Читать книгу Наследники Эдема - Сергей Владимирович Верник - Страница 7

– Ты знаешь мой родной язык? – с надеждой в голосе спросил меня «головастик».

– Знаю, – кивнул я. – Частенько бывал в вашем Спилле.

– Это хорошо, – детское лицо расплылось в довольной улыбке. – Тогда поговори со мной на языке моей родины. Хоть немного. Жуть, как скучаю по дому.

– И о чем же мне с тобой говорить? – перешел я на спиллийский.

– Без разницы, о чем, – чуть слышно произнес «головастик». – Только не молчи. А у тебя неплохое произношение. Чуть картавишь, но все равно вполне прилично.

Я только усмехнулся. Еще бы мне хорошо не знать их язык. Недаром же столько времени общался с ними.

– Может, расскажешь, что заставило тебя покинуть родину? – задал я давно мучавший меня вопрос. А вдруг, умиленный звуками близкой сердцу речи, все же разоткровенничается?

– Долгая история, – махнул рукой тот. – Иногда так случается, что жизнь твоя в один миг становится настоящим кошмаром. И нет другого выхода, как бежать. Быстро бежать, не оглядываясь. Ты, наверное, знаешь, что все спилляне – патологические домоседы? Так вот, я был самым неисправимым домоседом среди сородичей. И ничто на свете не могло заставить меня лишний раз высунуться из дома. Но потом все изменилось…

Спиллянин вдруг замолчал, и я понял, что продолжения ждать не придется.

– Это короткая история, – разочарованно произнес я. – Ты долгую обещал.

– Я никому ничего не обещал, – проворчал тот.

– Ну, как же… А причины бегства?

«Головастик» издал недовольный утробный звук, и все мои надежды на откровения окончательно рухнули. Если он не хочет говорить, то никакими клещами из него и слова не вытянешь. Не единожды было проверено на представителях его расы. Так что я только зря затронул больную тему. Теперь он, скорее всего, будет относиться ко мне с меньшим доверием.

Решив больше «головастика» не беспокоить, я переключился на лежавшего на полу американца. Пленник не двигался, – то ли спал, то ли был без сознания. Присев рядом с ним, отвесил ему несколько звонких пощечин. Тот застонал, и вяло замотал головой. Неужели все-таки травма оказалась гораздо тяжелее, чем я мог предположить? Обидно будет, если не довезем.

Когда дорога запетляла вдоль русла Сейма, Семеныч выбрал место поудобнее, подъехал ближе к воде и, заглушив двигатель, вылез из кабины.

– Я мигом, ребятки! – проговорил он. – Только основную грязь сотру, чтобы в глаза не бросалась. Сами должны понимать…

Я с ним спорить не стал. Действительно, с засохшим мясом на кузове далеко не уедешь. Даже в лесу. Тем более, километрах в четырех к северу располагался хутор. Мало ли кто там мог обосноваться.

Пленник все также продолжал лежать в позе эмбриона. Приложив руку к его шее, я только покачал головой. Пульс едва прощупывался.

– Не жилец, – коротко констатировал «головастик», и вновь продолжил изучать содержимое кейса «охотника».

– Главное, чтобы до Горбунков продержался, – проговорил я. – А там дед Гамаш им займется.

– Угу, – выдал в ответ спиллянин. Похоже, он нашел для себя что-то интересное, и старался теперь оградиться от внешних раздражителей.

Выбравшись на свежий воздух, я потянулся. Солнце стояло еще высоко, на небе ни облака. Только над головой с веселым щебетом носились птицы, а в высокой траве, словно отвечая им, стрекотали кузнечики. Давно же я не выбирался на природу. Эх, если бы не пленник, можно было бы даже искупаться.

Я мог стоять бесконечно долго, ловя лицом ласковые порывы теплого ветра, доносившие запахи хвои и полевых цветов, если бы не Семеныч. Водитель с эмалированным ведром в одной руке и грязной натовской курткой в другой, никак не вписывался в общие представления о прекрасном. Увидев мое новое лицо и тщательно выбритую найденным в кейсе коллекционным ножом голову, он лишь поморщился.

