Читать книгу Снега моей души - Сергей Викторович Паршуткин - Страница 4

Шатаясь и судорожно прижимая к себе штормовку с остатками травы внутри неё, он вышел на противоположный от места старта берег. И буквально рухнул на камни.

Дождь, который слегка накрапывал перед началом его переправы, теперь превратился в ливень. Вся поверхность реки буквально кипела от вздувающихся воздушных пузырей. Над водой начал подниматься тонкий слой тумана.

«Отцу… Сейчас бы… Бутылку… За куртку… За…» – дыхание сбилось, и он, чтобы успокоиться, откинулся спиной на валун, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Перед его глазами возникли эпизоды далёкого детства. Маленький, затерявшийся в якутских горах посёлок с необычным названием Аллах-Юнь. Название своё он получил от имени реки, на берегу которой расположился. Сухое и очень жаркое лето шестьдесят восьмого года. Бесшабашные мальчишки на «купалке». Так они, пацаны посёлка, называли процесс купания в реке. Но купались они не в самом Аллахе, как сокращённо называли реку, а в речной протоке, которую образовала река. Тихая, неглубокая и умиротворённая, по сравнению с «шипящим» течением самого Аллах-Юня, протока не вызывала опасения у родителей, и поэтому они отпускали мальцов на «купалку» спокойно.

Кто тогда высказал мысль переплыть Аллах, он не помнил, но вызвались двое. На самом деле, к реке, что текла в ста метрах от протоки, побежали все.

Галдя и смешно подтягивая на бегу черные сатиновые трусы, толпа мальчишек ринулась на берег Аллаха. Он также свистел и улюлюкал, как все, когда бежал. Но одно он запомнил – запомнил на всю жизнь. Спины… Потные спины бегущих впереди, спины тех, кто мешал ему разогнаться перед прыжком в воду.

Он был из тех двоих, кто решился …

Разбег и толчок. Последнее ощущение берега – тёплая, нагретая солнцем галька под пальцами ног. Она знакомо хрустнула, отдавая тепло ступням.

И сразу же холодный поток реки подхватил его. Он вынырнул, взмахнул несколько раз руками. Скорость течения была слишком большой. Его сносило «по стрежню». И перебить эту струю, в силу своих мальчишеских возможностей, он не мог.

«Не борись, никогда не борись с водой!» – эти слова отца, сказанные год назад, вдруг явственно прозвучали в его душе. И как бы подсознательно, внемля словам отца, он перестал биться с потоком, поднял голову, мельком увидев заснеженные вершины массива Тарбаганах, и перевернулся на спину. В этом стиле плавания – на спине, ему среди пацанов посёлка не было равных. Он резко выдохнул и сориентировал положение тела относительно главной струи.

«Вдох. Выдох. Задержка. Вдох. Выдох. Работать! Задержка…»

Темп движения он набрал приличный, и вскоре его руки коснулись противоположного берега Аллаха. И только на берегу его обуял страх – он остался один, потому что второй мальчик вернулся обратно, не проплыв и десятка метров. В сознание начало закрадываться сомнение в том, что он сможет переплыть обратно. Он долго сидел на берегу, пытаясь собрать силы и отогнать страх. Мальчишки, которые свистели ему и махали руками с того берега, затихли, почуяв неладное. Он встал и пошел по берегу вверх по течению реки, зная, что таким образом он сделает свой снос минимальным.

Взгляд его лихорадочно перескакивал с предмета на предмет, мысли никак не настраивались на нужный лад. Он медленно шел по песку, и вскоре стайка мальчишек скрылась за поворотом. И тогда он шагнул в воду и медленно поплыл, подсознательно боясь удалится от берега. Но течение реки само плавно отнесло его почти к противоположному берегу. Сделал последний рывок и, когда его ноги почувствовали дно, он встал и заплакал. Плакал навзрыд, захлёбываясь и поскуливая. Но в это же время чувствовал, как в душе рождается новое, неизвестное ему до этого чувство.

Победа! Это была настоящая победа!

Из воспоминаний его вывел холод. Он начал освобождать куртку от остатков травы. При этом руки его тряслись, а взгляд постоянно возвращался к краю того участка берега, который виднелся из-за скалы. Там, за этой покрытой плесенью и мхом скалой, сверху он видел неподвижно лежащего Сашку…

Страх.

