Читать книгу Плясоха. Одесские хроники - Сергей В. Бойко - Страница 1

В детстве у человека нет ни организма, ни здоровья, – они у него появляются с возрастом, а в старости только и остаются что организм да здоровье.

В своей книге «Тетива» Виктор Шкловский написал такие удивительные слова: «Карнавал был местом, где все люди получали права шутов и дураков: говорить правду. Сказанное на карнавале как бы ничего не значит, оно как бы не обидно». Скажу по этому поводу так: Одесса – это карнавал в квадрате: там все врут, когда говорят правду!

Вы встречали когда-нибудь неблагодарного или бескорыстного одессита? Уверяю вас, такого не существует. В одесском словаре на букву «бэ» нет слова «бескорыстие». На «бэ» там стоит только «благодарность». Есть редкие бескорыстные исключения, – в семье не без урода! – но они лишь подтверждают правило и не попадают в словарь одесского языка.

Одессит всегда готов прийти на помощь ближнему или хотя бы оказать ему услугу, даже когда его об этом не просят!

Когда одесситу делают одолжение, он почти автоматически бросается узнавать, что он в ответ может сделать для своего благодетеля. Когда же он сам собирается воспользоваться чьими-то серьезными услугами, он, прежде всего, выясняет, в чем нуждается этот человек, и предлагает ему свою помощь. Тупица, который не отблагодарил своего благодетеля более одного раза, выпадает из числа знакомых последнего.

Если вас попросят о чем-то, вы вправе воспользоваться встречной просьбой. Будет странно, если вы не сделаете этого. Таким поступком – то есть, его отсутствием – вы можете вызвать подозрительное к вам отношение и нелестные о себе отзывы. Вам это надо? Конечно, не надо. Попросите у них Луну с неба, – и вас сразу зауважают!

Такие взаимоотношения выражаются формулой: «А что мне за это будет?» или, иными словами, «Что я с этого буду иметь?» Если ничего – или «что» покажется недостаточным – то сделка не состоится. И без обид! «Халява» – или, как здесь говорят, «шара» – в таких взаимоотношениях не проканает.

Иногда одессит, чтобы не оказаться обязанным несимпатичному ему благодетелю, торопится немедленно его отблагодарить.

Высший полет таких взаимоотношений – это когда просящий об услуге становится в позу благодетеля и великодушно «позволяет» оказать ему эту помощь! При таком раскладе тот, кто оказывает услугу, становится еще и должен просящему.

Такие кружева плетутся годами между одесситами, и на первый взгляд невидны. На самом деле они прочнее канатов скрепляют и дифференцируют жителей города. Бескорыстные москвичи, впервые попадая в эти тенета, неверно оценивают отношение к себе и частенько попадают впросак.

Это так – лирическое отступление, прошу прощения…

Фильм «Зеленый фургон» Александра Павловского до сих пор показывают по центральному телевидению чаще, чем «Войну и мир» Сергея Бондарчука. Теперь, когда я случайно – конечно же, случайно, как же еще? – когда я случайно натыкаюсь на фильм «Зеленый фургон», я тут же вспоминаю свою телевизионную практику в городе Одесса. Случилась она после второго курса ВГИКа, летом 1983-го года. Началась эта моя одесская эпопея с того, что Люся, – так мы «за глаза» называли одного из мастеров нашей сценарной мастерской Людмилу Александровну Кожинову, – Люся остановила меня пальцем в грудь около институтского гардероба и спросила:

– Поедешь на практику с Наташей Токаревой в Одессу?

Или нет, не так. Мне теперь кажется, она не спросила, а попросила в приказном порядке:

– Поедешь с Наташей Токаревой в Одессу! Будешь там за ней присматривать. Нельзя чтобы девочка в Одессе была одна.

Позднее, напутствуя нас с Наташей, Люся сказала:

– Предупреждаю, дети мои, чтоб в отчете я не видела ни слова о «Гамбринусе», трамвайном жаргоне, Дерибасовской улице и прочих «характерностях» Одессы! От них уже ломятся хранилища ВГИКа…

Ну, нет – так нет!

