Читать книгу Черный парус беды - Сергей Юрьевич Борисов - Страница 2

Мы выволокли Чистого на берег.

Я был спокоен – ни трепета, ни дрожи. Будто дело это для меня привычное, даже наскучившее, тела бездыханные таскать. А это не так, переноска трупов – занятие мне незнакомое, так что можно было бы и психануть. Чего ж не психую? Да, мне не нравился Чистый, но мое нынешнее хладнокровие прежняя неприязнь не оправдывает. Нравился, не нравился… Человек все-таки, можно и поскорбеть, и вздохнуть горько, а то и слезу смахнуть. Но не получается, не скорбится и не плачется. Отчего так?

И тут я понял. Потому что о себе больше думаю, чем о Косте. Потому что у меня шишка, а у него точнехонько в этом же месте череп проломлен. А могло быть наоборот: я лежал бы хладным трупом на берегу португальского острова Селваженш-Гранди, а надо мной склонялся бы помятый, но живой Костя Чистый. И за что поручусь, так это что ни слезинки бы он по мне не проронил, сволочь этакая.

Я натянул капюшон на лицо покойного. Для этого мне пришлось слегка распустить молнию у горла и поддернуть куртку вверх. Оранжевая ткань скрыла посиневшие веки и щель полуоткрытого рта.

А зубы-то у Чистого сплошь керамика, невольно отметил я и даже поежился от того, что обращаю внимание на такие вещи в такую минуту.

Я быстро взглянул на Шелестову. Не заметила ли она чего по моему лицу? Не претит ли ей находиться в обществе растленного типа, на которого даже смерть близкого человека никак не действует? Ну, не близкого, но давнего знакомого, не так уж много это меняет.

– Это гиком его, – сказала Мила.

– Не думаю, – покачал я головой. – За борт скинуло, может, и гиком, но вмятина на затылке аккуратная, почти круглая, это его, наверное, о камень приложило.

Мы помолчали, потом Шелестова проговорила с запинкой:

– Что делать будем?

О том, что связи с материком у нас нет и в ближайшее время не предвидится, я ей уже рассказал.

– А что делать? – пожал я плечами. – Только ждать. Рано или поздно на острове появятся люди. Сюда и экскурсантов возят, и орнитологи здесь частые гости.

– Я о другом. Что с ним делать будем?

Опять я ее не сразу понял. Я про Фому, а она про Ерему, про Костю то есть.

– Петька говорил, тут пещер много. Можно туда отнести. Но ее еще найти надо, пещеру. А можно и здесь оставить, только камнями завалить, а то птицы расклюют. Вон их сколько!

Над скалами вдали царила суматоха. Несколько десятков птиц кружились в воздухе. На земле их было во много раз больше. Тот же Петька рассказывал, что на островах архипелага Селваженш находится одна из крупнейших колоний атлантических буревестников, а эти гордые смелые птицы падалью не брезгуют.

– А с остальными как?

– Искать будем, – сказал я. – И надеяться.

Я обложил Чистого камнями. Шелестова мне не помогала. Видно было, что нет у нее сил. Если какие и оставались после минувшей ночи, то за последний час все истратила, до капли.

– Можно идти, – сказал я и швырнул булыжником в птицу, приземлившуюся неподалеку и проявлявшую к нам здоровый голодный интерес. Не попал.

Прежде, чем двинуться в поход, как тот Мальбрук, я постоял над холмиком, укрывшим Константина Чистого. Пусть земля ему будет пухом. Хотя тут и земли-то нет, камни одни…

* * *

С Чистым я познакомился три года назад.

Предшествовало встрече мое решение воплотить в жизнь давнюю мечту.

Многие мальчишки в детстве грезят парусами. Я тоже не избежал этой участи. Каравеллы, фрегаты, бригантины. Колумб, Джеймс Кук, Васко да Гама. Стаксели, брамсели, топсели. Приказ: «Свистать всех наверх!» В общем, полный набор.

