Читать книгу Игра в жизнь - Сергей Юрский - Страница 14

А это Маркиш так непротокольно машет руками на платформе. А рядом с ним стоит и улыбается незнакомая мне женщина. Вот если можно быть совсем заграничной, каждой клеточкой заграничной, то это она – Хайди Тальявини. Ну все заграничное: одежда, жесты, улыбка, фигура, прическа, запах. Только речь ясно – русская, хотя и с акцентом. Она бывшая студентка Симона, а теперь… О! Теперь она дипломат. Приятное знакомство. В ее доме мы проведем этот вечер и ночь, а утром тронемся в Женеву.

С этого дня и по сегодня Хайди – мой друг. Тогда я не знал еще поразительных талантов этой приветливой женщины. Мог ли я предположить, что мы будем встречаться в Москве, где в должности советника в посольстве Швейцарии она станет заметной фигурой в культурной жизни нашей столицы в самое бурное и переломное время. А потом мы увидимся в Гааге, где она будет уже послом. Она снова вернется в Москву в качестве полномочного министра-посланника. И она покинет Москву ради Чечни – почти год жизни среди смертельных опасностей в составе представительства ООН во время войны. В 98-м она опять в одной из самых опасных, по-настоящему «горячих» точек мира – госпожа Тальявини возглавила миссию ОБСЕ в Сухуми на грузино-абхазской границе.

Хочется вспомнить нашу последнюю встречу, но… наша последняя встреча не состоялась. У меня был концерт в Тбилиси. Хайди собиралась приехать на него – повидаться. Меня поселили в Тбилиси в гостинице «Аджария». Два верхних этажа шестнадцатиэтажного здания оставались еще гостиницей. Все остальное пространство занимали беженцы. Густой многосемейный быт бедных отчаявшихся людей в коридорах и комнатах, не приспособленных для быта. Часто отключали электричество – и тогда замирали лифты в высотном доме и прокисали продукты в холодильниках, которые переставали холодить. Телефоны работали плохо, а периодически отключались вовсе.

В городе появилось много нищих стариков – этого никогда не было раньше в Тбилиси. В магазинах, на рынке очень мало покупателей – у людей нет денег. Дороговизна. В театрах – и в зале, и за кулисами – припахивает нечистотами. Все коммуникации требуют ремонта, а средств нет. Трогает душу и восхищает, что тбилисцы не жалуются, а стыдятся своей беды и даже в этих условиях сохраняют свое несравненное гостеприимство и победную улыбку на измученном лице.

Я дозвонился в миссию. Сказал, что привез журналы, книги и письма от друзей для госпожи Тальявини. Приехал молчаливый шофер и забрал пакет. Телефон окончательно замолк. Связи больше не было. Выступление мое было в самом центре города на проспекте Руставели в Театре Грибоедова. Зал полон (и это не исключение – я был здесь недавно на фестивале, на всех сценах ежедневно шли десятки спектаклей и концертов – и всегда, везде залы были полны – таково отношение к театру и к гостям в этом удивительном городе). И я с волнением и благодарностью вижу, что практически все, кого я знал, с кем дружил, с кем вместе выходил на сцену, – все пришли на этот концерт. Хайди не было.

В антракте принесли большой букет и записку в конверте. Ночью на границе снова обострилась обстановка, Хайди не могла покинуть Сухуми.

Мы не увиделись в этот раз.

А предыдущий… (вспомнил теперь!)… предыдущая встреча была в больнице. Меня всерьез прихватило, и назначили одно лекарство, которого нигде не было. Но нашлась Хайди (с которой перед этим не видались, пожалуй, опять с полгода) – нашлась сама и нашла лекарство. Такой вот дипломат!

Есть понятие «карьерный дипломат» – это закономерный, постепенный, по заслугам рост в должности. У Пушкина сказано о таких: «Кто славы, денег и чинов / Спокойно в очередь добился». Хайди совсем иная. Не в должности растет, а душой растет, и возрастает ее влияние на окружающих. А должности… на удивление, должности тоже растут.

Мы движемся втроем по старым кварталам города Берна. К вечеру слегка подморозило. На перекрестке стоят четыре фигуры в латах. В руках алебарды. При нашем приближении алебарды скрещиваются – проход закрыт. «Чего они хотят?» – спрашиваю я. «Денег! Денег за проход!» – смеется Симон и протягивает им полфранка. Стражи важно кланяются и освобождают дорогу. В Берне зимний карнавал. И вечером, и утром мы встретим еще много костюмированных групп танцующих, поющих, разыгрывающих малопонятные сценки. Настроение веселое, но не разгульное. Необычность праздничного дня уравновешена обычностью вековых традиций.

