Читать книгу Жизнь замечательных людей - Сергей Владимирович Виноградов - Страница 3

«Совсем недавно ко мне вдруг пришло осознание того, что такое Человечность в истинном свете, – осторожно водил по щекам опасной бритвой Иван Карлович. – Казалось бы, ну что тут особенного: все мы – люди, все мы – человеки… Это всем известно с детства. Но то, что открылось мне, имело совсем другой контекст. Человечность открылась мне в совершенно другом ключе. И писать это слово с маленькой буквы я уже не смогу никогда. Это качество предстало мне явлением совершенно иного порядка, совершенно не связанного с обычной действительностью. Я просто однажды проснулся совершенно Человечным человеком. Знаю, сейчас вы, возможно, начнёте ёрничать по этому поводу: «Самый человечный человек». – Прямо как Ленин. Не-ет… Бери выше – как ледокол Ленин! Маяковский дважды бы застрелился, пытаясь описать мою сущность в своих угловато-восторженных стихах. Более того, я чувствую себя к тому же ещё и абсолютно химически чистым человеком: не каким-нибудь там чистым реактивом для анализа Ч.Д.А., а, бери выше, – ОС. Ч., то есть особо чистым, с жёлтой полосочкой на лбу! Да что там – слеза младенца по сравнению с моими помыслами и человеческой сущностью покажется вам обычной водопроводной водой».

Иван Карлович насухо вытерся полотенцем, щедро побрызгался одеколоном и похлопал себя по щекам. Вот и сегодня, проснувшись ни свет не заря, первое, что ему пришло в голову было: «Ах, как же всё-таки, замечательно, что я не таксидермист! И не ассистент помощника младшего менеджера в крупной газодобывающей компании! Я всего лишь простой инженер на обычном машиностроительном предприятии. Пусть и не семи пядей во лбу, звёзд с неба не хватаю, но всё же уважаемый в узких кругах специалист. Да и пядей во лбу за последнее время заметно поубавилось… Редеют пяди, возраст берёт своё. И пусть себе редеют – Человечности от этой досадной неизбежности меньше не становится».

Иван Карлович с аппетитом позавтракал, выпил чашечку кофе, взял портфель и вышел на улицу. Он с огромным изяществом влез в переполненный автобус, ограничившись лишь парочкой ударов коленом в зад вульгарно карабкавшейся вверх по ступенькам пожилой особы, для приличия бормоча в сторону что-то вроде «ой, простите великодушно». Извиняясь направо и налево, он растолкал локтями облепивших стойку поручня расфуфыренных девиц, ошалевших от такой прыти почтенного гражданина. Он блаженно улыбался, глядя на проносившиеся мимо утренние улицы, игриво считал оставшиеся ему до работы остановки. Настроение самое что ни на есть человеколюбивое! Ещё бы! Предпраздничный день, впереди три выходных – красота, да и только!

С трудом вырвавшись на своей остановке и вдоволь наслушавшись оскорбительных эпитетов в свой адрес, Иван Карлович остановился прямо посреди толкучки у самых дверей автобуса и не торопясь стал поправлять помятую шляпу. И тут на тебе! – Прямо по его левому ботинку смачно прошёлся какой-то явно невоспитанный тип, при этом ещё и позволив себе выругаться в его адрес, что нефиг мол загораживать проход. Иван Карлович оглянулся на этого получеловека и добродушно плюнул ему на спину. Двери закрылись, и автобус укатил прочь. «Вот же ж люди, – без тени возмущения в голосе тихо проговорил он, достал из портфеля губку и протёр испачканный ботинок, – но что делать? Приходится как-то сосуществовать бок о бок с примитивными формами жизни. Но мы же с Вами выше всего этого, не правда ли?». Иван Карлович достал папироску и закурил, отойдя в сторонку.

На проходной он как обычно, приветливо приподнял шляпу перед охраной и плавно проплыл через турникет. С тех пор как чувство глубочайшей Человечности поселилось в душе Ивана Карловича, ничего мирское его больше не раздражало – ему решительно всё нравилось. Вот дождик заморосил, а ему всё нипочём: «неприятность эту мы переживём» – напевает он песенку из любимого мультфильма.

