Читать книгу Советник на зиму. Роман - Сергей Яковлев - Страница 4

Утром перед уроками Несговоров зашел в подвал к Щупатому.

В свое время они были однокашниками в академии. Но для Щупатого живопись находилась где-то далеко на периферии интересов; настоящим же его призванием было водить знакомства со знаменитостями, с людьми преуспевающими, в какой бы области те ни подвизались. В отличие от замкнутого, почти всегда поглощенного работой Несговорова он был, что называется, душой компании. На публике расцветал и мог балагурить безостановочно. Высокого роста, массивный, с заостренным кверху бритым черепом, покрытым прыщами и шишками, – Щупатый, однако, был на удивление слабохарактерен и отличался бабьей трусостью. Несговоров знал эту его слабость со студенческих лет: бывало, подтрунивал над ним, а то и негодовал, но чаще прощал, даже выгораживал перед другими, щадя самолюбие сокурсника. Когда Щупатого грубо толкали на улице, он поглубже втягивал голову в плечи. Когда при нем издевались над слабым или оскорбляли женщину, он багровел затылком и широкой шеей и, если рядом был свидетель, отделывался неуместной шуткой.

Щупатый полюбил Несговорова за его прямодушие и терпимость: на нем подолгу можно было безнаказанно упражнять язык, потешаясь над его житейской невинностью и чувствуя во многих случаях полное свое превосходство. А Несговоров часто хотел порвать связи с несносным болтуном, но, не имея в городе других приятелей, через время снова шел к нему. Как-никак было у них и общее: образование, профессиональные интересы, свежие еще воспоминания о студенческих годах. К тому же имелась у Щупатого одна трогательная черта: он был мнителен, тяжело переживал настоящие и надуманные обиды и в одиночестве, когда некому было поплакаться, частенько вешал свой и без того отвислый нос, точно его глодала тайная забота или тоска.

В подвале колледжа, между котельной и прачечной, Щупатый открыл лавку. Торговал иконами, подсвечниками, матрешками, бросовым антиквариатом. Предприимчивые студенты иногда несли ему на продажу свои поделки. Аренда покрытого банной плесенью помещения обходилась дешево, потому что Щупатому удалось убедить директора, что лавка отвечает профилю учебного заведения и обеспечивает ему добавочную рекламу. В разговорах Щупатый любил строить прожекты расширения своей лавки, создания при ней художественных мастерских, приглашал уже и Несговорова подрабатывать в будущих цехах, – однако покупателей от этого не прибавлялось. Строго говоря, их совсем не было. На что Щупатый содержал лавку и жил, оставалось его секретом.

Промаявшись ночь без сна, Несговоров надумал обратиться к Щупатому: не поможет ли напасть на след Маранты, раздобыть ее телефон? В богатой коллекции приятеля имелись, конечно, связи и в театральном мире…

– Все, завязываю! Начну продавать мужские трусы! – провозгласил Щупатый, обрадовавшись появлению живой души.

– Прогоришь, – предположил Несговоров. – Я уже лет пять не покупаю новых трусов, не на что. А наши студенты их совсем не носят. Лучше завези дамские вещицы: колготки, там, бюстгалтеры с силиконом…

Щупатый глянул подозрительно, словно ища подвоха, отвел глаза:

– В женском белье я не шибко разбираюсь. Ладно, это все пар…

Фразочку про пар Щупатый употреблял со студенческой скамьи. Молодые живописцы увлекались разным вздором, искали «новые формы». Немало экстравагантных открытий и заявлений исходило от Несговорова. К нему прислушивались – среди однокашников он числился самым зрячим и мастеровитым. Однажды Несговоров имел неосторожность в узком кругу приятелей с присущей ему сдержанной убежденностью сказать, что краски – выдумка, на самом деле красок в природе не существует. Есть отражения, блики, окутывающий предметы пар, так или иначе преломляющий свет. Вам нравится пестрая прибрежная галька? Возьмите горсть и бросьте на солнцепек подальше от воды: через пять минут вы уже не сможете отличить один камешек от другого. Вам нравится яркий блеск молодой зелени? Попробуйте лишить деревце воды, и через пару недель увидите, из чего состоял этот блеск…

Над ним, конечно, подтрунивали. А Щупатый взял в привычку к месту и не к месту повторять: «Это все пар».

