Читать книгу Гимгилимы-2: С надеждой на возвращение! - Сергей Валерьевич Белокрыльцев, Сергей Белокрыльцев - Страница 2

Своё прозвище Тмухрын, что означает Камнеголовый (от медьеб. «тму» – камень и медьеб. «хрын» – голова), получил после того как выдержал соответствующие испытания, как никто их не выдерживал. С тех пор его хрын почти всегда занимал путь богов, на котором плавные подъёмы чередуются с крутыми, кишковыворачивающими спусками. Божью дорогу частенько мотает, путника поджидают двойные и тройные петли, разнообразные столь отчаянно и хитро, что у идущих рано или поздно подкашиваются ноги, начинает кружится голова и вдобавок к горлу подкатывают рвотные спазмы. Неудивительно, что скоро Камнеголовый позабыл своё настоящее имя. Зато не позабыли другие. До испытаний его звали Агрорырур, что ничего не означало.

Юные медьебны выбирают занятие себе по нраву и обучаются как-то: охотниками, воинами, пастухами, травниками, огородниками, любовниками, а то и учеником колдуна становятся. В общем, неплохой выбор полезных и уважаемых дикарских профессий. Однако находятся и те, кто стремится овладеть жёлтой маской, вождедомом, а заодно и всем посёлком.

Для этого необходимо пройти два испытания: самогоном и палками. На первом страждущие власти упиваются самогоном, пока сами боги не заговорят с ними трубными голосами и не покажут свои лики, ну или испытуемые не начнут массово блевать. Считается, что боги начинают говорить и показывать лики, если кандидат в вожди имеет достаточно терпеливый желудок. Михудор, слушая рассказы Ретрублена, подумал, что речь идёт не о божественном вмешательстве, а о белой горячке. На втором испытании соискателей лупят по головам. Это-то испытание и отпугивает большинство властолюбивых медьебнов. Никому не понравится, если его лупить дубинками, особенно в пьяном состоянии. Так вот, Агрорырур выдержал это испытание так, будто затем и родился, чтобы стойко переносить безжалостные избиения. Об его каменную голову старательные воины – от их старания зависело будущее племени – сломали несколько палок, а будущее племени и ухом не повело. Возможно оттого, что уши к тому моменту походили на пурпурно-красные бутоны и вместе с отбитой головой не чувствовали боли. Как сидел Агрорырур с налитыми кровью мутными глазами, так и продолжал сидеть, хотя из его проломленной башки хлестала кровь и текли мозги. Его бросили на носилки и унесли в вождедом. Там колдун провёл над ним таинство, после которого новоявленный глава мог обходиться без утраченной части мозгов и при этом жить почти как раньше. У Камнеголового появилась привычка выходить по ночам из вождедома и до восхода солнца затягивать тоскливым голосом народные песни и сказания.

Его соперники оказались слабовольными обладателями слишком ломких черепов и были недостойны носить жёлтую маску и отстаивать интересы племени на собраниях Совета Стоящих Под Богами. При первых же ударах дубинками хмель слетел с них. Они позорно заблевали босые ноги воинов, закрылись руками, извивались и орали. Потом повскакали и разбежались по домам. Там их зазря треснувшие черепа, помятые тела и отбитые пальцы залечили и перевязали жёны, а дети потребовали рассказов об испытаниях.

Кто-то участвовал в испытаниях не впервые, а кто-то не откажется принять участие и в дальнейших. На иных ветеранов смотреть страшно. Их головы выглядят так, словно подходящего размера орех облепили пластилином и оббили молотком. Хрясь – пробоина во лбу, и теперь путает лево с право, а дом и жену путает с домом и женой соседа; хрясь – было 24 ребра, стало 26, было на больших пальцах по две фаланги, стало по четыре.

А ветераны ничего, улыбаются редкозубыми ртами и с нетерпением ожидают следующих испытаний. Складывается впечатление, что многих медьебнов привлекает само участие, которое для них важнее победы. Им важно суметь подняться на ноги, выскользнуть из-под ударов и дать дёру от воинов. Отлежаться, выйти из дома и гордо и беззубо улыбнуться. Правда, теперь хожу как охапка сена на вениках и, бывает, в постель ссусь и срусь, а так вполне неплохо себя чувствую. У медьебнов, как и у муслинов, имеется способность к супергенерации тела, но от этого способ избрания нового вождя не становится менее жестоким – многие не выживают. Поэтому рыжие неустанно молятся о здоровье и долгой жизни вождя, так как смена вождей всегда связана с переломанными костями, отбитыми внутренностями и смертями.

