Читать книгу Маяк туманного мыса - Сергей Владимирович Еримия - Страница 4

Глава четвертая

Оглавление

Разведка: любопытство и парализующий страх

Тихий шепот и приятные прикосновения скоро забылись. Причиной тому стала музыка. Вернулась она, громкая, оглушающая, сводящая с ума. Первым делом сонное сознание запротестовало, требуя вернуть все как было. Уж оно-то точно знало – шепот это реальность, а музыка к ней не имеет никакого отношения! Откуда ей взяться на краю земли, на затерянном берегу, в полуразрушенном военном городке? Да тут один единственный житель – я, а мне чудом спасшемуся точно не до дискотек.

Недолгим был протест. Пришло понимание очевидного факта, понял я что музыка – часть сна. Сон это здоровье, это отдых, но не только, ведь через тонкую грань, отделяющую сновидение от реальности могут пробиться и воспоминания! Смирилось сознание, перестало сопротивляться оно, забилось в какой-то потаенный уголок черепной коробки, умолкло, перекладывая ответственность за происходящее на подсознание. Похоже, даже обиделось оно, если такое вообще возможно…

Обращать внимание на демарши своего внутреннего «Я» хотелось меньше всего на свете. Лишнее это. К чему какие-то обиды, если есть сон, цветной, веселый, красочный. Музыка в нем звучит, яркие фонарики мигают, буйство красок вокруг, веселье. До чего же приятное все это после однотонного удручающе-мрачного пейзажа, изобилующего всеми оттенками серого цвета, разбавляемого лишь ядовито-оранжевым гидрокостюмом, да темно-зелеными стенами моего временного пристанища!

Стих грохот ударных инструментов. Померк свет в зале, да и сам зал растворился в абсолютной темноте. Мгновение и тьма отступила, из нее выплыл я, медленно бредущий по ночной улице. Ярко, ярче редких фонарей мощенный плиткой тротуар освещала вывеска. Одна. Я сразу понял – это ночной клуб. Его название, размытое, нечеткое, назойливо подмигивало, готовое собраться из обилия разрозненных букв. Они кружили в моем воображении, раскачивались, выстраивались в линию и тут-таки снова разбегались. Прочесть его не получалось, как и вспомнить, думаю, это все происки обиженного сознания!

Кажется, меня окликнули. Точно меня, ведь Витя это я, да кто же еще! Оглянулся. В десятке шагов виднелись люди, небольшая, но шумная компания. Четверо парней, с ними девушки. Я остановился, замер, размеренно покачиваясь, прищурился, пригляделся, улыбнулся. Я их знаю! Певица Таня и ее друзья. Она нас знакомила, когда-то, наверное, жаль, никого из них я не помню, во всяком случае, по имени…

Один из парней, высокий широкоплечий со странной, будто нарисованной улыбкой на самодовольном лице подошел ко мне, протянул руку, схватил мою ладонь, крепко пожал. Похоже, этого ему показалось мало, он чуть отстранился, резко мотнул головой и вдруг обнял меня. Я растерялся от неожиданности. Как-то прижиматься к парням не в моих привычках. Страшно захотелось ударить его кулаком просто в… улыбку…

Он что-то сказал. Какой-то неправильный у меня сон, ничего кроме музыки не слышно, хотя нет, имя свое я ведь услышал или решил что услышал? Не знаю, да и ладно.

Парни расхохотались, девчонки захихикали. Тот, который обнимал меня, отошел на шаг, комично поклонился. Мне? Им? Не знаю. Далее он что-то спросил, на этот раз точно у меня, я что-то ответил. Осознаю, что ответил, вот только что и на какой вопрос, даже не представляю.

Изрядно поднадоевшая пантомима подошла к концу. Парень извлек из кармана рубашки визитку, передал мне. Я попытался прочесть, что на ней написано, но не смог, глаза упорно не хотели фокусироваться на нескольких коротеньких словах написанных витиеватым шрифтом. Собеседник мой снова поклонился, конечно, все также театрально. Произнес несколько слов, чем вызвал бурный смех своих спутников. Панибратски похлопал меня по плечу. Я помрачнел сильнее. Вот откуда столько фамильярности в его действиях и почему я терплю подобное к себе отношение?!

Похоже, они вспомнили, что куда-то спешат. Парни по очереди крепко сжали мою ладонь, девицы похихикали и помахали руками. Одна из них, самая фигуристая, подбежала ближе, прижалась ко мне всем телом, прошептала томным шепотом несколько слов просто в ухо, игриво прикусила мочку, отстранилась, лукаво подмигнула.