На «нет» и суда нет…

Но куда же от этого деться, когда оно там на каждом шагу? Ведь Одесса для постороннего человека – это сплошной карнавал! Когда я опрометчиво спросил у одного прохожего немолодого одессита на Пролетарском бульваре, как мне добраться до Главпочтамта, услышал в ответ обезоруживающее:

– А зачем вам?

Я по наивности «купился» и стал объяснять, зачем. Старый одессит встрепенулся как птица перед полетом и понесся с воодушевлением излагать свои варианты решения моих проблем. Я вежливо отклонял его предложения. Это продолжалось до тех пор, пока он не выбился из сил и не убедился, что я упрямый осел. Старик осерчал и недовольно буркнул:

– На Петра Великого ваш Главпочтамт!

Отвернулся и зашагал прочь. Он даже не попытался объяснить мне, как туда добраться! Он удалялся, выразительной спиной выказывая мне свое презрение.

Итак…

«Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,

было в Одессе.

«Приду в четыре», – сказала Мария.

Восемь.

Девять.

Десять…»

Наверное, это было престижно – Одесса! Поэтому нашу Наташу туда и отправили. А как же? Дочка известной писательницы Виктории Токаревой – это вам не хухры-мухры! А чтобы с ребенком ничего не случилось, прицепили до кучи и меня, как старшего товарища.

Скажу сразу – задание Людмилы Александровны я провалил и ребенка не уберег: присматривать за Наташей Токаревой в Одессу прикатил Валерка Тодоровский с приятелем, и у них организовалась веселая компания, в которой я оказался лишним. А на следующий год Валера Тодоровский женился на Наташе Токаревой! Он учился на два курса старше нас, в мастерской профессора Киры Парамоновой, вместе с Натальей Бородулиной, моей будущей супругой. Как говорила потом наша Люся по поводу этих событий, Валерка Тодоровский увел из нашего стойла красавицу Наташу Токареву, зато наш кавалер Сережа Бойко в отместку украл из ихнего лучшую девушку курса: женился на Наташе Бородулиной! Обменялись, значит, две мастерские своими Наташами. Но вернемся в 1983-й год…

Практику я проходил в отделе информации одесского телевидения, а Наташа Токарева выбрала себе лит-драму. Не знаю, чем она там занималась, только я ездил с водителем и кинооператором «по городам и весям» и готовил тексты для новостных дикторов. Поначалу это было увлекательно и занимательно, – каждый день я с удовольствием шел на работу, предвкушая очередную экскурсию по заповедным местам: «Куяльник», «Январка», рыболовецкие бригады, коньячный завод, сбор черешни, встреча с известным актером, проводы комсомольского отряда на битву за урожай, завод шампанских вин…

Наверное, телевизионная практика на ЦТ в Останкино была бы предпочтительней в профессиональном смысле, но Одесса… Я сроду не бывал в этом городе – слышал только от ребят с «военфильма». Они там снимали «болты в томате» про грозовые облака и жили неподалеку, в Ильичевске, который теперь киевские власти, одуревшие от вседозволенности, переименовали в Черноморск – наверное, чтобы своей тупостью повеселить на небесах бессмертных авторов «Золотого теленка». Так вот, ребята с восторгом, в деталях и со смешными подробностями вдохновенно рассказывали на студии все то, о чем Люся просила нас с Наташей Токаревой ни в коем случае не писать в своих отчетах. Но куда же от этого деться?

На пляже в тот год было модно играть в волейбол «в кружок». Иной раз собиралось столько желающих на один мяч, что не всякому удавалось до него дотронуться.

Вот одна терпеливая девушка получила пас от внимательного незнакомого юноши и со всей накопившейся девичьей силой врезала по мячу своей крепкой ладошкой, после чего улыбнулась галантному юноше и сказала:

– Спасибо!

