Читать книгу Гимгилимыада – 2: С надеждой на возвращение - Сергей Валерьевич Белокрыльцев - Страница 2

Своё прозвище Тмухрын, что означает Камнеголовый (от медьеб. «тму» – камень и медьеб. «хрын» – голова), получил после того как выдержал соответствующие испытания, как их никто не выдерживал. С тех пор его хрын почти всегда занимал путь богов, на котором плавные продолжительные подъёмы чередуются с крутыми, кишковыворачивающими спусками. Божью дорогу частенько мотает из стороны в сторону, путника поджидают хитрые двойные и тройные петли, плутающие столь разнообразно, отчаянно и хитро, что у идущих рано или поздно подкашиваются ноги, их мутит и начинает кружится голова. Неудивительно, что Камнеголовый, после того как впервые надел жёлтую канистровую маску, скоро позабыл своё настоящее имя. Зато не позабыли другие. До испытаний его звали Агрорырур, что ничего не означало.

Достигнув определённого возраста, юные медьебны выбирают занятие по нраву и обучаются как-то: охотниками, воинами, пастухами, травниками, огородниками, любовниками, а то и учеником колдуна становятся. В общем, неплохой выбор полезных и уважаемых дикарских профессий. Однако находятся и те, кто стремится овладеть жёлтой маской, вождедомом, а заодно и всем посёлком.

Для этого необходимо пройти два испытания: самогоном и палками. На первом страждущие власти упиваются самогоном с утра до утра, потом опять до утра и снова до утра, пока сами боги не заговорят с ними трубными голосами и не покажут свои лики, ну или испытуемые не начнут массово блевать. Условно считается, что боги начинают говорить и показывать лики, если кандидат в вожди имеет достаточно терпеливый желудок, крепившийся до конца попойки. Михудор, слушая рассказы Ретрублена, подумал, что речь идёт не о божественном вмешательстве, а о белой горячке. На втором испытании соискателей лупят по головам. Это-то испытание главным образом и отпугивает властолюбивых медьебнов. Никому не понравится, если его лупить дубинками, особенно в пьяном состоянии. Так вот, Агрорырур выдержал это испытание так, будто затем и родился, чтобы стойко переносить избиения дубинами. Об его каменную голову старательные воины – от их старания зависело будущее племени – сломали несколько палок, а будущее племени и ухом не повело. Возможно оттого, что уши к тому моменту походили на пурпурно-красные бутоны какого-нибудь тропического растения и вместе с отбитой головой не чувствовали боли. Как сидел Агрорырур с налитыми кровью мутными глазами, так и продолжал сидеть, хотя из его проломленной башки хлестала кровь и текли мозги. Его бросили на носилки и унесли в вождедом. Там колдун провёл над ним таинство, после которого новоявленный глава мог обходиться без утраченной части мозгов и при этом жить как раньше. Впрочем, не совсем. С того времени у Камнеголового появилась привычка выходить по ночам из вождедома и затягивать тоскливым голосом народные песни и сказания до первых лучей солнца.

Его соперники оказались слабовольными обладателями черепов не столь крепких, как у Камнеголового, и были недостойны носить жёлтую маску и отстаивать интересы племени на собраниях Совета Стоящих Под Богами. При первых же ударах дубинками хмель слетел с них. Они позорно заблевали босые ноги воинов, закрылись руками и стали извиваться и орать. Потом повскакали и разбежались по домам. Там их зазря треснувшие черепа, помятые тела и отбитые пальцы залечили и перевязали жёны, а дети потребовали рассказов об испытаниях.

Кто-то участвовал в испытаниях не впервые, а кто-то не откажется принять участие и в дальнейшем. На иных ветеранов смотреть страшно. Их головы выглядят так, словно подходящего размера орех сначала старательно облепили пластилином, а потом оббили молотком. Хрясь – пробоина во лбу, и теперь путает лево с право, а дом и жену путает с домом и женой соседа; хрясь – было 24 ребра, стало 26, было на больших пальцах по две фаланги, стало по четыре.

А ветераны ничего, улыбаются редкозубыми ртами и с нетерпением ожидают следующих испытаний. Складывается впечатление, что многих медьебнов привлекает само участие, и участие для них важнее победы. Им важно суметь подняться на ноги, выскользнуть из-под ударов и дать дёру от воинов. Отлежаться, а затем выйти из дома и гордо и беззубо улыбнуться – вот, мол, живой я. Правда, теперь хожу как охапка сена на вениках и, бывает, в постель ссусь и срусь, а так вполне неплохо себя чувствую. У медьебнов, как и у муслинов, имеется способность к сверхрегенерации тела, но способ избрания нового вождя от этого не становится менее жестоким – многие не выживают. Спасает кирпично-коричневых от вымирания лишь то, что вождь руководит племенем до самой смерти. Поэтому здравомыслящие рыжие неустанно молятся о его здоровье и долгой жизни, так как выборы нового вождя связаны с переломанными костями, отбитыми внутренностями и смертями.

В обязанности вождя входит обеспечение своего племени самогоном и преданность богам. Да и те он делит с колдуном. Работёнка не сложная, но ответственная, так как на межплеменных собраниях вождю приходится попотеть, ибо он поддерживает авторитет племени своим собственным. Именно от вождя с колдуном зависит, достанутся ли племени новые угодья, не отберут ли старые. Колдуны соревнуются в варке самогона. Уже после определения лучшего пойла вожди упиваются им, соревнуясь между собой, кто дальше пройдёт по пути богов. За победой в вождевских соревнованиях у Камнеголового не ржавело. Он неизменно перепивал всех вождей вот уже пять кругов подряд и больше других приносил голов хищного зверья, так же как и колдун племени Косоглазый постоянно варил лучшее пойло.

