Читать книгу Паутина поколений. Сборник рассказов - Сергий Чернец - Страница 6

Газеты он не читал давно. Газеты, говорил он, это не духовная пища, а так-себе, грязная накипь на жизненном бульоне, которую снимают и выкидывают. По бульону, правда, можно судить о качестве супа-жизни, а распробовав бульон (журналы и другие СМИ), можно узнать и вкус самой жизни. Иногда бульон может рассказать о важном качестве, о пересолёности, например.

Газеты и СМИ тем и сильны, что дают людям простым, скучным и без воображения – материал на целый день для пересказа «своими словами» событий и для их обсуждения.

Пожилой человек, в плаще и шляпе (осенней порой), под которой блестели темно-карие, не по возрасту молодые глаза пошел в городской парк погулять как обычно. Он остановился у киоска «Пресса». Остановился вдруг, уткнувшись носом и небритым, с козлиной бородкой лицом, вглядывался в железную из прутьев ограду, подходившую к самому киоску, и тут поворачивающуюся через большой металлический столбик. Он немного затруднял деловое торопливое движение пешеходов на узком тротуаре, между оградой парка и стрижеными кустами, отделявшими тротуар от проезжей части. Но к его странностям привыкли люди, живущие в этом квартале и спешащие по утрам на работу всегда встречавшие странного старикашку. Кое-кто, проходя, пожимал плечами, растопыривая локти, другой, весело прищурив глаз, кивнет головой, женщина пройдет и раза два неодобрительно обернется в недоумении.

А увидел пожилой сутулый человек, что между кружочком решетки и стеной киоска, всего на пространстве полуметра, паук сплел свою воздушную западню. – И от нее не мог оторвать взгляд пожилой человек, забывший в минуту и о времени и о месте.

Только под старость лет человек начинает замечать «мелочи жизни», мимо которых проходил всегда, вскользь поглядывая. Под старость начинаются «странности». И были странности у пожилого человека.

Вот паутина: это плетение из тончайших в мире нитей, представляло собой красивейшую спираль, переплетенную расходящимися от центра радиальными нитями, укрепленными в местах соединений. Радужным отражающимся сиянием отсвечивают на солнце почти невидимые нити. Наклонишь голову налево – радуга пробежит вправо; наклонишь направо – радуга закрутится влево, нити блестят и ломаются в свете по углам на перехватах.

А по улице носился порывами ветер. Под его неожиданными ударами вся эта нежная постройка паутины вздрагивала и сверкала радугой, трепетала и упруго надувалась, как парус под ветром, но не рвалась.

Весь захваченный восхищением перед этой великолепной живой природной постройкой, пожилой человек почесал кулаком свой подборок, комкая жиденькую бородку. Самого паука-архитектора, создателя паутины не было видно нигде. Он должно быть был маленький или так искусно прятался, но – какую массу нитей, строительного материала вымотал он из своего почти невесомого тельца. И сколько бессознательной мудрости, расчета надо было вложить в создание шедевра архитектуры. Математического расчета, а паук, вряд ли знал математику: два плюс два чему равно не вычислил бы. И все это ради одной, быть может, мухи-добычи, ради случайной цели, которой может не быть месяцами.

«Как мудра природа, – размышлял почтенный пожилой человек, – с какой щедростью она одаривает все свои создания средствами к продолжению жизни. На сибирском кедре до тысячи орехов, и они съедаются и погибают, а конечная цель – всего лишь одно зернышко, случайно попавшее в землю и давшее один слабый росток. Но зато кедров много и не один, и они каждый год тысячами порождают семена.

В хорошей рыбе, в красной кете, например множество икринок, но конечная цель природы будет достигнута, если из этого множества вырастет хотя бы десяток рыб. А пара мух: если бы их яички оставались неприкосновенными, они бы расплодились в такое потомство, что покрыли бы всю землю. Вот как сейчас наше человечество уже покорило все открытые пространства земного шара. А когда человек не будет умирать, что будет? Нет, смерть это необходимое условие жизни!» – решил пожилой человек. И сразу некоторая тоска задавила грудь, где было больное его сердце.

Уже сразу, в то время как его сознательное «я» занималось построением умозаключений о достижениях природы, – его «я» подсознательное ощущало смутное беспокойство с правой стороны. Пожилой человек склонил голову направо и вниз. Действительно, рядом с ним стояла девочка лет пяти-шести, ростом немного повыше его бедра. Как он мог отвлечься и не заметить, – память вернула ему стук каблучков по тротуару: слышал он, слышал краем уха.