Настоящий, реальный Берн выползал из-под крепко впечатанного в память иностранного кусочка знаменитого фильма «Семнадцать мгновений весны». Я узнавал улицы, по которым шел странной походочкой профессор Плейшнер – выдающийся мой коллега и мой товарищ по сцене Евгений Евстигнеев. Какая славная сцена, когда он с наивным умилением разглядывает бернских медведей в открытом вольере. В память о Жене мы с Маркишем тоже подошли к медведикам и тоже умилились.

В середине дня мы простились со столицей (вернее сказать, административным центром) Швейцарской Конфедерации. Снова вокзал и поезд.

Иностранные поезда. Как они нужны мне в моей будущей картине. Формально мое путешествие называется частной поездкой. Но, говоря языком профессиональным, киношным, это называется «выбор натуры». Просто у «Мосфильма» нет денег на такой «выбор», и поэтому еду на свои. Натуру я нашел – вот она, вокруг меня, на каждом шагу. Но как приблизиться к ней с актерами и с камерой? Найду ли я средства? А натура хороша! И пейзажи, и мосты, и туннели… и поезда! Так вот где ты живешь теперь, друг мой Маркиш? Хорошо живешь!

Чистенькие немецкие поезда по сравнению со швейцарскими показались мне пыльными и потертыми. Вагоны швейцарских поездов сверкали уже не как игрушки нерадивого школяра, а как выставочные экспонаты, с которых сдули и смыли все микрочастицы, которые могли бы затуманить их природный блеск. О, этот глубокий зеленый цвет! О, эти буквы на боку (на борту!) каждого вагона:

SBB CFF FFS

Что это? Магическое заклинание? Шифр счастья? Нет, это надпись: «Общегосударственная железная дорога» – начальные буквы слов на немецком, французском и итальянском языках. Немножко длинновато? Ничего, переживете, зато никто не будет обижен. Единство страны обеспечено тем, что каждый кантон обладает абсолютной полнотой прав. И это он сам – кантон – решил отдать некоторые из этих прав центральному правительству Конфедерации. Да, на итальянском языке говорит только один (один из двадцати двух!) кантон Тичино. Но он говорит по-итальянски. И потому итальянский язык полноправен в общем хоре. И на боку каждого вагона есть и итальянские литеры.

В швейцарском поезде все объявления очень длинные – каждое на трех языках. Вот поезд идет из Лугано в направлении Цюрих – Берн – Фрибур – Лозанна – Женева. Все объявления сперва на итальянском, потом на немецком, потом на французском. Потому что мы едем по италоязычному кантону, а впереди немецкоязычный, а франкофоны… еще далеко. Проехали Беллинзону (маленький городок, но он административный центр кантона, в который входят такие всемирно известные города, как Локарно и Лугано).

Вдоль быстрой горной речки, среди громоздящихся гор и водопадов мчится поезд по узкому ущелью, и вот очередная станция – начинается немецкоязычный кантон. Порядок объявлений меняется – впереди немецкий, потом итальянский, потом французский.

Мчатся на больших скоростях чистенькие поезда с телефонным обслуживанием пассажиров. Куда желаете позвонить? В какой город, в какую страну? За окном ухоженные, словно нарисованные городочки, фермочки… поселки… Грюер… постой, грюер, грюер – это сыр такой – грюер. Так вот он откуда, этот грюер, – вот с этих лугов и полян. Молоко конкретно вот от этих самых коров, которых я вижу сейчас в окно поезда. Привет вам, коровы, я о вас много слышал! И Эмменталь… ах, эмментальский сыр! Это тоже конкретно здесь. Не вообще «швейцарский» – что значит «швейцарский сыр» – федеральный, что ли? Тогда надо написать на его боковине FSF (Federale Suisse Fromage), и на трех языках – Сыр Общегосударственный Швейцарский.

Оп-па! Мы и не заметили, как в объявлениях радио впереди встал французский язык. Мы уже в кантоне Во – Лозанна. Следующая Женева. Немецкий язык теперь второй. А итальянский… он третий. Но он есть! Он звучит и здесь – язык единственного кантона, говорящего по-итальянски. Потому что это государство РАВНОПРАВНЫХ кантонов и равноправных граждан.