Любимой моей книгой стал «Морской волчонок» Майн Рида. Ему на смену пришел «Остров сокровищ» Стивенсона, с которым мирно уживалась «Одиссея капитана Блада» Сабатини. В классе восьмом на полку с любимыми книгами встала еще одна – «Наследник из Калькутты» Штильмарка.

К этому времени я уже перестал ходить в судомодельный кружок, оставив бесплодные попытки воспроизвести в дереве шхуну «Испаньола», на которой Джим Хокинс, Сильвер и компания отправились за сокровищами капитана Флинта. Оказалось, руки у меня не под то заточены и не оттуда растут. Как ни старался, ничего путного не выходило, все вкривь и вкось, ну, я и бросил это дело, чтобы не позориться.

К сожалению, Клуба юных моряков у нас в городе не было в связи с его сухопутным статусом. Не было у нас и парусной секции. Ближайшая базировалась за тридцать километров на Истринском водохранилище, не наездишься.

В общем, разнообразные и многочисленные преграды обложили меня со всех сторон, не позволяя хотя бы на шаг приблизиться к мечте. Но я все равно трепыхался! Когда пришла пора определяться с послешкольным будущим, я разослал необходимый комплект документов по трем адресам: в Ленинград, в Одессу и Мурманск. Но вместо вызова мне пришли уведомления, что по медицинским показателям я не могу быть допущен к вступительным экзаменам. До сих пор толком не знаю, что это за напасть такая – «незаращение баталлова протока». Какой-то дефект межпредсердной перегородки. Но обычно с возрастом это проходит. Зарастает, подлюка! Так говорили мне врачи московские, однако их коллеги из Мурманска, Питера и Одессы постановили иначе: «Не быть тебе, Андрей Говоров, ни штурманом, ни капитаном, и большой корабль под твоим командованием никогда не выйдет в открытое море».

Фиаско было оглушительным, но я мужественно пережил поражение. А напоследок выдал аккорд! На выпускном экзамене по литературе десятиклассникам были предложены три темы сочинения: что-то о Базарове, что-то о закалке стали и «Мой любимый литературный герой». Причем подразумевалось, что и здесь будет повествование либо о Евгении Базарове, либо о Павке Корчагине. Разумеется, я выбрал третью тему, как самую «свободную», и написал о Джошуа Слокаме. Моя домашняя «морская» библиотека как раз пополнилась его книгой об одиночном плавании вокруг света на яхте «Спрей». Экзаменаторы были сильно удивлены, не обнаружив в моем опусе ни Базарова, ни Корчагина, однако формально условия нарушены не были, и сочинение приняли к рассмотрению. И даже высоко оценили: 5 – за «русский», 5 – за «литературу».

Но это был действительно последний аккорд. Или прощальное крещендо. Потому что поступил я в институт, ни малейшего отношения к морю не имеющий, институт культуры. Впрочем, воды на наши головы там лили много. Но это в любом институте так: сначала на тебя льют, а потом ты льешь на экзаменах – в надежде, что преподаватель из твоего словесного потока выудит что-то разумное, дельное и отпустит с миром.

За институтом последовала армия. Врачи из военкомата никакого «незаращения» у меня не нашли. А может, просто не знали, где этот «баталлов проток» искать. Вынесли вердикт: «Годен!» – и пошел я сапоги топтать.

Отдал дань Родине – вернулся. И тут судьба выкинула коленце, направив меня на стезю журналистики. Время было такое, начало 90-х, библиотекари и руководители народных хоров с высшим «культурным» образованием были без надобности, а вот людей, умеющих слова в статейки складывать, не хватало.

Так я в журналистике и застрял. Звезд с неба не хватал, да не особенно за ними и тянулся. От писанины с годами вообще отошел. Стал выпускающим редактором, а это должность больше техническая, чем творческая. Собрать тексты, подобрать фотографии, проследить за версткой – и в типографию. Нормальная работа, в общем. В меру нервная, не слишком пыльная. А когда мне посчастливилось прилипнуть к одному корпоративному журнальчику, стала она и довольно денежной.

