат, но чуть позже мы и за него возьмёмся.

– Слушайте, доктор, а почему ко мне такое внимание? Отдельная палата… И вообще: где я нахожусь?

– Кто распорядился провести вам полное обследование я, конечно, не знаю… Думаю, у вас есть высокопоставленные друзья. А находитесь вы в военном госпитале Министерства обороны.

– Боже, загадок всё больше и больше… – Глеб приподнялся на локте и, став немного ближе к врачу, произнёс: – Скажите, доктор, могу ли я принять где-нибудь душ, почистить зубы, словом, привести себя в порядок?

– Туалет у вас в палате, – Доктор указала рукой на левую дверь. – Правая дверь – это зал. Там есть телевизор, книги, телефон… Если у вас больше нет вопросов, то я пойду?

– Да-да, пожалуйста. Если что, я уже знаю, на какую кнопку нажимать.

Как только дверь за улыбчивой докторшей закрылась, Глеб поднялся и прямо вместе со стойкой капельницы пошел в зал. Обнаружив телефон, набрал номер родителей.

– Алло! – Трубку подняла мама. – Глебушка, слава Богу, хоть голос твой услышать! Нас к тебе не пускают и передачи не берут, словно тюрьма какая!

– Да, мам, тут такие порядки… Но вы не волнуйтесь, теперь я буду звонить каждый день. Мне и правда уже намного лучше. Врачи говорят, обычный грипп. А дней через пять так вообще обещают домой отпустить. У вас-то как? Никого не зацепило? Отец как себя чувствует?

– Всё хорошо! – Мамин голос звучал бодро и искренне. – Мы даже не чихнули. К нам, правда, приезжали и брали кровь на анализ. К Алексею твоему тоже ездили, кровь проверяли, – он нам звонил. У него тоже всё нормально, не волнуйся. Сынок, знаешь, отец звонил на Кипр твоей Виктории, просил приехать, поухаживать за тобой в больнице, но она отказалась. Говорит, не может клиентов своих оставить. Я подумала, лучше я тебе расскажу, а то отец на неё уж больно злой, ругается…

В телефоне воцарилось молчание, Глеб понимал – это вызов, жена показывала свой характер и отношение к нему в связи с потерей денег в Африке.

– Да ладно, мам, что мы, сами не справимся? – В голосе зазвучали интонации досады и сожаления. – Действительно, как ей оставить своих тёток, у неё в салоне запись на месяц вперёд. Да и не так уж я и плох, а пока она долетит, так вообще выздоровею. Отцу привет передавай, скажи, пусть не сердится на Викторию. Целую!

Глеб откинулся в кресле и закрыл глаза – слабость и недомогание ещё сковывали его тело; в комнате тикали часы, за окном стало совсем темно.

– Может, позвонить ей? – сказал сам себе. – И что я скажу? Прописные истины?.. Нет, прилечу на Кипр, тогда и поговорим, а сейчас только нервы мотать. И всё, хватит о ней думать, пустое это…

Неожиданно телефон в руках зазвонил, Глеб даже слегка вздрогнул. Открыв глаза, поднёс трубку к уху.

– Да, вас слушают.

– Глеб Михайлович. – Этот голос он узнал сразу. – Я надеюсь, вам уже лучше, а то вы нас напугали – сознание стали терять. Слава Богу, родители подсказали, куда вас повезла «скорая помощь». Видите, мы друзей в беде не бросаем, а когда снимут карантин, я пришлю за вами машину и сможем спокойно обо всем поговорить. Всего вам хорошего, выздоравливайте… – В трубке послышались гудки.

– Вот это да-а… – протяжно и многозначительно произнёс Глеб. – Так они наверняка думают, я камень привёз… Вот, значит, кому я таким сервисом обязан, вот кто обо мне заботится. И что же теперь делать?.. Ладно, на раздумья и выработку плана у меня есть пять дней… Если, конечно, кого-то может устроить версия потери денег и камня одновременно. М-да, невесёлая история вырисовывается…

Глеб тяжело поднялся с кресла и доковылял до кровати. Наступающий вечер и вколотые ранее лекарства клонили в сон, капельница была ещё наполовину полна.

«Ничего, сами ночью придут – или снимут, или заменят», – пробежала последняя мысль в засыпающем сознании Глеба.