– Маранту знаешь? – напрямик спросил его Несговоров.

Щупатый наморщил лоб:

– Что это? Цветок?..

– Не что, а кто. Она танцует в театре. Ведущие партии.

Щупатый почесал бритый затылок.

– Земляк, в театре такой актрисы нет и никогда не было. Даю голову на отсечение.

– Ты, видать, потерял квалификацию. Стареешь.

Несговоров отшутился, но ему стало жутковато. Почти как вчера, когда он был уже готов поверить, что Маранта – мистификация, никакой Маранты и в помине нет. Вчера у него еще не было доказательств. Познакомился в трамвае с девушкой, она представилась актрисой, пригласила на спектакль… Мало ли обаятельных авантюристок! Но сегодня все по-другому.

– Вчера я видел ее на сцене собственными глазами и разговаривал с ней после спектакля в фойе. Может, это псевдоним?

– Да нету там таких, ни имен, ни псевдонимов, говорю тебе, не-ту! – обиженно возразил Щупатый. – И вообще, – он понизил голос, – новый директор театра – русский человек. Ну совсем русский! У него теперь все Маши, Вари, Анфисы. Понимаешь? Была певица Эмма фон Шницель, теперь она Маша Коноплева. Была вахтерша Сарра Ицковна Шмыг (кстати, злющая как собака!), теперь ее величают Софья Ивановна. Только со скрипачами пока сложно: народ ну никак не может поверить, что какой-нибудь Архип Матвеич умеет так же ловко водить смычком, как Арнольд Моисеевич!

Когда Щупатый хохмил, разобраться, где доля правды, а где чистая выдумка, было непросто.

– Твоя-то Маранта – русская? – уточнил Щупатый с сомнением.

Несговоров изумился простоте вопроса, который самому ему даже не приходил в голову, а язык его уже непроизвольно бормотал в ответ:

– Конечно. То есть… Нет. Едва ли.

– Еврейка? Татарка? Кто?

– Кто?.. Могу точно сказать, что не японка. И не из экваториальной Африки. Хотя, впрочем…

– С тобой все ясно. Ладно, я поспрашиваю. У меня новость. По-моему, хорошая, а ты суди сам. Знаешь Асмолевского? С нами учился.

– Белобрысый, пухлощекий такой? – вспомнил Несговоров. – Который не смог одолеть первого курса?

– Тихо ты! «Пухлощекий», «не смог одолеть»… Ты еще попку его опиши. Правильно, он в шоу-бизнес подался, выставки там устраивать и все такое… Знаешь, где он теперь? – Щупатый выпучил глаза и перешел на многозначительный шепот с придыханием: – Его назначили секретарем! Самого губернатора!

– Вон что. На звонки отвечает?

– Сам ты…

Щупатый отвернулся, давая понять, что разговаривать ему с таким не о чем. Но долго не выдержал:

– Губернатор – старик, ты понял? В любой день может сыграть в ящик. Этим пользуется совет. Уже сейчас они без него решают половину дел. А в совете сам знаешь, кто заседает… Сейчас губернатору как никогда нужны толковые люди! Иначе все рухнет. С чем были, с тем и останемся. Свой, можно сказать, брат-художник во власть прошел, а он – «звонки»!

– Я в этом ничего не смыслю, – признался Несговоров.

– А в своей жизни смыслишь? Может, хочешь, чтобы Кудряшов взял верх? В совете у него теперь большинство. Если они скинут губернатора, всем хана, я тебе точно говорю! Первым делом свободную торговлю прикроют.