Вот тогда я и вспомнил о своей мечте, о которой все эти годы старался даже не думать, потому как проку нет, коли карман пуст. Яхтинг – удовольствие дорогое.

Я навел справки, и выяснилось, что, да, действительно, дорогое, однако не настолько, чтобы я в своем нынешнем положении не мог к нему прикоснуться. Если не зарываться, не закидываться сразу на Таити, Сейшелы и прочую экзотику, то, вроде, как и по средствам мне это хобби.

Еще выяснилось, что в Москве яхтенных школ – десятка полтора. Выбрал я «именную» – школу Николая Пирогова, уж больно хороши и красочны были о ней отзывы бывших курсантов.

Располагалась школа в небольшом особняке, затерявшемся в переулках между Покровкой и улицей Забелина. Я приехал туда, отдал должное морскому антуражу, с каким было оформлено помещение, и заплатил за теоретический курс. За ним должна была последовать практика, но где я ее буду проходить, в Черногории или Турции, с этим я еще не определился.

На первом занятии я и познакомился с Константином Чистым и Федором Полуяровым.

Хотя, что значит «познакомился»? Никто нас друг другу не представлял. Просто Сергей Арнольдович, наш преподаватель, проявил себя незаурядным психологом, начав с того, что попросил нас рассказать, чего, собственно, мы хотим.

– На Самоа хочу, – сказал я. – Всегда мечтал поклониться.

– Понятно, – кивнул Сергей Арнольдович. – Город Апиа. Гора Веа. Могила Роберта Луиса Стивенсона. Угадал?

– Да-а, – уважительно протянул я.

– А вы?

– Я… – девушка справа от меня хотела ответить, но запнулась и покраснела.

Сергей Арнольдович не стал настаивать. Тактичный человек.

– А вы? – спросил он.

– Я с ним, – женщина лет не преклонных, но уважительных, сидевшая через проход слева от меня, положила руку на локоть своего соседа, седовласого и ухоженного. – Ему хочется, а я его одного в море не отпущу.

– Не отпустит, – подтвердил сосед, он же, очевидно, супруг. – Вот, думаем приобрести небольшую яхту и держать ее в Болгарии. Мы там к пенсии маленький домик купили. Так что будем совершать прогулки под парусом.

– А вы? – вопрос был обращен к мужчине приблизительно моего возраста, ну, или чуть моложе. В дорогой рубашке, в дорогих ботинках, с дорогими часами, с дорогим галстуком, в очках от «Тиффани».

Ответ прозвучал не сразу, словно мужчина решал – отвечать или нет, а если отвечать, то правду или отделаться общими фразами.

– Хочу попробовать, – наконец проговорил он. – Вдруг понравится?

Я не понял, сказал он то, что думает, или это только слова и ничего, кроме слов. А что я уяснил, приглядевшись, так это что рубашка, ботинки, часы – из дорогих, но не из «топовых». Только за оправу не поручусь.

– А скажите, Сергей, – не стал дожидаться своей очереди последний из нас. – Где лучше яхту покупать? Костя говорит, – парень с лицом простодушным и восторженным повернулся к мужчине в «Тиффани», – что заказывать на верфи ни к чему. Разорение одно и ждать долго. Проще купить «юзаную» где-нибудь на Багамах и перегнать в Европу. Лодки там недорогие, американцы их быстро меняют, вот и получается качественный товар по доступной цене. Так или не так?

– Ваш товарищ… – Сергей Арнольдович сверился со списком: – Федор, правильно? Так вот, ваш товарищ, Федор, абсолютно прав. Одна и та же лодка, то есть одной фирмы, одного возраста и одинаковой степени изношенности на Карибах и в Средиземке стоит совершенно по-разному. Там – меньше, здесь – во Франции или Испании, даже в Греции и Хорватии, – больше. Я бы даже сказал, неоправданно много!

Таким было наше знакомство. Выпускающего редактора Андрея Говорова – с одной стороны; партнеров-предпринимателей Константина Чистого и Федора Полуярова – с другой.