Видение ночной улицы снова сменилось интерьером ночного клуба. Понимая, что место музыканта на сцене, я попытался увидеть себя с гитарой, но все как-то не получалось. Вместо того чтобы заниматься делом мое отражение в ярком сне резво бегало по залу, смешно размахивало руками, выгибалось, подпрыгивало. Со стороны я выглядел отвратительно, а то и вовсе мерзко, благо, скоро все закончилось. Ко мне подошли двое, не говоря ни слова, взяли под руки и куда-то увели.

Дальше все более или менее логично. Обиделся. Я обиделся. Не скажу на что именно, или на кого конкретно, но точно обиделся. Противное чувство клокотало во мне, разрасталось, грозясь обернуться гневом и выплеснуться наружу. Искало оно повод, параллельно увлекая в самые мрачные закутки ночного города.

Темная улица. Изобилующий выбоинами асфальт. Неуверенный шаг. Заплетающиеся ноги. Голос. Мой, громкий, но неразборчивый. Да, теперь я себя услышал, но легче от этого не стало, все равно слов не разобрать. Можно предположить, что я с кем-то спорю, вот только нет никого поблизости. Сам с собой ругаюсь? Возможно, да и ладно.

Какой-то переулок. Ни огонька, ни отблеска. Я вздрогнул, будто очнулся, резко остановился. Обернулся. Черные тени. Трое. Нет, это не те, кого я знаю, даже не те, с кем хотел бы познакомиться.

В руке щелкнул, раскрываясь, нож. Я приготовился постоять за себя, но тут что-то тяжелое опустилось мне на голову. Моментально потемнело в глазах, зазвенело в ушах, тело пронзил мертвенный леденящий холод. Какая-то возня в темноте. «Вот же… даже ботинки и те сняли! Теперь ходи пешком…» – обрывок мысли сформировался из пустоты, что планомерно заполняла черепную коробку, и затерялся в ней…

Я проснулся от того, что замерз. Действительно замерз, ощущения такие будто холод из далеко не самого приятного сновидения просочился в реальность, заполнил комнату, прогоняя из нее домашнюю атмосферу тепла и уюта.

Первым открылся правый глаз, медленно мигнул, раз, другой. Его примеру последовал левый. Ничего нового они не увидели, ничего интересного не заметили. Я обреченно пожал плечами. Кое-как огляделся. Вокруг, сколько ни вглядывайся, сплошная полумгла, очень похожая на полумглу темного переулка. Практически ничего не видно, тем не менее, достаточно быстро удалось определить причину внезапного похолодания. Во всяком случае, удалось убедить себя в том, что я ее нашел. Да, все просто. Сон был далеко не самым приятным – я ворочался. Полосы ткани, использованные в качестве постельного белья, сползли вот и результат. Правда, прошлой ночью не было ни возможности, ни желания укрываться, и ничего, но это опять-таки ладно…

Я снова завернулся в грубую ткань, закутался, изо всех сил стараясь убедить себя в том, что этого будет достаточно. Кажется, убедил. Стало гораздо лучше, во всяком случае, теплее. Нахлынуло спокойствие. Захотелось растянуться, устроиться как можно удобнее, забыть обо всем на свете, закрыть глаза и погрузиться в удивительный мир сновидений, цветных и ярких. Желательно чтоб не было в них личностей из темных переулков, но, увы, это не мне решать…

Глаза неуверенно открылись, медленно мигнули. По сути, с момента последнего пробуждения ничего не изменилось. Все было по-прежнему. Разве что полутьму немного разбавляло слабое свечение, пробивающееся сквозь грязное стекло, что в маленьком окошке.

Казалось, все повторилось. Та же ситуация, что и сутки тому назад. Призрачный свет – время подниматься. Да, все так, вот только вставать не хотелось. Вообще. Даже чуточку странно, днем ранее одного тусклого лучика было достаточно, чтобы вскочить на ноги, а вот сегодня! Нет, это все лень. Она плюс привычка. Видимо, для очередного всплеска хорошего настроения нужно нечто большее, чем слабый поток условного света.

Время неторопливо бежало вперед, но ничего не менялось. Логика, базируясь на том, что видели глаза, упорно твердила, мол, еще темно, а значит можно немного вздремнуть. Веки наливались свинцом, руки непроизвольно натягивали на голову импровизированное одеяло, стараясь скрыть от глаз все то, что находилось за пределами моего уютного мирка.