– Тьфу ты, бес окаянный, – в сердцах сплюнул в траву. – Напугал только. Я уж думал, что покойничек вернулся.

– А что, сильно похож? – усмехнулся я.

– Не сильно, но похож, – как-то нерешительно ответил водитель. – Только башка вся в порезах. Что ж ты на ходу-то брился? Мог сказать, я бы тормознул. А еще очков не хватает.

– Да ну их, эти очки, – я потер глаза. – Будем считать, что литовец сделал себе коррекцию зрения. Так проще.

Посмотрев на замершего столбом мужика, добавил:

– Ты не затягивай с помывкой. У нас человек присмерти. Давай помогу.

– Давай, – охотно согласился Семеныч. Затем кинул куртку в ведро с водой, и протянул мне. А сам подошел к УАЗику и начал без всякой брезгливости отдирать запекшиеся на солнце куски мяса.

Управились мы довольно быстро, и уже спустя пятнадцать минут снова тронулись в путь.

Ехали молча. Как только миновали перекошенный столб с табличкой «Горбунки», водитель притормозил возле полуразрушенного здания почты, на стенах которой еще висели остатки каких-то цветных плакатов. Старый облезлый пес, развалившийся в дверном проеме, приподнял голову, тихонько рыкнул в нашу сторону, и вновь продолжил свое ленное занятие.

– Приехали! – проорал Семеныч из кабины. – Горбунки, как заказывали!

Я посмотрел на валявшегося без сознания американца. Тот был отнюдь не хлипкого телосложения, и чутье мне подсказывало, что тащить его дальше на себе – гиблое дело. Поэтому, даже зная негласные правила, строго не одобряющие проезд машин по поселку дальше здания почты, вынужден был попытаться их нарушить.

– Погоди, Семеныч, – я вытащил из бумажника хрустящую новенькую купюру, приложил к стеклу. – Нам бы груз доставить по назначению. Давай еще немного прокатимся.

Семеныч покосился на деньги, что-то буркнул себе под нос. Но природная жадность одержала верх, и он все же вновь тронул машину с места.

– Куда?

– Двигай вперед по дороге, – ответил я. – Скажу, где тормознуть.

Поселок уже давно считался заброшенным. Дома стояли жалкими темными призраками, с покосившимися крышами и выбитыми стеклами. Некоторые сгорели дотла, и только силуэты закопченных кирпичных печек возвышались посреди пожарищ, будто надгробия. И тишина.

Проехав по поселку около километра, мы остановились возле приземистого домика, полностью оббитого старым рубероидом. С трудом вытащив пленника, я положил его на траву возле забора. «Головастик» забрал из салона остальные вещи. Затем, рассчитавшись с водителем, мы проводили взглядами скрывшуюся в облаке дорожной пыли машину, и я, подойдя к крыльцу, осторожно постучал в маленькое кухонное окошко.

Дверь распахнулась почти мгновенно, и на пороге возник мрачный хозяин: небольшого роста, коренастый мужик лет сорока пяти с вечно красным лицом и пронзительными голубыми глазами.

Дед Гамаш был единственным жителем поселка, и живой легендой. Один из тех солдат, что в сорок третьем встретили пришельцев. Вот только дедом его звали лишь условно. С тех пор он так и не постарел. Неизвестный феномен? Подарок гостей? Да Гамаш и сам толком не знал. Не брала его старость, и все тут. Десять лет по разным институтам и академиям таскали, в надежде разгадать эту загадку. Но все впустую.

– Ну, чего надо? – буркнул хозяин, держа правую руку за спиной. – Что-то я вас не припомню, хлопчики.

– Это же я, дед, – мои губы расплылись в широкой улыбке. – Не признал крестника, что ли?

– Фирст? – удивленно выдохнул тот. – Не может быть! Ведь слухи дошли, что сгинул ты. Год назад как погиб в Хаттеме.