Ещё вожди в память об испытаниях позволяют воинам легонько постучать себя по головам дубинками. Так, для вида. Да и дубинки для показного битья вождей делались из земли, размягчённых коры и кожи и выглядели бурдюки бурдюками. Но Камнеголового бурдюки-дубинки не устраивали. Он ревностно чтил традиции, и показные выступления казались ему кощунственными и недостойными. Так недолго и в пещеры вернуться, говорил он на собраниях и требовал, чтобы его лупили настоящими дубинами, самыми крепкими, как на испытаниях. И его лупили, но колдун Косоглазый начеку. Сразу после отнюдь не показного выступления он велит нести окровавленного Камнеголового, блаженно улыбающегося разбитыми губами, в его хижину и вершит над ним таинства. Иногда, во время свершения таинства, колдун вдруг начинал орать благим матом, будто его резали раскалёнными ножами, но ритуал всегда проводил успешно и возвращал Камнеголового к жизни.

Также на межплеменных собраниях соревнуются представители разных профессий. Их соревнования не такие судьбоносные, как соревнования вождей и колдунов, но более разнообразные и интересные. Огородники хвастаются размерами и сочностью выращенных плодов, любовники тоже. Воины устраивают между собой поединки, достаточно зрелищные и кровавые, но стараются обойтись без серьёзных увечий и смертей, иначе никаких воинов не напасёшься. И сверхрегенерация не поможет.

Однако Камнеголовый и здесь хотел, чтобы всё было по-настоящему. Иначе, считал он, воины размякнут и не смогут, случись ссора с каким племенем, отразить нападение или же захватить вражескую деревню. Впрочем, к словам Камнеголового, если кто и прислушивался, то только в родном племени.

Охотники хвастаются добытыми головами хищников. Скотники молоком, мясом, яйцами и нектаром. Лучшие любовники спускают штаны и демонстрируют естество, измеряя его длину и толщину как в состоянии смотрящего в землю, так и в состоянии устремлённого взором к богам. В общем, развлечений хватает. Межплеменные собрания являются важнейшим событием круга для любого из медьебнов.

У всех племён имеются свои причины для гордости и причины для огорчений.

Взять племя Пальцедрожащего. Оно гордится своими красивейшими, по медьебнским меркам, женщинами, да ещё их любовники вот уже несколько кругов побеждают на межплеменных собраниях в сочной номинации, так что с деторождаемостью у Пальцедрожащего лучше некуда, но прокормить столько ртов нет никакой возможности. На ближайшем собрании племён они хотят добиться у Совета Стоящих Под Богами разрешения либо чуточку уродовать женщин, либо бросать со скального выступа в пропасть младенцев похилее и самых неугомонных любовников. Сам Пальцедрожащий, обладающий самолично присвоенным монопольным правом превращать девушек в женщин, ратует за второй способ, говоря, что и племя их здоровее будет (хилых детей – в пропасть), и слишком ненасытных станет поменьше (любовников, не знающих меры – в пропасть).

У племени Камнеголового причин для гордости хватало. Тут и уникальная жёлтая маска вождя, которой ни в одном другом племени не было. И гениальный колдун, неустанно побеждающий на соревнованиях варщиков. И Камнеголовый, одарённый алкоголик, так же без устали побеждающий на соревнованиях вождей. Ещё Ретрублен, зеленокожий охотник из никудышных земель. У медьебнов неизвестные им земли называются «никакие» или «никудышные». Ретрублен по негласному договору между ним и вождём добывал для межплеменных состязаний головы хищников взамен на уважение к себе и некоторое количество самогона.

А вот поводом для огорчения были чрезмерные возлияния и бесконечные празднования рождений богов. Обычно для поклонения избирали нескольких идолов. Однако в посёлке Камнеголового чтили всех богов без разбору, думая, что если позабыть кого, то игнорируемые обрушат на деревню божественную месть. В результате получилось так, что племя, чаще всех побеждающее на соревнованиях и владеющее обширными землями и лесами, благодаря непрекращающемуся почти пьянству не может как следует распорядиться своим богатством и ведёт разгульный образ жизни. Нет, племя не голодает или в чём-то нуждается, но развития никакого нет.

Многие медьебны Камнеголового безгранично уважали своего вождя за ревностное отношение к традициям, полагая, что в традициях и есть их сила. Но многие и осуждали, считая, что сами традиции для вождя важнее благополучия племени. Осуждающие больше ценили употребление самогона, как истинное почитание богов, и Косоглазого, равного которому по искусству варки самогона не было и вряд ли будет.

То и дело моросил дождь и дул холодный ветер. Михудор маялся от ничегонеделанья, Гумбалдун втихаря напивался, а Ретрублен имел удивительную способность не скучать и в отсутствие какого-либо занятия. Его выдержка закалилась в охотничьих вылазках, когда многие часы приходилось проводить в засаде, чтобы не спугнуть зверя. Михудор, по натуре своей человек активный, с трудом переносил безделье. Чтобы отвлечься, он расспрашивал Ретрублена о кирпично-коричневых, и тот рассказывал всё, что знал.

