Читать книгу Венгерская вода - Сергей Зацаринный - Страница 12

Наш собеседник торопился на праздничное богослужение и на этом наш разговор закончился. Он убежал в храм по проходу, ведущему туда прямо из пристроя, а мы вышли на площадь, заполненную народом, устремлявшуюся в святую Софию через распахнутые двери. В такой сутолоке мы ни за что не нашли бы Савву, но он сам вынырнул из толпы. Указывая на пёстрый праздничный поток, утекавший в сумрачную глубину церкви, как вода в воронку, купец старательно посочувствовал:

– Теперь, чтобы посмотреть изнутри, придётся ждать окончания богослужения.

Предназначалось это явно Киприану, которого Савва, наверное, не ожидал увидеть выходящим с нами и теперь старался оправдать перед ним своё присутствие. Заметив озабоченность на наших лицах, он поинтересовался:

– Узнали что серьёзное?

– Скорее ещё больше запутались, – ответил я, – Про Омара ничего нового. Только про того Авахава, что ему денег дал. Он ещё обещал египетским послам помочь с приобретением рабов. Кроме того, он много занимается русскими делами.

– Ничего необычного, – беспечно отозвался Савва, – Армяне – христиане. Поэтому всегда легко находят понимание у единоверцев. В Сирии и на Кипре то же самое. Им зачастую даже легче влезть туда, где католики с православными враждуют и никак договориться не могут. Неудивительно, что ушлый армянский купец сразу учуял выгоду, которая может выгореть на продаже благовоний для тамошних храмов.

– Тогда его заёмное письмо может быть лишь способом завязать более тесную связь с торговым домом Тарик? – предположил Мисаил, – Получить долю с торговли ладаном?

– Сейчас армянская церковь всё больше объединяется с Римом, – завёл свою песню Киприан, – Был даже созван особый собор, который должен был убрать все разногласия и привести к признанию власти папы. Такой же политики придерживается нынешний император Палеолог и его мать Анна Савойская.

Судя по тому с каким ударением было произнесено имя Савойская, это имело некий особый и очень важный смысл. Уловив это, Мисаил, сразу попытался повернуть разговор от церковных дрязг к обычной политике:

– В прошлом году, когда пропал Омар, был другой император и другой патриарх.

– Не нужно думать, что с переменой имён, придёт другая политика, – вздохнул Киприан, – Все эти союзы непрочны и переменчивы. Православные легко объединяются с мусульманами, враждуют друг с другом. Те же сербы, болгары, греки. Католики генуэзцы не на жизнь, а на смерть сейчас сцепились с католиками венецианцами. Враждуют между собой и турки, точно так же отыскивая себе союзников среди христиан. Мне кажется этот Авахав почему-то сильно заинтересовался Египтом. А это значит только одно – Египтом заинтересовался кто-то в тех краях. Для меня это тёмный лес. Что может быть общего между Золотой Ордой и Египтом?

Эти слова почему-то страшно развеселили Мисаила. Он даже громко рассмеялся:

– Что может сделать друзьями людей, у которых нет ничего общего, почтенный Киприан? – слово почтенный, было явно предназначено подчеркнуть образованность весьма молодого человека, – Враг! Общий враг! Враг моего врага всегда лучший друг!

– Похоже ты прав, брат, – поддержал его Савва, – Египет издавна бьется с Персией, которая, как я слышал, сильно не ладит с улусом Берке. Так ведь называют в Египте царство Джанибека? Только мы зря торчим посреди площади и привлекаем к себе внимание. Мы же в величайшем городе мира! Предлагаю воспользоваться этим и подкрепиться в одной из здешних харчевен, где можно заказать любые яства, достойные стола вельмож. Пусть при этом нас обдерут не хуже разбойников с большой дороги, но оно того стоит.

После чего дал нам знак следовать за ним и решительно двинулся в ближайший переулок.

Мы отошли довольно далеко от святой Софии и очутились в безлюдном месте, где в очень уютном дворике, увитом со всех сторон цветами, мы смогли насладиться спокойствием и превосходным обедом. Правда ничего особенного из себя обещанные королевские яства не представляли. Изысканность им пытались придать немыслимым количеством дорогих пряностей, а роскошью должны были послужить разнообразные сладости с обилием мёда. Лучше бы я ограничился только ими!