В городе существовало два больших политических стана. Один поддерживал губернатора с его администрацией, другой стоял за совет, возглавляемый городским головой Кудряшовым. Представителей второго стана оппоненты презрительно окрестили «кудряшовцами». Несговоров не видел большой разницы между теми и другими. Даже две газеты, выходившие в городе, имели похожие названия: администрация издавала «Губернскую новь», совет – «Новый город». Обе систематически нападали на противников, обвиняя их в коррупции, лжи, злоупотреблении властью, подготовке переворота и т.п., взваливая на них вину за все беды горожан. Когда «Новый город» сообщал, что престарелому губернатору не повинуются даже собственные ноги и его каждое утро вносят в кабинет два дюжих прапорщика из охраны, «Губернская новь» немедленно откликалась подробным описанием роскошной квартиры городского головы и перечнем его зарубежных вояжей. Когда газета Кудряшова вскрывала махинации губернатора с недвижимостью (по одной из версий, губернатор владел напрямую и через подставных лиц десятками лучших зданий, включая башню), «Губернская новь» печатала размытую фотокопию договора, якобы заключенного городским головой с известным сектантом-террористом, пустившим в расход по всей земле кучу народа, о предоставлении секте для проповедей (как предполагалось, за солидную взятку) местного эфира. Самое же занятное, что никаких последствий газетные разоблачения не имели. Обменявшись очередной серией ударов, непримиримые враги на время затихали, а вместе с ними успокаивался и весь город.

Как большинство горожан, Несговоров успел к этому привыкнуть и перестал читать газеты. Он не доверял ни тем, ни другим. По его убеждению, политики преследовали свои цели, их личные победы и поражения не имели никакого отношения к тому, что принято называть народным благосостоянием. Заурядные, жалкие люди, они путем разнообразных ухищрений и обмана пытались расположить к себе или подмять толпу, которая их кормила, но при этом обречены были жить как на вулкане или, лучше сказать, как на пароходе с перегретым котлом: когда повсюду стоит рев и треск, приходится бросать свои делишки и кидаться открывать предохранительные клапаны. Трудно было серьезно относиться к амбициям и потасовкам политических игроков, но сама их суета давала надежду, что они в какой-то мере еще зависят от опоры под ногами, в какой-то мере признают неустойчивость своего положения, а значит, все может измениться…

– Чего лыбишься, думаешь, если я ничего не наторговал, так мне и терять нечего? – ворчал Щупатый. – Погоди, тебя тоже достанут! Свободный художник для них первый враг. Все за колючкой сидеть будем. – От расстройства он шмыгнул большим носом.

Последние дни весь город жил ожиданием неприятностей. Люди делались все настороженнее и угрюмее, ловили и передавали друг другу мрачные слухи. Несговорова это удивляло: да может ли быть хуже, чем есть? – но, с другой стороны, ему тоже хотелось узнать, что же готовится за стенами башни и резиденции губернатора.

Щупатый как будто угадал его желание.

– Сегодня Асмолевский собирает у себя дома узкий круг. Все свои, ля-ля – ля-ля. Будет делиться первыми впечатлениями: какая там, вообще, обстановка, какие возможности… Это не шуточки, положение очень серьезное. Я приглашен. Могу и тебя, как собрата по оружию, прихватить. Купи гусара!

Гусар был деревянный, в расписном ментике и с непропорционально большим органом между ног на шарнире. Нажмешь рычажок за спиной – орган подпрыгивает…

– Когда ты успел так близко с ним сойтись? – спросил Несговоров, машинально играя рычажком.

И снова Щупатый бросил на него и на щелкающую в его руках игрушку подозрительный взгляд, но ничего кроме простодушного любопытства не заметив, рубанул сурово:

– Ты ведь с нами, к кудряшовцам не переметнулся еще?

После занятий со студентами Несговоров отправился в центр города, чтобы навести справки насчет Дашиной учебы. По пути завернул к театру. На афише возле парадного крыльца вчерашним днем значилось:

«ВСТАВАЙТЕ, ВСТАВАЙТЕ!..»

Гала-представление с участием звезд балетной сцены

и призеров Международного конкурса танцевальных коллективов народов Крайнего Севера в Гвадалахаре.

Постановщик —

Академик Ханты-Мансийской Академии Народных Танцев,

Вице-Президент Всемирного Конгресса Народов Крыма

МАРАТ КОЗЛОВ

Зачем одаренные танцоры народов Крайнего Севера съезжались в далекую знойную Гвадалахару? Если Щупатый прав и Маранта не штатная актриса театра, получается, что она – из них?..

