Читать книгу Маньчжурская сопка - Сергей Власенко - Страница 4

Лось лакомство распробовал и начал приходить к кормушке. Теперь охотник терпеливо ждал, чтобы зверь привык и освоился. Вначале Аким выбрал место для засады поближе: сухо, хороший обзор, для стрельбы удобно. Но вскоре стало ясно, что лось не приходит в то время, когда он терпеливо ждёт его в своём укрытии. Очевидно, зверь чуял человека, улавливал запах опасности.

Пришлось искать другое место, подальше. Отсюда видимость была хуже, но зато лось не мог учуять человека. Где-то через пару суток, на рассвете, Аким наконец увидел его в старенький прицел своей двустволки и, выровняв дыхание, приготовился стрелять.

Сохатый, – это был зрелый самец с мощной кроной рогов, – пришёл почти бесшумно. Только начинало светать, ещё в низинах белели клочки тумана, воздух был влажным и оттого как будто тяжелым. В прицел попадал только бок лося, да и то размыто, молочная предрассветная мгла утреннего тумана затрудняла видимость, к тому же зверь как мишень стоял под неудобным углом.

Прицелившись и затаив дыхание, Николай выстрелил. Лось мощно дёрнулся: выстрел повалил его наземь, но не пробил насквозь. Заряд прошёл по касательной, вдоль хребта. Тут же грянул второй выстрел, из второго ствола. Эта пуля в щепки разнесла правую ветвь лосиных рогов. Аким, с досадой закусив губу до крови, судорожно заряжал следующую двойку патронов, намереваясь шарахнуть дуплетом, из обоих стволов одновременно. Зверь же быстро оправился от шока и вскочил, качаясь, словно на ходулях, на свои жилистые, длинные ноги. Хоть и подраненный, лось стремительно понёсся в чащу леса.

Акима объял первобытный азарт погони. Он начал бесшабашно, без оглядки преследовать зверя, стремясь удержать его в зоне видимости. Погоня шла с явным отставанием охотника, но Аким видел кровавые отметины, слышал треск ломающихся веток. Обманчивая уверенность, что подраненный зверь вот-вот начнет сдавать, вела человека вперёд.

Где-то через час Аким, запыхавшись, решил остановиться и перевести дух. На несколько минут он даже замер, прислушиваясь: стало ясно, что сохатый оторвался и стремительно удаляется. Преследовать становилось бесполезно, хотя кровавые следы всё ещё просматривались на листьях и ягеле. Но лось сильный, и рана для него лёгкая. Отошёл от шока, лес его дом родной, – ищи-свищи его теперь.

Оглядывая глухую сумрачную тайгу вокруг, Аким вдруг отчетливо понял, как далеко он от лагеря. Рой тревожных мыслей заставил его сесть на ближайший бугор из сухого валежника: было о чём призадуматься. От засады до лагеря километра два, ещё путь преследования… Выходило, что до лагеря километров около пяти или даже больше, – лось, уходя, петлял, следы путал, траектория движения кривая и ломаная. Нужно было понять, в каком направлении он удалялся, преследуя зверя. По прикидкам получалось, что он сместился на северо-восток.

Наконец Аким поднялся, поправил снаряжение и побрёл в обратный путь, к лагерю, стараясь идти по своим следам. Это оказалось непросто, тайга забирала и сглаживала и его прежние следы, и следы лося. Пройдя около километра, он понял, что лес вокруг чужой, незнакомый, и непонятно, куда дальше идти.

Липкий, тревожный страх подкатил и зажурчал на уровне живота. Он заставил себя думать. А что тут думать? Понятно, что заблудился в тайге – и это серьёзно.

Аким начал оглядывать густой, хмурый лес вокруг, присматривая большие деревья и стараясь выбрать покрепче и повыше. Выбрал старую, высокую ель, снял рюкзак, поправил ружьё и начал карабкаться на самый верх. Ладони и пальцы измазались в смоле, липли к веткам; к коже, как на клей, приставала разная лесная шелуха. До макушки было не долезть: уже изрядно качало, и ствол дерева становился тоньше. Чтобы лучше видеть округу, пришлось обрезать ножом несколько крупных веток. Но как он ни смотрел, как ни вглядывался, отыскивая лагерь, до горизонта, покуда хватало взора, разливался океан зелёной тайги.