– Враки, – заявил я, скорчив недовольную мину. Никогда не мог спокойно на слух воспринимать традиционное гамашево издевательство над моим прозвищем. С чего он начал коверкать такое звучное «Фёст», уже и не вспомнить. Ведь только мы вдвоем знали, что на самом деле смысл не в английском слове First (первый), как думали многие. Это имя героя одного моего любимого фильма. Я когда-то также нес людям искусство и просвещение, разве что из иных культур. Хотел сделать свой мир добрее и лучше. Но мир этого не понял, и чуть не сделал меня. Вовремя успел тогда сообразить, как беспроигрышно выйти из опасной ситуации. Возможно, Гамаш, каждый раз пренебрежительно произнося «Фирст», таким образом выражал свой внутренний протест. У него было свое особое мнение насчет искусства.

– Ну ка, подойди поближе, – проговорил хозяин, недобро щуря глаза. – Дай хоть получше разглядеть тебя. А то больно ты изменился, Фирст.

– Да я это, – сделав шаг вперед, приготовился в случае чего мгновенно нырнуть в растущие у забора чахлые кусты крыжовника. – И когда ты, наконец, оставишь свои издевательства? Хоть раз бы назвал меня правильно. Упрямый ты, дед Га. Даже постарел, вроде.

Лицо хозяина вдруг расплылось в радостной улыбке.

– Что ж ты стоишь, как не родной! – воскликнул он, кидая на крыльцо старый обрез. Затем моментально оказался рядом со мной и заключил в крепкие объятия. Втянув ноздрями с детства знакомый запах дедовской телогрейки, пропитавшейся насквозь потом и табаком, чуть не пустил слезу. Зато остро почувствовал укол в руку, и последовавший за этим писк анализатора. Что ж, я был почти дома. – Эх, а я тебя целый месяц поминал. Думал, могилку справить на окраине, вещички оставшиеся похоронить. Что б хоть какую-то частицу придать земле родной, – отпустив меня, Гамаш неожиданно переключился на «мальчика». – А это кто с тобой? Никак сын?

– Да хоть бы и сын, – ответил я. – Что, не похож?

Тут дед достал из кармана прибор, очень напоминавший по виду оптические сканеры «охотников», поднес к глазам и довольно крякнул.

– Башковит сыночек-то, – серьезно проговорил он. – Умнее папаши, видать. Только совсем бледный какой-то.

– Какой есть, – пожал я плечами. – Ест плохо. Но давай позже об этом поговорим. Дело у нас к тебе важное, дед.

– Это ты про мертвяка, которого у забора бросил? – спросил Гамаш.

– Да.

Дед неодобрительно покачал головой.

– Только не говори, что это ты его завалил. Если так, то, считай, завяз в говне по самую макушку. Форму-то на нем видел?

Я взглянул в сторону забора, где лежал пленник. Кивнул.

Гамаш в ответ выдал смачное ругательство. Затем встал и подошел к лежащему американцу. Присел рядом с ним, потрогал пульс.

– Хреново, – выдал он диагноз. – Совсем хреново. Давай его быстро в дом. Может, и успеем.

Мы схватили пленника и потащили внутрь.

Я помнил каждый пыльный уголок жилища деда. Еще с детства, когда меня оставляли с ним на несколько дней. И с тех пор так ничего не изменилось. Тесная летняя кухня, заваленная разным хламом, по-прежнему была неприступна, и чтобы пройти в комнату, приходилось с трудом пробираться сквозь годами возводимые баррикады. Когда тебе едва исполнилось восемь, все кажется большим и просторным. И кухня эта представлялась тогда фантастическим замком с множеством потайных ходов. Но с годами мир вокруг сужается, превращаясь в серую тесную обыденность. А ведь так хотелось сказки.

– Ты чего? – выдернул меня из воспоминаний голос Гамаша. – Шевелись, твою мать! Где спиллянин?! Пусть дверь держит!

«Головастик» будто специально ждал приказа. Тут же скользнул мимо нас, распахивая дверь в комнату.

– Дальше, дальше, – пыхтел дед. – Несем вон туда, в маленькую комнату. Да, быстрее!