В конторе с мудреным названием Несговорову удалось узнать, что Дашу не примут в школу, пока у нее не будет городской прописки, то есть, выражаясь по-научному, регистрации по новому месту жительства. А как оформить регистрацию? Оказалось, для этого нужны: справка о закрытии школы по месту прежнего жительства Даши; заявление от матери, что она не возражает против проживания малолетней дочери с дядей, с заверенной нотариусом подписью; справка о том, что Несговоров является ближайшим из Дашиных родственников, проживающим в местности, где функционируют школы; справки из наркологического, туберкулезного, психо-неврологического и кожно-венерологического диспансеров о том, что Несговоров не состоит там на учете; характеристика с места работы Несговорова; справка о проверке жилищных условий, с учетом недавно принятых городским советом санитарных норм; выписка из домовой книги; справка о том, что указанное жилье не предназначено к сносу, выданная Департаментом неплановой застройки; свидетельство, подтверждающее родственные отношения Несговорова и Даши; наконец, заявление самого Несговорова с приложенной к нему квитанцией об уплате пошлины за регистрацию. Размера пошлины никто в конторе не знал, а домыслы были самые фантастические. Кроме того, ему не гарантировали, что этим список необходимых бумаг исчерпывается, и для уточнения посоветовали обратиться в паспортный стол. Несговоров, у которого голова пошла кругом, решил начать с самого простого и по дороге заскочил в нотариальную контору: узнать, как засвидетельствовать степень родства. За десятку ему сообщили, что нотариус подобные свидетельства не выдает; тот факт, что Несговоров действительно является родным дядей Даши, может быть зафиксирован только в определении суда, куда и следует обращаться с иском об установлении родства; процедура эта не быстрая и займет не один год, потому что суды завалены делами. Последовавшая пауза и кислое лицо информатора вынудили Несговорова расстаться еще с одной купюрой. В результате он узнал, что, поскольку в данном случае родственной связи Несговорова с Дашей никто не оспаривает, вполне достаточным может оказаться письменного заявления самого Несговорова с приложенными к нему заверенными копиями: а) собственного свидетельства о рождении; б) свидетельства о рождении Даши; в) свидетельства о рождении ее матери, из которого будет видно, что она является родной сестрой Несговорова, поскольку у них общие родители. Указанные копии – конечно, при наличии подлинников – он, нотариус, готов заверить своей подписью и печатью тотчас после оплаты по установленному тарифу. А сколько стоит заверить одну копию?.. Услышав ответ, Несговоров повернулся и вышел, стараясь не обнаружить своих чувств.

Дома ждала голодная Даша, и он решил отложить посещение паспортного стола на потом. Похоже, спешить было некуда, требовалось обдумать ситуацию на свежую голову и поискать нешаблонные ходы.

За обедом Несговоров обмолвился Даше о вечернем визите к большому чиновнику. А чтобы она не просилась с ним и не капризничала, добавил строго, что ее зачисление в школу – дело непростое, и сегодня он как раз попробует об этом похлопотать.

Щупатый привел Несговорова к солидному дому в одном из тихих переулков центральной части города, в двух-трех кварталах от театральной площади: с полуколоннами, тяжелой лепниной на фасаде и каменными трубачами по углам крыши. Зашли в парадную дверь, по широкой лестнице с чугунными перилами поднялись на второй этаж, где была квартира Асмолевского.

– Почему не живете в башне? – осмелился спросить Несговоров, когда Щупатый представил его хозяину и пробормотал что-то о былом студенческом братстве.

– А там холодно! – быстро нашелся Асмолевский, уже интонацией давая понять, насколько равнодушен он к этому овеянному легендами и завистливыми слухами месту. – Плохо топят, все казенное, неуютно как-то… Да и компания, честно говоря, мне не по душе.

Со студенческой поры он мало изменился: тот же вздернутый лоснящийся носик на круглом лице, та же светленькая пушистая шевелюра… Разве что пополнел и раздался, стал осанистее.

– Если вы меня спросите, как можно сегодня всех накормить, одеть и обуть, я вам честно отвечу: не знаю, – тихо, но отчетливо и выразительно заговорил Асмолевский, когда гости угомонились и расселись полукругом на заранее приготовленных стульях. – Где поселить бездомных – не знаю. Как упрятать в тюрьму головорезов, откуда взять лекарства для больных, на какие средства учить детей читать и писать – не знаю, не знаю, не знаю. И никто не знает. Спросите губернатора, он вам ответит то же самое: не зна-ю!