Войдя в фойе своей заводской конторы, Иван Карлович чуть не напоролся на стоящую к верху задом Марию Семёновну, которая копошилась в картонной коробке, набитой до верху канцелярскими принадлежностями. Выпрямившись, Мария Семёновна приветливо и с надеждой в глазах поздоровалась с Иваном Карловичем:

– Иван Карлович, как хорошо, что я вас… – запыхалась она, – я знаю, вы не откажете. Ведь вы же не поможете мне до лифта… Правда ведь, не поможете? – умоляюще дышала она в его сторону.

– Совершенно верно, Мария Семёновна! Не откажу. Истинная правда. Конечно, не помогу! О чём речь! – дружелюбно продекламировал Иван Карлович и проследовал к лестнице.

Мария Семёновна осталась стоять с открытым от удивления ртом.

– Научитесь сначала чётко формулировать свои мысли, – поднимаясь по лестнице, бубнил Иван Карлович, – какова просьба, таков и ответ.

Иван Карлович делил рабочий кабинет с двумя коллегами: Николаем Ефимовичем, человеком предпенсионного возраста, специалистом по сплавам, и Степаном Григорьевичем, молодым человеком, инженером-технологом по направлению сборки. Когда он вошёл, сослуживцы уже разливали свежезаваренный кофе. Иван Карлович поприветствовал коллег, повесил на плечико пальто, пристроил на вешалку шляпу и налил себе чашку ароматного напитка.

– А что, коллеги, давайте что ли под кофеёк новости посмотрим: что там без нас за ночь в мире произошло, – сунул в розетку шнур Николай Ефимович. Старенький телевизор на холодильнике разогрелся не сразу. И как на зло вляпались в утренний выпуск криминальных новостей.

Молодой репортёр скороговоркой верещал что-то о ночном происшествии в коммунальной квартире. По всему было видно, что ночью там произошло массовое побоище с алкогольной подоплёкой. Он всё время тыкал микрофоном в побитую физиономию потерпевшего, принуждая несчастного к унизительным объяснениям. Тот всё время пытался увернуться от навязчивого мохнатого предмета, отмахивался руками. Но репортёр-то был опытным – от такого, даже ссаными тряпками не отмахаться. И когда потерпевшего совсем припёрли к стенке, тот на мгновение замешкался и, видя, что отступать уже некуда, глубоко вздохнул, развёл руками и начал:

– А что мы?.. Мы ничего! Сидели тут вечером с товарищами по работе, тихо беседовали. А тут они врываются! Представляете? И главное, безо всякого на то разрешения вдруг начинают избивать нас ногами! Просто ужас какой-то! – искренне возмущался потерпевший. Откуда-то с боку в камеру влезла потрёпанная женская голова с синяком на пол-лица:

– Это просто возмутительно! В собственном доме! Без всякого приглашения!..

– Коля, выключи это. Нельзя же прямо с утра такую мерзость… – взмолился Иван Карлович, – это же чудовищно!

– Не просто чудовищно, но ещё комично, коллеги! – Надо же, какое коварство! Главное, «без всякого на то разрешения», – затрясся от смеха Степан, – ну, это уж совсем, согласитесь, ни в какие ворота не лезет!

– Да уж, – улыбнулся Иван Карлович, – ну ладно бы с разрешением – никто бы и слово не сказал – а тут на тебе! Просто вопиющий случай. Куда мир катится!

Коллеги ещё немного посмеялись, допили кофе и расселись по своим рабочим местам.

После обеда к Ивану Карловичу пришла Люда, из конструкторского отдела, только после института. Глаза на выкате – того и гляди разревётся. С рулоном чертежей под мышкой.

– Иван Карлович, он не подписывает! – пожаловалась она, – третий раз уже переделываю.

