Читать книгу Разбой в крови у нас - Сергей Зверев - Страница 2

Такого кошмарного дня в жизни Анастасии Башмаковой еще не было! Наконец-то он подходил к концу!

В сгущающихся сумерках впереди виднелся просвет – лесная дорога выходила на открытое пространство. Оставалось уже совсем немного, но каждый шаг давался вдове с огромным трудом. Ноги казались неподъемными гирями, и движения отдавались резкой болью.

Но это было не самое главное. Хуже всего, что Катерине снова стало плохо, и это случилось так далеко от врачей и какой-либо цивилизации! Когда путники выбрались на долгожданную дорогу, Катерина пошла сама. Ее поддерживала мать, одной рукой обнимая за хрупкую девичью талию. Последнюю часть пути Башмакова-старшая читала молитвы, все, какие помнила. Слова задавали ритм и успокаивали.

Но когда за очередным поворотом деревня не показалась, она сдалась и согласилась на помощь молодого ямщика. Теперь уже он поддерживал бледную Катерину и, на взгляд ее матери, делал это не слишком почтительно.

Офицерской вдове вообще совершенно не нравилась та компания, в которой она оказалась. Анастасия Леонтьевна, конечно, не стала бы спорить с тем, что все эти люди проявили сегодня изрядную смелость, но старались они прежде всего ради самих себя.

Вот этот молодой усатый ямщик, кажется, был в восторге от происходящего. Показать свою удаль перед молоденькой барышней – вот что для него было главным. Настоящий авантюрист.

Паломники ей тоже доверия не внушали. Что можно сказать о людях, которые отказываются от дома и дела, даже если делают они это ради светлой цели постижения бога? Прежде всего такое поведение говорит о безответственности и лени.

– Ну, вот и пришли, – объявил Печеркин, указывая на группу домов, выстроившуюся по берегу небольшой речушки.

– О господи! Наконец-то! – вырвалось у совершенно замученной Катерины.

Деревушка была небольшая, но опрятная – наличники окон и ворота некоторых изб покрывала искусная резьба. Удивили Башмакову только полное безлюдье и тишина.

– Где все? – невольно понижая голос, спросила Катерина.

– В поле, видать. Солнце-то еще не зашло, – также тихо пояснил Захар.

Путники подошли уже совсем близко и двинулись вдоль ряда деревенских построек в надежде, что к ним кто-нибудь выйдет. В центре деревушки возвышался самый богатый дом с окрашенными воротами, и опытные паломники сразу направились к нему, признав обиталище старейшины.

Калитка была приоткрыта, но подошедший к ней Дмитрий тут же отскочил в сторону. Из-за ворот выбежал здоровенный пес и глухо, угрожающе зарычал. Услышавшие его деревенские сородичи с других дворов тут же подали голоса, и вся деревня огласилась собачьим лаем.

– Почто сердишься, лохматый? – заговорил с псом Григорий. Он медленно пошел к калитке, протягивая вперед руки ладонями вверх. – Мы твоим зла не сделаем. Сам смотри.

Пес как будто расслабился и перестал скалиться и ворчать, однако с места своего не сошел и дорогу к калитке по-прежнему загораживал. «Тоже мне, чудодей выискался», – злорадно порадовалась про себя Башмакова. Но тут на звук собачьего лая со двора осторожно выглянула какая-то женщина в платке.

Увидев всю разношерстную и живописную компанию, стоящую у нее под окнами, баба всплеснула руками и с криком метнулась назад:

– Прокл! Проклушка, что делается!

Пока за воротами о чем-то спорили, осматривавшаяся по сторонам Катерина заметила небольшой, одиноко стоящий сарайчик с ржавым замком на двери. У него имелось маленькое крылечко, на которое и присела измученная девушка.

Наконец из-за ворот вышел совершенно седой старик с ружьем на изготовку. Обозрев цепким взглядом открывшуюся ему картину, он опустил ружье и потрепал пса по загривку.

– Что за беду мыкаете? – спросил он с нескрываемым любопытством.