В обязанности вождя входит обеспечение своего племени самогоном и преданность богам. Да и те он делит с колдуном. Работёнка не сложная, но ответственная, так как на межплеменных собраниях вождю приходится попотеть: он поддерживает авторитет племени своим собственным. Именно от вождя с колдуном зависит, достанутся ли племени новые угодья, не отберут ли старые. Колдуны соревнуются в варке самогона. Уже после определения лучшего пойла вожди упиваются им, выясняя, кто дальше пройдёт по пути богов. За победой у Камнеголового не ржавело. Он неизменно перепивал всех вождей и больше других приносил голов хищного зверья, так же как и колдун племени Косоглазый постоянно варил лучшее пойло.

Вожди в память об испытаниях позволяют воинам легонько постучать себя по головам дубинками. Так, для вида. Да и дубинки для показного битья делались из размягчённых коры и кожи и выглядели бурдюки бурдюками. Но Камнеголового бурдюки-дубинки не устраивали. Он ревностно чтил традиции, и показные выступления казались ему кощунственными и недостойными. Так недолго и в пещеры вернуться, говорил он на сборах и требовал, чтобы его лупили настоящими дубинами, самыми крепкими, как на испытаниях. И его лупили. Сразу после отнюдь не показного выступления окровавленного Камнеголового уносили в хижину и там Косоглазый вершил над ним таинства, возвращая к жизни.

Ещё на межплеменных собраниях соревнуются представители разных профессий. Их соревнования не такие судьбоносные, как соревнования вождей и колдунов, но более интересные. Огородники хвастаются размерами и сочностью выращенных плодов, любовники тоже. Воины устраивают между собой поединки, зрелищные и кровавые, но стараются обойтись без серьёзных увечий и смертей, иначе никаких воинов не напасёшься.

Однако Камнеголовый и здесь хотел, чтобы всё было по-настоящему. Иначе, считал он, воины размякнут и не смогут, случись ссора с каким племенем, отразить нападение или же захватить вражескую деревню. Впрочем, к его словам, если кто и прислушивался, то только в родном племени. Тем паче, до захвата соседских поселений дело старались не доводить. Совет такого не одобрял.

Охотники хвастаются добытыми головами хищников. Скотники молоком, мясом, яйцами и нектаром. Лучшие любовники спускают штаны и демонстрируют естество, измеряя его длину и толщину как в состоянии смотрящего в землю, так и в состоянии устремлённого взором к богам. В общем, развлечений хватает. Межплеменные собрания являются важнейшим событием круга для любого медьебна.

У каждого племени имеются свои причины для гордости и огорчений.

Взять племя Пальцедрожащего. Оно гордится своими красивейшими, по медьебнским меркам, женщинами, да ещё их любовники вот уже много кругов побеждают на межплеменных собраниях в состязании на сочность, так что с деторождаемостью у Пальцедрожащего лучше некуда, но прокормить столько ртов не хватает земель. На ближайшем сборе племён они хотят добиться у Совета разрешения либо чуточку уродовать женщин, либо резать младенцев похилее вместе с наиболее неугомонными любовниками. Сам Пальцедрожащий, обладающий самолично присвоенным монопольным правом превращать девушек в женщин, ратует за второй способ, говоря, что и племя здоровее будет (хилых детей – резать), и ненасытных убавится (любовников, не знающих меры, – резать).

У племени Камнеголового причин для гордости хватало. Тут и уникальная жёлтая маска вождя. И гениальный колдун, неустанно побеждающий на соревнованиях варщиков. И Камнеголовый, одарённый алкоголик, тоже без устали побеждающий. Ещё и Ретрублен, зелёный охотник из никудышных земель. Ретрублен по негласному договору между ним и вождём добывал для межплеменных состязаний головы хищников взамен на уважение к себе и самогон, который продавал в Гимгилимах и Язде.

А вот поводом для огорчения были чрезмерные возлияния. Обычно для поклонения избирали нескольких идолов. Однако в посёлке Камнеголового чтили всех богов без разбору, думая, что если позабыть кого, то позабытые обрушат на деревню божественную месть. В результате получилось так, что племя, чаще всех побеждающее и владеющее обширными землями и лесами, благодаря почти непрерывному пьянству не может как следует распорядиться своим богатством и ведёт разгульный образ жизни. Нет, племя не голодает или в чём-то нуждается, но и развития никакого нет.

Многие медьебны Камнеголового уважали его за ревностное отношение к традициям, полагая, что в традициях и есть их сила. Но многие и осуждали, считая, что сами традиции для вождя важнее благополучия племени. Осуждающие больше ценили употребление самогона, как истинное почитание богов, и чтили Косоглазого, равного которому по искусству варки самогона не было и вряд ли будет.

То и дело моросил дождь и налетал холодный порывистый ветер. Михудор маялся от ничегонеделанья, Гумбалдун втихаря напивался, а Ретрублен имел удивительную способность не скучать и в отсутствие какого-либо занятия. Его выдержка закалилась в охотничьих вылазках, когда многие часы проводились в засаде. Михудор, по натуре человек активный, с трудом переносил безделье. Чтобы отвлечься, он расспрашивал Ретрублена о кирпично-коричневых, и тот рассказывал всё, что знал.