Разве могло всё это тягаться для меня, выросшего в Каире, с высоким искусством наших непревзойдённых поваров! Увы, моим главным впечатлением от константинопольских яств остались ощущения совершенно не кулинарного свойства. Когда мы, пообедав и наговорившись, посетили, наконец, храм святой Софии, в котором уже не было богослужения, в тот самый священный миг, когда душа моя воспарила ввысь от созерцания прекрасного купола и я уже не знал, подобно древним русам, на небе я или на земле, мой желудок придал моим мыслям самое низменное направление. Он явно и недвусмысленно протестовал против съеденного накануне. Мне стало не до красот горнего мира. Даже не взглянув на великолепные росписи и неземное сияние мозаик, я почти бегом, устремился к выходу. На беду, я ничего не сказал своим спутникам о причине столь стремительного отступления, что помешало мне выбрать нужное направление. Когда живот прихватило окончательно, я оказался слишком далеко от спасительной общественной уборной.

На мой счастье, Савва сразу распознал причину моего неуважение к божественной красоте. Он сразу схватил меня за рукав и потащил к величественному зданию, возвышавшемуся напротив собора. Так я, сам того не желая, осмотрел ещё и древний дворец императоров ромеев. Увы! Здание, где некогда жили могущественные повелители полумира, где принимали послов и решали судьбы царств, теперь стояло заброшенным и служило отхожим местом для тех, кого, как и меня прихватила сугубо земная нужда.

– Sic transit gloria mundi, – только и изрёк по этому поводу на латыни Мисаил. И перевёл, – Так проходит земная слава.

Как истинный учёный он без труда сразу определил причину постигшего меня несчастья. Кухня больших городов имеет тот недостаток, что здесь трудно достать свежие продукты. Скот, бойни, рыбаки с уловом, огороды зеленщиков зачастую оказываются сильно удалены от лавок, где продаётся их продукт. Нередко его везут, хранят и перекладывают не один день, прежде чем он оказывается на столе. Несвежесть, а то и прямую порчу искусно скрывают пряностями, уксусом, нередко обрабатывая известью. Искусный повар легко придаст с помощью маринада приятный вкус даже тухлому мясу, но желудок бывает труднее обмануть чем обоняние. Кроме того, в отличии от своих сотрапезников, я не запивал кушанье обильным количеством вина.

Судьба подчас довольно безжалостно смеётся над людьми. Так вот получилось, что именно это происшествие осталось моим самым запомнившимся из пережитого в одном из величайших и прекраснейших городов подлунного мира. Хотя, как знать – хорошо это или плохо? Если бы не испорченная говядина, разве провёл бы я целых полчаса в уединении и размышлении в закоулке таинственного заброшенного дворца земных владык?

Обдумывать было что. Ведь, едва мы уселись за стол в харчевне и приступили к трапезе, заговорил Симба. Мне показалось, что он сделал это впервые с тех самых пор, как мы оставили дом моего деда в Каире. Этот безмолвный истукан мог не произносить ни слова неделями. Словно тень, он всегда оставался где-то за спиной, быстро и незаметно делая своё дело. Что-нибудь подавал или забирал, поддерживал или подавал руку в нужное время, не привлекая внимание и не мозоля глаза. Он соглашался со сказанным кивком головы, не издавая ни звука и умудряясь быть невидимым, всегда оставаясь на глазах. Говорил он так же, как делал – спокойно, уверенно и весомо.

Симба рассказал про то, что было известно всем, но на что никто не обращал внимание. Про то, на чём держалась сила и могущество египетских султанов. Кто не знал, что это грозные мамлюки, воины-рабы, покупаемые на невольничьих рынках и выученные в специальных военных школах? Из них состояло войско, они были дворцовой стражей, становились эмирами и вельможами, свергая и возводя на престол султанов и правителей. Наш слуга сам провёл несколько лет в отдалённом сирийском замке, обучаясь боевому искусству, и хорошо знал этот закрытый мир мамлюков и гулямов. Некоторые его товарищи тех временён теперь служили в гвардии самого султана.