Что они за предприниматели, в каком бизнесе подвизаются, выяснилось позже, а некоторые существенные детали – позже значительно. И тому есть объяснение.

Должен признаться, что, став курсантом яхтенной школы Николая Пирогова, на первое занятие я отправился не без внутреннего напряга. А что, если там окажутся одни нувориши? Сплошь пресыщенные дяденьки и тетеньки или, наоборот, «золотая молодежь», которой вздумалось добавить себе в актив еще одно модное спортивное увлечение – после горных лыж, дайвинга и стрит-рейсинга. Начнут пальцы гнуть, через губу цедить, глазами щупать, словечками-брендами кидаться, эдак будто невзначай. И не то, чтобы я тушевался перед такими людьми, но неприятно как-то, неуютно.

Оказалось, что тревожился я напрасно. Конечно, разница в благосостоянии наличествовала, ее не скроешь, но кичливости, назойливой демонстрации своего финансового благополучия не было. С чем бы сравнил, так это с баней: все голые, и уже тем равны. Причем с баней финской – финской классической, народной, где мужчины и женщины парятся вместе, не стыдясь друг друга и друг друга не смущая, где неуместны сальные взгляды и невозможны грязные намеки.

Все было очень по-дружески. Настолько, что через пару занятий стеснительная девушка Света перестала с пугающей регулярностью заливаться краской.

Помню, я подумал: сбылась мечта идиота, вот люди, для которых парус – образ жизни, и смысл, и цель.

Если бы не Чистый, я бы даже не оставил места исключениям.

– Мужа ищет, – сказал он о девушке Свете. – Прынца. С белым конем и белой яхтой.

– Будут помидоры кушать и сливовицей запивать, – сказал Костя о супружеской паре с недвижимостью около Варны. – А яхту на прикол поставят, чтобы перед заезжими родственниками хвастаться.

Что-то говорил Чистый и обо мне, наверняка говорил. Может, посыпал щебнем мой идеализм, а может, вполне допускаю, оттоптался по моей «Витаре». Сам-то он ездил на «Туареге».

Зато Федька катался на навороченном «Патроле» длиной с полквартала! И было Чистому до Полуярова-младшего, как до Луны.

Однако, повторюсь, о том, кто из них что, я узнал много позже. А тогда, в школе, на занятиях и перекурах, на мелкие камешки в чужие огороды я решил внимания не обращать. Ну его, Чистого этого! Я и потом поступал так же – игнорировал, когда под руководством все того же Сергея Арнольдовича мы в едином порыве проходили практику в Черногории, в городе Бар, на борту яхты «Бавария 45».