Закрепившись вокруг ствола ремнём, Аким осторожно стянул со спины заряженную двустволку. Грянул выстрел, утонув в зелёном море леса. Минут через пять выстрелил ещё раз. Очень хотелось надеяться, что в лагере услышат. Он напряжённо, остро дожидался ответного выстрела, но в ответ только шумела кронами безучастная тайга. Пока ждал, подрубил тесаком ещё несколько ветвей, закрывающих горизонт с севера и востока. Там лагеря быть не могло быть, но он заметил верхушки тех сопок, на которые ещё недавно, в вертолете, они всей бригадой любовались, приникнув к иллюминаторам. Теперь он жадно вглядывался, пытаясь определить расстояние до сопки. От напряжения глаза слезились, очертания сопки размывались, но только эти контуры рождали какой-то план. «Где-то два дня пути, не меньше, причём в другую сторону от лагеря», – соображал Аким.

Патроны он решил больше не тратить: бесполезно это, тем более что теперь они были особенно ценны. Ещё раз кинул последний взгляд в сторону невидимого и неслышимого лагеря, спрятанного где-то там, на дне колышущегося таёжного океана, и понуро, как в колодец, стал спускаться. Горько и нелегко было осознавать, что придётся идти не в сторону лагеря, а, наоборот, к безлюдным суровым сопкам, но только они и вселяли надежду. Забравшись на самую высокую из них, почти подпирающую макушкой низовые облака Маньчжурскую сопку, он рассчитывал увидеть буровую вышку или хотя бы быть замеченным с воздуха. «Ведь будут же меня искать», – утешал себя Аким.

Он слез с дерева и стал обстоятельно осматривать снаряжение и подсчитывать запасы. Оставалось четырнадцать патронов, из них четыре с пулей, пять – картечь и пять – с дробью. Нож, фляга с водой, сухари, два коробка спичек, две пачки сигарет без фильтра, небольшой котелок армейского типа, плотно набитый спичечный коробок соли, три средних картофелины, гречка в бумажном пакете (на три полных ладони), две банки тушёнки, две гусиного паштета и две – сгущённого молока. Это был тот минимальный необходимый запас, который всегда должен быть с собой: обычно работа велась в удалении от лагеря, уходили рано, приходили поздно, а бывало, если задерживались до темноты, и вовсе ночевали в лесу у костра. А он же зверя караулить шёл: для этого тоже «энзэ» нужен.

Мысленно начертив вектор движения к Манчьжурской сопке, Аким намеревался до вечера идти бодрым темпом: тогда к началу следующего дня сопку уже должно быть видно, если, конечно, он верно определили направление. Он неторопливо снял сапоги, обстоятельно перемотал портянки, по-новому ощущая свои ступни в кирзовых сапогах. Перетянул поудобнее лямки на рюкзаке, поправил брезентовую куртку-энцефалитку. Ружьё висело наперевес, на уровне груди. Пришлось надеть капюшон и стянуть шнур под подбородком, закрываясь от комаров и мошек. Было немного мази от насекомых, но Аким решил намазаться на следующем привале или вообще на ночь. Отметив положение солнца на небосводе, он двинулся в неблизкий путь на северо-восток, оставляя за спиной юго-запад, где находился лагерь.

Его окружал в основном хвойный лес. Колючие ветки стегали, но плотная ткань брезентовой одежды сглаживала удары. Минул полдень, он отмахал уже часов пять. Духота морила, пахло мхом и прелой хвоей. Постепенно земля под ногами становилась мягче из-за проступавшего повсюду болотного мха. Каждый шаг теперь отзывался чавкающим звуком, ноги при ходьбе утопали глубже. Впереди уже виднелось обширное болото с карликовыми соснами и кочками, усыпанными чёрной медвежьей ягодой шикшей. Чуть поодаль – жуткие топи, с виду похожие на небольшие лужи среди мха и кочек. Угоди в них человек или зверь, – его ждёт медленная и мучительная смерть, бездонная трясина засосёт, не выпустит.

Предстояло выбрать, с какой стороны обойти это невесёлое место так, чтобы не сбиться с пути. Аким сделал небольшой привал: пора было отдохнуть, что-то перемотать, что-то перетянуть, что-то поправить. Он попил воды из фляги, сгрыз пару сухарей, размышляя, как дальше идти. Скоро вечереть будет. Место для ночёвки подыскать бы заранее. Отчего-то не хотелось ночевать рядом с болотом, – говорят же, что лесная нечисть на болотах собирается.

Решил обходить топь южнее. Ходу оставалось час: потом стемнеет. А ещё нужно место подобрать для ночёвки, собрать сушняка, воды бы найти, – во фляге уже мало… Стараясь не терять темпа, он побрёл дальше. Через час всё-таки пришлось остановиться: наваливалась усталость, хотелось присесть, а лучше всего – прилечь.