– Что вы говорите, ну давайте посмотрим, что тут у вас, – Иван Карлович разложил чертежи на столе и принялся их изучать, – а вы присаживайтесь, Людочка, присаживайтесь. Кажется, я всё понял. Так-так-так, с чего бы начать-то? Чаю хотите? Степан, налей-ка барышне чаю, нам потолковать надо.

Степан послушно бросился к чайнику и заварил в кружке пакетик.

– Знаете в чём ваша проблема? В ваших чертежах нет души! Да-с. Надо больше Человечности вкладывать. Вы же – барышня! А у вас какие-то мертвяки получаются. Угловатые… а резкие кромки просто глаза режут, бездушные куски металла, так и веет от них могильным холодом. А фасочки где? Людочка, надо больше фасочек! Больше радиусов скругления, побольше фигуристости! Вы же дама! Уж в фигуристости-то должны знать толк! Для чего это нужно, спросите вы? Мертвым железякам – всё равно. Таким деталям и ломаться не в падлу, а уж ржаветь – так им вообще за счастье. А вы вложите в них душу, поделитесь частичкой своей Человечности. Жизнь – она заразная штука, помните об этом! Придайте деталЮшкам Человечности, – а она неотделима от инстинкта самосохранения. Заразите их жизнью через придание природных форм. Вы видели когда-нибудь прямоугольную планету? Вот. То-то же. Едва заметные глазу скругления, фасочки и прочие хитрости, которые совершенно никак не будут влиять на качество изделия в сборке… Но спроектированные вами деталЮшки будут служить дольше, поверьте моему опыту. А Эдуард Кириллович не подписывает знаете почему? Вы его рожу видели? Он в ваши чертежи как в зеркало смотрится! А этого он делать очень не любит, уж я-то его давно знаю. Этакий усечённый конус, причём абсолютно правильной формы. Как по линейке его делали! Ну не любит он свою физиономию! Получается, что вы его вроде как дразните. Понимаете? Ну вот и славненько, – по-отечески погладил Иван Карлович Людочку по голове, – сделайте как я вам сказал. Он всё равно нюансов не заметит, но почувствует себя лучше, может человеколюбие в нём проснётся. Ну, всё, идите и попробуйте – не пожалеете.

Людочка заметно повеселела, но опять чуть не расплакалась, только уже от радости.

Когда воодушевлённая Людочка убежала, Степан с иронией в голосе обратился к Ивану Карловичу:

– И что это вы в последнее время всё про человечность толкуете? Раньше вы как-то без неё обходились. – Иван Карлович ничего не ответил, лишь пожал плечами, – вот в новостях, – продолжил Степан, – сами же видели – сплошная чернуха. А вы всё о какой-то мифической человечности…

– Ты, Стёпа, лучше бы помолчал и послушал знающего человека. Сидел бы тихонько да на ус наматывал. Да, не всё у нас красиво и гладко, согласен… Но, как говорится, нас еб…простите, Иван Карлович, – склоняют к сожительству, а мы…

– А мы крепчаем! – с воодушевлением резюмировал Степан.

– Ах, если бы, молодой человек, если бы…– грустно поднял глаза Иван Карлович, – мы – повизгиваем! В большинстве своём. Увы и ах! Вот если бы в нас была хоть малая толика Человечности, мы бы горы могли свернуть! Да что горы – тьфу на них! Чудеса бы могли творить!

– Да что вы, в самом деле, заладили «человечность да человечность»! Что это вообще такое? С чем её едят? Какого она цвета? И чем она пахнет наконец?!

– Так сразу и не объяснишь: она либо есть, либо её нет вовсе. Её, Стёпа, совсем не едят! Это невозможно. Хотя дикари-каннибалы и наивно верят, что можно. Что касается цвета… Человечность – просто белая (по земным меркам). Но её истинный белый цвет земными глазами не увидишь, он абсолютный, ослепительный для человеческого глаза. Запаха нет, ибо субстанция эта (скорее, не субстанция, а качество) не имеет ничего общего с атомами и молекулами. Мне почему-то хочется сравнить её с запахом чистенького новорождённого поросёночка, или с запахом парного молока. Но это мои субъективные ощущения. Ладно, коллеги, сегодня короткий день, пора и честь знать, – засобирался Иван Карлович.