По всем приметам лень должна была победить, но тут как-то совсем уж неожиданно в недрах дремлющего сознания возникло и окрепло желание подниматься. Странно это! Вот в чем смысл? На работу не идти, опаздывать некуда. Вставать лишь для того, чтобы встать? В принципе, тоже причина…

Сильное, да просто нечеловеческое усилие – удалось заставить себя сесть. Рывок и я сбросил тряпки, служившие одеялом, чиркнул спичкой, зажигая огонь. Стало заметно лучше. Все-таки вид полыхающего пламени, отблески которого прыгают по стенам, неимоверно бодрит, почти как чашка крепкого ароматного кофе. Жаль, правда, настоящего кофе нет…

Согревая очередную банку тушенки, я вспомнил о принесенных вместе с плотом припасах, сбегал в тамбур, сгреб в охапку все, что только удалось нащупать в складках ткани, сел на пол, устроил себе самый настоящий пир. Позабыв о необходимости экономить, перепробовал все, что только было в ассортименте терпящего бедствие моряка. «Блюдом дня» оказались питательные плитки с тушенкой. Они так эффектно дополнили вкус друг друга, что трудно было остановиться. Особым же шиком стали несколько глотков неоднократно замороженного и размороженного, но такого вкусного, будто недавно выжатого, апельсинового сока.

Пока я смотрел сны и боролся с ленью, тщетно пытаясь заставить себя сделать хоть что-то, снаружи, шел снег. Наверняка отличное было зрелище. Люблю снегопад. Представить только – огромные снежинки плавно опускаются с неба. Кружат в ритме вальса, зависая над земной поверхностью, не желая превращаться в пушистый зимний ковер. Покачиваются они и медленно ложатся на землю, окрашивая окрестности в идеально белый цвет.

Думаю, я всегда любил смотреть на снег. На свежий нетронутый снег. Ровный, чистый, без единого следа на нем. Радует он взор, умиляет, поднимает настроение…

Покончив с завтраком, я вышел на крыльцо, остановился, залюбовался. Очень красиво. Нет, дело не только в стерильной белизне, снег, он своего рода зеркало. Благодаря свежему покрывалу, блеклые сумерки, которые заменяли собой дневной свет, казались не такими уж и блеклыми. Напротив, в сравнении с тем, к чему я привык за последнее время, это был настоящий день. Вот бы еще солнце сжалилось и подарило один-единственный яркий лучик!

Точно как и прошлым утром следов таинственной незнакомки обнаружить не удалось. Не было их ни на снегу, ни в комнатушке. Странно как-то, вообще ничего: ни отпечатков ног, ни нанесенного и растаявшего снега, который должен был прилипнуть к обуви незнакомки, ни каких-либо предметов, которые она могла бы забыть. Да, это все так, но на этот раз был запах! Еле различимый, еле уловимый, сладковатый, цветочный. Чувствовалась в нем магнолия с легкими нотками ванили. Было в тонком аромате что-то знакомое, что-то приятное, что-то, от чего веяло нежностью, покоем и лаской.

Тонкий аромат. Практически неощутимый. Собственно, я его почувствовал лишь благодаря тому, что выглянул наружу, полюбовался снегом, а после вернулся обратно.

– Пожалуй, сегодня лучший день для того, чтобы сходить на разведку, – я решительно вышел из дому, вдохновленный ароматом, оставленным таинственной благодетельницей. Задержался на пороге. Посмотрел на расположенное в десятке метров от моего убежища квадратное здание. Воображение тут-таки перехватило инициативу. Дорисовало оно внутреннее убранство комнат, скрытое за наглухо заколоченными окнами. Приличный ремонт получился, удобная мебель внутри, а в одном из кресел оно изобразило ее, мою незнакомку. Прячется она? От кого? От меня? Возможно, но зачем!

Взгляд перестал буравить стены домика, опустился вниз на белоснежную пустошь, на ноги. Мои ноги. Из-под широких брюк выглядывали ступни, обтянутые тканью все того же гидрокостюма.

– Нет, ничего плохого о нем не скажу, удобный он, теплый и все такое, но в качестве обуви это не вариант… – пробормотал я, медленно качая головой. – Жаль, обуть нечего. Просто как в том сне! Нет, ходить по снегу, это еще ладно, думаю, ткань выдержит, вот только железок вокруг разбросано столько всяких разных, не сосчитать! Костюм порву, да и ногам достанется!