Михудор понимал, что для привлечения клиентов необходимо выделяться среди прочих питейных. Владельцы баров вешали на фасады незамысловатые вывески, может, малевали у входа какую картинку с забавной надписью. Некоторые поначалу даже заботились о качестве выпивки и закуски, чтобы приучить народ заглядывать именно к ним. Внутри же питейные выглядели похожими одна на другое. «Вот на этом и надо сыграть, обратив слабые места конкурентов себе на пользу, – думал Михудор. – Обшить стены гипсовым камнем, пластиковым деревом и огромный аквариум в стену вмонтировать. Пускай рыбки плавают. Не дрянь какая-нибудь скучная наподобие гуппи с сомиками и прочей пошлятины. Это Улиту бы подошло гуппи с сомиками разглядывать и умиляться, или другому ботану вроде него, какие книжки коллекционируют и портретами богатых стариков любуются. Таким как Улит главное, чтобы имелся предмет для созерцания, а к муслинам подход особый нужен, они – народ весёлый, энергичный, им и рыбок весёлых подавай… В одном яздинском магазинчике как раз нужных продавали. Можно по выходным устраивать рыбьи драки. Назову шоу… «Рыбьи драки» и назову, как ещё назвать? Во! Назову «Чешуйчатые бои». Как раз муслины любят, когда про чешую. Буду ставки принимать – дополнительный заработок опять же… С горовождём и начальником полиции договорюсь. Обоих видел, и по их рожам видно, что оба дурака напыщенных, но деньги любят, деньги они уважают. Иметь дело с дураком, любящим деньги, всегда удобно. Вот если дурак принципиальный и денег не берёт, то таких лучше обходить. Они как сторожевые псы: у самих мозгов не хватает дельное придумать и другим ходу не дают. А если умный и не берёт взяток? Нет, если умный, то тем более берёт, по-другому никак. Если умный, то должен понимать, что лучше жить со всеми в согласии, а не на принципы идти. Хотя чего я размечтался? С пустожадами бы разобраться для начала…»

Иногда в палатку заглядывала чья-нибудь рыжеволосая морда. Она с интересом наблюдала за сидящими внутри и жадно разглядывала диковинки вроде рюкзаков, винтовок, белого с волосатой губой и спрашивала всякую ерунду вроде: «Дык мэк бэк?». Не успевал Ретрублен ответить, как Гумбалдун замахивался какой-нибудь «диковинкой», попавшейся под руку, и морда, ворча, исчезала.

– Что, старый хрен, пользуешься неприкосновенностью? – веселился Ретруб.

– Нечего им подглядывать, – не полез за словом в карман Гумбалдун. – Мне их кирпичные рожи надоели поболее твоей.

– Рожи надоели, а самогон выпрашиваешь, – подначил Ретрублен.

– Но самогон-то не надоел.

У костра, несмотря на мелкий дождик и холодный ветер, собралась кучка медьебнов. Благо навес и забор защищали от непогоды. Аборигены рычали и кричали. Михудору, который, по настоянию следопыта, старался научиться как можно быстрее досылать патрон в обойму, гвалт действовал на нервы.

– Чего они орут? – раздраженно спросил Михудор.

– Спорят, кого вождь возьмет на охоту.

– Это такая честь? – Михудор упрямо, стараясь не обращать внимания на вопли, заряжал и разряжал винтовку. – Вместе бы и шли, чего орать-то? Вместе веселей.

– Ага, честь, – хохотнул Ретрублен. – Вот только им путь богов дороже чести.

– Как понимать?

– На охоту можно идти только трезвым. Это и нас касается. – Ретрублен глянул на Гумбалдуна.

– Я когда трезвый, могу промахнуться, – безразлично пожал плечами ветеран.

– Тогда иди к вождю и заранее плюнь ему в маску. Медьебны считают охоту священной обязанностью перед богами и напиваются только после её окончания. Пить перед охотой – оскорблять богов. Не пить после – тоже оскорблять.

– А мы неприкосновенные и вне всяких богов, – продолжал упираться Гумбалдун. – Мы выше богов.

– Смотри, не кувырнись с высоты-то своей выдуманной и шею не сверни. Дело твое, но испытывать терпение Камнеголового или Косоглазого я бы не рискнул. Поднимут твою сморщенную плешивую башку на копье, лепестками украсят и пронесут через всю деревню под песнопения и бой барабанов. Я в пепельном саду горшочек с твоим именем в склепе поставлю. Вином буду поливать.

Гумбалдун, недовольно бубня, выскользнул из палатки.

– Решил напиться впрок, – предположил Михудор.

– Или пошёл плевать в маску вождю, – добавил Ретрублен. – Не знаешь, сколько стоит пепельный цветок?

Вопли поутихли, и Михудор снова взялся за прерванное занятие. Ретрублен одобрительно кивнул и даже заметил, что у землянина есть шансы успеть зарядить обойму полностью, прежде чем ему в голову вцепится пустожад. Михудор, вдохновленный мрачной похвалой, продолжил тренировку и чуть не выронил патроны, поскольку на улице грянул выстрел.

– Старый башмак, – спокойно сказал Ретрублен.

Михудор, отложив винтовку, поспешил наружу. Охотник, сунув руки в карманы, неторопливо последовал за ним как бы от нечего делать.

