Читать книгу Стражи времени - Сергей Викторович Ванин - Страница 2

Старший лейтенант МГБ Семен Бородин пребывал в прекрасном расположении духа. Открыв окно служебного кабинета, он полной грудью вдохнул терпкий утренний воздух послевоенной Москвы. Только что проехавшая поливальная машина прибила пыль и в теплом майском воздухе появилась свежесть, как после дождя. Жизнь шла, как хорошо отлаженный часовой механизм, четко отсчитывая и отбивая мажорным звоном важные вехи и события.

Попав в армию после школы в 1940 году, Семен старательно исполнял приказы командиров и буквально «ел глазами» начальство. Будучи от природы сметливым пареньком, он тут же понял, что свою сообразительность и образованность в армии надо прятать подальше, не то сгинешь в нарядах, и служба медом уж точно не покажется. Родившись в Москве, в семье рабочих, Семен четко понял, что рассчитывать ему особо не на кого. В жизни придется всего достигать самому. Единственное, чем ему удружили родители – это своим пролетарским происхождением. Будь он каким-нибудь поповичем, или сыном интеллигентов, или даже выходцем из крестьян, разве добился бы он того положения, какое имел сейчас?

– С поповичами и интеллигентами все понятно, а крестьяне-то чем не угодили Советской власти? – спрашивал Семен армейского особиста.

– Любой крестьянин мог бы оказаться кулаком, дай им только волю и достаток. Сколько сил партия наша приложила, пока их, дерьмуков дремучих, в колхозы объединила, да объяснила, что так им жить вольготней станет, – объяснял молодому солдату зам. начальника особого отдела полка лейтенант НКВД Зубарев.

Антон Зубарев в полку был человеком уважаемым, а уж начальника особого отдела, капитана Швеца, боялся и сам командир части. Когда Зубарев и Швец шли по расположению полка, всех как ветром сдувало. Сначала Семен не мог понять, почему полковник прячет глаза, когда молодой лейтенант НКВД смотрит ему в лицо, да еще выговаривает за какую-то ерунду. Ну и что с того, что у этого сопляка НКВДешные петлички? Но вскоре Бородин уяснил, люди с такими петлицами шутить не любят, а от встречи с ними добра не жди.

Однажды в полк прибыл для дальнейшего прохождения службы орденоносец, награжденный за проявленный в боях на озере Хасан героизм. Звали его Никита Седых, и он носил звание капитана. После представления у комполка, Никита решил проставиться новым сослуживцам. Капитан был холост и, на помощь жены в устройстве банкета рассчитывать не мог, поэтому гулял в столовой, где заблаговременно, силами дежурившего в тот день наряда по кухне, был накрыт стол с большим количеством выпивки и закуски. Боец Бородин в тот день находился в наряде и под чутким руководством повара-ефрейтора Гусевой, огромной свирепой бабищи, по прозвищу «Бомбовоз», доставлял на стол из кухни, быстро исчезающие закуски и напитки. После обязательных тостов за товарища Сталина, нашу партию и армию, а также конкретно за род войск – пехоту, к которой имел честь принадлежать их полк, официальная часть банкета была закончена. Изрядно захмелевшие отцы-командиры расслабились, разговор потек вокруг женского пола и коснулся жены лейтенанта Зубарева, Алены, гарной дивчины с длинной косой, уложенной вокруг головы, и нежным взором темных зовущих глаз. Жена у особиста действительно была, что надо. Она работала учительницей в городской школе и, Антон Зубарев иногда выходил встречать ее к трамвайному кругу, который был недалеко от КПП их части. Потом они вместе, минуя КПП, шли к трехэтажному дому, где жили офицеры с семьями. Очевидно, один из таких моментов узрел вновь прибывший орденоносец капитан Седых.

– Красивая у тебя жена, лейтенант, – смачно выдохнув струю папиросного дыма прямо в лицо Антону, заявил Седых. – Мне бы такую заиметь, горя бы не знал. Да только все вашему брату достается, и звания, и почести, да и бабы красивые тоже. Оно и понятно, пока некоторые сражаются, другие только политзанятия проводят, да девок валяют, скажешь не так?

– Извинись сейчас же, и при всех! – побелевшими губами вымолвил лейтенант.

За столом воцарилось молчание, пьяный треп смолк. Все ждали, что скажет комполка, но он, открыв рот, лишь переводил взгляд с одного офицера на другого и ошалело вращал глазами.

– Извиниться? Да пошел ты на…! Ты хоть раз в атаку-то ходил, в окопе сиживал, из винтовки-то хоть раз стрелял?! То-то, и не стрельнешь никогда. Только доносы строчите, да ладно бы дельные, а то все из пальца высасываете, лишь бы перед начальством своим поганым выслужиться, да лишний раз о себе напомнить: Вот, мол, я тут, дескать, врагов народа выискиваю. Совсем с ног сбился, дайте путевочку в санаторий к морю съездить, геморрой полечить, который в кабинете, сидя на стуле, заработал! Вот вы все у меня где! – Седых показал огромный кулак и со всего маху стукнул им по столу. – Мне товарищ Сталин лично орден вручал в Кремле и руку жал. Понял?! А коль не понял, я тебе сей момент спесь собью, щенок! Пристрелю на хрен и весь разговор! – капитан рванул из кобуры, с которой не расставался даже во время застолья, наган и направил его на Антона. – Наградной, понял? Еще с Гражданской, я из этого нагана басмачей перебил, не сосчитать.