После практики – с получением дипломов, что было отмечено обильными возлияниями, – наши дороги могли разойтись. Честно говоря, именно этого я и ожидал. Однако параллель с пляжными романами, день кончины которых всегда совпадает с датой отъезда, в данном случае оказалась несостоятельной. Общение наше продолжилось, и пусть встречи были нечастыми, но они были. Правда, всегда в разном составе. Чаще всего в посиделках в маленьком кафе на Покровке не участвовали муж с женой, которые таки съехали из Москвы в Болгарию, и в Россию теперь наведывались лишь изредка. Кстати, яхту они действительно купили и, против ожиданий Чистого, регулярно бороздили на ней Черное море. Потом компания наша «похудела» еще на одного человека. Девушка Света встретила свою судьбу. Не «прынца», но солидного и состоятельного бизнесмена. Вместе они участвовали в любительской регате по маршруту Родос-Крит-Родос, ну, и сладилось. Избранник Светы занимался торговлей оливковым маслом. Недалеко от Ираклиона, столицы Крита, у него был дом, куда Света и отбыла из наших палестин с твердым намерением надолго обосноваться в Греции. Девушка она была не глупая, так что все у нее обещало получиться. Я ей так и сказал на свадьбе, на которую был приглашен в качестве «морского друга»: не тушуйся, Светка, семь тебе футов под килем. Федька Полуяров выразился в том же смысле, подарив молодым по паре роскошных яхтенных перчаток. А вот Костя Чистый остался «за бортом», не позвала его Света. Видимо, не забыла ни его снисходительных усмешек, ни высокомерия. Вот и отомстила, дав понять, кто он таков есть. Да никто! Другой человек плюнул бы и растер, но Чистого такое пренебрежение зацепило. И еще как! В этом я убедился во время следующего нашего кофепития на Покровке. Когда речь зашла о Свете и ее свадьбе, он позволил себе в ее адрес такие непристойности, что мы с Сергеем Арнольдовичем, тоже заглянувшим «на огонек», чуть ли не в один голос велели ему заткнуться. Даже Федька высказался в том смысле, что ты, Костян, того, палку-то не перегибай. Для Полуярова-младшего, относившегося к жизни легко и всячески избегавшего каких бы то ни было конфликтов, это был почти подвиг. И Чистый заткнулся, побагровев и набычившись. А я пожелал себе пореже с ним видеться – не тот он человек, не моего круга, ну и пусть остается за окружностью. К сожалению, редко все выходит так, как тебе желается. Кофепития наши продолжались, и Чистый на них исправно являлся. Думаю, он боялся выпустить Полуярова из своего поля зрения. А что, если взбрыкнет Федюша, набедокурит? И если взбрыкнет, как сильно это скажется на его, Кости Чистого, судьбе? Не перестанет ли известный магнат Полуяров-старший благоволить к генеральному директору одной из своих многочисленных компаний? Нет, рисковать Чистый не хотел. Потому и приходил, и кофе пил, и улыбался даже. Но меня на мякине было не провести: раскусил я Чистого и все о нем понял. Гниль, а не человек. Подпустишь к себе – и так запачкаешься, что хрен отмоешься. А уж в экипаже такой тип – сущее проклятие. Я это понимал, и потому, как ни звал меня Федор разделить компанию, в чарты с ними никогда не ходил.

– Федь, – говорил я. – Ты прости, но я с Чистым на одном поле не присяду.

А теперь о том, как я капитулировал.

– Надо увидеться, – сказал Федька, позвонивший мне на мобильный.

– Не телефонный разговор? – поинтересовался я.

– Вроде того.

– Ладно, увидимся. Где?

– В нашем кафе. Через час будешь?

Прикинув, успею ли, я сказал:

– Буду.

Я был немало заинтригован, что же такого срочного и важного могло случиться в безоблачной жизни наследника магната Полуярова, поэтому постарался и успел.

Федька меня уже ждал.

– Здорово, – приветствовал его я.

– Здоровей видали, – откликнулся Полуяров, озаряясь улыбкой. Из этого я заключил, что у него все замечательно, а если брать в расчет ширину улыбки, так просто великолепно.

Я не ошибся, Федька и впрямь был на верху блаженства. Он затараторил, и вот, что я узнал.

Отец дозрел. Полуяров-старший наконец-то уверился в том, что паруса и море для сына – не прихоть, а серьезное увлечение, из тех, что на годы, а может, на всю жизнь. А, уверившись, отстегнул кругленькую сумму, чтобы сын не чартами пробавлялся, а купил себе собственную яхту.

Такая щедрость со стороны заслуженного российского магната была делом неслыханным. Потому что по натуре Полуяров-старший был скупердяем. И будь его воля, держал бы он своего сынулю в черном теле. Но, увы, положение обязывает. Сын олигарха – зеркало олигарха, заглянуть в которое может каждый. Таковы правила. Как о человеке поначалу судят по одежке, так о состоянии человека – по поведению его отпрысков. Посему приходилось Полуярову-старшему сына своего Полуярова-младшего баловать. Хорошая машина, синекура вместо работы, плюс вояжи заграничные, рестораны самые лучшие, это уж само собой. Но когда сын заговорил яхте, отец встал на дыбы: блажь! Потом, впрочем, смилостивился и поставил условие: отучись сначала, походи в регатах, а уж потом… потом поговорим. И на днях свершилось: длившийся без малого три года испытательный срок закончился.