Некоторые медьебны радостно скакали вокруг костра, другие испуганно стояли поодаль, а одному Гумбалдун водружал глиняную посудину на голову. На земле валялись глиняные осколки.

– Гум! – окрикнул Михудор. – Какого хрена выдумал?

Ветеран скотобойни, рисуясь и чеканя шаг, отошел на пятнадцать шагов от медьебна с горшком на голове.

– Гумбалдун, ты спятил?! Прекрати! – заорал Михудор.

– Да не ори ты, – сказал Ретрублен, скрестив руки на груди. – А то ещё промахнется.

– А если медьебна пристрелит?

– Плохо ему будет. Но Гумбалдун не промажет, – заверил Ретрублен.

Гумбалдун вскинул пистолет и выстрелил в своей манере, почти не целясь. Сосуд на голове медьебна разлетелся в куски. Кирпично-коричневый присел от испуга. Зрители возликовали. Медьебны верещали и гоготали, вставали на четвереньки и мотали рыжеволосыми бошками. Гумбалдун положил ствол шестизарядника на плечо, расставил ноги и картинно отхлебнул из бурдюка. Медьебны притащили к костру ещё одного сородича. Тот сопротивлялся, но его уговорили стоять смирно. Гумбалдун, не помня медьебнского, командовал жестами. Он пистолетом указал на целый горшок и пришлёпнул себя по макушке. Рыжеволосый, что держал на голове глиняную склянку, крепко зажмурился. Его толстые ноги дрожали.

– Ретруб, он сейчас пристрелит кого-нибудь! – прошипел Михудор.

– Никого он не пристрелит. Хотел бы, пристрелил. Говорю, этот помойный гриб почти никогда не промахивается.

– Как это почти?!

– Ну не могу же я признать, что он никогда не промахивается.

Но Михудор не стал испытывать судьбу. И когда Гумбалдун разнёс очередной горшок, вызвав новую волну медьебнского ликования, Михудор скрутил ему руку и вырвал пистолет, в то время как подоспевший Ретрублен подхватил Гумбалдуна сзади за локти. Под вопли медьебнов они втащили бранящегося мясника войны в палатку. В палатке мясник войны тут же перестал сопротивляться и весело поинтересовался:

– Пить можно, а развлекаться нет?

– Вот было бы развлечение, если бы ты медьебна пристрелил. Твою башку пронесли бы через деревню, – усмехнулся Ретрублен. – Мы бы поразвлекались, а ты – не знаю.

– Чую, ты и выпить успел, – заметил Михудор.

– Я только один глоток выпил, для меткости, – заверил Гум с искренним пьяным лицом. – Ну глотка два-три… Или семь-двенадцать.

Михудор разозлился. Он ткнул пальцем в зелёный морщинистый лоб Гумбалдуна.

– Был уговор не пить в походе?! Был! Что-то ты расслабился, приятель!

– Мы на привале, а не в походе, – с вызовом ответил Гумбалдун.

– Если до тебя не допёрло, то я, шут ты зеленожопый, сейчас серьёзен как никогда. Еще одна пьяная выходка и получишь штраф.

– Что-о-о?! – взвился ветеран скотобойни, уперевшись головой в натянутый брезентовый потолок. – Меня-я?! Оштрафуешь?! За-а что?!

– За-а фляжку! – передразнил Михудор. – А будешь спорить, то за всё выпитое здесь! Ну, будешь?

«Выслушав» молчаливое согласие, Михудор вернул притихшему Гумбалдуну шестизарядник, и тот демонстративно разрядил его.

Из самогонно-варочных пещер вернулся старый и почитаемый многими медьебнами колдун-варщик, до самых хрящей пропитанный густым запахом профессии. Звали колдуна Хожувен, что означало Косоглазый (с медьеб. «хож» – косой и медьебн. «увен» – глаз). Он едва заметно прихрамывал на левую ногу с давней стычки с воинами племенем Пальцедрожащего, которые не желали, чтобы к их бабам ходили камнеголовцы. Один из вражеских воинов подло метнул нож ему в спину, но угодил в ягодицу, отчего удар вражины оказался ещё подлее. Тогда молодого Косоглазого звали Жоговобил, что означало Быстрый-Как-Ветер (с медьебн. «жого» – быстрый, медьебн. «во» – похожий и медьебн. «бил» – ветер). И охромевший Быстрый-Как-Ветер пошёл в ученики тогдашнего колдуна Вечная Печень. Быстрый-Как-Ветер проявил талант к варке, хорошо запоминал рецепты, и колдунье ремесло давалось ему легко.

Не оправдав своего имени, Вечная Печень умер от страшных болей в правом боку. Однажды утром его скрутило так, что изо рта полилась кроваво-жёлтая пена. Это означало, что Вечная Печень хорошо пожил, и боги забирают его к себе. Перед смертью он поведал Косоглазому рецепт особого самогона. Этот рецепт он хранил в тайне всю жизнь. А ему рецепт особого самогона поведал предыдущий колдун по имени Жёлтые Глаза, а тому его учитель Вялые Ноги, а тому Фиолетовые Толстые Вены, а тому Постоянно-Говорящий-С-Богами, и так много поколений подряд. Секрет особого самогона приберегался на день, когда боги сойдут на землю. Точная дата схождения богов неизвестна, но все медьебны верят: день этот наступит и всем будет хорошо. В тот-то день и следовало сварить особый самогон, предназначавшийся только для богов. Сами медьебны не имели права вкусить сего пойла.