Кому, как не ему было напомнить нам на чём держалась мамлюкская сила.

Невольники, пополняющие ряды учеников военных школ, попадали туда из тех самых краёв, в которые мы направлялись.

Ислам запрещает держать в рабстве единоверцев, поэтому с давних пор владыки правоверных окружали себя бывшими язычниками, привозимыми издалека. Самыми лучшими воинами всегда считались тюрки и черкесы. В суровых северных краях трудно прокормить много людей и родители часто сами продавали мальчиков работорговцам, чтобы спасти их от голодной смерти.

Со временем так и получилось, что вся армия правителей Египта стала состоять из черкесов и кипчаков. Они жили в отдельных казармах, держались друг за друга, имели своих командиров и поддерживали эмиров, вышедших из их среды. Черкесы жили в городской цитадели, по наименованию башен которой их называли бурджитами. Казармы кипчаков стояли на острове, отчего получили прозвище речных. Бахритов.

От того, как привозят рабов с берегов Сугдейского моря зависело само существование египетской армии. Про это знали все. Как и о том, что между бахритами и бурджитами нередко случались нелады.

Хотя Египтом уже давным-давно правили кипчаки. Ещё с тех пор, когда славный султан Бейбарс, привезённый мальчиком на невольничий рынок, вознёсся к самым вершинам власти. Тому были свои причины.

После войны в Великой степи, когда орды Потрясателя Вселенной сминали копытами своих коней царства и народы, невольничьи рынки были переполнены кипчакскими рабами. Тогдашние владыки Египта воспользовались этим, чтобы укрепить свою армию.

Кипчаки отразили нашествие, казавшихся непобедимыми монголов, сбросили в море крестоносных рыцарей. Потом настал черёд самих султанов, прятавшихся от своих подданных за спинами чужеземных рабов. Власть всегда у того, у кого сила.

Сто лет Египтом правят султаны, вышедшие из мамлюков-кипчаков.

Только плох тот правитель, что соглашается оставаться игрушкой в руках своих приближённых. «Разделяй и властвуй» – говорит наука управлять с древних времён. Уже первые султаны из мамлюков, хоть и были сами кипчаками, стали закупать черкесских рабов, быстро создав другую гвардию в дворцовой цитадели. Всё было хорошо, пока в дело не вмешались события на далёких торговых путях.

Хан Тохта изгнал франков из своего царства и запретил им покупать рабов. На невольничьих рынках теперь стали продавать только черкесов, привезённых с Кавказа, который не подчинялся владыке улуса Джучи. Год за годом стали расти и крепнуть отряды бурджитов на берегах Нила.

У кого сила – у того власть. Одно дело, когда черкесские мамлюки помогали держать в узде своих кипчаков. Другое, когда они всё крепче стали забирать в руку саму узду. Кто знает, чем бы всё закончилось, не смени хана Тохту его племянник Узбек, восстановивший прежнюю торговлю. Правивший тогда султан Насир быстро восстановил бахритское войско, а число черкесов сократил до самого малого количества. Однако память об этом осталась.

Древний мудрец сказал: «Всё возвращается». Лет пятнадцать назад хан Джанибек снова поссорился с франками. Изгнал их из своих городов и осадил их крепости. Снова год за годом в военные школы стали поступать только невольники с Кавказа. На беду в то же самое время, после смерти султана Насира началась борьба за власть между его многочисленными сыновьями от разных жён. Снова зазвучало веское слово усилившихся бурджитов.

Дело дошло до того, что черкес Гурлу совсем прибрал власть при султане Хаджи. Правителю было всего четырнадцать лет и он, хоть и принял звучный титул аль-Малик аль-Музаффар, предпочитал проводить время, сидя на голубятне или развлекаясь созерцанием пыток, благодаря чему казна оказалась в руках доверенного эмира. Тот не тратя времени даром, стал, не жалея средств, закупать черкесских рабов. Оставалось только ждать, когда яблочко само упадёт в руки. Когда знатные эмиры попробовали воззвать к разуму несмышлёного султана, тот оторвал голову голубю и сказал: «Так будет с каждым, кто будет мне перечить».