Ещё Михудор думал о баре. Он понимал, что для привлечения клиентов необходимо выделяться. Владельцы питейных вешали на фасады незамысловатые вывески, может, малевали у входа картинку с забавной надписью. Некоторые поначалу даже заботились о качестве выпивки и закуски, чтобы приучить народ заглядывать именно к ним. Внутри же питейные выглядели похожими одна на другое. Вот на этом и надо сыграть. Обшить стены чем-нибудь запоминающимся и приятным, огромный аквариум с рыбками установить. Можно по выходным рыбьи драки устраивать. Назову шоу… «Рыбьи драки»… «Чешуйчатые бои». Муслины любят, когда про чешую. Буду ставки принимать – дополнительный заработок опять же. С горовождём и начальником полиции договорюсь. Обоих видел, оба дурака напыщенных, но деньги любят, деньги они уважают. Иметь дело с дураком, любящим деньги, всегда удобно. Вот если дурак принципиальный и денег не берёт, таких лучше обходить. Они как псы сторожевые: у самих мозгов не хватает дельное придумать и другим ходу не дают. А если умный и не берёт взяток? Нет, если умный, то тем более берёт, по-другому никак. Если умный, то должен понимать, что лучше жить со всеми в согласии, а не на принципы идти… Вот размечтался! С пустожадами бы разобраться для начала.

Иногда в палатку просовывалась рыжеволосая морда. Она жадно разглядывала диковинки вроде рюкзаков, винтовок, белого с волосатой губой и спрашивала всякую ерунду вроде: «Дык мэк бэк?». Гумбалдун замахивался какой-нибудь «диковинкой» и морда с ворчанием исчезала.

– Что, старый хрен, неприкосновенностью пользуешься? – веселился Ретруб.

– Мне их кирпичные морды хуже твоей надоели.

– Морды надоели, а самогон выпрашиваешь.

– Но самогон-то не надоел.

У костра, несмотря на мелкий дождик и холодный ветер, собралась кучка медьебнов. Благо от непогоды защищали навес и забор. Аборигены рычали и кричали. Михудору, который, по настоянию следопыта, тренировался как можно быстрее досылать патрон в обойму, гвалт действовал на нервы.

– И чего разорались? – раздраженно воскликнул Михудор.

– Спорят, кого вождь возьмет на охоту.

– Это такая честь? – Михудор, стараясь не обращать внимания на вопли, заряжал и разряжал винтовку. – Вместе бы шли, чего орать-то? Вместе веселей.

– Ага, честь, – хохотнул Ретрублен. – Вот только им путь богов дороже чести.

– Как понимать?

– На охоту можно идти только трезвым. Это и нас касается. – Ретрублен глянул на Гумбалдуна.

– Я когда трезвый, могу промахнуться, – заявил на это мясник.

– Тогда иди к вождю и заранее плюнь ему в маску. Медьебны считают охоту священной обязанностью перед богами и напиваются только после неё. Пить перед охотой – оскорблять богов. Не пить после – тоже оскорблять.

– А мы неприкосновенные и вне всяких богов, – упёрся Гумбалдун. – Мы выше богов.

– Смотри, не кувырнись с высоты-то своей и шею не сверни. Дело твое, но испытывать терпение Камнеголового или Косоглазого я бы не рискнул. Поднимут твою сморщенную плешивую башку на копье, розовыми лепестками украсят и пронесут через всю деревню под песнопения и бой барабанов. Я в пепельном саду, в склепе, горшочек с твоим именем поставлю. Вином буду поливать… по случаю.

Гумбалдун, недовольно бубня, выскользнул из палатки.

– Впрок решил напиться, – предположил Михудор.

– Или вождю в маску пошёл плевать, – добавил Ретрублен. – Не знаешь, сколько стоит пепельный цветок?

Вопли поутихли, Михудор вернулся к прерванному занятию. Ретрублен одобрительно кивнул и сказал, что у землянина есть шанс успеть зарядить обойму полностью, прежде чем ему в голову вцепится пустожад. Михудор, вдохновленный мрачной похвалой, продолжил тренировку и едва не выронил патроны, поскольку на улице грянул выстрел.

– Старый башмак, – спокойно сказал Ретрублен.

Михудор, отложив винтовку, поспешил наружу. Охотник, сунув руки в карманы, неторопливо последовал за ним.

Некоторые медьебны радостно скакали вокруг костра, другие испуганно стояли поодаль, а одному Гумбалдун устанавливал на голове глиняную посудину. На земле валялись осколки.

– Гум! – окрикнул Михудор. – Какого хрена выдумал?