Пришлось снова взяться за нож. Я вырезал из останков плотика две длинные узкие полоски и, фантазируя на тему армейских будней, попытался намотать подобие портянок. Не могу сказать, что получилось так, как должно быть по уставу, зато на ступнях образовался достаточно солидный слой прочной ткани, который должен был защитить меня от скрытых в толще снега острых железок. Еще одно усилие и самодельная обувь накрепко пристегнута двумя узкими ремешками, отрезанными от того же плавательного средства. Обновка выглядела довольно симпатично, может даже чуточку стильно, тут-таки захотелось опробовать ее в деле.

– Кстати, на будущее, в качестве подошвы можно будет использовать резину шин грузовиков, – пробормотал я, – а что? Будет у меня удобная обувь, так сказать, в немецком стиле, модель зима сорок третьего – сорок четвертого годов… прошлого века…

Первый шаг на нетронутый зимний ковер. Снег прогнулся и приятно заскрипел под ногами. Выплыли из недр памяти, а может из глубин фантазии яркие картинки детства. До чего же здорово: снежная зима, я с санками бреду под гору. Мороз щиплет за нос, настроение зашкаливает, хочется петь. И я пою, но уже после, весело съезжая с горки.

Продолжавшийся всю ночь и сопровождаемый непрекращающимся ветром, снегопад заметно изменил пейзаж, сгладит его, выровнял. Сделал территорию вокруг казармы гораздо чище и на порядок приветливее. Правда, скоро глаза, привыкшие к мрачно-серому окружению, перестали отличать небо от земли. Исчезла линия горизонта, единственными ориентирами, на фоне сплошной светлой серости остались остовы заброшенных «Уралов», чернели они мрачными сгустками, казалось, будто и вовсе висят над землей.

– Можно с уверенностью заявить – сейчас день, – глубокомысленно произнес я вслух и умолк, прислушиваясь к своему глухому с хрипотцой голосу. Не иначе как простыл…

Осторожно ступая, будто передвигаясь не по свежему снегу, а по минному полю, я брел вперед. Достаточно быстро добрался до домика, в котором, в чем я к тому времени уже и не сомневался, раньше жили офицеры с семьями, а теперь пряталась незнакомка. Обошел вокруг, разглядывая заколоченные досками окна. Остановился у дверей. На них, как и на каждом оконном проеме красовался деревянный крест. Две доски, прибитые длинными, загнутыми у шляпок гвоздями.

Исключительно из любопытства я ухватился за верхнюю доску, дернул, потянул на себя. Та не шелохнулась. Тогда уперся ногами в стену, повис, рискуя свалиться. Потянул сильнее. Кажется, был слышен скрип, звук ржавого гвоздя, который вытягивают из древесины, но это была лишь игра воображения. Забито намертво. Тот, кто заколачивал дверь, поработал на совесть, доски не оторвать, во всяком случае, без подходящего инструмента.

Интерес к домику тут-таки пропал. Если честно, то я и сам особо не понимал, зачем пытался оторвать доску. Разве что в качестве трофея, или на дрова. А это вариант! Позже, когда топить будет нечем, вернусь сюда, только уже с чем-то тяжелым.

Разворот в сторону моря. Я посмотрел туда, где должна быть линия горизонта, надеясь разглядеть свет, что видел в прошлый раз, но нет, ничего подобного не заметил. Пусть снег и добавил яркости пейзажу, но практически полностью убрал контрастность.

Да, маяка не было, зато я видел берег, гладь моря, удивительно тихую и спокойную. Правда, видел лишь небольшую ее часть, всего с пару десятков метров, никак не больше, все остальное застилала светло-серая, как и все, что не засыпано стерильным снегом, дымка. Густая и сизая, она шевелилась, двигалась, приближалась ко мне, поглощая окружающий мир, казалось, пробиралась она в меня, в мое сознание.

Было довольно-таки тепло. Градуса два-три мороза, не больше, вот только сырость донимала, казалось, она пропитала и мою теплую форму, и плотную ткань гидрокостюма. Влажность была везде. Воздух, насыщенный морскими испарениями, делался густым, тяжелым. Лениво перетекал он в полном безветрии, медленно огибал меня, одинокого странника на пустынном берегу. Странный воздух, пусть влажный, пусть тяжелый, он был удивительно приятным, можно сказать даже чуточку вкусным. Ощущались в нем водоросли, йод, соль, чувствовалось море. Ним хотелось дышать, его хотелось глотать, ним хотелось насытиться.

