Читать книгу Путевые заметки. Рассказы - Сергий Чернец - Страница 6

Известны в последнее время разговоры про энергетический кризис.

Но это не во всем мире. Мир планеты Земля слишком разный. Одни люди от дела к делу перелетают самолетами, по работе, и настолько это стало их бытом, что едва входят в самолет, сразу же спинку кресла в положение «полулежа», темную повязку (специально возимую) – на глаза, «тампоны» в уши: чтобы и свет не беспокоил, чтобы и шум не будил. И успевают выспаться за перелет, и выходят из самолета в месте назначения бодрыми, с первой минуты готовыми функционировать.

Другие люди живут будто бы в прошлых веках – для них и сейчас еще не настал век колеса.

Но то что называют Западом, что само себя именует цивилизованным миром, – эта часть света ощутила вдруг толчок тревоги.

Пока всё также бегают во всех направлениях по телу Земли сотни миллионов машин. А Земля со всем скарбом, что растет на ней и что воздвигнуто человечеством за тысячелетия, – всё также вращается вокруг Солнца и ночь сменяет день, а зима сменяет лето, но, кажется, во всей природе поселилась новая тревога, переволновался и сам климат Земли. Таким вдруг зависимым, непрочным показалось всё наше человеческое сооружение. Чуть тряхнуло из глубины, чуть повеяло ураганом-двумя, и зазвенели люстры, люстрочки, все эти стеклянные подвесочки: чем больше, тем страшней.

А бывали полуанекдотические предупреждения еще в прошлом более тихом веке. Однажды крысы перегрызли центральный городской кабель в городе миллионнике, вызвав короткое замыкание огромной силы – и жизнь остановилась. В шахтах небоскребов повисли лифты, остановились поезда в туннелях метро, прекратилась подача воды, воздуха, которые подаются всё той же электрической силой…. Потом всё завелось, еще ослепительней вспыхнуло светом, когда кабель восстановили. Но в те часы без электричества дано было людям испытать, на какой тонкой ниточке подвешено их благополучие. Единственные из всего животного мира люди, окружившие себя искусственной средой обитания, становятся беспомощными, как только перестает работать на них электрическая энергия, которую они привыкли вызывать нажатием кнопки. Без электричества уже и ведра воды негде добыть себе: в городе всюду асфальт и бетон, скважины за городом.

Другая сторона цивилизации живет почти «первобытно»: огромные территории пустующей Земли, а люди живут в поселениях даже безо всякого электричества. Есть страна Канада, например, где людей очень мало. В десять раз меньше чем в США, и на каждого человека в Канаде приходится по озеру. Где это еще встретишь: озер в стране столько же, сколько людей. Даже больше: на двадцать два миллиона населения двадцать три миллиона озер. Большинство озер – на севере Канады, в лесах, в пустынных тундрах. А города, дороги, людская жизнь только, в основном, в стопятидесятикилометровой полосе вдоль границы с США.

Ветер бывает и ураганный, особенно перед началом грозы, молнии которой мелькают уже недалеко среди темных дочерна туч. С другой стороны еще бросает солнечные лучи закат; они пробиваются сквозь заходящие за горизонт серые облака, гонимые черными тучами вслед заходящему солнцу. Оттого природа разделяется, на взгляд, надвое. Светлая её половина уменьшается, а со стороны грозовых туч погружается в темноту, так, что и леса не видно за сплошной пеленой дождя.

Предупреждение насчет грозы Николай Евдокимович слышал по радиоприемнику с вечера вчерашнего дня и все-таки вышел с утра к реке и теперь был рад, что синоптики хоть немножко ошиблись: сказали, что завтра будет гроза и штормовой ветер, но он целый день с удовольствием провел на рыбалке. Ветер был, и тучи были, скрывающие солнце, но гроза пришла только к вечеру, к самому закату.

Сейчас, приближающаяся и всё не решающая разразится гроза, своим сильным ветром, словно приплюскивала его к земле, когда он собирал снасти и упаковывал рюкзак. Что-то слишком быстро началось.

«Горе-рыболов, – что ж я сижу-делаю тут под деревом? – думает он. – Ведь даже школьник первого класса знает, что нет ничего опаснее, чем прятаться от грозы под деревом». И он поднимается, с трудом выпрямляя ноги и спину радикулитную, затекшие от долгого стояния полусогнутым к земле. Бесчисленные мурашки бегут под его кожей. «Вот, точно, как электрический ток, – думает Николай Евдокимович. – А почему бы и в самом деле этому ощущению не быть электрическим явлением? Некий разряд электрического тока пробегает по всему телу. А это в грозу опасно…, – только успел он подумать, как в темном небе и между крупными каплями начавшегося дождя сверкнуло ярким светом.

И в этот момент Николай Евдокимович тяжело падает на землю оглушенный и ослепленный яростными – молнией и громом. Небо, воздух и земля заволакиваются густым зловещим мраком. Ураганный ветер приносит секущие крупные струи дождя. Ревут два прибрежных дерева, между которыми он стоял на берегу реки. Трещат, ломаются ветки, с чертовским грохотом и стонами наклоняется ствол многолетней ветлы сломанной посередине ударом молнии, и с жалобным стоном падает в метре от него, выворачиваясь при падении и задевая его ветками. Раскачивается и второе дерево, поменьше, нагибаясь до земли, до невысокой крутизны спуска к реке. Молния и гром, не переставая ни на минуту, уже бомбят окраину лесополосы отделяющей речку от полей, в десяти метрах от воды, а потом уходят бомбить дальше.