Ветеран скотобойни, рисуясь и чеканя шаг, отошел от цели метров на пятнадцать.

– Ты спятил, Гум?! – крикнул Михудор.

– Да не ори ты, – сказал Ретрублен, скрестив руки на груди, – а то промахнется ещё.

– А если медьебна пристрелит?

– Плохо ему будет. Но Гум не промажет.

Мясник войны вскинул пистолет и выстрелил в своей манере, почти не целясь. Сосуд на голове медьебна разлетелся в куски. Кирпично-коричневый присел от испуга. Зрители возликовали. Медьебны верещали и гоготали, вставали на четвереньки и мотали рыжеволосыми бошками. Гумбалдун положил ствол шестизарядника на плечо, расставил ноги и картинно отхлебнул из бурдюка. Медьебны притащили к костру ещё одного сородича. Тот сопротивлялся, но его уговорили стоять смирно. Гумбалдун, не помня медьебнского, командовал жестами. Он указал на целый горшок пистолетом и пришлёпнул себя по макушке. Рыжеволосый, которому водворили на голову горшок, крепко зажмурился. Его толстые ноги дрожали.

– Ретруб, он сейчас пристрелит кого-нибудь! – прошипел Михудор.

– Этот помойный гриб почти никогда не промахивается.

– Почти?!

– Ну не могу же я признать, что он никогда не промахивается.

Но Михудор не стал испытывать судьбу. И когда Гумбалдун разнёс очередной горшок, вызвав новую волну медьебнского ликования, Михудор, скрутив ему руку, отнял пистолет, а подоспевший Ретрублен подхватил Гумбалдуна сзади за локти. Под дикарские вопли они втащили бранящегося мясника войны в палатку. В палатке Гум тут же перестал сопротивляться и весело поинтересовался:

– Пить можно, а развлекаться нет?

– Вот было бы развлечение, если бы ты медьебна продырявил. Пронесли бы твою башку через всю деревню, – усмехнулся Ретрублен. – Мы бы поразвлекались, а ты – не знаю.

– И снова нажрался, – заметил Михудор.

– Только глоток. Для меткости, – заверил Гум с искренним пьяным лицом. – Ну два-три глотка… семь-двенадцать.

Михудор разозлился. Он ткнул пальцем в зелёный морщинистый лоб Гумбалдуна.

– Был уговор не пить в походе?! Был! Что-то ты расслабился, приятель!

– Мы на привале, а не в походе, – с вызовом ответил Гумбалдун.

– Если до тебя не допёрло, то я сейчас серьёзен как никогда, шут ты зеленожопый! Еще одна пьяная выходка и получишь штраф.

– Что-о-о?! – взвился ветеран скотобойни, упёршись головой в натянутый брезент. – Меня-я?! За-а что?!

– За-а фляжку! – передразнил Михудор. – А будешь спорить, то и за всё выпитое здесь! Ну, будешь?

«Выслушав» молчаливое согласие, землянин вернул притихшему Гумбалдуну шестизарядник, и тот демонстративно разрядил его.

Из самогонно-варочных пещер вернулся старый и почитаемый многими медьебнами колдун-варщик, до самых хрящей пропитанный густым запахом профессии. Звали колдуна Хожувен, что означало Косоглазый (медьеб. «хож» – косой и медьеб. «увен» – глаз). Он едва заметно прихрамывал на левую ногу с давней стычки с воинами племени Пальцедрожащего, которые не желали, чтобы к их бабам ходили камнеголовцы. Один из вражеских воинов подло метнул нож ему в спину, но угодил в ягодицу, отчего удар оказался ещё подлее. Тогда молодого Косоглазого звали Жоговобил, что означало Быстрый-Как-Ветер (с медьеб. «жого» – быстрый, медьеб. «во» – похожий и медьеб. «бил» – ветер). И охромевший Быстрый-Как-Ветер пошёл в ученики тогдашнего колдуна Вечная Печень. Быстрый-Как-Ветер проявил талант к варке, хорошо запоминал рецепты, и колдунье ремесло давалось ему легко.

Не оправдав своего имени, Вечная Печень умер от страшных болей в правом боку. Однажды утром его скрутило так, что изо рта полилась кроваво-жёлтая пена. Это означало, что Вечная Печень хорошо пожил и боги забирают его к себе. Перед смертью он поведал Косоглазому рецепт особого самогона. Этот рецепт он хранил в тайне всю жизнь. А ему рецепт особого самогона поведал предыдущий колдун по имени Жёлтые Глаза, а тому его учитель Вялые Ноги, а тому Фиолетовые Толстые Вены, а тому Постоянно-Говорящий-С-Богами, и так много поколений подряд. Секрет особого самогона приберегался на день, когда боги сойдут на землю. Точная дата схождения богов неизвестна, но все медьебны верят: этот день наступит и всем будет хорошо. Тогда-то и следовало сварить особый самогон, предназначавшийся только для богов. Сами медьебны вкусить сего пойла не имели права.