Он был молод и глуп. Ему было невдомёк, что не только власть рождает силу, но и сила власть. Времени, чтобы понять эту истину у юноши не оказалось. Почуяв угрозу эмиры убили Гурлу. Прямо на молитве. Когда идёт речь о власти, не место щепетильности. Вскоре вослед за ним отправился и, любивший голубей, султан. Сменивший его брат аль-Хасан первым делом продал купленных предшественником черкесов.

Пришедшая вслед за этим чума окончательно выкосила новое войско, оказавшееся в западне в своих запертых казармах.

Теперь нужно восстанавливать армию. Нужны новые рабы. А франки везут только черкесов. Вот почему прошлогодняя поездка в царство Джанибека было таким важным. Нужны были именно рабы-кипчаки. Не нужно было быть великим мудрецом, чтобы понять – закупка рабов в Золотой Орде, минуя франков, наносит им невосполнимый ущерб. Кто в выигрыше? Перевозки могут забрать себе греческие корабли, да и среди мусульманских мореходов полно таких, что охотно начнут ходить к далёким крымским берегам.

Может эту торговлю хотят оседлать вездесущие армянские купцы? Не зря же в дело встрял этот Авахав?

Мне вспомнилось, как дед не хотел встревать в закупки рабов. Только настойчивость Омара и трудное финансовое положение заставили его согласиться на это предприятие. Рабы для армии – это не просто торговля. Это политика, где так легко наступить ненароком на мозоль сильным мира сего. «Тебе не нужно никуда совать нос! Я тебе это строжайше запрещаю!» – всплыли в памяти слова деда. Легко сказать, когда все эти путанные дела сами тебя буквально хватают за нос.

Вот обо всём этом я и думал, сидя в своём невольном месте отдохновения, под суровыми взглядами древних мужей, взиравших на меня с расписного потолка.

Слушавший этот рассказ Савва, только покачивал головой. Видно было, что в ней тоже не было ясности. Когда Симба замолчал, он развёл руками:

– Рабы из Золотой Орды укрепляют египетскую армию. Египет – первый враг армянского царства. А этот Авахав ведь помогал купцам.

– Они благополучно вернулись прошлой осенью с товаром и большой выгодой, – подтвердил я.

– Армяне тоже не все заодно, – вздохнул Савва, – Не всем нравится дружба их правителя с франками и объединение с католиками. Особенно тем, кто живёт там, куда не достают руки их царя Константина. Так ведь часто бывает: «Враг моего врага – мой друг».

– Тогда вполне логично предположить, что этот самый Авахав, коль он помог египетским купцам купить рабов, так же помог и Омару, – сделал вывод Мисаил. – Мы всё время исходим из предположения, что с Омаром случилось что-то связанное с этим заёмным письмом. Ведь сама наша поездка вызвана им. А разве не может быть, что его исчезновение и письмо никак не связаны между собой? Если так, то все наши опасения и домыслы беспочвенны.

– Хочешь сказать, что я только зря напугал вас и запутал, с этим письмом, которое корабельщик отослал генуэзцам в Лимасоле? – почесал затылок Савва.

– Проверить это нет никакой возможности, – улыбнулся Мисаил. Он помрачнел и добавил, – Это как раз тот случай, когда бритвой Оккама можно порезаться.

– Чем? – встрепенулся купец при слове бритва.

– Есть такой философский принцип, названый по имени одного учёного с Запада. Он гласит: «Не умножай сущности без необходимости». Проще говоря – не выдумывай лишнего. В данном случае всё можно объяснить страхом, вызванным нашими ложными домыслами. Но, если домыслы окажутся верными, это грозит смертельной опасностью.

– Тем более, что мы даже не представляем откуда она может исходить, – согласился я.

Тогда снова разомкнул уста Симба:

– Лучше таскать кинжал, когда он не нужен, чем его не окажется, когда он необходим.