Читать книгу Черный парус беды - Сергей Юрьевич Борисов - Страница 1

Повесть

Глава первая

Все. Приплыли.

Я тряхнул головой, но чище и просторнее в ней не стало. В глазах суетились какие-то мушки, и почему-то серебряные, с отливом. А во рту… во рту было такое, ну, как бы сказать? Словно кошки нагадили, но не по большому, а по маленькому. И еще эта шишка на затылке…

– Ты как?

Вид у Милы был аховый. Растрепанная, жилет порван. Но спокойная, как мамонт, как мамонтиха то есть.

– Нормально, – кивнул я, солгав на все сто процентов. Чувствовал я себя преотвратно, да по-другому и быть не могло. Но это ничего. Спасибо – жив, а что здоров – дело третье.

– Где все?

Прежде, чем ответить, Шелестова посмотрела по сторонам, словно хотела пересчитать всю нашу команду. А считать-то оказалось и некого.

– Не знаю.

Я хотел подняться, но не смог. Голова закружилась, проклятые мухи совсем озверели, те еще дрозофилы, так и множатся, так и множатся. Я перевернулся на живот, уперся руками и оторвал себя от земли. Со стоном и скрипом. За такую немощь в былые времена прапорщик Залога меня бы со свету сжил. Я бы у него сутки напролет упор лежа принимал!

Подтянув колени, я утвердился на четырех точках и только хотел продолжить движение дальше и вверх, как меня вывернуло наизнанку. Сначала выплеснулась вода с зеленоватой пеной, потом стало корежить на сухую. Все-таки большую часть океанской водицы я выдал ночью, прежде чем то ли заснуть, то ли сознание потерять. Второе – вернее. Не помню, чтобы мне что-нибудь снилось, даже завалящего кошмара какого. Значит, и не было его. Значит, вырубился я основательно.

Прокашлявшись и прочихавшись, я взглянул на Милу. Она смотрела мимо меня – в сторону моря, и глаза ее были, как осколки плохо вымытой молочной бутылки – мутные.

Я сглотнул: вот же, давно нет в моей жизни ни комвзвода Залоги, ни молока в бутылках, сплошь в картоне, а помнятся и тот, и те. Я сглотнул еще раз. Горько, а все же не так мерзко, как раньше. Притомились киски, ну, хоть какой-то позитив.

Дождавшись, когда в голове прояснится окончательно и бесповоротно, я поднялся на ноги. Колени дрожали, плечи не желали распрямляться, но все же я вновь стал существом прямоходящим. И это было отрадно.

– Стою, – сообщил я Миле, но она и головы не повернула. Тогда я тоже стал разглядывать «Золушку».

Когда я увидел эту яхту в порту Кофреси, это неподалеку от города Пуэрто-Плата, то подумал, что имя ей дано не самое удачное. Назвали бы «Белоснежка» или «Рапунцель», прости Господи, все точнее было бы, потому как Золушка большую часть сказки замарашкой проходила. А тут… Яхта, на которой мне предстояло пересечь Атлантику, была, что называется, с иголочки: белоснежная, с небольшой, изящных очертаний рубкой, великолепной тиковой палубой. От яхты прямо-таки разило благополучием и самодовольством, ну, и большими деньгами, естественно. Конечно, я знал, что Федька Полуяров человек состоятельный, вернее, отец его, но что настолько – не предполагал. Роскошь, одно слово. Доступная взорам.

Сейчас же «Золушка» являла собой жалкое зрелище, впервые всецело оправдывая свое имя. Яхта застыла в самом невероятном положении: корма вздернута, корпус под наклоном градусов тридцать… А вот мачта уцелела, хотя стоячий такелаж в беспорядке. Хорошо немцы лодки делают, с запасом.

Тут накатила волна – покрупнее тех, что прежде облизывали берег. Волна ударилась о торчащие из воды скалы, подняв фонтаны брызг, а потом врезалась в борт яхты. «Золушка» вздрогнула и наклонилась еще больше – вперед, и накренилась – вбок. Гик1, до того едва лишь касавшийся воды, погрузился в нее.

Яхта лежала на камнях, точнее, на каменной платформе шириной метров двадцать. Справа и слева, судя по цвету воды, было глубоко. Но говорить о том, что «Золушке» не повезло, я бы не стал. Ее бы все равно разбило – не о платформу, так о берег, тут валунов достаточно, не помилуют.

Но что случилось, то случилось. Ночью шальная волна подняла яхту над иззубренным краем платформы, а потом со всей дури швырнула вниз.

Этот удар я помню.