Впрочем, с ним случались еще более странные приключения.

В тот самый миг, когда пожилой человек увидел девочку, она тоже очнулась, и отвела взгляд от паутины и посмотрела на него. Указательный палец правой руки был у нее во рту, прикушенный острыми беличьими зубками – известный знак напряженного внимания и удивления.

Девочка была прекрасна, как все дети и похожа на куклу, разодетая благодаря родителям, по вкусу матери своей вероятно.

– Как тебя зовут, прекрасное дитя? – спросил пожилой человек.

– Наденька, – ответила девочка и, мотнув головой на паутину, сказала: – Это очень красиво, правда? —

– Очень красиво. – Пожилой человек ответил радостным тоном.

– А кто это сделал? – последовал вопрос ребенка.

– Паук. Это насекомое такое. – Общение с ребенком пожилому человеку было приятно.

– Зачем сделал? – интересовалась малышка.

– Чтобы ловить мух. Вот, полетит такая маленькая мушка и не увидит тонкие ниточки. Запутается в сетке, и не сможет выбраться. А паук увидит. Придет и съест мушку.

– А зачем? – обычный детский нелогичный вопрос.

– Потому что он голодный и хочет кушать, – парировал пожилой человек.

– А он большой? Где он? – девочка всё хотела знать.

– Подожди-ка, вот, я попробую его позвать. —

Пожилой человек стал рыться в кармане плаща, наполненном тем мусором, которым всегда полны карманы рассеянных мужчин, которые лишены зоркого женского досмотра. Из кармана он достал измятый троллейбусный билет. Выждав, когда будет передышка ветра и паутина перестанет качаться, – он начал уголком бумажки стукать по паутинным нитям. И из-за черного железного прута медленно высовывались две тонкие ножки, за ними виднеется что-то бурое, мохнатенькое, пока, наконец, весь паук не показывается из укрытия. Он был светло-серый с черными глазками величиной с булавочную головку. Пожилой человек и Наденька переглянулись. Лица обоих были сосредоточенные, как у двух соучастников важного дела, требующего осторожности. Но паук, не торопясь, сложил свои ножные суставы и втянулся назад за черный железный прут ограды.

– Ушел, – тихо прошептал пожилой человек.

– Да-а. Он – хитрый. Он увидел, что мы это не муха.

– Где же ты живешь, Наденька? —

– Здесь и там. – Она указывала пальцем сначала на дом напротив парка, потом на киоск, у которого они стояли. Все наоборот. – Здесь мы спим, – она указывала на дом, а там продаем газеты, – и поворачивалась к киоску, – там Мама! —

– А почему я раньше тебя «там» не видел? – переспросил пожилой человек.

– Я была в деревне. Только вчера приехала, потому что пойду в школу. Но я вас знаю давно, еще до деревни, вы каждый день тут ходите. Вы очень смешной, – без объяснения почему смешной сказала Наденька.

– Благодарю, – не стал переспрашивать пожилой человек. – Пойдем, я куплю газету. —

Нужно было пройти стену киоска, потому что фасад его направлен был параллельно тротуару в сторону площади у входа в парк через большие ворота с колоннами. Наденька берет пожилого человека за руку и ведет его. Ручка девочки доверчива, но живые пальцы шевелятся и подрагивают: так много в них электрического чувства свободы. Она подводит его к дверям, пройдя фасад длиннее в два раза боковых стен. Тут у нее стоит коляска, подпирая открытую наружу дверь. А коляска полна разными игрушками. Тут и плюшевый мишка, и коричневая обезьянка с глазами пуговицами. А уж сколько разных куколок одетых в пестрые платьишки.

– Много игрушек, правда! Это все мои! – хвалилась Наденька.

– Прекрасно! – смог сказать пожилой человек, когда девочка отпустила его руку.

– Я с ними прощаюсь, в школу уже нельзя игрушки брать. – Пояснила она.

– Да. Надо книжки читать. Ты читать можешь? – спросил он.

– Да. Мама научила давно. Но я медленно плохо читаю, – обратилась она лицом к матери, которая вступила в их разговор, знакомясь.

– Меня Светлана зовут, а вас? – спросила она, улыбаясь широкой доброй улыбкой. И к девочке с упреком – Иди сюда, ты зачем к прохожим пристаешь? —

– А я Сергей Романыч. Это ничего. Она говорит, знает меня давно, только не сказала, почему я смешной! – сказал тоже весело и по-доброму пожилой человек.