Не успели путники ответить, как из калитки за спиной Прокла стали высыпать его домочадцы. Тут были женщины разных возрастов и дети. У вдовицы зарябило в глазах – зырянские женщины одевались вовсе не так, как русские. Их широкие юбки и короткие курточки были красных, желтых и малиновых тонов, да еще и с мелкими узорами – вышивками.

Пока мужчины наперебой разъясняли старейшине, что с ними приключилось и кто они такие, Анастасия Леонтьевна обратилась к одной из старших женщин. Она надеялась получить помощь как можно быстрее.

– Моя дочь хворает, ей нужна теплая вода. Много теплой воды или баня.

Женщина захлопала глазами от изумления и ужаса, что к ней обратилась чужачка, и в ответ залопотала на совершенно незнакомом Башмаковой языке.

– Она по-русски плохо понимает, – прервав разговор с мужчинами, обратился к ней седовласый Прокл. – Если тебе чего нужно, меня спрашивай. Без меня все равно ничего не делают. Я войд, старейшина, по-вашему.

– Хорошо, – старательно сдерживая раздражение на этого чванливого старикашку, буркнула Башмакова. – Тогда не могли бы вы…

– Не твоя ли дочка у клети сидит? – бесцеремонно прервал ее старейшина.

– Она очень устала и еще болезнь…

– Растопи баню для девочки, – обратился Прокл к миловидной зырянке в странной вышитой повязке на голове. – Да и остальным она пригодится. Можжевельника добавь!

Женщина молча скрылась во дворе, прихватив с собой нескольких подростков. Про вежливость здесь, похоже, никто даже не слышал.

Анастасия Леонтьевна помогла подняться дочери и последовала за зырянской женщиной мимо притихшего пса.

* * *

Через пару часов Катюша уже лежала чистая и укутанная одеялами в широкой горнице Прокловой избы. К животу она прижимала кринку с теплой водой, а глаза ее слипались. От остальной части избы их отделяла только занавеска. В горнице, кроме лавок, были стол, печь и иконы в красном углу. Под иконами вдовица успела рассмотреть какие-то примитивно сделанные фигурки животных. Подобные украшения показались ей странными в священном месте.

Усталая мать сидела возле лавки, на которой уложили девушку, и с ужасом смотрела на свои отчищенные от грязи ботиночки на каблуках.

Отмывая в бане свои ноги и ноги дочери, вдова не переставала ужасаться. Захар оказался прав – модная городская обувь привела нежные барские ножки в ужасное состояние. Мысль о том, чтобы снова надеть эти пыточные сапожки, приводила Башмакову в ужас.

– Хороши! – поцокала языком молодуха в повязке, которую, как теперь знала вдова, звали Аграфеной. Она поставила на стол кринку со странным местным напитком – свекольным квасом, который припасла для гостей.

– Хочешь их? – осененная внезапной догадкой, обрадовалась Башмакова.

Аграфена смутилась и недоверчиво покосилась на вдову.

– Шутите, барыня? В таких только на великие праздники ходить…

– Коли хочешь, могу обменять на то, что у тебя есть. И Катюшкины обменяю. Только у нее ножка поменьше.

– Ох, барыня! Ну, как знаете! Сейчас принесу вам.

Аграфена вернулась почти бегом, неся в руках низкие грубые ботинки на плоской подошве с длинной подвязкой. Вдова узнала упрощенный вариант котов, в которых расхаживала ее служанка Палаша, царствие ей небесное!

Она осторожно опустила ногу в непривычную обувь и с облегчением улыбнулась. Это было то, что нужно.

– Угодила я тебе, барыня? – засмеялась Аграфена. – Могу забирать твои?

– Забирай, забирай. На удачу тебе.

Молодуха подхватила модные ботиночки и, не переставая улыбаться такой же блаженной, как у вдовы, улыбкой, скрылась за занавеской.

Анастасия Леонтьевна собиралась дождаться, когда дочь окончательно заснет, и потом уже улечься самой. После того как Аграфена ушла, бороться со сном стало совсем сложно. Неожиданную помощь ей тут оказал Захар.

Ямщик только что вернулся из бани, куда мужчины отправились после женщин. Об этом говорили его потемневшие от воды волосы и разрумянившиеся щеки. Он бесцеремонно заглянул за занавеску и шепотом спросил, кивнув на девушку:

– Спит? Лучше ей?