Видно толком ничего не было, сплошь серая муть из ночной черноты и хлопьев пены, которую ветер срывал с гребней волн. Глаза мне были не помощники, зато о происходящем докладывал желудок. Сначала, сжавшись и заёкав, он проинформировал: вот, поднимаемся, сейчас взлетим. Потом, шмыгнув куда-то в район крестца, дал знать, что через миг – кратчайший и решающий – нас так приложит, что никому мало не покажется. Как раз наоборот: покажется много и всем.

Так и произошло. Грохот, треск, крики.

Громче всех кричал Федька.

Джон продолжал командовать, наивно полагая, что экипаж дружно кинется исполнять его приказ по демонтажу контейнера со спасательным плотом. Ага, как же.

Яхту тащило по камням. Шансов у нее не было. А у нас были. Берег – вот он, рядышком. Доплыть бы только. Или вброд добрести.

Над моей головой пронесся гик. Не останься я в кокпите2, будь на палубе, куда призывал нас Джон, гик мог запросто размозжить мне затылок. Хотя, должен заметить, лобные доли у меня не крепче.

В общем – пронесло. Помилуйте, ничего неприличного, хотя и по-неприличному могло быть. Запросто.

А другие как? С ними что?

Джон был у штурвала и даже пытался рулить.

Чистый пытался помочь ему в этом бессмысленном деле.

Федор кричал. За мгновение до «девятого вала» он выбрался на палубу и пополз на бак. Может, якорь хотел бросить? Глупость несусветная, но с него станется.

Что касается Милы и Пети Козлова, они оставались в каюте. Туда они ретировались несколько часов назад, хотя Джон заверял их, что в кокпите и безопаснее, и не так страшно.

В этот момент огромная новая волна накрыла яхту. За ней еще одна, и еще. Сколько продолжалось избиение «Золушки», сказать не возьмусь. Может, десять минут, может, час, а может, и два. Все смешалось, как в доме Облонских. А потом обломилось, как в доме Смешанских: волны вдруг перестали терзать «Золушку», бросив ее на камнях с задранной кормой и спутанным такелажем.

– Сели! – прохрипел Джон. – На берег надо выбираться. Федор, ты живой?

Ответом на зов Джона был срывающийся голос Полуярова:

– Живой.

– Давай сюда.

– Не могу, я запутался.

– О, Господи!

Помянув Всевышнего, Джон следом помянул нечистого. Никакой принципиальности.

Повернулся ко мне:

– Андрей, ты в каюту, а я за Федором.

Я скатился по трапу и чуть не упал, споткнувшись о Петьку. Тот лежал на полу каюты, и глаза у него были выпученные, словно Козлов страдал базедовой болезнью, в чем раньше замечен не был. Петьку долго и обильно тошнило, но ему было не до того, чтобы выбраться из лужи. Паршиво ему было.

Я переступил через Козлова и направился в носовую каюту.

Мила лежала на койке. И ладно бы держалась за бортик или скобу в изголовье, которой немецкие конструкторы предлагали пользоваться при качке. Нет, она просто лежала, и если бы не уродливый комбинезон-непромоканец вкупе со спасжилетом, можно было бы подумать, что, вот, прилег человек покемарить, а тут ходят всякие, спать мешают.

– Мы на камни вылетели, – сообщил «всякий», то бишь я. – Но берег рядом. Пошли. Помогу.

– Ты ему помоги. – Мила повела подбородком в сторону кормы, где у трапа крючился Козлов. – А я сама. За вами.

Добравшись до Петьки, я пнул его пониже спины – обидно, но совсем не больно.

– Эй ты, кладоискатель хренов, вставай!

Петька заворочался и стал подниматься. Двигался он даже хуже, чем соображал. Но в итоге все для него кончилось благополучно. А что до синяков на ребрах, так это спишем на последствия шторма – одни из. Да, не сдержался, каюсь. Но ведь заслужил, тошнота! Если бы не его рассказы о пиратском золоте, мы бы у этих берегов не оказались, а шли бы себе к Марокко под штормовыми парусами и в ус не дули.

– Шевели сучками! – прикрикнул я, первым выбравшись в кокпит.

Петьку расклинило в проходе, он что-то мычал, и тогда я ухватился за плечевой ремень жилета и выволок Козлова из каюты.

Потом позвал:

– Мила!

И все. Больше ничего не помню. Очнулся я на берегу. Тогда же меня вывернуло раз, другой, и я снова отключился – теперь уже надолго, до утра.

– Как я здесь очутился? – спросил я Шелестову. – Кто меня вынес?

– А с чего ты взял, что тебя кто-то нес?

– Между прочим, я живой и на берегу.

– Когда я выбралась из каюты, ни в кокпите, ни на палубе никого не было. Я прыгнула в воду. Там было по пояс. Пошла к берегу. У самой кромки наткнулась на тебя. Вытащила.