Вечная Печень завещал Косоглазому пронести через всю жизнь секретный рецепт, храня его в тайне, а перед смертью передать своему ученику. Косоглазый быстро закивал головой и заверил своего спившегося наставника в том, что пронесёт, в тайне сохранит, а перед смертью непременно передаст ученику. И Вечная Печень, харкнув напоследок ученику кровавой слюной и желчью в лицо, отправился на встречу с богами.

Похоронив в горящем синеватым пламенем погребальном костре проспиртованное тело учителя, Косоглазый тут же собрал необходимые ингредиенты и сварил особый самогон. Вкус получившегося напитка действительно был божественным. Самогон словно таял во рту, по телу разливалась приятная истома, а голова светлела и думалось куда легче. И Косоглазый задумался.

Конечно, не следовало гневить богов и рассказывать кому-то о секретном рецепте, но тем же богам могло быть приятно, если их племя будет чаще побеждать на состязаниях и владеть самыми большими и лучшими землями и лесом. Ведь известно, что боги покровительствуют тем, кто показывает себя проворнее других. И Косоглазый поведал о секрете тогдашнему вождю Дряблому Лицу, посчитав, что о секретном рецепте должен знать кто-то ещё, если с ним, Косоглазым, что-нибудь произойдёт. Впрочем, сообщать Дряблому Лицу, что изначально самогон предназначался только для богов, колдун не стал. Косоглазый действовал из благородных побуждений: он хотел и богов умилостивить, и для племени желал лучшего.

Всё это произошло давно, когда Косоглазый был настолько юн, что едва успел окосеть, как косели все его предки по мужской линии. С возрастом хромота почти прошла, а вот косоглазие стало косоглазей. Сменились три вождя, а пожухший и полысевший с годами ученик Вечной Печени всё так же варил напиток богов в самогонных пещерах, и лучшего варщика не знали медьебнские племена. Многие почитали гениального колдуна больше самого вождя.

Преданный своему делу, Косоглазый редко покидал варочную пещеру. Но тут заявился, прослышав от охотников, пришедших наполнить бурдюки, что вернулся зеленокожий великан, да ещё и друзей привёл, тоже цветных. Один так вообще белый, словно высохшее птичье дерьмо, да еще с волосатой губой.

Сперва-наперво Косоглазый отправился в вождедом и нос к носу столкнулся с Ретрубленом, который как раз покидал обитель Камнеголового.

– Тебя боги болью да не проклянут головной! – сказал Косоглазый. – Печень срока до положенного не лопнет твоя раньше. Тебя боги не заберут, не оставит в охоте любовь, здоровье да в удача, прогулка лёгкой и долгой по богов пути да будет твоя! Кости есть?

– И тебе того же, колдун Косоглазый, – ответил Ретрублен. – Кости есть.

– Чьи? – оживился гениальный самогонщик. Лицом он обратился к Ретрублену, но косые глаза смотрели куда угодно, но только не на охотника.

– Подкоренника.

– Не подкоренника нужно, – сказал Косоглазый, и глаза его расстроено посмотрели: один вверх, другой вниз. – Могу подкоренника добыть и я. Кости багрошара нужны, кости малышки-пупырышки нужны. Готов бурдюка самогоном я три наполнить.

– Будут свободные дни, колдун, принесу тебе нужных костей. Сказать тебе хочу. Несколько дней назад я и мои друзья пережили нападение одичавших. Защищаясь, мы убили нескольких. У одного из мертвецов был мешочек с корой для царапания. На коре той нацарапан некий рецепт. Я отдал кору Камнеголовому. Он сказал, это твой одичавший ученик был. У него ещё губы синеватые и глаза как у дохлой рыбы… теперь.

Глаза колдуна обеспокоенно, вразнобой забегали, и дабы остановить их, он плотно сомкнул и разомкнул веки.

– Мой это был, да, ученик, – скривившись от неудовольствия, произнёс колдун. – Лес забрал его, убил ты его, ученика выбирать а нового и придётся обучать мне заново. Но стар я, глаза не слушаются меня.

И глаза его, подтверждая слова, печально сошлись к переносице.

– Мальчишку жаль, – продолжал колдун, – был ученик способный. Блюющим По Ветру звали его… Кору так Камнеголовому отдал?

– Отдал, – кивнул Ретрублен.

И тут глаза старого самогонщика уставились прямо на следопыта, вперились в него плотоядным взглядом хищной птицы. На самом деле, колдун смотрел совсем не на зеленокожего, а на проходящую мимо медьебнку с корзиной, полной овощей. Овощи Косоглазый терпеть не мог, а вот на медьебнок по-прежнему заглядывался.

– Ждать когда с костьми тебя? – вернулся к первоначальной теме колдун.

– Не скоро, – сказал Ретрублен. – По просьбе вождя мы поможем вам одолеть пустожадов, а после этого я должен проводить своих друзей в никудышные земли.

– Зеленокожий, решил помочь нам ты? – насторожился Косоглазый, и глаза его разошлись в разные стороны. – Не делаешь даром ты ничего, ищешь везде выгоду свою. Взамен чего попросил ты за помощь свою?

«А сам-то выгоды не ищешь, Косоглазый? – подумал Ретрублен. – Притащился – костей подавай. Дышал бы и дальше самогонными парами в пещерах своих, пока печень бы не лопнула в положенный срок и глаза бы не вытекли от испарений. Так нет, приперся. Теперь и Камнеголовому из-за рецепта оставшиеся мозги вынесешь. Он-то все тебе расскажет».