Вечная Печень завещал Косоглазому пронести через всю жизнь секретный рецепт, храня его в тайне, а перед смертью передать своему ученику. Косоглазый быстро закивал головой и заверил своего спившегося наставника в том, что пронесёт, сохранит и передаст. И Вечная Печень, харкнув напоследок кровавой слюной и желчью ученику в лицо, отправился на встречу с богами.

Похоронив в горящем синеватым погребальном костре проспиртованное учительское тело, Косоглазый тут же собрал необходимые ингредиенты и сварил особый самогон. Вкус получившегося напитка действительно был божественным. Самогон словно бы таял во рту, по телу разливалась приятная истома, а голова светлела и думалось куда легче. И Косоглазый задумался.

Конечно, не следовало гневить богов и рассказывать кому-то о секретном рецепте, но тем же богам могло быть приятно, если их племя будет чаще побеждать на состязаниях, ведь боги покровительствуют проворным. И Косоглазый поведал о секрете тогдашнему вождю Дряблому Лицу, посчитав, что о рецепте должен знать кто-то ещё, если с ним, Косоглазым, что-нибудь произойдёт. Впрочем, сообщать Дряблому Лицу, что изначально самогон предназначался только для богов, колдун не стал.

Всё это произошло давно, когда Косоглазый был настолько юн, что едва успел окосеть, как косели все его предки по мужской линии. С возрастом хромота почти прошла, а вот косоглазие стало косоглазей. Сменились три вождя, а пожухший и полысевший с кругами ученик Вечной Печени всё так же варил напиток богов, и лучшего варщика не знали медьебнские племена. Многие почитали гениального колдуна больше самого вождя.

Преданный своему делу, Косоглазый редко покидал варочную пещеру. Но тут заявился, прослышав от воинов, пришедших пополнить запасы самогона, что вернулся зелёный великан, да ещё и друзей привёл. Один так вообще белый.

Сперва-наперво Косоглазый отправился в вождедом и возле него столкнулся с Ретрубленом, который как раз шёл от Камнеголового.

– Тебя головной да не проклянут боги болью! – произнёс Косоглазый. – Срока печень раньше положенного не лопнет до твоя. Тебя боги заберут не оставит охоте в любовь не здоровье в удача да прогулка лёгкой долгой и по богов твоя пути будет да! Кости есть?

– И тебе того же, колдун Косоглазый. Кости есть.

– Чьи? – оживился гениальный самогонщик. Лицом он обратился к Ретрублену, но косые глаза смотрели куда угодно, но только не на охотника.

– Подкоренника.

– Не подкоренника нужно, – сказал Косоглазый, и глаза его расстроенно посмотрели: один вверх, другой вниз. – Могу и подкоренника добыть я. Кости нужны багрошара, кости кокышки-пупышки нужны. Готов бурдюка самогоном я три наполнить.

– Будет время, колдун, принесу. Несколько дней назад я и мои друзья пережили нападение одичавших. Защищаясь, мы нескольких убили. У одного был мешочек с корой для царапания. Я отдал кору Камнеголовому. Он сказал, это был твой одичавший ученик. У него ещё губы синеватые и глаза как у дохлой рыбы… теперь.

Глаза колдуна обеспокоенно, вразнобой забегали, и дабы остановить их, он плотно сомкнул и разомкнул веки.

– Мой это был да ученик, – скривился колдун. – Лес забрал его, убил ты его, ученика выбирать а нового и придётся обучать мне заново. Но стар я, глаза не слушаются меня.

И глаза его, подтверждая слова, печально сошлись к переносице.

– Жаль был ученик, мальчишку способный. Блюющим По Ветру звали его… Кору так Камнеголовому отдал?

– Ему.

И тут глаза старого самогонщика уставились прямо на следопыта, вперились в него плотоядным взглядом хищной птицы. На самом деле, колдун смотрел совсем не на зелёного, а на проходящую мимо медьебнку с корзиной, полной овощей. Овощи Косоглазый терпеть не мог, а вот на медьебнок по-прежнему заглядывался.

– Ждать тебя с костьми когда? – вернулся к первоначальной теме колдун.

– Не скоро. По просьбе вождя мы поможем вам с пустожадами, а после этого я должен проводить своих друзей в никудышные земли.

– Зелёный, решил помочь нам ты? – насторожился Косоглазый, глаза его разошлись. – Не делаешь везде даром ищешь ничего выгоду свою ты. Взамен чего попросил ты за помощь свою?