Никто из присутствующих, вероятно, не мог ни о чем спросить губернатора, уже больше года на публике не показывавшегося, это было исключительной привилегией личного секретаря, поэтому слушали, раскрыв рты.

– Значит ли это, что надо оставить все как есть и сидеть сложа руки? – продолжил Асмолевский. – Не значит. И теперь я открою вам государственную тайну.

На губах у него заиграла многозначительная усмешка. Гости переглянулись и тоже заулыбались.

– Да, это большой секрет, но ваш покорный слуга его разгадал. У нас все плохо. У нас ничего нет. Но вот мы с вами сидим здесь, почему-то живые, и беседуем. А когда выйдем на улицу – убедимся, что по ней тоже ходят живые люди. Те самые, которых давно не лечат, не учат, которым не платят зарплату. Почти у каждого из них дома есть холодильник, а в нем продукты. Откуда? Вот она, государственная тайна, на которую все закрывают глаза. Почему бы не поучиться у наших горожан, не взять их частную экономику за основу при разработке, положим, городского бюджета? Вместо того чтобы критиковать все и вся, давайте спросим у них, у вас, у себя: как мы ухитряемся выживать?

Кто-то зааплодировал. Разрумянившийся Асмолевский торжествующе перебегал быстрыми глазками от слушателя к слушателю. Несговоров жадно прищурился: ему захотелось немедленно взяться за портрет самоупоенного мальчика в светлых кудряшках на фоне голубой стены, этакого перезрелого Мики Морозова… Но Асмолевского портила его усмешка: ядовитая, высокомерно-снисходительная, наводившая на мысль о болезненной жестокости ее обладателя.

– Чтобы этому учиться, все-таки нужны, наверное, какие-то кадровые перемены, обновление власти? – хрипловато подсказала рослая рыжая девушка с тяжелым подбородком, в которой Несговоров признал местную телеведущую.

– Ваш покорный слуга ходит в чиновниках вторую неделю. Вы полагаете, пора менять? – отпарировал Асмолевский.

Некоторые опять захлопали, засмеялись.

– А если серьезно – если серьезно! – то я не революционер. Я сторонник эволюционного развития. Сегодня очень легко завоевать популярность, собирая вокруг себя недовольных. Таких, с позволения сказать, политиков немало в совете. Я к их числу не принадлежу. Если вы присмотритесь внимательно к нашему народу, то заметите, что он по натуре очень консервативен. И это хорошо, в этом наше счастье. Народу нужен безусловный авторитет, которому он готов довериться целиком. На небесах это Бог. В семье – отец. Если мы начнем разрушать авторитет отца, каков бы он ни был, мы взамен не обретем другого. Это невозможно биологически. То же и с гражданской властью. Я за то, чтобы власть была для народа священна, лучше всего – чтобы передавалась по наследству. Мужику нужен царь-батюшка. Сегодня главная задача – защитить от нападок действующего губернатора, дать ему возможность достойно завершить свое правление. Если он стар, нездоров – заметьте, я этого не утверждаю – нужно помочь ему подобрать дельную команду, выбрать преемника… Но пора, кажется, переходить к закуске.

Под хлопки и одобрительный гул Асмолевский встал, скромно поклонился, давая понять, что деловая часть закончена, и широким жестом пригласил гостей к столу с бутербродами, накрытому в соседней комнате.

– Ты понял? – шепнул Несговорову Щупатый, жадно сметая со стола куски и высматривая глазами, чего он еще не попробовал. – Умница! Если ему дадут развернуться – мы спасены.

Компания подобралась разных возрастов, большей частью богемная, одетая с нарочитой небрежностью, но стильно. Несговоров потолкался в тесноте с надкушенным пирожком, желая присоединиться к беседующим, но разговоры, долетавшие до его ушей, были все какие-то странные. В одном месте спорили, как надо склонять: «бомжом» или «бомжем»? Рыжая телеведущая утверждала, что «бомжом» звучит энергичнее, а заодно отбивает противный запах, неизбежно ассоциирующийся с этим понятием. В другом вели речь о благородстве, и толстячок с брюзгливо отвислой губой доказывал, что настоящего аристократа можно распознать только на поле для гольфа. В третьем шла ученая дискуссия: рахитичный человечек с безволосой головой и бесцветными выпуклыми глазами обвинял народ в циничном безверии, ссылаясь на пословицу «На тебе, боже, что мне не гоже», а сутулый очкарик в мешковатом джемпере возражал, что пословица подразумевает отнюдь не Господа, но убогого человека, бедняка, которого в старину так и звали: небога…

Обмен короткими репликами на периферии четвертого кружка заставил Несговорова насторожиться.