– Ха! – сказал в ответ юноша. – В этом городе я не знаю такого дензнака.

– Что такое? – удивилась девушка. – Это самый дорогой дензнак в Одессе! Вы что, не знали?

– Правда? – удивился юноша. – Тогда дайте мне лучше три рубля, а то со «спасибо» у меня сдачи не будет.

Любая приезжая такие слова сочла бы за грубость и могла даже обидеться, но для одесситов это было нормальное начало близких отношений: оба прекрасно понимали, о чем говорили. Поэтому девушка с улыбкой сказала:

– Пожалуйста!

Из одесского дневника: 16 июля, 1983 года, суббота. Как говорит Кока Синяев, кинооператор с филиала Киностудии Министерства обороны СССР, в командировке о жене – ни слова!

№1.

В одном приморском городе

(вы думаете, это Одесса?

Вы думаете, мы играли

на пляже

в волейбол?)

мы просто чистили воблу

(ее здесь зовут «таранью»)

и выпили

(семь идиотов)

одну лишь бутылку пива!

№2.

А знаете, что такое,

когда вам почти за 30,

и в вас влюбляется юная

морячка в 14 лет

с фигурой Венеры пенной,

дочь Посейдона грозного,

с глазами желто-серыми,

веснушки с облупленным носом,

с косою из стали и золота,

с чуть хрипловатым голосом,

живущая на Молдаванке,

Богдана Хмельницкого улица?

Я, например, не знаю…

№3.

…горлица, птица такая,

похожа на нашего голубя,

изгорлилась вся, изоралась,

издергалась вся, извелась,

мне не дает покоя,

как будто уселась на темя,

орет и орет, оглашенная,

друга совет своего.

№4. «Медузы»

Море все испохабилось

киселеподобными тварями,

как сопли из носа противного,

будто бы море простужено!

Так думал я и ошибся,

увидев окурки у берега,

кусок огурца недоеденный

и темного хлеба горбушку.

Виталик Соколов, ассистент кинооператора с Одесской киностудии, у которого я одно время проживал из экономии денег в общежитской комнате, на втором этаже гостиницы «Экран», – второй и третий этажи гостиницы были отданы под филиал «Куряжа», главной общаги студийцев, расположенной в отельном двухэтажном здании на другой стороне Пролетарского бульвара, – так вот, этот Виталик сказал, что мои вирши кажутся ему какими-то теплыми. Он сидел за письменным столом и читал мои листочки.

– Это что? – спросил он, дочитав до конца.

– Просто стишки, – пожал я плечами.

– Просто стишки? – переспросил Виталик.

– Ну да, – отозвался я. – Просто стишки.

– Простостишки – сказал он слитно, и поменяв ударение. – От них тепло.

Я подхватил:

– Одесские простостишки! Под номерами!

Виталику это понравилось. Я их так и назвал: «Теплота. Одесские простостишки». Сейчас уже не скажу почему, но не все мои одесские сочинения удостоились номера и звания «Простостих».

Простостих №5.

«Кто там?» Простой и круглый,

нет, не дурак, а мячик,

звонкий такой и свистящий,

он вас нечаянно тронул?

Простите великодушно

его за такую ласку!

Он так разбудить мечтал вас…

Ой! Снова простите ему!

Смотрите, как весело рядом

смеются и плачут детишки,

в песке все и голые пузом,

и яхта, смотрите, плывет!

А волны хохочут и чешут

ребра и пятки пляжу!

Идет вся лиловая Лена,

а Люся и Катя лежат,

и Саша лежит вместе с ними,

и все остальные, кто хочет

чуть-чуть загореть поскорее.

А Дима сейчас подойдет,

придет и присядет рядом,

и снова начнутся карты,

но взгляды упрыгают скоро

от козырей с королями

на море, на волны, на яхты

и на бутылки пива,

которые неосторожно

торчат из песка в прибое.

Проснитесь! Ах, этот мячик!

Целует он вас и целует!

Нет, право, не надо сердиться.

Он ведь простой и круглый.