Так, медленно передвигая ноги и глубоко дыша, я миновал спортивную площадку. Еле удержался от глупой идеи повисеть на ржавой, как и весь металл в округе, перекладине, вспомнить, так сказать, былую юность. Передумал. Прошел мимо казармы, внимательно вгляделся в металлический лист, с торчащей из него трубой.

За углом казармы, в противоположной от офицерского домика стороне виднелись еще два строения. То, что ближе к казарме было почти полностью разрушенным. Сохранились лишь стены, но их высота не превышала метра. Красный кирпич живописно проглядывал из-под снега, навевая невеселые мысли. На мгновение я задумался, что могло располагаться в ограниченном этими стенами пространстве в лучшие годы, но так и не придумал ничего умного. Решил, пусть будет склад, или котельная, а лучше и то и другое, кивнул в подтверждение своих мыслей и медленно побрел дальше.

Метрах в пяти от неопознанных руин, сохранившийся практически в первозданном виде, нашелся погреб, вернее ледник, именно так, по-другому и быть не может. Вечная мерзлота вокруг! Точно ледник – прямоугольная бетонная коробка наверху в ней ступеньки, уходящие в темноту подземелья. Наверняка там снег лежит круглый год, лед, не тает даже в разгар лета, хотя о каком лете я говорю…

Насмотревшись в темноту подземелья, я повернулся к морю. Подошел к самой кромке воды, остановился и замер восхищенный. Что тут скажешь, не только снежные равнины я люблю, близки мне и морские пейзажи!

Предо мною предстала бухта, достойная кисти живописца. Даже чуточку жаль, что не всю ее видно, дымка мешает, отсутствие видимого горизонта не позволяет сосредоточиться на деталях. Не разглядеть ее целиком, но это не мешает работе воображения. Так легко представить, сколь красива она в лучах солнца, того солнца, которое не заходит за горизонт… летом. Прелестна она в часы восхода, волшебна в момент заката, прекрасна ранней осенью, божественна весной. Страшно захотелось увидеть искрящиеся в лучах дневного светила лазурные воды, вот только ждать солнца в этом заброшенном уголке мира особого желания не было. Простая мысль, понятная. Есть, правда, нюанс – никто моего мнения на этот счет спрашивать не собирается…

Тут-таки вернулись вопросы, настойчиво требующие ответов. Где, в какой конкретно части света я оказался. Что это за суша? Остров? Удаленная часть материка? Есть ли возможность пешком добраться до обжитых мест? А маяк он был, он есть или он привиделся? Тревожные мысли заполонили сознание, мешая радоваться, не позволяя вдоволь насладиться созерцанием суровой красоты северного края. Несколько секунд я пытался гнать их прочь, но они и не думали отступать. Пришлось смириться. Ведь, что ни говори, а правильные это вопросы, следовательно, правильным будет на них ответить. Пусть не на все, для начала хоть на некоторые из них.

– Простейшим из озвученного мною списка видится последний, тот, который о маяке, – нерешительно пробормотал я, глядя на покачивающуюся уже всего в десятке метров впереди сизую дымку. – Наверняка с него и следует начать…

Несколько несмелых шагов по песчаному пляжу и вот нечто по-настоящему новое. Плавно, будто выплывая из тумана, проявилось рыжее пятно на общем светло-серо-снежном фоне. Что-то массивное лежало на берегу. Контраст с идеальной белизной свежего снега и серостью туманной дымки был столь разителен, что удержаться и не подойти было попросту невозможно. Забылись былые вопросы, их место заняли новые. Захотелось узнать, что это. Большой камень? Оборонное сооружение, настоящий дот? А это интересно! Опять вопросы, новые вопросы, по-прежнему требующие моего внимания. Простые на них будут ответы или не очень, неважно. Все равно начинать с чего-то надо.

Почва под ногами пружинила. Ступни глубоко погружались во влажный песок, хрустела корочка свежего льда, не желая выдерживать мой вес. Ближе к цели короткого путешествия я и вовсе провалился в яму, благо неглубокую. Скрытая под тонкой наледью вода доходила до колен. На дне толстый слой ила. Мерзкая взвесь выплеснулась на снег, воздух наполнился отвратительным запахом. Несло какой-то едкой химией, нефтепродуктами. Вязкий коктейль облепил ноги, казалось, затягивает он, пытается утащить меня в глубину.