– Где его нашли? – спросил кто-то.

– В подвале театра! – ответили ему.

Здесь в центре внимания была перевозбужденная девушка с рыхлым мучнистым лицом и большой грудью, в голубой широкополой шляпке с бантом. Нервно теребя свои тяжелые бусы, она вещала певучим голосом:

– …Просто подходит и говорит: «Кайся! Кайся, грешная душа!..» Он всех видит насквозь, кто в чем виноват перед Богом. Папа вообще всегда верит в справедливость. Такой добрый, мухи не обидит. Всем готов помочь. Нет, правда, только его христианская душа… Два года на «лендровер» собирал, во всем себе отказывал! Когда машину угнали, мы с мамой говорим: надо что-то делать, заявить куда следует, пускай ищут? А он: ничего не надо. Я знаю, кто украл, но преследовать его не буду. Вор должен сам раскаяться и вернуть украденное, иначе ему будет очень плохо. Он сгорит в аду. Я не могу обрекать грешную душу на такие муки. Представляете? Вора пожалел! А ведь у него у самого сердце больное. Когда он волнуется, когда страдает за кого-нибудь, то всегда напоминает мне самых наших святых-пресвятых, ну, старцев православных: бородища вот такая черная, глаза горят огнем…

– Простите, – робко вмешался Несговоров, пораженный странными совпадениями. – Вы не напомните отчество… Отчество вашего папы?

– Отчество? – удивленно переспросила девушка. – Его зовут Тимофей Павлович.

– Павлович! Павлыч… Я встречал человека, по вашему описанию похожего на него… Нельзя ли узнать, где работает ваш папа?

– Все знают, что папа работает в театре, вы один этого не знаете! – грубо бросила ему девушка, вспыхнув, и снова продолжила свой рассказ. – Нет, правда, Бог все видит, только неблагодарные могут усомниться… Всего-то две недели прошло! Через две недели того вора… То, что осталось от него… Обнаружили… Ой, я не могу больше. Папа видел, прямо не знаю, как его сердце выдержало!

Девушка понизила голос до шепота и произнесла коротенькую фразу, после которой расслышавшие дружно ахнули. Кое-кто перекрестился. А другие кинулись друг друга спрашивать:

– Где, где? В башне?..

– На кухне? – неосторожно уточнил Несговоров, занятый своими мыслями. – Я про вашего папу. Он на кухне работает?

Девушка закатила глаза, изображая отчаяние.

– Господи, какое все это имеет значение? – с укором произнесла за спиной Несговорова пожилая женщина, вздохнув. – Христианин – он и в рубище христианин…

– Чего ему надо? Да кто он, вообще? Мент, что ли? – зашикали другие. – Не обращай на него внимания, продолжай! Псих какой-то… – Слушателей прибавлялось, подошел и Асмолевский.

– Да! – взвизгнула рассказчица в истерике. – Да, он работает в театральном ресторане! Вы это хотели услышать? Вам стало легче?

Из глаз девушки брызнули слезы. Ее обступили плотным кольцом, утешая и успокаивая. На Несговорова оглядывались как на варвара и душегуба. А она, захлебываясь, бормотала:

– Нет… Нет, правда… Есть высшая… справедливость… Кто живет по-христиански… Им всегда… воздается…

– А я бы здесь отступил от буквы христианских заповедей, – деликатно, но веско вмешался хозяин дома. – Мы никогда не станем сильными, не заслужим благодарности потомков, если каленым железом не выжжем нигилизм по отношению к частной собственности. Поверьте, я не кровожаден, но за воровство начал бы рубить руки, как это делается на Востоке. Пока до каждого не дойдет: пусть у меня много домов, а ты живешь на улице; пусть у меня каждый день на столе, ну, не знаю, устрицы там и черная икра, а у тебя куска хлеба нет, – это все мое, а не твое, и ты трогать это не смей!