– Знает-знает, раньше каждый день указывала на вас: вон, дедушка с бородкой смешной пошел. Ей бородка ваша интересна, – улыбаясь, пояснила мама-Светлана, – вы уж не обижайтесь! —

– Ну, и ладно. Пусть будет дедушка с бородкой. – И он подумал, что давно не покупал газет, да и не читал их давно, надо было что-то купить. И выбрал первую попавшуюся. Расплатившись, он распрощался обычным «до свидания», получив «до свидания» в два голоса.

Время было послеобеденное, а ветер разгулялся не на шутку. Пожилой человек посмотрел на метеорологическую площадку, устроенную на открытом месте в углу парка, там был флюгер, прибор температурный и ведро для осадков на столбике. Флюгер вертелся с разными скоростями, становясь стрелкой то по солнцу, то совсем в сторону. Между тем было, как вроде, тепло, хотя на небе сплошь серые тучи. Ожидалась, вероятно, буря, гроза или ураган. В старом парке этот порывистый ветер раскачивал и трепал деревья, крутил их шумящие вершины, как метёлки. Он то заголял всю листву наизнанку, то внезапно переворачивал листву на темное лицо, и от этой размашистой игры весь парк то мгновенно светлел, то сразу темнел. И тени накрывали парк от грозных черных туч, заменяющих серые, наползая из-за горизонта.

В этом мятущемся под ветром парке, лицом к ветру, сидел человек в сером плаще на зеленой крашеной лавке. Он так низко опустил свою голову, что проходящим быстро и пробегающим людям виден был кончик его седоватой козлиной бородки. Эту бородку человек иногда задумчиво подергивал рукой, иногда рассеянно засовывал её в рот и пожевывал. Прохожие с легкой улыбкой замечали также, что порою этот пожилой человек вдруг, то ударяет себя кулаком по колену, то пренебрежительно пожимает плечами и резко вскидывает голову. А то он гневно стукает палкой по земле: это всё дурные привычки старикашки, думающего не поверхностными и случайными отрывками мыслей, а глубоко и последовательно разбирая в уме своем вопросы.

Но прохожим только кажется, что здесь, на зеленой скамейке, сидит один пожилой человек. Им ни за что не догадаться, что на виду всех них ведут беседу и бестолковый разговор два совершенно разные существа, неразрывно связанные в одном человеческом образе.

Первый – это более-менее успешный ученый ботаники, физиологии растений, лесовод и лесничий, который всю жизнь посвятил исследованиям и разведению пород деревьев, а также умножал богатство лесов, проработав большую часть жизни в лесопитомниках, рассаду высаживая на делянках срубленного леса.

Другой – просто Сергей Романыч, обычный человек, после выхода на пенсию, еще долго продолжавший работать, а на старости лет, приехавший в ближайший город и доживающий свою старость проводя время в прогулках по парку. Сергей Романыч знает очень и очень многое. Ему, например, известно, что в ожидании дождя порядочные люди берут с собой зонтики, если куда-то идут из дома; что возвращаясь вечером домой, надо без грохота закрывать за собой входную дверь в подъезд, чтобы каждый раз соседка с первого этажа не ругалась; что у лестниц для того сделаны перила, чтобы за них держаться, а не падать с лесенок и не лежать в больнице две недели и потом ходить с гипсом; что автомобиль на повороте способен сбить с ног замечтавшегося зеваку, а потом опять в больнице лежать с отбитыми почками.

И еще он знал бесконечное количество умных и полезных жизненных законов.

Но «Ученый ботаники» неохотно прислушивается к премудростям Сергея Романыча и свысока презирает их, как всё это временное и скучное. Он думает о глобальном уничтожении лесов человечеством, о том, что леса надо спасать – это легкие планеты, они дают кислород для всей жизни на земле. И другие вопросы общечеловеческие волнуют «Ученого ботаники».

Сергей Романыч осуждает щедрость, безалаберность и глупую доброту «Ученого ботаники», – он ворчит, кряхтит, журит его и даже позволяет иногда осторожно поехидничать. «Ученый ботаники» говорит ему на «ты», как бы разговаривал с престарелым сторожем в лесопитомнике. Это старая привычка фамильярности, покровительственная. Сергей Романыч обращается на «вы» и «господин Ученый ботаники» с оттенком заботы и почтения, с поучительностью старой няньки.

Сидят они оба в Парке, на деревянной крашеной лавочке, и ведут беззвучный разговор, и временами кажется «Ученому ботаники», что беспокойные от ветра деревья прислушиваются к этой беседе и принимают в ней тревожное участие.