Написано это было прямо с натуры, на Собачьем пляже, где на трех или четырех простынях загорало семь человек из «Зеленого фургона», и я вместе с ними. Актерам перед началом съемок надо было срочно «загримироваться» одесским загаром, а я, видимо, сачковал от практики (или это был выходной). Из тех, кого помню: лиловая Лена – это редактор на фильме Елена Демченко, Саша – актер Александр Соловьев, Дима – Дмитрий Харатьян. А кто такие Люся и Катя, запамятовал. Наверное, их девушки или жены. Там многие актеры были с женами и даже с детьми. А как же? Море, солнце, пляж, песок!

В гостинице «Экран» меня поселили в пустующий двухместный номер, и я какое-то время вольготно там проживал в одиночестве. Потом приехала киногруппа на съемки фильма «Зеленый фургон», и ко мне подселили актера Льва Перфилова. А может, наоборот: меня подселили к нему в номер, а потом он уехал, отмаявшись в съемке своего эпизода, и я остался один.

Простостих №6.

Если у вас украли

одежду –

не падайте духом!

Одежда лишь тряпка,

не совесть,

найдете себе другую.

Простостих №7. «Память»

Вот папиросы «Сальве».

Вы ими курили когда-то,

помните, там, в Одессе?

Как, вы уже забыли?

Простите…

А, может, не вы…

Собачий пляж – это дикий пляж за углом Одесской киностудии. Сначала вы идете по бульвару, потом сворачиваете в Кирпичный переулок и топаете до самого конца. Там кафе «Взлетная» нависает над обрывом своей посадочной полосой со столиками, зонтиками от солнца, утомленными клиентами всех полов и возрастов, подтаявшим мороженым в вазочках и сухим вином в запотевших бутылках. Осы вьются над сладким пирожным в руках у трехлетнего малыша, и он недовольно басит перемазанным ртом:

– Мама, мухи…

Сразу за кафе – резко вправо и по траверсу вниз, метров триста, среди низкорослых шелковиц (тутовых деревьев) и диких маслин (на Байконуре их называли «серебристый лох»). Нет, если хотите, можете спускаться по каменным ступенькам аж до самой Трассы здоровья, но на Собачий пляж никто так не ходит.

Мы весело коротали время, валяясь под солнцем на Собачьем пляже – ребята-актеры из группы «Зеленого фургона», а вместе с ними и я. Актеры доводили свои телеса до нужной кондиции – сначала сгорали, потом облуплялись и снова сгорали. За этим процессом строго следила редактор Лена, сама загоревшая до недосягаемой темноты.

«Зной»

Солнце,

простое солнце

прорвалось сквозь небо

к пляжу.

Разом все задымилось

и тронулось,

даже умом,

даже последней подстилкой,

бутылкой воды

и шляпой

– тронулось,

стронулось с места,

в пучину морскую сползло.

***

Червяк не дополз до родины,

до своей навозной берлоги.

Его приласкало солнце.

И умер он в аромате

травы, листвы

и цветов.

***

К телу прилипли разные

родинки-точки песчинки,

звезды-кристаллы на небе

загара щеки и плеча.

***

Скаты лижут камни мостовой.

Сладострастно им мотор урчит.

Кто там едет справа? За тобой?

Жадное до прелестей такси.

Танго «Глечик»

Нет, мы не пели, а пили.

Нет, это пели не мы.

Мы уж давно онемели,

спиртом сожженные рты.

Пели совсем молодые.

Мы просто слушали их.

Кто-то играл на свирели.

Кто их поймет, молодых?

Рядом все шамкало море,

старая сводня и смерть,

радость курорта и горе,

в пропасть открытая дверь…

19 июля. Вторник. День рождения В. В. Маяковского. В душе – ни одного седого волоса. Не мужчина, а облако в штанах.

«Адеса»

Мы не пили «шипучее» летом

на песке разогретом солнцем,

охлажденное и вспотевшее,

из стаканов, украденных где-то.