– Отец в своем репертуаре, – откровенничал Федор. – Денег на лодку дает, но и пределы ставит. Я даже опешил сначала, откуда ему известно что, где и сколько? Потом сообразил: это его Костян просветил. Короче, отец сказал, чтобы я шибко варежку не разевал. Все отследит, за каждый доллар спросит. По всей строгости! А то я не знаю, как он спрашивать умеет.

– Ты не об отце, ты о лодке скажи, – перебил я Полуярова. – Нашел? Выбрал?

Федор даже руки потер от удовольствия:

– А то! И знаешь, где? В Доминикане! Отдают не задарма, но о европейской цене за такую красавицу явно не в курсе. А знаешь, кто мне ее подыскал?

– Чистый, – даже не делая вид, что гадаю, сказал я.

– Он самый! – хохотнул Федька. – Ой, только не морщись. Знаю, как ты к нему относишься. Но, Андрюх, согласись, парень он оборотистый. Не без недостатков, признаю, но кто из нас ангел? Нет таких! Это бесов хватает, а с ангелами всегда дефицит.

– Оборотистый, значит, – повторил я, чувствуя, что Полуярова сейчас унесет куда-то в сторону.

– Еще какой! Вот ты не знаешь, и я не знал, а Костян за три года, что мы к парусу прибились, уже пять яхт из Америки пригнал.

– Сам? – поразился я.

– Не сам, конечно, команду нанимал перегонщиков. Такая у него халтурка на стороне. А что, зарегистрировал фирму честь по чести и гоняет лодки потихоньку.

– А отец твой не против? Ну, что его клеврет на стороне подъедается?

– Не против. Вообще, есть у меня подозрения, что в «пироговскую» школу Костян за мной не просто так увязался, не из любопытства или солидарности. Думаю, его отец об этом попросил, ну, проследить, что со мной и как. Воспользовался тем, что мы с Чистым давно знакомство водим, ну, и попросил. А Костя не посмел отказаться, хотя ему тогда яхты были, как дураку гармошка. Но я его не осуждаю: как откажешься? Батя мой его пригрел, в люди вывел, к деньгам подпустил, теперь время по счетам платить, а то ведь могут и перекрыть ручеек, у отца с этим запросто. Официант!

Пока Полуяров заказывал кофе: «По чашке двойного», я думал о том, что, вероятнее всего, кругом Федор прав, а в чем чуть-чуть ошибается, так это в сроках. Не три года назад, а давным-давно к нему Чистый приставлен. Соглядатай, едреныть!

– Поздравляю, – сказал я. – Ты – хотел, ты – получил. Я-то здесь каким боком?

– Понимаешь, Андрюх, я хоть под отца и прогибаюсь, а все же обидно, когда за тебя решают, условия ставят, рамки. Так порой бурнуть хочется, страсть прямо! Ну, я и бурнул. Сначала поблагодарил благодетеля, а потом сказал, что совсем даже и не против, чтобы мне Чистый помог на Карибах лодку найти. Отец на этом настаивал, а то, говорит, тебя, недотепу, всякий на бабло разведет. Хорошо, киваю, по всем пунктам согласен, но яхту в Европу поведу я. Сам! Я – капитан! Ждал, что отец заартачится, а он слова не сказал и вдруг посмотрел на меня… уважительно, что ли. Я и не припомню, когда такого взгляда удостаивался. Последний раз, пожалуй, когда отказался жениться на дочке министра, та еще уродина, а у отца с министром этим тесные завязки были. Получается, он на меня, как на козырь, ставку делал, а я его кинул. Вот тогда он на меня так же посмотрел – с уважением. Как на равного. Почти.

– Ближе к телу, отец Онуфрий, – осадил я Федора, по обыкновению взявшегося растекаться мыслью по древу. – Ты, как я догадываюсь, хочешь, чтобы я с тобой через Атлантику пошел, так?

– В точку! На полном моем финансировании. Пошли, а? У меня же опыта таких дальних переходов нет.

– И у меня нет, – напомнил я.

– Так будет!

Официант поставил на столик чашки. Я придвинул к себе кофе, но пить не стал.