– Лучше, – коротко ответила вдова, скептически оглядывая молодого человека.

Сразу видать – девкам должен нравиться: в плечах широк, лицом чист и даже глаза, кажется, голубые. А бедной Катюше он вовсе явился в дымке сражения и чуть ли не спасителем. Ну и что сделаешь с такой романтикой? Оставалось надеяться, что вскоре она его тоже разглядит получше…

– Скажи-ка, Захар, а что это ты в Казань подался, да еще и пешком? – нанесла давно намеченный удар вдовица.

Ямщик нахмурился и тяжело вздохнул. Насмешки, скрытой в вопросе, он, похоже, не заметил.

– Так все прогресс проклятый виноват!

Никак не ожидавшая такого ответа Башмакова даже рот приоткрыла. А ямщик, похоже, давно желавший высказаться по этому поводу, начал свой рассказ.

Оказалось, что все дело было в строительстве новой сибирской железной дороги, прошедшей через Тюмень. Тобольск, до того бывший центром не только всей сибирской торговли, но и местом обитания властей, начал терять свое влияние. И, что самое печальное для ямщиков, стал он терять купцов, торговцев, то есть клиентов. Проживший всю жизнь в Тобольске отец Захара разорился под конец жизни, и сыну осталось только распродать имущество и пуститься в путь.

Выслушав всю эту неожиданную исповедь, вдовица немного смягчилась к ямщику, но лишь самую малость.

– Ох, заболтался совсем! Я же вас позвать к ужину хотел! Хозяева стол накрыли и всех звали.

Анастасия Леонтьевна взглянула на дочь. Та уже уснула.

– Ты иди, я потом, – махнула она Захару.

Есть ей совершенно не хотелось – сказалось нервное напряжение, но перед сном нужно было выбраться на улицу и отыскать отхожее место. Старательно привязав к ногам новую обувь, вдова отдернула занавеску.

Теперь дом был полон людей – похоже, что мужики вернулись с поля и толклись в избе в ожидании вечерней трапезы. Вдовица отвечала на приветливые поклоны и здравицы незнакомых людей и пробиралась к выходу.

В вечерних сумерках разливался запах какого-то печева, но мысль о еде по-прежнему не вызывала у вдовы восторга. На крыльце она чуть было не запнулась о кого-то, сидящего на ступеньках. Приглядевшись к полумраку, Башмакова рассмотрела нескольких детей, слушавших рассказ Прокла, которого легко было узнать по серебристой шевелюре. Проходя мимо, Башмакова невольно прислушалась:

– …и вот плыл святой Стефан по реке Мезени, а там на берегу жил как раз тун по имени Мелейка. И увидел Стефан, что этот тун гонит сусло для пива. Тогда приказал святой суслу не вариться, и оно перестало. Разозлился Мелейка и в ответ произнес заклинание, чтобы вода в реке прекратила течь. Тогда лодка Стефана остановилась посреди реки. Долго они пробирались через реку, но пришлось святому позволить суслу бежать, только тогда он смог причалить к берегу. Там набросился на него Мелейка со своим колдовством, но Стефан был неуязвим для его чар. Испугался тогда тун, остудил сусло в котле и спрятался в нем, но святой приказал огню снова гореть…

Вдова изумленно хлопала глазами, слушая эти истории о бесконечной битве между православным святым и местным колдуном, в которых разница между противниками заключалась лишь в силе колдовских чар. Она вглядывалась в спокойное морщинистое лицо рассказчика и во взволнованные мордашки детей, пытаясь понять, какое отношение все это имеет к православному христианству, которое они все тут вроде бы исповедуют.

Помотав головой, вдова заставила себя отвернуться и направиться по своим делам. В конце концов, не вмешиваться же ей в воспитание местных детей!

В дальнем углу двора Башмакова заметила какую-то маленькую постройку необычной формы. Подойдя поближе, она в нерешительности остановилась.