– Разрешения охотиться в Голубой долине я попросил, – постарался вывернуться следопыт.

«Не поверит старый колдун в такие сказки», – подумал он.

И колдун не поверил.

– Я сомневаюсь в сильно этом, – проговорил он, скобля узловатым длинным пальцем костлявый подбородок. – Голубой в боги сами запретили долине охоту, обречён и всякий, запрет нарушивший. Не никто, богов кроме, дать может охоту на в Голубой разрешения, тебе а, никудышный, дадут не они. Такое прискорбно слышать мне.

И, недовольно косоглазя, колдун прошел в вождедом.

У Михудора уже гораздо быстрее получалось перезаряжать винтовку. Теперь бы в стрельбе поупражняться. Гумбалдун дрых в палатке. Все два дня он только и делал, что наслаждался временной вседозволенностью: пил и дрых.

– Могут появиться трудности, – сказал Ретрублен. – Косоглазый припёрся.

– Этот их самогонный колдун? – вспомнил Михудор, досылая патрон.

– Успехи делаешь, – одобрил Ретрублен. – Да, тот самый колдун. Видно, про нас ему кто-то доложил. Вылез из своей пещеры и сразу к вождю.

– А с чего Косоглазому нам мешать?

– С того, что Косоглазый фанатик и яро чтит богов. Он хоть и алчная скотина, но рецепт самогона для него дороже любых трофеев и любой жизни, за исключением собственной. Конечно, он будет против того, чтобы вождь делился с нами рецептом священного напитка. Будет ссылаться на богов и пророчить беды, которые обрушатся на медьебнов, если вождь пойдет на поводу у никудышных из никудышных земель.

Михудор задумался.

– Не одно так другое, – разозлился он.

– Не кипятись, – сказал следопыт. – Поглядим, что предпримет Косоглазый. Вождь-то на нашей стороне.

Показав свою пасть в зевке, Гумбалдун хрипло сообщил:

– В глотке пересохло.

– Водички попей, – предложил Ретрублен.

– Воду по утрам пьют только зануды, – презрительно бросил ветеран скотобойни, – оттого недовольные и бубнят постоянно.

Гумбалдун принялся искать самогон, но все бутыли, бурдюки и горшки, которые он находил, были пусты. Лишь в одной бутылке плескались жалкие остатки. Неудовлетворенный ветеран скотобойни отбросил опустошенный сосуд.

– Еще и жрать нечего, – посетовал он, заглянув в казан.

– Конечно, нечего, – подтвердил Ретрублен. – Ты в одну харю сожрал половину приготовленного подкоренника, а вторую половину сожрали твои рыжие кореша.

– Трепло, – парировал Гумбалдун. – Пожрать приготовить надо.

– Ретруб, а может, на охоту? На птичек, к примеру? – предложил Михудор. – Свежего мясичишка добудем, я в стрельбе поупражняюсь.

– Это точно, пострелять тебе надо, – подтвердил Ретрублен. – Может, хоть дерево подстрелить сумеешь.

После недолгой перебранки Гумбалдун и Ретрублен сошлись во мнении, что Михудор должен упражняться в стрельбе по вислобрюхам. Как раз осенью эти крупные птицы старательно жирели к зиме, до отвала объедаясь мясистыми древесными жуками и дикими червями. Кроме еды вислобрюхов сейчас мало что волновало, потому они становились лёгкой добычей и помогали тем самым подготовиться к зиме другим. Если спугнуть кормящуюся стайку, то птицы, немного помотавшись в воздухе, возвращались к своим любимым червям и жукам. В полёте отъевшиеся вислобрюхи ловки и быстры, как дирижабли, и для начинающего стрелка лучшей цели не найти. Естественно, землянин обязан подбить именно летящую птицу, поскольку попасть в вислобрюха, сидящего на ветке, немногим сложнее, чем попасть галькой в стену.

По пути к месту кормления вислобрюхов следопыт рассказал, как много кругов назад гимгилимские фермеры, разводящие червей, страдали от нападения этих обжор. Непуганые птицы сочли ухоженных тепличных червей вкуснее диких. Защищая хозяйство, фермеры начали заменять тепличную плёнку стеклом.

– Представляете, – с непонятной радостью ухмыльнулся Ретрублен, – как орал Дутум, когда его драгоценная гусеничная ферма поутру превратилась в птичник? Гусениц у него было много, все жирные, мясистые. Вислобрюхи так обожрались, что некоторые из них едва приподнимали свои набитые животы над землей. Пока Дутум бегал по Гимгилимам и каждому встречному обещал застрелиться, его жена кухонными ножницами перебила птиц, от обжорства разучившихся летать, ощипала и продала на мясо.

– А сейчас не одолевают вислобрюхи? – спросил Михудор.

– Их начали отстреливать, – пояснил следопыт. – Так отстреливали, что теперь в окрестностях Гимгилимов ни одного вислобрюха не отыскать.

– А меня сам горовождь представил к награде за неоценимую помощь в уничтожении птиц! – с гордостью заметил Гумбалдун. – Во время Фермерской ярмарки он прямо на трибуне вручил мне особую медаль "За отвагу в деле истребления пернатых вредителей".