Еще не раз все эти бытовые наблюдения вызовут мои восторги. И уважение. И сомнения. И разочарования. И даже отчуждение (может быть, абсолютно несправедливое) – уж слишком на нас не похоже!

Это будет потом. А пока… вот он, Леман – Женевское озеро, похожее на море. Паруса вдали, уютные домики у берега, легкая озерная волна.

Придет время, и мы с Маркишем тронемся на его машине по шоссе, змеящемуся вдоль берега. Симон уступит мне руль, и я впервые почувствую, как это приятно – вести хорошо сделанную машину по хорошо сделанной дороге. Манящая полоса зелени между шоссе и синевой озера. В тот будущий визит будет лето, будет жаркий день и будет неодолимое желание искупаться. Дурные мы, что ли, – не окунуться в эту блаженную синеву? Сворачиваем к берегу по первой же боковой дорожке… Стоп! – privee – частное владение. Сюда нельзя, назад.

Ну ничего, свернем к воде через двести метров, делов-то, тут всюду дороги и всюду асфальт… Верти руль на-пра-а-аво! Стоп! Passage interdit! – Проход запрещен. Дальше, дальше… еще попытка – propriete privee – частная собственность… тут просто закрытые ворота… тут знак запрета – «кирпич».

– Скажите, да где ж тут озеро? Где вода? Как тут выкупаться?

– О, мсьё, я не знаю точно, но, кажется, там дальше, за поворотом в Nyon, возле ресторана… там есть дорожка, там есть стоянка и можно подойти к воде.

– И так по всему берегу?

– Ну, в общем… да, так по всему берегу.

Ничего себе! Вот до чего дошла цивилизация. Вот они, прелести капитализма! Как говорилось в «Покаянии» Т. Абуладзе: «Каждая улица должна вести к храму»! А тут до воды не доберешься – всё частная собственность. Вы вот социализм ругали, а тут получается – каждая дорога ведет к privee и interdit.

Интересно получается! Вот у нас… у нас…

Вспомни! Вспомни, что у нас. Черное море… Ялта… идешь к морю… Да, правда, там тоже весь берег нарезан теперь уже на ломтики санаторских пляжей, и везде нужен пропуск. Но есть городской пляж… Есть! Но, во-первых, он плохой, а во-вторых, до него тоже километров пять. Ну ладно, ну не пойдем купаться. Обмоем лицо и руки в ручье и тронемся в горы. Вот они, дивные тропы дивного массандровского парка. Хоть ноги уже не очень слушаются, но так манят эти тропы, так они сами тебя ведут, что идешь все выше, выше. Доберусь вон до той вершинки с рощицей….Стоп! Ни надписи, ни «кирпича» – просто колючая проволока… или стенка. А за стенкой слышен мужской хор: «Здра – жла – тва – ге – рал!»

Ой, подальше отсюда – здесь уже не privee, а государственные интересы. У нас любая улица тоже кончается не храмом, а воинской частью.

Куда же деваться серединному гражданину, у которого нет своей propriete и отсутствует «пропуск всюду», гражданину, которого не везут машины со спецномерами и с холуями спереди и сзади?

Вот и думай! И не распускай слюни насчет «храмов на каждой улице». Идеализм! Сказка! Обман! И никогда такого не было. Это мерещится из-за дальности исторического расстояния. Иди своей дорогой, пока тебе ее не перекроют. А потом думай – куда сворачивать. И еще не забывай наличность в карманах проверить. А лучше всего – знай свое место и не шатайся по дорогам!

Нет, шатаемся, набиваемся в поезда и самолеты, покупаем автомобили, плетемся пешком и подсаживаемся в чужой транспорт. И не остановить. Всё увеличиваем скорость. Какие виражи, какие повороты! Какие судьбы в это десятилетие, когда наше поколение, и предыдущее, и последующие, и совсем молодые – все мы вихрем летим на закат – к концу тысячелетия.

До Женевы поездом и двух часов не ехали. Утро сероватое, но мне, европейскому новичку, все кажется ослепительным. Множество флагов и нарядный женевский вокзал Cornavin. Бурная Рона, лихо впадающая в Женевское озеро, многометровый фонтан, бьющий из водной глади. Громадная Place du Cirque – площадь Цирка, совсем пустая сейчас, зимой, и солидная буржуазная улица Bovy-Lisberg, где теперь проживает мой друг Симон. Да, это не похоже на 2-й Тружеников переулок возле Плющихи. Как, может быть, сказал бы Остап Бендер – это гораздо лучше.