Николай Евдокимович, весь промокший в минуту и не видящий пути-дороги, с великим трудом пробирается между деревьями, инстинктом памяти находя тропинку и вновь теряя её петляния. Когда он выходит на край лесополосы, молния словно шагает по полю, удаляясь к горизонту, и дождь становится ровным и мерным.

«О, Боже мой! Вот ведь напасть, чуть не убило!» – в поле он старается не выходить и пережидает под крайней березкой лесополосы, чтобы сориентироваться. И через минуту, ловко вскинув на плечи рюкзак, в сером мареве дождя найдя грунтовую дорогу, он храбро шлепает по лужам….

В среднем течении, далеко от верховьев и ближе к устью реки N стояла старинная деревенька. В долине реки было теплее, так как она защищена была с обеих сторон небольшими сопками-горками, поросшими лесом. И тона природы в долине небольшой речки были мягче. Тут главенствовал лиственный лес с березками, типичными для среднерусской равнины. Деревенька не претендовала на большой райцентр, но была центральной усадьбой колхоза, включавшего еще более мелкие две деревеньки долины и несколько на возвышенности за сопками.

Деревня имела с обоих концов по отстроенным и уже состарившимся животноводческим комплексам. Ближе к реке стояла свиноферма в два длинных барака для содержания скота и с выгулом, отгороженным бревенчатой оградой: длинные нетолстые бревна просунуты в скобы на железных столбах-трубах.

А сверху у полей с посаженной люцерной на силос находился комплекс КРС, с телятником, отделенным от трех длинных строений фермы по 50 голов в каждом.

При «царе Горохе» вся поверхность долины была покрыта кочками-возвышенностями, ямами-болотцами, озерками и мелкими речушками, впадавшими в речку N. На дорогах между деревеньками верховые лошади вязли по колена, телеги приходилось толкать. Теперь же болота осушили, всё раскорчевано и построены щегольские дороги и изумительные по своей гладкости и совершенной прямизне. Теперь в долине не было холмов и возвышений, это были совершенно ровные поля с пашнями, покосами-выгонами и зелеными рощицами.

Перед рыбалкой Николай Евдокимович ходил на ферму молочно-животноводческую, где в стороне от коровников виделись кучи навоза, чтобы накопать самых лучших кольчатых навозных червей. Там он встретился с местным жителем, немолодым уже, в возрасте, соседом Иваном, который работал на ферме скотником почти всю свою жизнь. Иван предложил посмотреть ферму оборудованную «по современному образцу».

«Закончилось доение ручное, как ты знаешь это из детства, когда бабушка твоя дояркой работала. И нам уже не надо молоко через марлю в бидоны фильтровать, а потом бидоны на молокозавод в район на телегах возить» – сказал Иван с некоторой гордостью в голосе. – «Прогресс пришел! Вот и навоз транспортером выкидывает на улицу» – показал он рукой.

Они начали осмотр фермы с того помещения, где завершается весь круг работы и природы и человека и животных. В высоком пристроенном к коровнику доме устроен был цех приема молока. Туда пошли сразу, потому что Иван сказал, что можно свежего молока попить, после только что прошедшей дойке на зорьке. Здесь на цементном полу стоит резервуар из нержавеющей стали: танк. К нему подведены из коровника стеклянные трубы. Во время дойки они белые: по ним течет молоко в танк, который одновременно – холодильная установка для хранения молока. Фирма, забирающая молоко раз в двое суток, установила его. Фирма же контролирует чистоту промывки резервуара, всей аппаратуры, труб.

Теперь во всех промышленно развитых не только на заводах, но и в сельском хозяйстве властвует прогресс. Все работает от электричества. Теперь всё зависит от нажатия кнопки, чтобы привести в действие работу двигателей и транспортеров и многих других приборов. Человек тратит силы для этого столько же, сколько тратит ребенок, нажимая кнопку лифта, или женщина, включающая пылесос, или инженер, пускающий в ход конвейер. За всех за них работает энергия, пришедшая по проводам от электростанций. От гидроэлектростанций, где вода вращает турбины, или от ТЭЦ, где сжигают уголь добытый другими людьми.

Труд современного крестьянина неотделим от труда всего общества. И нет в этом круговороте четкого начала, и нет четкого конца, и невозможно выделить кого-либо одного, – некоего кормильца: вот он, мол, с сошкой, а каждый из вас остальных – с ложкой.

Но современное производство отличают не отдельные высокие достижения промышленности: транспортеры, и автопоилки, и электродойки. Не они движут конвейер.

В сущности, ведь конвейер не изобретен людьми, а подсмотрен в природе, как большинство человеческих изобретений. Можно сравнить с желудочно-кишечным трактом: – Вы проследите за комочком пищи от того момента, когда мы проглатываем его. Вот он пошел по пищеводу, потом в желудок… и так далее. Каждый орган организма выполняет свою операцию. Стоит одному органу выйти из строя, и весь конвейер придет в расстройство, всё начинает не срабатывать. На что будут направлены усилия врача? Наладить этот конвейер, снова пустить его в ход.