Воинственная тирада была встречена одобрительно. Рассказчица благодарно кивала Асмолевскому, размазывая по щекам слезы с тушью.

Несговоров не смог сдержаться:

– У вас просто средневековье какое-то в голове, так нельзя, – сказал он. – Люди и без того одичали от бедности. У каждого должна быть возможность жить нормально.

– Неравенство заложено в самой природе, – резко возразил Асмолевский, не удостаивая Несговорова даже поворотом головы.

Щупатый вдвинул между ними свое массивное тело, пытаясь загасить спор.

– Стойте, я усек! Вадим хочет сказать, что те мужики, которые остались, ну, совсем без ничего, что им все до лампочки, они наших проповедей слушать не станут…

– Да мы ведь не уговаривать будем, – решительно отрезал Асмолевский.

– Короче, так. – Щупатый тряс головой, больше полагаясь на жесты и мимику, чем на слова. – Сколько за нищим ни присматривай, он все равно булку сопрет. Да, Вадим?

– Неправда, я не это хотел сказать, – заупрямился Несговоров. – Много и таких, кто будет с голоду пухнуть, а чужого не возьмет. Но есть неравенство, с которым человек, уважающий элементарные приличия, никак не может мириться.

– Вот как? – язвительно спросил Асмолевский. – Какое же?

Несговоров понимал, что ни у кого здесь не найдет сочувствия, но и отступить уже не мог.

– У меня есть маленькая племянница Даша, – издалека начал он. – Вчера она заявила, что хочет стать актрисой, танцевать на сцене.

– А почему бы ей, в самом деле, не стать актрисой? – перебил Асмолевский под аккомпанемент хмыканья, нетерпеливого покашливания и смешков.

– А потому, что мама ее живет в селе, где недавно закрыли последнюю школу, – сказал Несговоров. – Не ахти какая школа была, полтора учителя, но теперь и той нет. А ела Даша с младенчества картошку да капусту. Носила, что мама сошьет. Теперь допустим, что у нее талант. Я этого не утверждаю, но исключать такой возможности нельзя. Выдержит ли она конкуренцию с ребенком, который рос в большом городе в семье состоятельных родителей, посещал балетные, музыкальные, художественные классы, занимался с репетиторами? Про качество питания, про бытовые условия я уже не говорю… Да будь такой ребенок трижды бездарью, он все равно обойдет мою Дашу на экзаменах, займет ее место, даже если через год ему придется менять профессию и становиться каким-нибудь… секретарем.

Несговоров не хотел задевать Асмолевского, это вышло нечаянно.

– Насколько я понимаю, лично вы судьбой не обижены, ваше место никто не занял, – процедил Асмолевский сквозь зубы. – Вот и хорошо. Значит, вы спокойно выслушаете то, что я вам сейчас скажу. Так уж повелось, что в семье артиста рождается артист, в семье банкира – банкир, в семье генерала – генерал, в семье землепашца – землепашец. Наработанные поколениями навыки передаются из рода в род. И слава Богу. Не нами заведено. Делать из крестьянина художника – занятие накладное. Кто был ничем, тот не станет всем. Он так ничем и останется. Вам это может сколько угодно не нравиться, но как правило, повторяю, как правило это так. Нужны очень веские основания, чтобы стать исключением из правила. Боюсь, у нас с вами таких оснований не было. Но я постарался как мог исправить свою ошибку. Дело за вами.

Оскорбительный смысл концовки поняли только Несговоров да Щупатый.

– Кстати, – продолжил с усмешечкой Асмолевский, желая потешить публику. – Чего ради вы допытывались у девушки, кем работает ее отец? Что, компания не подходит? Голубая кровь взыграла?..

Несговорову хватило ума не отвечать. Ему пришло в голову, что оттачивать политическую риторику на живых людях так же преступно, как испытывать на них новые вакцины. Мечты и фантазии художника могут быть ложны, даже аморальны, но он в них верит, проверяет их вначале на себе. Политик же, преследуя интересы сугубо эгоистические, сразу плетет паутину для других, сам оставаясь в стороне…

Расходясь, гости сторонились Несговорова как зачумленного. На прощанье каждый говорил Асмолевскому что-нибудь приятное. Экзальтированная дочь мясника бросилась ему на шею и сочно расцеловала в обе щеки. Щупатый, чувствуя себя виноватым, пытался развлечь какой-то байкой про медведя и зайца. А рыжая дылда с лошадиной челюстью воскликнула:

– Так в башне правда холодно? В башне?! В апартаментах советников?