Страх бестолково метался в голове серой птицей, сбивая четкие углы опыта и уверенности. И опереться сейчас он не мог ни на кого. Отрешенно, будто чужим взором, он смотрел, что на той стороне каньона, в улове, бьёт волною о скалу и треплет кевларовое весло.

«Наше. Кто-то упустил при перевороте катамарана… Все там, вверху. Его одного сюда принесло. Всё, надо к нему…»

И он, отбросив в сторону штормовку, решительно направился к скале…

…руки Сашки были совсем холодные.

– Саня! Только не молчи! – он мычал эти слова, рыдал их сквозь зубы. Взгляд его перебирал резкие, как выпуклые куски действительности. Камень, серый мох на нём в капельках влаги…

Сломанная ветка, вся в грязи… Ему хотелось проснуться, убежать от этой невозможной действительности, умереть… Ему казалось, что где-то глубоко внутри его, внутри насмерть перепуганной души встал и действует кто-то другой, а он просто смотрит на всё происходящее сторонним наблюдателем.

«Рот… Чисто. Плоский камень под шею… Бог с ним, с затылком. Некогда. Позвоночник… Не знаю. Прямо положить, на всякий…. Желтый холод рук Саши… Потом тереть…Вдох. Ладони на сердце. Выдох в рот!.. Ну, давай!.. Вдох. Ладони! Выдох!.. Ну, давай же, давай! Не могу больше…По щекам!… Сашка!!! Ху – ху! Вдох. Умираю…»

Всхлип! И тут же тёплая струя ударила ему в лицо.

Стерев со своего лица Сашкину рвоту, он перевернул его на правый бок.

–Умничка ты мой! Я сейчас поднимусь, и мы тебя посмотрим! – он говорил это, глядя на содрогающегося в припадках рвоты Сашку. – Руки-то, руки какие вялые… Даже сжать кулаки не могу. И покалывает их. Неприятно…

Вернувшись за скалу, он развязал штормовку и, вытряхнув остатки травы из неё, оделся: «Ну, золото моё, держись!»

Бегло осмотрел и ощупал руки и ноги Саши, особо обращая внимание на суставы: «Перелом, ещё перелом… М-да. Гематомища-то какая! Опять перелом. А вот здесь… Нет, не уверен!»

Окончив осмотр, он снял с Саши спасательный жилет и оторвал с него всё ремни. Подойдя к завалу деревьев, выбрал ствол с очень толстой корой и ударами камня стал сбивать её целыми пластами. Вернувшись к неподвижно лежащему товарищу, начал прикладывать к местам переломов его рук и ног пласты коры, плотно перевязывая их ремнями от спасжилета: «Какие–никакие, а всё-таки шины».

Вскоре эта работа была закончена.

Рывком подняв друга, он подсел под него и взвалил на своё плечо. Постоял немного, как бы привыкая к ноше, и двинулся вдоль кромки воды, шатаясь и неуклюже переступая на скользких прибрежных камнях…

…когда впереди снова замаячила скала.

«Опять скала! И пройти вдоль неё по воде не смогу – глубоко. Надо вверх – на прижим взбираться. А как!? С Сашкой-то как!?» – снова волна отчаяния рвала его душу в клочья.

Он осторожно опустил свою ношу, стараясь не обращать внимания на стоны, сел на камень и задумался. Сколько прошло времени с того момента, как он начал нести Сашу, он не знал – потерял часы при переправе.

Два первых прижима дались легко.

– Славно, что он весит, как рюкзак… Опять потерял сознание. И что делать теперь? Что делать?!! – он проговаривал это вслух, пытаясь найти ответ.

Ответа не было.

Идти, только идти!

И снова перед его глазами начинали мерно, в такт его шагов, качаться ветви ивняка.

Сначала он шёл, неся на себе Сашу. Затем он полз, таща его за собою. Тропа, где тропа? Умираю, мать… Воды… Сейчас тебе будет вода – опять скала…

Мох сползал под грузом тела. Мох мешал, мох раздражал. Он тянул Сашку по мху под брёвна завалов, затем переползал через бревна сам, поднимал его гуттаперчевое тело, переваливал через следующие, сгнившие, покрытые мхом, стволы, затем снова переползал сам…Сбивал со сгнивших стволов деревьев острые сучья – «поторчины», снова поднимал тело…

И снова скалы. И снова мох. Мох, сырой мох… Ничто не держит!

А руки цеплялись и цеплялись…

Шесть километров. Шесть тысяч шагов. Саша умирал на каждом из них.

Шесть тысяч смертей…