За очередной дверью оказалась тесная комнатушка, где, честно признаться, я так никогда и не был. Гамаш ее всегда запертой держал. И правильно делал.

Мы находились в небольшой, но хорошо оснащенной лаборатории. Никогда бы не подумал, что дед на самом деле имеет какое-либо отношение к науке. Я ведь всегда его за знахаря держал, или доброго волшебника, как в детстве. Но чтобы так…

– Кладем на кушетку, – Гамаш мотнул головой в сторону стоявшего возле стены, накрытого коричневой клеенкой топчана.

Мы аккуратно положили тело, и дед тут же начал подсоединять к голове американца какие-то датчики. На стене замерцал большой плоский экран.

– У тебя есть генератор? – я ошарашено смотрел на вновь и вновь загорающиеся яркой подсветкой приборы. Надо же, ничего умнее не придумал, что сказать. Горбунки еще в шестидесятых отключили от линии электропередач.

– Будешь умничать, заставлю педали крутить, – буркнул дед. – Ну, чего встал в проходе? Дверь закрой.

Я прикрыл дверь перед самым носом любопытного «головастика». Хотя, какой у него нос? Так, непонятная выпуклость с одной ноздрей.

– Нет, нет, – Гамаш замахал рукой. – С той стороны дверь закрой. Мне сейчас ассистент не нужен.

Вот так всегда. Дед никогда не давал мне толком понять суть своих ритуалов. Будто не доверял. А может, наоборот, оберегал от чего-то? Однако же, сейчас приоткрыл завесу тайны, показав лабораторию. Может, я уже достаточно вырос в его глазах?

Пройдя в большую комнату, невольно замер. Неужели уже успел забыть этот ни с чем несравнимый уют почти родного дома. Кухню помнил, коридор помнил, чердак тоже, а вот как выглядела комната, совсем вылетело из головы. Как будто впервые все видел. Нет, перестановку Гамаш не делал. Однако что-то изменилось. А вот что?

Я сел на диван, стоявший возле окна. Рядом устроился «головастик». Минуту сидели молча. Потом спиллянин спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– А что? – смутился я, не ожидая такого вопроса.

– Похоже, ситуация повторяется, – проговорил тот. – Это я про свою историю. Помнишь, говорил тебе, что мне пришлось бежать из дома? Кажется, на Земле тоже становится небезопасно.

– В чем опасность? – я насторожился. Вот сейчас «головастик» все и расскажет. Дождался-таки откровений.

– Не знаю, – его ответ меня почти убил. – Вот скажи, за тобой часто гоняются люди с оружием?

– Ты забыл, где находишься? – раздраженно проговорил я. – И ты, и я – в этом государстве вне закона. Какого еще ты ждал отношения к себе?

– Но до встречи с тобой все было спокойно, – не унимался спиллянин. Он отключил Полог и, вскочив с дивана, принялся расхаживать по комнате. – Долгие месяцы мной никто не интересовался. Совсем никто.

– Правильно, – кивнул я. – Просто мы засветились, напав на тех двоих комитетчиков. А дальше уже пошла цепная реакция.

– Не верю! – гаркнул «головастик». – Здесь что-то совсем другое.

– Конечно, другое, – тут же согласился я. – Паранойя у одного слишком очеловечившегося спиллянина. Не пугайся, это психическое заболевание довольно распространено у нас на Земле. И оно лечится.

– Издеваешься? – с оттенком угрозы в голосе спросил «головастик». – А вот мне не до шуток. И готов поспорить, что с каждым днем будет все хуже и хуже. Надо срочно бежать.

Тут в комнату зашел дед Гамаш. Поставил напротив дивана задом наперед стул и, усевшись на него, сложил руки на гнутой спинке.

– Ну, как он? – спросил я.

– Ждем завершения диагностики, – махнул рукой дед. – Ну, а пока рассказывай. Ведь не от хорошей жизни ты спутался с чужаком. Верно?

Я кивнул, покосившись на «головастика».

– Верно, дед. Только он мне работу предложил хорошую. Очень хорошую.