«А сам-то выгоды не ищешь, Косоглазый? – подумал Ретрублен. – Притащился – костей подавай. Дышал бы и дальше самогонными парами в пещерах своих, пока в положенный срок печень бы не лопнула и глаза бы не вытекли от испарений. Так нет же, приперся».

– Разрешения охотиться в Голубой долине я попросил, – постарался вывернуться следопыт.

«Не поверит старый колдун в такие сказки», – подумал он.

И колдун не поверил.

– Я сомневаюсь в сильно этом, – проговорил он, скобля узловатым длинным пальцем костлявый подбородок. – Голубой в боги сами запретили долине охоту обречён и всякий запрет нарушивший. Не никто богов кроме дать может охоту в на Голубой разрешения тебе а никудышный дадут не они. Такое прискорбно слышать мне.

И, недовольно косоглазя, колдун прошел в вождедом.

Теперь Михудор перезаряжал винтовку сноровистее прежнего. Гумбалдун по обыкновению дрых. Все два дня он только и делал, что наслаждался временной вседозволенностью: пил и дрых.

– Могут появиться трудности, – сказал Ретрублен. – Явился Косоглазый.

– Этот их самогонный колдун? – вспомнил Михудор.

– Успехи делаешь, – одобрил охотник. – Он самый. Вылез из своей пещеры и сразу к вождю.

– А с чего Косоглазому нам мешать?

– А с того, что Косоглазый фанатик и яро чтит богов. Рецепт самогона для него дороже любых трофеев и любой жизни, за исключением собственной. Конечно, он будет против того, чтобы вождь делился с нами рецептом священного напитка. Сошлётся на богов и напорочит бед, которые обрушатся на медьебнов, если вождь пойдет на поводу у никудышных из никудышных земель.

– Не одно так другое, – разозлился Михудор.

– Поглядим, что Косоглазый предпримет. Вождь-то на нашей стороне.

Показав пасть в зевке, Гумбалдун хрипло сообщил:

– В глотке пересохло.

– Водички попей, – предложил Ретрублен.

– Воду по утрам пьют только зануды, – презрительно бросил ветеран скотобойни, – оттого недовольные и постоянно бубнят.

Гумбалдун принялся искать самогон. Лишь в одной бутылке плескались жалкие остатки. Неудовлетворенный ветеран скотобойни отбросил опустошенный сосуд.

– Еще и жрать нечего, – посетовал он, заглянув в казан.

– Конечно, нечего, – подтвердил Ретрублен. – Ты в одну харю сожрал половину приготовленного подкоренника, а твои рыжие кореша сожрали вторую половину.

– Трепло, – парировал Гумбалдун. – Пожрать приготовить надо.

– Ретруб, а может, на охоту? На птичек? – предложил Михудор. – Свежего мясичишка добудем. Я в стрельбе поупражняюсь.

– Пострелять тебе надо, – одобрил Ретрублен. – Может, хоть дерево подстрелить сумеешь.

После недолгой перебранки Гумбалдун и Ретрублен сошлись во мнении, что Михудор должен упражняться в стрельбе по вислобрюхам. С конца лета эти крупные птицы к зиме старательно жирели, до отвала объедаясь мясистыми древесными жуками и дикими червями. Осенью вислобрюхов, кроме еды, мало что волнует, поэтому они становятся лёгкой добычей, тем самым помогая подготовиться к зиме другим.

Если спугнуть кормящуюся стайку, птицы, бестолково покрутившись в воздухе, возвращаются на место кормёжки. В полёте отъевшиеся вислобрюхи ловки и быстры, как дирижабли, и лучшей цели для начинающего стрелка не найти. Естественно, землянин обязан подбить именно летящую птицу, поскольку попасть в вислобрюха, сидящего на ветке, немногим сложнее, чем попасть галькой в землю.

Следопыт рассказал, как кругов двадцать назад гимгилимские фермеры страдали от нашествия этих обжор. Непуганые птицы резонно сочли ухоженных тепличных червей вкуснее диких. Защищая хозяйство, фермеры начали заменять парниковую плёнку стеклом.

– Как орал Дутум, – злорадно ухмыльнулся Ретрублен, – когда его драгоценная гусеничная ферма поутру превратилась в птичник. Как он орал… Гусениц у него было много, все жирные, мясистые. Вислобрюхи так объелись, что некоторые из них не могли взлететь. Пока Дутум бегал по Гимгилимам и каждому встречному обещал застрелиться, его жена кухонными ножницами перебила птиц и продала их на рынке.

– А сейчас не одолевают вислобрюхи? – спросил Михудор.

– Потом их начали отстреливать. Так начали, что в окрестностях Гимгилимов ни одного вислобрюха не осталось.

– А меня сам горовождь представил к награде за неоценимый вклад в уничтожении птиц! – с гордостью заметил Гумбалдун. – Во время Фермерской ярмарки он прямо на трибуне вручил мне особую медаль "За отвагу в деле истребления пернатых вредителей".