– Почти верно, – сказал Ретрублен. – Правда, никакими медалями он тебя не награждал. Но твоя помощь была неоценима, это да. И благодарность ты от властей получил, денежную, которую благополучно пропил в "Грибной слизи".

– Пропил или нет, это никого не касается, – сказал Гумбалдун. – Зато по числу убитых вислобрюхов обошёл всех, даже некого зазнавшегося следопыта.

– Обошёл, потому что некий зазнавшийся следопыт не принимал в этом участия.

– Почему? – спросил Михудор, полагающий, что лишних денег не бывает.

– Тратил бы я время на глупости, если нормальной охотой могу заработать раз в десять больше, – ответил следопыт, вглядываясь вперёд.

– Разумно, – согласился Михудор.

– Конечно. Вот и птички.

Вислобрюхи облюбовали ветви кряжистых деревьев на участке редколесья. Среди листьев мелькали их чёрные тушки и белоснежные крылья. Выдалбливая жуков из-под коры своими длинными клювами и поглощая их с глухим урчанием, вислобрюхи не замечали охотников.

Гумбалдун истошно заорал, – в крике его слышалось безудержное счастье, – и выстрелил. Все птицы, за исключением подбитой, взвились в воздух и, оглушительно и монотонно улюлюкая, стали нарезать круги. Ретрублен легко подстрелил вислобрюха в полёте. Михудор последовал его примеру. И промахнулся. Землянин привычно зарядил винтовку, но понял, что попасть в совершенно обезумевших от страха вислобрюхов у него не получится. Он сомневался даже, что на это способен мясник войны. Гумбалдун развеял сомнения одним выстрелом.

– Тихо, – сказал Ретрублен, – пусть угомонятся.

Минут через десять птицы успокоились и как ни в чём не бывало вернулись к трапезе. Подкравшегося забрать добычу Гумбалдуна они вообще проигнорировали.

Вислобрюхи не зря получили свое имя. Брюхо было самой выдающейся частью их тела: ближе к зиме круглым и плотным, а после зимы вислым и пустым, как плод медьебнского любовника после страстной ночи.

– Неплохое вышло бы чучело, – сказал Михудор.

– Зачем тебе чучело? – спросил Ретрублен.

– В баре для красоты поставлю.

– Тогда рядом поставь чучело Гумбалдуна. Глядя на него, посетители увидят, до чего доводит пьянство.

– Сам чучело, – машинально, без тени обиды прокомментировал Гумбалдун.

– А лучше поселить в баре живую, – задумчиво продолжил Михудор. – В клетке.

– Могу поймать, если интересует, – тут же последовало предложение Ретрублена. – За скромную доплату.

– Знаю я твои скромные доплаты, – махнул рукой Михудор. – Может, за скидку в баре?

– Не нужна мне твоя скидка в баре.

– Мне нужна! – влез Гумбалдун. – За половинную скидку я тебе их целую бочку наловлю. И сам в твоем баре буду сидеть, хоть в роли чучела, хоть нет. За половинную-то можно и посидеть.

– То, что ты в баре будешь сидеть, я не сомневаюсь, – сказал Михудор. – А потому скидку, тем более половинную, не дам.

– Ты бар сперва построй, а потом другу скидки не давай, – резонно заметил Гумбалдун.

Мясник войны вскинул шестизарядник, но Ретрублен остановил его.

– Не жадничай, нам хватит, – сказал охотник, кивнув на добычу. – Лучше в воздух стрельни, чтоб спугнуть, а Михудор пусть пробует подбить.

– Стрелять в воздух? – Гумбалдун, казалось, возмутился до глубины души. – Я никогда не трачу патроны понапрасну!

– Ага, стрелять в горшок на башке медьебна – не напрасная трата, – напомнил Ретрублен и выстрелил сам.

– То для веселья было, – сказал Гумбалдун, и тоже выстрелил.

Михудор уже не считал, сколько раз он промахнулся, главное, ни разу не попал. В конце концов, птицы, уставшие от стрельбы назойливых двуногих существ, лениво полетели куда-то на юг. Ретрублен решил, что зря он хвалил землянина, но Михудор уперся и не уступал, пока следопыт не согласился поискать новое место, где кормятся вислобрюхи.

Новое место отыскалось быстро, Михудор продолжил попытки. Он прижимал приклад винтовки к плечу, задерживал дыхание и стрелял на опережение. И старания окупились. Один вислобрюх с перебитой шеей рухнул на землю, второго Михудор тут же подстрелил в голову. Гумбалдун подпрыгнул от радости за успехи товарища, а Ретрублен безразлично похвалил:

– Неплохо, неплохо. Излишки мяса отдадим медьебнам.

Михудор был доволен. Он не питал иллюзий по поводу своих более чем скромных навыков стрелка, но небольшая удача подняла настроение. Добыча приятно оттягивала плечо, а ружье лежало в руке иначе, привычнее.

У однопалаточного лагеря их ожидал Камнеголовый.

– Ух-уух, эх-ээх, – сказал он Ретрублену.

– Эх-ээх, ух-уух, – ответил вождю Ретрублен.