После работы Иван Карлович решил заскочить в ближайший торговый центр. Там сегодня по акции давали какие-то новомодные гаджеты. Но вот не задача: охрана на входе пускала только по два-три человека. Народу столпилось уже приличное количество. Рядом со входом возле водосточной трубы пристроилась компания маргинальных личностей. Молодые люди курили и распивали пиво. Громко о чём-то спорили, нецензурно выражаясь. Иван Карлович встал в очередь. Один из молодых людей отделился от товарищей и вплотную приблизился к Ивану Карловичу. Он тронул его за рукав и дыша перегаром заговорил:

– Эй, папаша, за нами будешь! Отойди-ка в сторонку и не загораживай проход. Усёк?

Иван Карлович сначала было попятился, но потом собрав всё своё человеколюбие в кулак, ткнул наглого верзилу в грудь портфелем:

– Поостыньте-ка молодые люди! Вы как со старшими разговариваете? Или преподать вам урок человеколюбия?

– Приятели верзилы заметно оживились, побросали окурки, поставили бутылки на асфальт и направились к товарищу. Только один остался наблюдать, опираясь о водосточную трубу рукой. Он, по-видимому, у них был главным. Но тут, к счастью, подоспела охрана и бузотёров оттеснили от Ивана Карловича. Охрана чётко дала понять хулиганам, что вход для них сегодня закрыт.

– Ну ты дед попал, в натуре. Зуб даю, мы тебя дождёмся! – злобно потирали руки хулиганы. За нами не заржавеет, мы подождём. С места не сдвинемся пока тебя не встретим! Вот тогда и поговорим о человеколюбии! – орал тот, что опирался о водосточную трубу.

– Что ж, молодые люди, – лукаво и с хитрецой в глазах улыбнулся Иван Карлович, – ловлю вас на слове. Подождите-ка чуток. Может поумнеете. Вы ещё не знаете с кем связались. Никуда не уходите. – ехидно погрозил дед и исчез в торговом центре.

Иван Карлович вышел через другой вход. А на четвёртый день после рабочего дня он застал всю ту же копанию на том самом месте, где и оставил их накануне выходных. Грязные, заросшие молодые люди остались в совершенно тех же позах, в каких он и распрощался с ними. Их главный жалобно скулил, всё силясь оторвать руку от водосточной трубы. Колени его постоянно подкашивались, и он то и дело опускался в лужу собственных нечистот. Потом кое-как вставал и всё повторялось снова. Остальные товарищи по несчастью полусидели, полулежали у стенки, опираясь на мокрую штукатурку и невнятно что-то мычали. Некоторые беззвучно плакали. Иван Карлович подошёл поближе и по-отечески ласковым голосом начал:

– Надо же! Какие вы молодцы! Дождались меня всё-таки. Не скажу, что не ожидал, но всё-таки, это сильно. Вот она – воля к победе – в чистом виде! Соскучились по мне?

– Отпусти…те нас пожалуйста отсюда. Мочи уже нет никакой. Даже собака с полицией ничем не смогла помочь…

– То, что слово своё сдержали и дождались меня здесь – это конечно похвально. Ну, поговорим о Человечности и человеколюбии, или вы уже и так обо всём догадались? Хотите лекцию прочту?

– Не надо лекций, мы всё поняли, мы домой хотим…

– То-то же. Это напомнило мне старый рассказ Л. Пантелеева. Хороший и поучительный рассказ. «Честное слово» называется. Там про мальчика одного. Очень честный мальчик оказался: не ушёл со своего поста. Советую почитать как-нибудь на досуге. Так вот, господа, вы своё слово сдержали, приказываю оставить вверенный вам пост! Вы свободны! Расползайтесь восвояси! Всего доброго. – Раскланялся Иван Карлович и исчез в неизвестном направлении.

Хулиганы застонали от облегчения и медленно поползли к остановке.

27 октября 2022 г.