– Во как! – удивленно дернул головой Гамаш. – Это уже что-то новенькое. С каких пор «кроты» стали наемниками?

– Я не наемник!

– А кто же тогда?

– Просто проводник.

Дед Гамаш вдруг залился громким раскатистым смехом. Он раньше всегда так смеялся. До слез.

Отсмеявшись, вытер тыльной стороной ладони мокрые глаза, кашлянул и уже спокойно произнес:

– Ей богу, иногда кажется, что разговариваю с каким-нибудь сопляком из соседней деревни. Ты уже достаточно опытный. Почему я от тебя должен слышать подобный бред?

И тут заговорил «головастик».

– Мне кажется, что молодой человек вправе сам принимать решения, – тихо проговорил он. – Неужели попавший в серьезную беду гость не может просить помощи? Тем более, отдавая взамен самое ценное, что у него есть. Разве это запрещено?

– Само твое пребывание здесь незаконно, – произнес дед. – И делай отсюда выводы: правильно он поступил или нет? Чем же тебя соблазнил этот доходяга, Фирст? Субмар сулил за труды?

– Нет, только батареи, – поспешил ответить я. Не надо Гамашу знать про истинную цену сделки. Еще все испортит. Лишь бы сам «головастик» не проболтался.

– Интересно девки пляшут, – пробормотал Гамаш, почесывая кончик носа. – Он отдал тебе свои собственные батареи? Я не ослышался?

– Не ослышался, – подтвердил спиллянин. – В данной ситуации они ему нужнее. Вряд ли поверите, если скажу, что потерял способность путешествовать самостоятельно. Такой ответ устроит?

– Нет, – Гамаш подошел к буфету, достал трехлитровую банку с брагой, плеснул в стакан и залпом выпил. Затем, утерев рукавом губы, вновь сел на стул. – Это все равно, как отдать свой КПН (Комплект Первой Необходимости) аборигену. Оно ему на фиг не нужно, а ведь случалось и такое. И никто, кроме людей не способен на эту глупость. Никто. Чужак никогда не будет рисковать из-за человека.

– Что же такого уникального есть в людях? – с некоторой иронией спросил «головастик». – Беспечность, или самопожертвование ради других? Стоит ли этим гордится?

Дед молча встал. Я никогда не видел у него такого странного взгляда. В нем читалось и отчаяние, и вселенская тоска. Даже когда погибли мои родители, он старался скрывать свою печаль за пеленой напущенной безмятежности. Но сейчас я смотрел в выцветшие вдруг разом, блеклые глаза глубокого старика, наполненные смертельной усталостью прожитых лет. Мне стало страшно.

Не сказав ни слова, Гамаш вышел из комнаты. Мы с «головастиком» остались вдвоем.

– Чего это он? – поинтересовался тот. – Я его чем-то обидел?

– Сам не знаю, – вздохнул я.

И в следующий момент понял, почему комната казалась мне другой. Как же сразу-то не заметил, что в углу не хватало массивных киотов со старинными иконами? Куда они могли деться? Ведь дед ни за что бы их сам не снял. Да и посторонних никогда близко не подпускал, трепетно оберегая свои святыни.

Нехорошее предчувствие холодком коснулось сердца, оставив неприятный след. Что-то должно было произойти. Может, «головастик» прав?

Я нашел Гамаша на крыльце. Он сидел на ступеньке, дымя папиросой, и смотрел куда-то вдаль. На его коленях свернулся клубком большой серый кот.

– Он сам на тебя вышел? – спросил дед, мотнув головой в сторону двери.

– Сам, – кивнул я. – Только вот не пойму твоих волнений. Почему мне нельзя ему помогать?

– Да потому что так не бывает, – вздохнул тот. – Если бы я не разглядел его через сканер, то до сих пор принимал бы за мальчонку. Чужак не может быть настолько близким нам по духу. Это противоестественно. Однако это только мои домыслы, не более того. Ты уже сам должен решать: идти тебе с ним или нет. Прошли те времена, когда надо было слушать моего совета. Ты давно вырос, Фёст. И не единожды шагал по краю пропасти, вглядываясь в бездну…

– Как ты меня назвал, дед? – вдруг перебил его я. В груди тревожно кольнуло.