– А теперь, Федор, честно и прямо. Зачем я тебе на борту нужен?

Полуяров глаза не отвел:

– Честно? Мне человек надежный нужен. Опытный будет, американского шкипера подрядим, есть на примете, а нужен надежный. Я облажаться боюсь. А Костя потом все отцу доложит.

– Так Чистый тоже пойдет?

– В том-то и дело! Отец настоял, а Костя сделал вид, что его и просить не надо: он с радостью.

Я надорвал пакетик с сахаром и высыпал белые кристаллики в чашку. Полуяров почувствовал, что надо давить, и надавил:

– Выручи, Андрей. Я для отца всегда балбесом был, а тут вроде как изменилось отношение. Один раз я шанс уже упустил, ну, когда женитьбу обломал, я тогда в загул ушел, глупостей наделал, а теперь не хочу. Должен соответствовать! Все же я наследник империи. Я, а не Костя Чистый.

– Ну, не загибай. У него калибр не тот, – успокоил я Полуярова. – Вот что, сейчас я тебе ничего не скажу, подумать надо. Завтра скажу.

На следующий день я позвонил Федору и сказал «да». Объяснять ничего не стал, а он и не настаивал. Ему был важен результат. А может быть, подумал Полуяров, что Андрюха Говоров такой человек, что всегда в беде товарища выручит, не бросит на растерзание самодурам и завистникам. На самом деле не такой уж я расчудесный человечище. Я как рассудил? Пара месяцев на одной лодке с Чистым – это, конечно, испытание для нервной системы. Но ведь мы не одни на борту будем. Значит, не зашкалит, смогу пар выпускать, тот же Федор – чем не громоотвод? Ну, и главное. Всегда хотел побывать в Доминикане. Вообще на Карибских островах. А уж о том, чтобы пересечь океан под парусом, об этом и не мечтал. Нет, мечтал, разумеется, но по-детски, как пацанята мечтают о полете на Марс и встрече с инопланетянами. А тут вот оно, бери и пользуйся. Так что же, я из-за какого-то урода такой возможностью пробросаюсь? Да не в жисть!

– Когда отправляемся? – спросил я. – Говори сразу, а то мне еще на работе надо внеплановый отпуск выцыганить.

– Через три недели, – ответил безмерно счастливый Федор. – Годится?

– Вполне.

– Ох, Андрюха, спасибо тебе. Как наш Арнольдыч говорит: не спас, но выручил. А на Чистого ты наплюй. Тебе с ним детей не крестить!

И не знал Полуяров-младший, и я не знал, что роль крестного в принципе не для Кости Чистого. Что разобьет он свою головушку о камни далекого острова Селваженш-Гранди, и голодные буревестники будут считать его своей законной добычей.

* * *

– Кыш! Кыш!

Кричать было бесполезно – не голуби, да и не понимают эти португальские птички русского языка. Поэтому пришлось мне нагнуться за еще одним булыжником. Я запустил им в ближайшего буревестника. И опять не попал, но хотя бы отпугнул.

Мила тем временем снимала непромоканец. И то верно, становилось жарко.

Я тоже разодрал «липучки» и снял сначала куртку, а потом штаны на помочах.

Одно название «непромоканец». Это на борту он и помогает, и защищает, а если в нем искупаться, то пропускает воду за милую душу. Окунуться довелось и мне, и Миле, поэтому ее бирюзовый спортивный костюм от «пумы» был весь в темных влажных пятнах, а мой «адидас» так и вовсе по пояс насквозь. Ничего, обсохнем.

Вернув на ноги яхтенные сапоги, мы были готовы тронуться в путь. Напоследок я сунул в карман бутылку минеральной воды, которую прихватил с «Золушки».

Все, почапали.