– Немедленно сдать оружие, Вы арестованы! – Антон смотрел капитану прямо в глаза, а глаза у Седых наливались кровью. Офицеры, сидевшие за столом, наблюдали за происходящим со все более нарастающим ужасом, не решаясь вмешаться.

Семен Бородин, тоже видевший эту безобразную сцену, сделал несколько шагов вдоль стены, находящейся за спиной Седых. В тот момент, когда палец капитана дернулся на спусковом крючке нагана, Семен, бросившись на бравого вояку, одним сильным движением рванул правую руку стрелявшего вверх, к потолку. Прозвучавший выстрел разнес вдребезги светильник, не причинив никому вреда. Еще через мгновение Седых, с выпученными глазами и пеной на губах, бился в припадке на полу офицерской столовой со стянутыми за спиной руками. Кожаный солдатский ремень Семена прочно фиксировал руки смутьяна. Мигом, прорвав тишину, всколыхнулся гул голосов.

– Что ж это такое?! Да он же психический, глядите, он же в припадке бьется!

– Надо немедленно доложить в штаб округа о недостойном поведении товарища капитана, – лепетал седоусый комполка с пьяным подобострастием заглядывая в лицо НКВДешника.

– Завтра из командировки приезжает мой непосредственный начальник, капитан Швец, вот тогда и разберемся. Разберемся во всем, и в том числе, как в армии может служить человек, место которого в психбольнице! Почему рядовой оказывается расторопнее целой толпы офицеров, мы тоже разберемся. И как вверенная Вам часть дошла до такой жизни, мы тоже будем разбираться досконально, – четко, выплевывая слова, отчеканил Зубарев, – А сейчас вызывайте из лазарета двух санитаров с носилками. Пусть вкатят ему укол, уложат в койку, да приглядывают за ним. Арестовывать его нет смысла – он псих, и это видно всем. Да! Под голову ему что-нибудь положите, а то вон, уже затылок весь в крови, – отдал распоряжение Антон, стоящему перед ним навытяжку командиру части. – Вроде все! Ах, да, ты, Семен, со мной пойдешь, – кивнул Антон Бородину, все еще стоящему рядом с поверженным капитаном.

– Я на тебя давно внимание обратил, – Антон хлопнул Семена по плечу.

Они сидели на квартире лейтенанта. Жена Зубарева угощала их чаем с печеньем, которое приготовила сама. От того, что печенье было вкусное, хрустящее, чай – горячий и ароматный с какими-то травами, а жена у особиста красивая, Сеня разомлел и лишь согласно кивал головой, по ходу речи Зубарева.

– Надо тебе, Семен, в жизни определяться! Ты из Москвы, десятилетку окончил, происхождение у тебя что надо, самое пролетарское. Голова варит, хватки и расторопности тебе тоже не занимать. Я за тебя, Семен, слово, где надо замолвлю, перевод тебе будет в дивизию Дзержинского, под Москву, там срочную дослужишь. А оттуда махом в училище по профилю поступишь. Выйдешь оттуда лейтенантом НКВД. А такой лейтенант, иного майора или полковника соплей перешибет. Особый отдел, это особый отдел, это, брат, понимать надо! Опять же по боевой и политической подготовке ты в отличниках ходишь, тоже тебе ни хухры-мухры! Ну, как, согласен? – лейтенант раскрыл перед Семеном коробку «Казбека».

– Так точно, согласен, товарищ лейтенант! Спасибо за доверие, – Семен взял папиросу. – А что, это лучше, чем, как мать с отцом на «Красном треугольнике» горбатиться, – подумал он про себя.

– Ну, вот и ладушки, считай, заметано. Ты, Семен, помалкивай о сегодняшнем происшествии в столовой, дело с капитаном этим, чокнутым, мы, я думаю, на тормозах спустим. По-тихому из армии уйдет, рапорт сам напишет, по состоянию здоровья, его и уволят на гражданку. А тебе, я думаю, два треугольника в петличку приколят и через месяц-два уже под Москвой, в Дзержинской дивизии плац топтать будешь. Вот так-то, друг! – лейтенант протянул руку, и Семен крепко пожал ее.

На утро приехал из командировки начальник Зубарева, капитан Швец. Через два дня Седых перевели из лазарета в окружной госпиталь, а еще через месяц, по-тихому, уволили на гражданку. Прощай герой, лечись, пей успокоительное. А Семен через два месяца, как и обещал Антон, был переведен в дивизию Дзержинского в звании младшего сержанта. А еще через полгода, по спецнабору, поступил в училище младшего комсостава войск НКВД, с благодарностью вспоминая лейтенанта Зубарева, задавшего ему такой грамотный жизненный вектор.