Кое-как я выбрался из ямы, огляделся в поисках чего-то, чем можно обозначить опасное место. Подобрал наполовину сгнившую доску, воткнул ее в мягкое дно. Попытался привести себя хоть немного в порядок. Быстро понял, что это не так просто, махнул рукой и побрел дальше, теперь уже внимательно глядя себе под ноги.

Вот и он, кусок ржавого металла, живописно присыпанный снегом. При ближайшем рассмотрении он оказался цистерной. Большой, изрядно мятой железной емкостью. Я даже несколько расстроился. Что может быть интересного в железке, брошенной на берегу!

Она лежала на одном из плоских оснований, чуть склонившись набок. Вряд ли я вообще обратил на нее внимание, если бы не замысловатой формы снежная шапка сверху, да змеей выползающая из-под днища мощная цепь, что скрутившись калачиком, уходила в песок…

– Цистерна на привязи. Это чтоб не украли! – мрачно констатировал я, осознавая, что находка не стоила того, чтобы из-за нее проваливаться под землю.

Начинаясь сразу за цистерной, можно сказать, уходя под нее (наверняка она не всегда тут лежала), виднелись остатки деревянного сооружения. Простенькая конструкция, состоящая из вбитых в землю свай-бревен, на которых некогда лежал настил. Своеобразный мостик шел по пляжу, сопровождая береговую линию, затем плавно подбирался к камням скалистого мыса. Понятное дело, это такая себе пешеходная дорожка, приподнятая над землей. Как раз для того ее и мастерили, чтобы путники вроде меня не ломали себе ноги.

У подножия сопки «тротуар» делал крутой поворот. Далее его поддерживали бревна, вбитые в расщелины, многочисленные трещины в каменном массиве. Достаточно немного ослабить путы рациональности, сдерживающие воображение, и можно представить, как все это выглядело в лучшие годы. Дощатый настил с деревянными перилами змейкой карабкался по склону. Взбирался он на каменную возвышенность, провожал любого желающего наверх, туда, где жили и работали люди, туда, к маяку.

Находка порадовала. Я проследил за неровным строем сохранившихся свай и пробормотал: «Конечно, если бы вся эта деревянная конструкция сохранилась в изначальном виде, если бы доски по-прежнему лежали параллельно земле, было бы гораздо лучше. Прогулялся бы я со всеми удобствами. Но это уже слишком. Достаточно и того что бревна-сваи указывают мне путь, к тому же они помогут взобраться на склон. Да, прогулка не обещает быть легкой, но я об этом и не мечтал, я просто хотел…».

– Я многого не хотел и не хочу. Просто понять пытаюсь, где нахожусь! Только и всего, – прервал я запутавшуюся мысль и зачем-то энергично кивнул головой.

Следуя за путеводными столбиками, я прошелся по берегу, остановился у места, где песчаный заваленный каменными глыбами пляж переходил в склон скалистого мыса, отделяющего спокойную бухту от бурных вод ледяного океана. Посмотрел вверх, представил себя, висящего между небом и землей, несколько растерял энтузиазм.

– Ну, чего я жду? Вперед, точнее, наверх! – я вспомнил картину, увиденную несколькими днями ранее. Уютная бухта и два продолговатых мыса, будто разинутая пасть неведомого чудовища… – Наверх, обследовать мыс «Верхней челюсти»!

Это ни в коем случае не географическое название. Это лишь моя глупая выдумка, но как его не называй, карабкаться от этого не легче. Высота метров пятьдесят, это если на глаз! Что самое обидное, именно там, в самом трудном месте, на половине пути, настила как такового вообще не было. Сохранилось лишь несколько свай, да и те изрядно прогнили. Придется здорово постараться, чтобы осилить подъем!

– Неважно это. Собрался идти, будь добр, иди. Или, что ближе к истине, взбирайся, раз намерился!

Нога нащупала щель между камнями на уровне колена. Рука дотянулась до одной из свай. Я подпрыгнул, ухватился, да так и застыл, раскорячившись. Чудом смог удержаться. Еще одно усилие и удалось схватиться за следующий столб, удалось повиснуть на нем, подтянуться. Еще немного и я уже висел на третьем. Задержался, скосил глаза вниз, ощущая небывалый эмоциональный подъем. Радуюсь тому, что карабкаюсь? Нет, тому, что у меня получается!