Обменявшись короткими репликами с охотником, Камнеголовый развернулся и пошёл восвояси. Он был трезв и бодр, хотя ещё вчера вечером несколько раз выходил из вождедома в почти невменяемом состоянии, причём один раз вышел совершенно голым. И сорвал он широкий мясистый лист с порядком ободранного куста, и знатно проблевался, и, не сходя с места, уселся на карачки, и справил большую нужду, и подтёрся листом, и выпрямился, и, маятником шатаясь, скрылся в вождедоме. Гумбалдуна в медьебнах поражали две их особенности: умение мгновенно трезветь и умение не болеть по утрам после бурных возлияний. Первая ужасала его, а вторая вызывала зависть. И вообще, Гумбалдун подумывал остаться у медьебнов на круг-другой. Племенной образ жизни казался ему идеальным.

– Вождь говорит, Косоглазный напросился на завтрашнюю охоту, – сказал Ретрублен. – Сказал, для удачи.

– Колдун на охоте приносит удачу? – высказал догадку Михудор.

– Возможно, приносит, – задумчиво проговорил великан, – только самому себе. Косоглазый никогда не вызывал у меня особого доверия.

– Опасный тип?

– Я с ним мало общался, – ответил следопыт. – Он в варочных пещерах сидит сутками напролет, парами самогонными дышит да квасит почем зря. Кто знает, что ему в голову стукнет? От такого образа жизни, у кого хочешь, мозги в кашу сварятся.

– Есть в этом что-то пасторальное, – брякнул вдруг Гумбалдун.

– Чего?! – уставились на него Ретрублен с Михудором.

– Просто слово вспомнилось, – сказал Гумбалдун и поведал целую историю:

– Я прошлой зимой, напившись, возле дома исписанной бумаги свалился прямо в снег. Насмерть мог замерзнуть. Что обидно, с канистрой ешьчи в обнимку. Меня девчушка из этого дома разбудила и разрешила переночевать. Помню, волосы у нее красивые очень, чёрные. А как звать, не помню. Шефит…

– Шафтит, – подсказал Ретрублен.

– Во! – обрадовался Гумбалдун. – Она самая. А ты откуда знаешь?

– В дом исписанной бумаги заглядываю иногда.

– Зачем?! – сильно изумился ветеран скотобойни.

– За исписанной бумагой, конечно, про лес почитать. Рассказывай дальше.

– Так вот, девчушка эта на чердаке, там же обитает. Она ванну горячей воды набрала, чтобы я согрелся. Я в ванну зашел, разделся и вижу, что у меня на ногах ногти посинели от холода. Я скорее в ванну, пальцы растирать. Спасибо этой Шафтит, что в дом пустила, иначе пришлось бы к лечивателю ползти, отрезать все, что отморозил. Если бы дополз. Согрелся я в ванне, беленький её халатик напялил (не оказалось у нее мужских халатов), замотался в него, влез в ее шлепанцы и из ванны вышел. Она чай предлагает. А зачем мне чай, когда в канистре винишко есть? Уселся я на диван. Цвет у него ещё такой был… непонятный. Дала Шафтит стакан, я его до краёв наполнил и единым залпом опустошил. После горячей ванны лучше стакана вина ничего нет!

– У тебя после чего хочешь лучше вина ничего нет! – хохотнул Ретрублен.

– Да ну тебя! В общем, эта бумажная девица вроде как спать не собирается, а я на улице успел выспаться. Ну, сидим, общаемся. Она всё про бумагу исписанную рассказывает, про учёных исписывателей. Видно, сидит одна-одинёшенька день-деньской в доме среди шкафов с бумагой, поговорить не с кем. Разве только сама с собой болтает иногда, как я, когда отхожу от запоя и заговариваться начинаю. Я одну бумагу от нечего делать полистал, вот это слово и запомнилось.

Ретрублен вдруг запрокинул голову и оглушительно расхохотался, сотрясаясь от смеха всеми своими великанскими телесами.

– Вот и всё, – печально сказал Гумбалдун, сострадательно глядя на хохочущего Ретрублена, – наш лесной герой, одинокий следопыт и самодовольный охотник спятил. Я долго ждал этого. Ну-ка, дай разглядеть твою рожу, безумная сволочь, хочу полюбоваться на неё, когда у тебя припадок.

– Ох, представил тебя, Гум, в девчачьем халатике и девчачьих шлёпанцах на костлявую ногу! В гостиной, на диванчике. В руке стакан вина, на коленях исписанная бумага. Только подумайте, Гумбалдун, читающий бумагу! Только очков к твоей плеши не хватает! Сидит алкаш, важный, как министр Язды, физиономию умную состряпал, будто и не он час назад в снегу пьяный валялся с канистрой вина в обнимку!

И Ретрублен зашёлся в новом приступе хохота. Михудор, представив описанную картину, и сам рассмеялся. Гумбладуну стало обидно.

– Две сволочи! – разозлился он. – Две тупые сволочи! Меня девчушка пригрела и спасла от смерти, а вы хохочете! Если уж на то пошло, то я потом переспал с ней!

– Ага, так пригрела, что даже в постель легла с тобой! Вот тут ты точно преувеличиваешь! – воскликнул Михудор. – На тебе очков-то не было! А бумажные хранительницы плешивых не любят без очков-то!

И они расхохотались с новой силой. Гумбалдун взъелся на приятелей. Жутко обозлившись, он нахохлился и отвернулся. И как обычно, решил напиться.

Позднее, когда все укладывались спать, а насосавшийся самогона Гумбалдун видел третий сон, Ретрублен сказал Михудору:

– Что-то затеял колдун нехорошее, раз на охоту с нами собрался. Завтра этого косого почитателя богов нужно держать на виду.