И не ездили мы по городу,

задохнувшись под мышкой трамвая

стародавнего,

антикварного,

пропотевшего, мокрого, грязного,

громогласного и звенящего,

с пеной у рта эпилептика.

И не шлялись мы просто по улицам,

изучая все лица прохожие,

и дома, и скверы, и надписи

– все такие ни с кем не схожие.

Не влюблялись мы, не волочились,

не кутили, не ели, не пили…

Чем же там мы тогда занимались?

И зачем бы нас мамы родили?

Простостих №8. «Одесский трам».

Меня взял под мышку трамвай.

Он вас тоже брал иногда,

когда ваш шофер заболел,

а может, уж так получилось.

Меня взял под мышку трамвай,

и пять минут за четыре

проехал он, как никогда,

назло всем законам Вселенной.

Потели там все, как всегда.

Простостих №9

Опять я не знаю, что надо.

А надо мне женщину рядом.

Просто чтобы была.

Чтоб целовать иногда.

Простостих №10. «Этот вечер…»

Черная ночь.

А девушки в белых платьях.

И юноши рядом,

суровые как мужчины,

светят огнем папирос.

А по бульварному камню

скользят за своим же огнем

скользкие автомашины.

И на друг друга стараются

все не смотреть в этот вечер.

Простостих №11

Здесь есть такие девушки!

В Москве ты похожих не сыщешь!

В Москве они все бы – актрисы!

Не много таких в Москве!

Я, честное слово, не вру.

От их обаянья мужчины

шалеют и кажутся глупыми,

а мальчики выше становятся

и шире в плечах, и смелее,

как будто идут на цыпочках.

А ты, хоть и был всегда глупым,

на этот раз

поглупел!

Простостих №… (текст утерян)

Кураж в «Куряже»,

на Шалашный за водкой

бульваром скользким

фара несется…

22 июля, пятница.

Осенняя школа игры на водосточной трубе

Осень открыла школу игры на барабанах крыш и водосточных трубах.

Мы вышли в партер мостовой и аплодисментами брызг соединились с исполнителями. Литавры грома ударили в последний раз, – и заструилась грустная река последних восторгов. Ноги промокли от слез. Башмаки хлюпали носами. Грустно, грустно, грустно. Пора, пора, пора. Расстанемся, уйдем, исчезнем. Навсегда, навсегда, навсегда.

Обедать с Собачьего мы ходили наверх, на проспект Шевченко, в филиал Межрейсовой базы моряков, в столовую с белыми скатертями и вежливыми официантками.

– Что у вас на первое?

– Борщ и суп с клёцками.

– Суп вкусный?

– Суп я не ем. Это раз. Суп можно сварить из чего угодно. А борщ – это же продукт. Я хочу, чтобы люди ели вкусно. Сегодня наш праздник – День работников торговли. Сегодня же воскресенье, 24 июля.

После обеда мы спускались к морю уже не по Кирпичному переулку, поэтому обязательно проходили мимо кафе «Глечик». А однажды зашли…

Припев к танго «Глечик»

Ищу Марию Денисову.

Не его. Себе самому!

Спой про Марию, Владимир.

Спой про Одессу и вечер.

Спой, как тебя разлучили.

Спой про Марию и «Глечик».

А потом наступили «суровые» будни, и мы перестали загорать всей нашей дружной веселой компанией на Собачьем пляже. У ребят начались интенсивные съемки в «Зеленом фургоне», а я вернулся к своей работе на одесском телевидении. По заданию отдела информации я продолжил мотаться по городу и области на потрепанном телевизионном УАЗе. Водитель отменно рулил, оператор снимал, а я собирал «на карандаш» соответствующий материал и вечером писал дикторские тексты для утренних новостей. Но уже без особого удовольствия и рвения.

На этой практике я познакомился с Михаилом Вершининым, ассистентом кинооператора с Одесской киностудии. Очень скоро он станет одним из лучших моих друзей – наравне с Володей Сельницким и другими немногими.