Гамаш только усмехнулся.

– Все в мире рано или поздно меняется, Фёст. К лучшему ли, к худшему – решать не нам. Наша задача – выжить. Вот недавно американцы эти в округе стали частенько мелькать. К чему бы это? К укреплению международных отношений или к новой войне? Кто знает?

– Тот, что у тебя в лаборатории лежит, – проговорил я, мотнув головой в сторону дома. – По крайней мере, должен знать.

– Для начала его с того света вытащить нужно, – пояснил Гамаш. – Не нравится мне его состояние. Чем его так контузило? «Молотом»? Что-то не совсем похоже на последствия травматики. Ладно, пойду посмотрю, как он там. Надеюсь, первые результаты уже готовы.

Дед ушел в дом, и тут же на крыльце показался «головастик». Видимо, не по своей воле покинул помещение.

– Как он будет его допрашивать? – спросил меня спиллянин, пытаясь дотянуться до окна. То, что оно было зашторено, его не останавливало.

– Пытать, наверное, – с безразличием ответил я. У Гамаша имелись свои методы, о которых он никогда не распространялся. И методы вполне действенные, приносящие неплохие конечные результаты.

– И это поможет? – засомневался «головастик».

– Если американец выживет, то несомненно, – кивнул я. – Это из вас, доходяг, хрен чего вытянешь. Люди намного разговорчивее.

Когда Гамаш вновь появился, прошло около получаса. Он сел на ступеньку, закурил.

– Ну? – я выжидающе смотрел на него, пытаясь по выражению лица понять результат.

– Хрень какая-то, – произнес дед, сплевывая на траву. – А ведь могло бы получиться. Кто его траванул, не знаешь случаем? Доза просто лошадиная.

– Ты ничего не попутал? – удивленно спросил я. – Он пострадал от «Молота». Причем тут яд?

– Вот, мне тоже хотелось бы знать, – вздохнул Гамаш, прикуривая от окурка следующую папиросу. – Травмы у него серьезные, но не смертельные. А вот синтетический нейротоксин сделал свое дело. Парень молодой, здоровый. Долго сопротивлялся этому зелью. Хлипкий сразу бы помер.

– И кто мог это сделать? – такого поворота событий я не ожидал. С того момента, как мы его подобрали, никто посторонний к пленнику не подходил. Разве что…

– Водитель мог, – озвучил мои мысли «головастик».

– Семеныч? – приподнял бровь Гамаш. – Вряд ли. Ему это не нужно.

– Тогда он сам, – не сдавался спиллянин.

– Может и сам, – дед развел руками. – И что теперь? Так или иначе, у меня в доме труп, из которого не вытянешь и бита. К тому же, новая проблема появилась. Эх, чувствую, это только начало. Перемены затронут всех.

– А иконы ты тоже к переменам убрал? – спросил я.

– Веру я потерял, – тихо проговорил дед, выбрасывая окурок. – Известие о твоей гибели было последней каплей. Уж так получилось. Но это не самое страшное, поверь.

– Разве так бывает? – для меня услышать из уст Гамаша подобные слова было равносильно, что увидеть его смерть. Возможно, он духовно был уже мертв. – Как ты мог, дед? Ты ведь всегда верил в Бога.

– А он в меня, похоже, нет, – Гамаш резко поднялся. – Ну все, хватит пустых разговоров. Ты ведь к Леднику идешь? Нужна моя помощь?

– Куда же без тебя, – развел я руками.

– Ладно. Оставляй груз. Заберешь все на старом месте. Не забыл еще, где схрон?

– Нет, конечно.

Оставив в доме сумку, я попрощался с дедом. Он никогда не подводил, пронося к Леднику одному ему известными тропами ценное оборудование. И можно было не сомневаться, что найду свое имущество в целости и сохранности в его тайнике. Вот только где-то в глубине души засело мерзкое чувство, что эта встреча с ним была последней.