Очень скоро я освоился на склоне. Легко перепрыгивал со сваи на сваю, поражаясь тому, что не боюсь упасть. Все шло отлично. По всему видно – подъем скоро закончится. Я уже отчетливо видел часть сохранившегося помоста, идущего практически в горизонтальной плоскости. Казалось, еще немного и окажусь на гладкой каменной вершине, выберусь на ровную поверхность, там будет легче, но тут серую полутьму всколыхнул страшный звук. Громкий, протяжный, заунывный, казалось, будто плачет кто-то навзрыд. Будто не один он, незримый, будто тысячи заблудившихся душ голосят, оплакивая свою тяжелую долю.

Сильный звук быстро распространился по окрестностям. Мгновение и он полностью заполонил меня, овладел мною, подчинил себе, лишил рассудка и способности контролировать тело. Пальцы, до того цепко державшие очередную деревянную сваю, медленно разжались. Точно помню, я упирался, делал все, чтобы не позволить им выпустить опору, но не слушали они меня, я им не указ…

Не могу сказать, как все происходило, более того, не могу вспомнить, что именно произошло. Память запечатлела лишь редкие картинки, несколько морских пейзажей, будто фото из отпуска, на которых присутствовал и я.

Первая и наиболее яркая – трясущийся, как осенний лист я стою внизу у начала подъема, смотрю на окровавленные свои ладони. Следующий кадр – противно потрескивает тонкий лед, меня за ноги хватает подмерзшее болото. Мгновение боли, колокольный звон оглашает окрестности – колено угодило в бок ржавой цистерны, вот что значит снег и дымка плюс полнейшая невнимательность!

Далее сплошная серость. Ноги несли меня, сами несли, я же ничего не мог противопоставить их своенравности, у меня попросту не было сил для этого. Я ничего не мог предпринять, пока не забежал в казарму. Там оцепенение на мгновение ослабило оковы, позволив захлопнуть двери и рухнуть на скрипучие доски старого поддона.

Тут-таки гул снова настиг меня. Он терзал, он мучил. То, что я с каждым мгновением сильнее зажимал уши, не помогало. Я слышал не барабанными перепонками, все тело воспринимало звуковые волны, улавливало их, усиливало и передавало в мозг. Мысли стирались на общем фоне, а может, их и вовсе не было, как минимум, отошли они на задний план, остался лишь заунывный звук, пронизывающий меня насквозь, да желание, одно единственное желание – прекратить эту пытку.

Сквозь серость восприятия пробилась строптивая мысль. Одна. Твердила она, мол, нечего лежать, надо бежать, прочь из казармы, как можно дальше. Надо скрыться, спрятаться в сопках там, куда не долетают никакие звуки. Но скоро и она растворилась в общей серости, тело вновь отказалось мне повиноваться, его всецело поглотил звук, мощный, сильный заунывный.

Боль стала невыносимой, сознание, не выдержав пытки, покинуло бренное тело. Лишившись рассудка, в беспамятстве, я катался по полу, разбрасывая покрывала. Не понимая, что делаю, стянул китель, оторвав половину новеньких блестящих пуговиц, за ним последовала тельняшка. Оставшись в гидрокостюме, затих. Накатила волна блаженства, порожденная пониманием того, что пока сознание не вернулось, не вернется и пытка.

Недолго длилось спокойствие. Чувства воротились, с ними вернулись и мучения. Боль напомнила о себе, но ослабела она, будто свыкся я с нею, сжился, смирился. Будто стал частью ее, будто мой голос также влился в сводный хор плача, в песню, витающую над затерянным побережьем.

Окошко в дальней стене, застекленная его часть, сквозь которую в комнату проникал пепельный свет, быстро, да буквально на глазах потускнело. Вслед за сгущающейся темнотой появилась первая разумная мысль. Превозмогая боль, в сознании блеснуло: «Надо зажечь огонь, согреть помещение, съесть надо что-нибудь, попытаться восстановить силы. Ведь страшный звук не умолкает, продолжает изматывать меня, а мне с ним еще бороться и бороться…».

Разумная мысль, правда, ее разумность тело не оценило. Оно лишь укуталось плотнее и предприняло наивную попытку уснуть. Странно, но у него получилось. Забылись страхи, затихли звуки, все растворилось в блаженном беспамятстве.

Маяк туманного мыса

Подняться наверх