– Не гони, – возразил Ретрублен. – Никакими медалями он тебя не награждал. Но помощь твоя была неоценима, это верно. И благодарность от властей ты получил, денежную, которую благополучно пропил.

– Пропил или нет, это никого не касается. Зато по числу убитых вислобрюхов обошёл всех, даже некого зазнавшегося следопыта.

– Обошёл, потому что некий зазнавшийся следопыт не принимал в этом участия. Тратил бы я время на глупости, если нормальной охотой могу заработать раз в десять больше, – ответил следопыт.

– Разумно, – согласился Михудор.

– Конечно. Вот и птички.

Вислобрюхи облюбовали ветви кряжистых деревьев на участке редколесья. Среди листьев мелькали их чёрные тушки и белоснежные крылья. Занятые поглощением насекомых, глухо урчащие вислобрюхи охотников не замечали.

Гумбалдун истошно заорал, – его крик наполняло безудержное счастье, – и выстрелил. Птицы, за исключением подбитой, взвились в воздух и, оглушительно и монотонно улюлюкая, стали нарезать круги. Ретрублен подстрелил второго вислобрюха. Михудор последовал его примеру. И промахнулся. Землянин привычно зарядил винтовку, но понял, что попасть в мечущихся от страха вислобрюхов у него не получится. Он сомневался, что на это способен даже мясник войны. Гумбалдун развеял сомнения одним выстрелом.

– Тихо, – сказал Ретрублен, – пусть угомонятся.

Минут через десять птицы успокоились и вернулись к трапезе. Гумбалдуна, подкравшегося забрать добычу, они вообще проигнорировали.

Вислобрюхи не зря получили свое имя. Брюхо являлось самой выдающейся частью их тела: ближе к зиме круглое и плотное, а после зимы вислое и пустое, как плод медьебнского любовника после страстной ночи.

– Неплохое бы вышло чучело, – сказал Михудор.

– Зачем тебе чучело? – спросил Ретрублен.

– В баре поставлю, для красоты.

– Тогда рядом поставь чучело Гумбалдуна, чтобы все видели, до чего доводит пьянство.

– Сам чучело, – машинально, без тени обиды отмахнулся Гумбалдун.

– А лучше живую поселить в баре, – задумчиво произнёс Михудор. – В клетке.

– Могу поймать, если интересует, – живо предложил Ретрублен. – За скромную доплату.

– Знаю я твои скромные доплаты. Может, за скидку в баре?

– Мне скидка не нужна.

– Мне нужна! – влез Гумбалдун. – За половинную скидку я тебе их целую бочку наловлю! И сам в твоем баре буду сидеть, хоть в роли чучела, хоть нет.

– То, что ты в баре будешь сидеть в роли чучела, я не сомневаюсь, – сказал Михудор. – А потому скидку, тем более половинную, не дам.

– Ты бар сначала построй, а потом другу скидки не давай, – заметил Гумбалдун.

Мясник войны вскинул шестизарядник, но Ретрублен остановил его.

– Не жадничай, нам хватит, – сказал охотник, кивнув на добычу. – Лучше в воздух стрельни, а Михудор попробует подбить.

– Стрелять в воздух? – Гумбалдун возмутился до глубины души. – Я никогда не трачу патроны впустую!

– Ага, стрелять в горшок на медьебнской башке – не пустая трата, – напомнил Ретрублен и выстрелил сам.

– То для веселья, – сказал Гумбалдун, и тоже выстрелил.

Михудор уже перестал считать свои промахи. В конце концов, птицы, уставшие от стрельбы назойливых двуногих существ, лениво полетели на юг. Ретрублен решил, что зря он хвалил землянина, но Михудор не уступал, пока следопыт не согласился поискать новое место, где кормятся вислобрюхи.

На новом месте старания Михудора окупились. Один вислобрюх рухнул с перебитой шеей, второго Михудор подстрелил в бок. Гумбалдун подпрыгнул от радости за успехи товарища, Ретрублен безразлично похвалил:

– Неплохо. Излишки мяса отдадим медьебнам.

Михудор не питал иллюзий по поводу своих более чем скромных навыков стрелка, но небольшая удача подняла настроение. Добыча приятно оттягивала плечо, а ружье лежало в руке иначе, привычнее.

У однопалаточного лагеря их ждал Камнеголовый.

– Ух-уух, эх-ээх, – сказал он Ретрублену.

– Эх-ээх, ух-уух, – ответил вождю Ретрублен.