Домик был слишком велик для отхожего места, но слишком мал для хозяйственной постройки. На крыше у него имелось какое-то навершие в виде упрощенного креста. Она уже было протянула руку, чтобы открыть дверь и заглянуть внутрь, но тут же отдернула. Ей показалось, что внутри что-то движется. Вдова замерла на месте, вслушиваясь, и, когда уже решила, что ей показалось, шорох повторился. Что-то крупное, не меньше собаки, пробежало по полу за стеной клетушки. Справившись с первым приступом паники, Башмакова снова протянула руку к щеколде.

– Куда собралась, барыня?

Анастасия Леонтьевна обернулась и уперлась во внимательный взгляд Прокла.

– На задний двор вон по той тропинке ступай, – указал в сторону старейшина.

Смущенная странным происшествием, вдовица беспомощно покивала и поспешно пошла прочь от таинственного домика.

* * *

Несмотря на все вечерние происшествия, вдова уснула мгновенно: ни жесткая лавка, ни присутствие в одной горнице сразу нескольких незнакомых людей ей не помешали.

Проснулась она только в полдень, когда все домочадцы уже покинули избу, отправившись по своим делам. Катюша тоже открыла глаза. Ее щеки немного порозовели, и девушка казалась отдохнувшей.

– Как ты, милая? Болит?

– Уже лучше, мама, – слабо улыбнулась Катерина. – Ты мне еще теплой водички принеси. Я немного полежу и, может быть, встану.

Вдова поднялась и, прихватив в сенях ведро, отправилась в баню в надежде, что там еще осталась теплая вода. Выйдя на крыльцо, она окинула взглядом раскинувшуюся перед ней мирную картину. Воспоминания о пережитом вчера ужасе сейчас казались каким-то сном. С другой стороны, само ее присутствие в деревне зырян говорило о том, что вчерашние разбойники ей не привиделись.

Спустившись с крыльца, Башмакова заметила сидящего на завалинке странника Дмитрия. Сегодня даже он казался вдове более приветливым, чем вчера.

На траве у ног странника лежала куча разных инструментов, а в руках он держал лезвие косы и точил его сильными размеренными движениями. Печеркин ответил на приветствие вдовы, не отрываясь от своего занятия.

– Мне бы нужно поговорить со старейшиной. Ты его не видел? – спросила она.

– Со двора он вышел, – в своей обычной манере буркнул Дмитрий. – Только мы с мужиками ужо с ним погуторили… Сегодня еще ночь тут переночуем, а завтра у Прокла зять в соседнюю деревню воз повезет. Вот твою Катерину посадим к нему и сами рядышком поспешим. А сегодня пущай отдыхает.

– Когда ж вы все успеваете? – хмыкнула Башмакова, недовольная тем, что дело решили без ее участия.

– Да пока вы, барыни, нежились с утра, мы уж не только поговорили – вот хозяевам долг отдаем, как можем, – с этими словами Печеркин в очередной раз провел точилом по блестящему лезвию.

– Не чужим людям нужно долги раздавать, а о своей семье заботиться! Шляться по городам и весям – не велика заслуга.

Дмитрий отложил засверкавшую косу и взялся за мотыгу.

– Ты, барыня, не суди о том, чего не ведаешь. Знаешь ли, что людей в дорогу гонит?

– Так скажи!

– Я сам еще с юности странничать начал, когда сиротой только остался. Одному на белом свете тяжело было, вот и пошел искать помощи в святых местах. А уж потом, как вернулся, долго дома усидеть не мог. Попривык к такой жизни.

– Все вы на беды свои пеняете да врага рода человеческого вините!

– А ты чего ж молчишь, а на бога и его несправедливости втихаря злишься? Терпишь молча. Думаешь, так лучше, чем сетовать?

Пораженная его наглостью, вдова Башмакова не сразу смогла придумать ответ, а Печеркин продолжил:

– Вот ты на всех и огрызаешься, так как на бога не смеешь. Что мы с Гришкой и этим ямщиком тебе дурного сделали? Только помогали, а ты все язвишь нас, будто врагов.

– Да кто ты такой, чтобы позволять себе такие речи!? – наконец прервала этот поток вдовица и, громыхнув ведром, пошла прочь.