– Они сами этого добились, – охотно пояснил Асмолевский. – Сокращали-сокращали бюджет, вот и досокращались. Теперь угля не хватает. Дед распорядился остудить их горячие головы, подержать котельную башни на голодном пайке, пока в детских садах не будет жарко как в Африке! Грозился лично пойти проверить, раздеться до трусов, хе-хе…

– Чую, будет драчка, – возбужденно сказала кобылка, раздувая ноздри. – Можете на нас рассчитывать. Желаю удачи!

Внизу на лестнице Несговорова нагнал Щупатый.

– Земляк, – произнес он с осуждением, – ты же отрезаешь себе все пути!

– Какие еще пути! – буркнул Несговоров. – Мои пути проходят далеко отсюда. Тошно, пойдем на воздух.

– Погоди. – Щупатый силой уволок его в тень под лестницу. – Ты, это… В чем-то, наверное, прав. Но тебе хоть понравилось здесь? Не жалеешь, что побывал?..

Он был явно не в себе и болтал что попало, нервно следя за лестницей.

– Не дергайся, подождем… Мы с тобой разговариваем, верно? Остальное все пар. Просто остановились поговорить…

Когда за последним гостем захлопнулась дверь подъезда, сказал с облегчением:

– Все! Кстати, я кое-что узнал про эту… Как ее? Ну, про твою танцовщицу. Сейчас мне надо к Асмолевскому, завтра расскажу.

– Куда ты? Все уже разошлись!

– Извини. Мне надо с ним объясниться… Тебя это не касается. У нас свои дела.

В ту ночь Несговорову снилось, что он рисует орла. Птица гордо расправила одно крыло в полный профиль, какой изображают на чеканных гербах, а второе – обвисло от плеча, свесилось лохмотьями прелой тряпицы, и оттуда, из-под рванины, выглядывало что-то цепкое и когтистое: не то лишняя нога, не то выросшая вместо крыла птичья ручонка… Несговоров как раз прорисовывал жесткий чешуйчатый панцирь уродливой конечности, кончики пальцев с притупленными, как будто обкусанными когтями, когда вошел отец – прямо с огорода, с лопатой и в перепачканных землей сапогах.

Во сне Несговоров, конечно, знал, что отец давно умер, поэтому несказанно обрадовался его возвращению, кинулся навстречу и обнял его.

– Некрещеный ты, вот и лезет в голову всякая дурь, – сказал отец, с отвращением глядя на когтистую лапу вместо крыла. – Креститься надо. Не то изведешь всех женихов, как Асмодей.

«Он перепутал меня с Асмолевским!» – догадался Несговоров.

– Бог всегда со мной, а церковь не для меня, – ответил он отцу, немного красуясь. – Церковь в современном мире – это карьера, деньги, политика. Один из легких путей наверх. Лев Толстой увидел это раньше многих. Именно оттого он так ненавистен церковникам.

Несговоров был доволен гладкостью своей речи, но отец почему-то омрачился, покачал головой и сказал:

– Сильного противника легче одолеть, играя в одни ворота.

«То есть надо стать Асмолевским?» – принялся расшифровывать Несговоров, потому что слова отца сразу, еще до пробуждения, показались ему загадочными.

Тут Толстой (а это оказался не отец, а сам Лев Толстой с длинной седой бородой) рассердился, крепко зажмурился и со страшной силой ударил в пол лопатой!..

Стены дрогнули. Зазвенели стекла. Еще не вполне проснувшись, Несговоров подскочил на своих ящиках и кинулся к окошку – поглядеть, что случилось.

Над соседним домом завис кран с чугунной болванкой на длинном тросе. Стрела качнулась в одну, в другую сторону, болванка отошла от стены, и – бум!.. Треск, обвал, столб пыли.

Рушили учебный корпус колледжа, где еще вчера Несговоров давал уроки.