– Спасибо.

– Я думала, ты – труп, а ты продышался.

– Тем более спасибо.

– Принято, – сказала Мила без улыбки. Я даже обернулся, чтобы убедиться: так и есть, серьезна, как на похоронах. Ох, и не нравятся мне дамочки с рояльными струнами вместо нервов. Мне бы чего попроще, попонятнее.

– Значит, никого больше не видела? – еще раз уточнил я.

– Никого.

– А следы?

– Здесь камни.

Ах, ну да, мог бы и сам сообразить. Камни, по следам не пройдешь, а без следов – только по запаху. Но талантливой псины Мухтара мы не имеем.

«Стоп, – одернул я себя. – Ты чего пургу несешь, уродец? Мухтары какие-то, девы с железными нервами. Тебе что, делать нечего?»

– Пойду пройдусь, – сказал я. И поразился, как дико прозвучали мои слова. Слишком обыденно для таких обстоятельств и такой обстановки.

– Я уже ходила. Сто шагов туда, – Мила показала налево. – Сто шагов сюда, – Мила показала направо. – Никого. На яхту надо. Напомним о себе миру.

Мне даже как-то неловко стало. Растерялся, потерялся. Разумеется, нам нужно на яхту. Там есть все, что делает жизнь яхтсменов начала XXI века безопасной. Пусть и относительно, что следует из нашего бедственного положения. Там рация, там спутниковый телефон, там много разных электронных штукенций, с помощью которых можно сообщить людям на берегу, что у нас неприятности. Крупные. Что беда у нас!

– Согласен, – кивнул я и опасливо сделал шаг. Смотри-ка, ничего, вполне, не падаю. Готов к труду, а коли понадобится, то и к обороне.

Я поднял руку и пощупал шишку на затылке. Как источник боли она меня совсем не беспокоила, а вот своим происхождением – даже очень. Я ведь увернулся от гика. Тогда откуда она взялась? Может, когда я вытащил в кокпит Козлова, гик понесло обратно, и он заехал-таки мне по черепушке? Дальнейшее укладывается в схему: меня сбросило в воду, но я не захлебнулся, потому что был в спасжилете, волны прибили меня к берегу, потом Шелестова вытащила на камни. Все логично. Правда, больно гладко. А если не что, а кто? Но с какой стати кому-то бить меня по голове? Кому? Джону? Федьке? Чистому? Кстати, где они? И примкнувший к ним Козлов.

О плохом думать не хотелось. Думать вообще было тяжко, и я оставил это занятие. Будем решать вопросы по мере их возникновения, и по возможности не утруждая извилины.

– Я с тобой, – сказала Мила.

С валуна, на котором сидела, она поднялась легко и легким же шагом направилась к воде.

– Вот здесь надо, – показала она направление. – Я здесь шла.

Так и оказалось: ей – по пояс, мне – чуть ниже. Мы добрели до яхты и забрались на нее. Это оказалось нетрудно.

Тут вот какая штука. Если яхта на ровном киле, подняться на нее из воды без посторонней помощи – задача архисложная. В Голливуде на этом целый триллер построили. Типа: решили люди искупаться – все, всем было жарко, а штормтрап не вывесили, ну, и не смогли вернуться обратно. Я уж не помню в деталях, чем там все закончилось, но закончилось плохо. С «Золушкой» такой сюжет не прокатил бы. Ее проектировали в годы, когда в моде была приплюснутая, точно утюгом выглаженная корма. Имелся на ней и специальный трап для купальщиков, который можно было опустить и находясь в воде. Этим трапом мы и пользовались после освежающих морских ванн. Однако в данный момент «Золушка» стояла, задрав к небу корму, и трап, даже будь он опущен, нам бы не помог. Ну и бог с ним, с трапом этим. Крен яхты был так велик, что мы просто перешагнули через ее подветренный борт и оказались в кокпите.

– Люди! – крикнул я, не особенно надеясь на ответ. Его и не последовало.

Мила разглядывала окошки и датчики на консоли приборов. Я тоже взглянул. Экран картплоттера3 был разбит. Я стал нажимать на все кнопки подряд, но приборы дружно игнорировали мои старания: ни одно окошко не засветилось, ни один диод не замерцал, ни одна стрелка не дернулась. А ведь такого в принципе быть не могло! Чему в них ломаться, в приборах этих? Ну, ладно, есть чему, но чтобы все и разом? И к тому же, ток-то должен идти! Это как в машине после лобового столкновения: сама всмятку, а указатель поворота мигает и мигает.

– Не пашут, – сказал я не Миле – себе. – Может, что-то с аккумуляторами?