Вот что бывает, когда человек не знает, что такое ответственность! Бояться ему за себя и за других не нужно, вот он и говорит все, что вздумается. Разозленная Башмакова свернула на другую тропинку, не понимая толком, куда идет, и, как назло, натолкнулась на Захара.

Он, закатав по локоть рукава отстиранной косоворотки, рубил дрова – отдавал долг хозяевам, как это называл Дмитрий. Парочка ребятишек вертелась тут же. Они занимались тем, что относили нарубленное в дровяник.

Башмаковой не хотелось с ямщиком даже здороваться, так ее задели слова странника, но Захар, увидев ее, заулыбался:

– Есть еще вода, заходите! Что-то вы смурная. Не заболели?

Вдовица решила воспользоваться доверчивостью молодого человека и расспросить его о паломниках. В конце концов, она о них почти ничего не знала. А тому, что они сами говорили, верила не вполне.

– А вот скажи-ка мне, Захар, как наши паломники от разбойников-то ушли, после того как мы в овраг убежали?

– Они вот что сказывали, – охотно начал Захар, устанавливая полено на колоду. – Ружья разбойничьи они в ручье утопили, а главаря их с собой потащили, на всякий случай. Правда, тяжко с ним было, и быстро бросили его в лесу. Только руки связали, а сами дали тягу.

– А как же старичок, который с кучером был?

– Пришибли его разбойнички, как только ваша лошадь понесла. Чтоб не сбег.

Вдова опустила голову. Все-таки она и правда до конца не могла поверить в случившееся. И только понапрасну срывала свой страх и злобу на спутниках.

По-своему истолковав молчание барыни, Захар предложил:

– Вроде бы у них тут часовенка есть, можно свечку поставить сходить. Здешние туда вчера после моления ходили.

– Какого моления?

– Так вчера же Прокл сказывал – у них был день моления. Потому никого в деревне и не видно было. Все в рощу ходили священным деревьям поклониться и об урожае добром просить. А завтра еще и жертвы своим домовым приносить будут. Не помню, как они у них тут называются, но вроде наших домовых.

– Жертвы? – понизила голос Башмакова, оглядываясь по сторонам. Теперь и сама деревня, и снующие вокруг зырянские женщины и дети уже не казались ей такими умиротворяющими. Уйти бы отсюда прямо сегодня, да из-за Катюши нельзя!

Бесчувственного Захара эти полуязыческие верования совершенно не волновали, но паломники-то каковы! Божьи странники с радостью помогали этим язычникам!

Выполнив наконец просьбу дочери и оставив ее отлеживаться, вдова снова выбралась на двор. Теперь ее как магнитом притягивало к странному амбару.

При свете дня он выглядел совсем непримечательно, разве стало заметно, что к нему не ведет ни одна тропинка, – внутрь заходили редко. Подходить слишком близко она не решилась, но осмотрела постройку со всех сторон. Она была без окон с одной дверью и маленьким крылечком.

Ее интерес не прошел незамеченным – бабы поглядывали на гостью с явным подозрением, и офицерская вдова поспешно сделала вид, что направляется к реке.

* * *

Ближе к вечеру Катерина почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы выйти во двор. К ней возвращались силы, а к ее матери хорошее расположение духа. Уже завтра они покинут это странное место и отправятся дальше на запад.

В поясе платья вдовы были зашиты несколько крупных ассигнаций, и в первом же уездном городке она надеялась снять карету или повозку до самой Казани.

Наблюдая издали за тем, как Катерина болтает с Захаром, она только качала головой. Бедная девочка так рада, что хворь отступила! Она совсем перестала опасаться или смущаться своего нового попутчика. Это не слишком хорошо для нее…

Башмакова решила было подойти и вмешаться, но на середине дороги остановилась.

Из маленького амбара снова раздались непонятные звуки. На этот раз казалось, что внутри что-то глухо позвякивает. Этот странный сарайчик будто приглашал ее разгадать его тайну.

Вдова не удержалась и, внимательно прислушиваясь, подошла ближе. Тишина длилась недолго. Снова что-то зазвенело, а потом прошуршало.