Шли мы молча. И молчание было не в тягость. Есть люди, которые испытывают потребность заполнять вакуум словами. Если человек рядом с ними молчит, их это пугает. Сразу появляются тревожные мысли. Я его чем-то обидел? Я ему неинтересна? Ответов нет, и тогда эти неврастеники начинают сыпать словами – ничего не значащими, пустыми и лишь раздражающими собеседника, вынужденного напрягаться, собираться и что-то отвечать. Ни я, ни Шелестова таким комплексом не страдали. Поэтому и шли молча. О чем думала Мила, мне было неведомо, а я ни о чем не думал. Вернее, ни о чем конкретном. А то запаникую еще. Оно мне надо?

Мы оставили позади «Золушку», смотревшуюся жалкой сироткой, мало покалеченной, так еще и «безъязыкой». Кто же тебе «голоса» лишил, бедную?

Ну, вот, не хотел мусолить, гнал от себя, а вопросы, заразы такие, возвращаются и возвращаются.

Кто раскурочил аппаратуру?

Кто не пощадил дизель?

Где остальные?

Камни под ногами, темно-серые от росы, на глазах становились сухими и светло-серыми. Через тонкие подошвы сапог я чувствовал их неровные края.

Берег круто изгибался, и в месте изгиба была каменная гряда – не очень высокая и вовсе не неприступная.

Мы поднялись на нее.

За грядой берег продолжал изгибаться вправо, упираясь вдали в новую гряду.

– Смотри, – сказала Мила.

Перед нами лежало каменистое плато. Кое-где среди валунов виднелись кусты, и только это мешало употребить определение «лунный пейзаж». К тому же, пусть вокруг и царило безлюдье, но следов рук человеческих было предостаточно. Рвы, ямы…

Мы спустились с гряды и подошли к траншее шириной около двух метров и длиной метров восемь. На дне траншеи валялись пустая пластиковая бутылка и смятая сигаретная пачка. В углу сбились в неопрятную кучку фантики от конфет.

Следующий раскоп был в двадцати шагах от первого.

Увидев, что я шевелю губами, Мила спросила:

– Ты что делаешь?

– Шаги считаю.

– Зачем?

Я повел плечом. Напомнить ей о россказнях Козлова? О капитане Кидде и его сокровищах? О раскопках, что ведутся на этом острове уже двести лет? А раскопки, между прочим, именно так и ведут – квадратно-гнездовым методом, выбирая определенный «шаг». Вот его-то я и хотел определить. А вот зачем – не знаю.

По «горизонтали», то есть вдоль берега, «шаг» равнялся двадцати шагам. А что у нас с «вертикалью»?

Я опять зашевелил губами, высчитывая расстояние между первым и вторым рядом траншей. Расстояние равнялось тридцати шагам.

Интересно, честное слово, интересно, что за карта сподвигла кого-то на такой титанический труд? Уж наверняка не хуже той, что была у Козлова. Чтобы столько камней наворотить, столько всего нарыть, надо очень верить, что карта – подлинная, и крестик на ней стоит там, где надо. А что копать пришлось тут и там, так это береговая линия виновата. Изменилась за столько-то лет. Что не удивительно: штормы, ураганы, отголоски Лиссабонского землетрясения 1755 года. Да и с другими ориентирами наверняка та же проблема. Была гряда, скажем, в ста шагах от крестика, а стала в восьмидесяти, потому что оползни, эрозия, подвижки всякие.

Я поднял обломанный черенок от лопаты. Взвесил на руке, ухватился половчее, крутанул. Не бейсбольная бита, даже не ножка от стола, но ничего, сойдет, махаться можно. А то кто их знает, этих кладоискателей. Вроде бы пусто вокруг, а ну как полезут изо всех нор? Ересь, конечно, нет здесь никого. Да и не думаю я, что нынче охотники за сокровищами с ножами наперевес на чужаков кидаются. А все же с дубинкой в руке спокойней как-то.

Я обернулся. Шелестова была далеко, у берега. Она стояла на каменном отвале и смотрела себе под ноги.

Ох, и не понравилось мне это.

Я направился к ней. Потом побежал.

– Мил, ты что?

Тут я и сам все увидел. На дне ямы, на краю которой стояла Мила, лежал Джон. Рядом с ним валялся спутниковый телефон.

Телефон был разбит. Джон мертв.