Коротко поговорив с охотником, Камнеголовый пошёл восвояси. Он был трезв и бодр, хотя вчера вечером несколько раз выходил из вождедома голышом в почти невменяемом состоянии. И срывал он широкий мясистый лист с порядком ободранного куста, и знатно блевал, и, не сходя с места, садился на карачки, и справлял большую нужду, и подтирался листом, и выпрямлялся, и скрывался в вождедоме, маятником шатаясь. Гумбалдуна в медьебнах поражали две способности: умение мгновенно трезветь и умение не болеть по утрам после бурных возлияний. Первая ужасала его, а вторая вызывала зависть. Мясник всерьёз подумывал остаться в деревне на круг-другой. Племенная жизнь казалась ему идеальной.

– Вождь напомнил, что завтра идём на пустожадов, – сказал Ретрублен. – Колдун с нами на охоту напросился. Для удачи.

– Колдун на охоте приносит удачу? – спросил Михудор.

– Возможно, и приносит, – задумчиво проговорил великан, – только самому себе. Косоглазый никогда не вызывал у меня доверия.

– Опасный тип?

– Я с ним мало общался. Он в варочных пещерах сутками напролет сидит, парами самогонными дышит да квасит почем зря. Кто знает, какие у него в башке страсти кипят? От варочных пещер у кого хошь мозги в кашу сварятся.

– Есть что-то пасторальное во всём этом, – брякнул вдруг Гумбалдун.

– Чего?! – уставились на него Ретрублен с Михудором.

– Слово вспомнилось, – сказал ветеран скотобойни и поведал целую историю:

– Я прошлой зимой, напившись, возле дома исписанной бумаги свалился, прямо в сугроб. Насмерть мог замерзнуть. Что обидно, с канистрой ешьчи в обнимку. Меня девчушка разбудила. Помню, волосы у нее красивые, чёрные. А как звать, не помню. Шефит…

– Шафтит, – подсказал Ретрублен.

– Во! – обрадовался Гумбалдун. – Она самая. А ты откуда знаешь?

– В дом исписанной бумаги заглядываю иногда.

– Зачем?! – изумился ветеран скотобойни.

– Про лес почитать.

– Ну ты даёшь… Так вот, девчушка эта там же на чердаке обитает. Горячей воды набрала, чтобы согрелся. Я в ванной разделся, а у меня на ногах ногти посинели от холода. Я скорее в ванну, пальцы растирать. Спасибо Шафтит, что в дом пустила, иначе… Согрелся я, вымылся, в беленький халатик её замотался (не оказалось у нее мужских халатов), в шлепанцы её влез. Она чаю согрела. А зачем мне чай, когда канистра винишки есть? Я стакан до краёв наполнил и единым залпом опустошил. После горячей ванны лучше вина ничего нет!

– У тебя всегда лучше вина ничего нет! – хохотнул Ретрублен.

– Да ну тебя! Ну, сидим мы с ней, общаемся. Она всё про бумагу исписанную рассказывает, про исписывателей учёных. Видно, сидит одна-одинёшенька день-деньской среди шкафов с бумагой, поговорить не с кем. Разве только сама с собой болтает иногда, как я, когда в запое заговариваться начинаю. Я одну бумагу, о земных словечках, кажись, полистал, вот это слово и запомнилось.

Ретрублен запрокинул голову и оглушительно расхохотался, сотрясаясь от смеха всеми своими великанскими телесами.

– Вот и всё, – печально сказал Гумбалдун, сострадательно глядя на хохочущего Ретрублена, – наш лесной герой, одинокий следопыт и самодовольный охотник спятил. Долго я ждал этого. Ну-ка, дай разглядеть твою рожу, безумная сволочь, хочу полюбоваться на неё, пока у тебя припадок.

– Ох, представил тебя, Гум, в девчачьем халатике и девчачьих шлёпанцах на костлявую ногу! В гостиной! На диванчике! В руке стакан вина, на коленях исписанная бумага. Гумбалдун, читающий бумагу! Только очков к твоей плеши не хватало! Сидит алкаш, важный, как министр Язды, физиономию умную состряпал, будто и не он в снегу пьяный валялся с канистрой вина в обнимку!

И Ретрублен снова захохотал. Михудор, представив описанную картину, и сам рассмеялся.

– Две сволочи! – разозлился Гумбалдун. – Две тупые сволочи! Меня девчушка пригрела, от смерти спасла, а вы хохочете! Если уж на то пошло, то я потом переспал с ней!

– Ага, так пригрела, что даже в постель с тобой легла! Вот тут ты точно преувеличиваешь! – воскликнул Михудор. – На тебе очков-то не было! А бумажные хранительницы плешивых без очков не любят!

Гумбалдун взъелся на приятелей. Жутко разобидевшись, он нахохлился и, как обычно, решил напиться.

Когда легли спать, а насосавшийся самогона Гумбалдун нахрапывал пятый сон, Ретрублен предупредил Михудора:

– Что-то нехорошее колдун затеял, раз с нами собрался. Завтра этого косого почитателя богов нужно держать на виду.