Заинтригованная и немного испуганная вдова решительно взялась за щеколду. Чуть приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. Но царившая там темнота не позволяла ничего рассмотреть. Тогда любопытная вдова приоткрыла дверь еще шире и в следующее мгновение была сбита с ног выскочившим на свободу белоснежным барашком. Тот с радостным блеянием помчался к воротам.

А плюхнувшаяся на землю барыня сумела наконец увидеть то, что находилось внутри амбара.

В центре стоял высокий чурбан, на котором, как ей показалось, сидела небольшая кукла. Она была одета в многочисленные мужские рубахи, а на месте головы торчали оперения стрел. По стенам висели и стояли фигурки разных животных и птиц, отлитые из железа и бронзы. Все это венчало деревянное крашеное распятие, висящее под потолком.

Пока Башмакова беспомощно таращилась на открывшееся ей святилище, на шум выбежали зырянские женщины и увидели распахнутую настежь дверь амбара и сбежавшего жертвенного барашка. Картина произошедшего привела их в не меньший ужас, чем вдову вид святилища.

Дверь тут же снова захлопнули и всем двором принялись ловить верткого барашка. На крики и беготню начали сходиться зыряне из соседних дворов – собиралась толпа. Однако, когда барашек был пойман и суматоха улеглась, они не разошлись. Кто-то побежал за Проклом.

Вдова заметила, что на нее теперь смотрят неприязненно и стараются обходить издали. Окончательно поняв, что люди расходиться не будут, Башмакова почувствовала первый укол страха.

Женщины встали плотным кольцом вокруг дома, будто преграждая вход туда недавней гостье, а дети возбужденно перешептывались. Вдове захотелось куда-нибудь спрятаться, когда она оказалась одна напротив этой толпы.

Положение немного улучшили ее спутники, подошедшие вместе с Катериной. Они встали рядом, и Анастасия Леонтьевна опустила глаза, чувствуя облегчение и стыд одновременно.

Наконец появился Прокл и, выслушав короткий рассказ Аграфены, быстро решил:

– Ты вела себя непочтительно, барыня. Тебе и твоей родне нельзя теперь оставаться у нас. Старик-ош не простит вам оскорбления. Пусть девушки соберут их вещи, – приказал он Аграфене.

Затем, подойдя к мужчинам, он продолжил уже тише:

– Вы можете остаться, если хотите. Я бы и баб ваших оставил, но люди видят в произошедшем дурной знак. Обычай держать жертвенное животное три дня в доме старика-оша был нарушен. Жертва может стать непригодной, если оскорбление не загладить.

– Что ж ты будешь делать, чтобы оскорбление загладить, мил-человек? – с неподдельным интересом спросил Григорий.

– Лучше вам с этими бабами больше не идти одной дорогой. Наш тун свое дело хорошо знает…

– Я никуда от вас не отойду! – не колеблясь, заявил Захар.

Паломники, ничего друг другу не сказав, переглянулись. Дмитрий начал разворачивать закатанные рукава косоворотки, а Григорий отряхнул пыль со штанов.

– Ну, как знаете. Припасов вам сейчас соберут, – пожал плечами Прокл.

– Да что вы, ей-богу! – Башмакова все же чувствовала себя виноватой за случившееся. – Может, останетесь?

– Я бы остался, если бы совесть потом не замучила, – ответил Печеркин.

Вдова осторожно покосилась на второго паломника, не особенно ожидая от него ответа, и наткнулась на пронизывающий взгляд светло-серых ледышек, поблескивающих весельем.

– Охота посмотреть, что такое нынче туны умеют. А то как сказки это все? Разузнать бы…

– Ты, я смотрю, в святые Стефаны метишь? – не смогла удержаться от колкости вдовица и тут же прикусила себе язык. Но паломник ничуть не смутился.

– Куда мне! – махнул рукой Григорий и лукаво улыбнулся в бороду.

Похоже, он уже не держал на Башмакову обиды. Однако это ее не успокоило, а, наоборот, пугало. Что-то в его улыбке заставило ее поверить в то, что паломник знает о ней больше ее самой. И как тобольскому крестьянину удалось заставить так волноваться вдову кадрового офицера, привыкшую к разговорам с военными больше, чем к беседам в кругу дам?