Я повернул ключ, но стартер остался глух и нем.

Ладно, попробуем по-другому.

Ночью каюту освещали лампочки аварийного освещения. Сейчас они не горели, но света, благодаря иллюминаторам, хватало.

Еще отличие, более существенное: ночью в каюте было сухо, а сейчас плескалась вода. Означало это одно: корпус яхты рассадило о камни. Судя по всему, поступала вода откуда-то из района киля.

В каюту я полез потому, что в ней над штурманским столом находились столь нужные нам сейчас средства коммуникации. На консоли в кокпите были только дублирующие экраны с самыми необходимыми рулевому кнопками и тумблерами, а сама аппаратура – вот она, туточки. Но в каком она была виде! Изувечена, изуродована.

Чем ее так?

Ответ плавал у меня под ногами. Это была крышка от ящика с навигационными инструментами.

На протяжении всего перехода через океан я ни разу не видел, чтобы Джон пользовался секстантом, линейкой, циркулем и транспортиром. Все эти замечательные изобретения человеческого ума оказались вытеснены на обочину прогресса компьютерными достижениями последнего времени. И то верно, зачем ловить линию горизонта, погружаться в вычисления, стараясь свести к минимуму погрешности, если за тебя все безошибочно сделает электроника? Тем не менее, комплект навигационных приборов на «Золушке» имелся. Секстант, хронометр и прочее покоились в ящике с откидной крышкой справа от штурманского столика. Вот этой крышкой, судя по всему, и лупили по приборам.

Итак, чем – понятно. Теперь следует проверить, насколько вдумчиво действовал разрушитель.

Я вернулся в кокпит.

– Что там? – спросила Мила.

Махнув рукой, мол, потом, я вылез на палубу и распустил молнию чехла спасательного плота. Запустил внутрь руку, пошарил – радиобуя на месте не было. Так, и здесь облом.

Я спрыгнул в кокпит и поднял люк, врезанный в его пол. Влажно чавкнули резиновые прокладки, обеспечивающие герметичность моторного отсека. Оттуда пахнуло так, что я отшатнулся. Солярка с электролитом – адская смесь. И все же я встал на колени, наклонился и… Первое, что я увидел, это пучок проводов, вырванных из блока цилиндров прекрасного дизеля «Вольво-Пента». Вандалу потребовалась секунда, чтобы лишить мотор жизни – со всем его хваленым шведским качеством. Куда больше времени у него ушло на то, чтобы вывести из строя аккумуляторы: пока еще клеммы сорвешь и пробки открутишь…

Я захлопнул люк и доложил Шелестовой:

– Аккумуляторов нет, тока нет, ничего нет, одна надежда теплится.

– Не смешно, – сказала Мила.

– Да я, вообще-то, не веселюсь. Не с чего. Постой-ка…

Я снова нырнул в каюту. Потому что кое-что забыл. Очень важное. Но если забыл я, с тем же успехом мог забыть и… кто? Джон? Козлов? Чистый? Федор? Кто учинил этот разгром? Кому понадобилось оставить нас без связи? Какого хрена?!!

В каюте я дернулся к штурманскому столу – и выругался: не забыл, стервец!

Крепления были откинуты, полка пуста, спутниковый телефон исчез.

– Андрей!

Я бросился наверх, к Миле.

– Что?

– Там!

Метрах в ста от нас по правому борту я разглядел оранжевое пятно. В воде, среди рифов. Что там такое? Бинокль нужен…

Бинокль оказался на своем «штатном» месте – в нише справа от рулевого. Я достал его, хотел прижать окуляры к глазам, но зрительные трубы оказались сдвинутыми, так что мне пришлось подстроить их под себя.

Так, вот оно, пятно, только не пятно это вовсе…

В одежде яхтсменов торжествует «унисекс» – что для мужчины одежка, что для женщины, все едино. К тому же, комбинезоны-непромоканцы нивелируют фигуру, так что со спины не всегда разберешь, кто перед тобой – мужчина или женщина, высокий человек или не слишком, худощавый или средней упитанности. Ну, а если человек в воде, если над ней только «горб» спасжилета, а голова скрыта капюшоном, то не разберешь ни за что и никогда.

Пока я возвращался на берег, пока бежал по нему, пока понял, как подобраться к человеку среди камней, я гадал: «Кто?» И перебирал, как несколько минут назад, ту же обойму имен. Федька? Чистый? Джон? Козлов?

Дважды я оступился: раз – по горло уйдя в воду, а второй раз – с головой. Эта заминка позволила Шелестовой опередить меня. Я нагнал ее в тот момент, когда она ухватила человека за плечи, приподняла…

Это был Чистый.