Читать книгу Блуждающiй Свљтъ. Романъ во стихахъ - Сергiй Чугуновъ - Страница 47

«Весь день льёт дождь¹⁸ – ужасная погода!

Была б жара – ворчал бы и тогда…

Капризными нас создала Природа,

сын человеческий не счастлив никогда,

сей господин всё время недоволен:

чуть занемог – «Ох, я смертельно болен…»

чуть-чуть сглупил – «Какой же я – балда!»

Льёт дождь… – прекрасно то, поверьте:

озера все наполнятся водой,

животные придут на водопой,

растенья убегут безводной смерти…» —

так думал Глеб, невольник молодой,

зря сквозь решётку ливень проливной.

Такой же дождь нещадно лил в деревне,

покинул кою, уж три года, Ткач.

В избу к Пал Львовичу после обедни,

был спешно вызван деревенский врач.

Но тот недолго мучился с ответом,

всё было ясно ещё прошлым летом —

когда упал на Павла карагач…

Дед занемог и слёг, в больнице долго,

страдая и скучая, он лежал,

а по весне в деревню убежал…

«Хочу здесь помереть, заради бога,

не трогайте…» – врачам он наказал.

И нынче, вот, Господь его прибрал…

Под утро в дверь вошли два господина:

«Простьите наш вторженье, мистер Ткэц…»

«Ткач!» «Oh! Excuse me¹⁹, непокой прритчина

печалный вест». «Пол Ткэч – ест ваш отэц?»

«Yes! He’s my dad»²⁰ «Умéр истекший ночью»

«Нет! нет, чего вы лжёте?» «Это точно».

«Враньё! Скажите правду, наконец…»

Вдруг Глеб затих, ушёл в своё страданье,

застыл, окаменел; в теснящей в тишине

Лишь крики надзирателей извне

гремели, его скорбное молчанье

прервая грубо… «Правда, горе не

приходит в одиночку. И трёх дней

не минуло со дня пропажи Энни,

а тут другой, ещё сильней удар! —

так размышляет наш невинный пленник. —

Я никогда ещё так не страдал,

утратив сразу двух людей мне близких…

Не мил мне боле берег сей английский.

Куда бежал? – Родимый край предáл…

Что здесь обрёл? – Отчаянье и горе,

да ультрасовременный каземат…

Но не воротишь ничего назад,

finita la commedia²¹… И вскоре,

природой данный исчерпав талант,

фразёр божественный, комедиант

из списка действующих лиц спокойно

возьмёт и вычеркнет меня… Но нет,

довольно слёз, вести себя достойно

я должен – я ведь сам почти поэт —

поди, переписать в финале сцену,

могу и сам…» И вот, ночи на смену

спеша, забился в окна ранний свет;

ещё не пробил час обедний – Глеба,

и спутника, проворный самолёт

уже завёт в стремительный полёт,

легко взлетевши на седьмое небо…

А как там Энни? Что девúцу ждёт

в плену Йергесовом? Мёд-пиво пьёт

иль давится сухою хлебной коркой?

О том поведаю во третьей я главе,

боюсь, что ей приходится там горько…

Распорядился так жестокий век:

блаженный счастья своего не знает;

что есть свобода? – узник понимает;

что есть достаток? – нищий человек…

И двух дней не прошло, уж Глеб в России,

с ним mister Eric Gregory John Gere²² —

его немногословный конвоир…

Завидев Глеба, враз заголосили

старухи: «Паша наш споки-иинул ми-иир…»

И Глеб познал, как одинок и сир

он в бесприютно-многолюдном мире.

И звук, на сдавленный похожий стон,

родúлся. Ткач идти не может, гири

будто к ногам привязаны. Всё ж он,

мал оклемавшись, в дом родимый úдет,

и что же там, Глеб горемычный видит:

глаза святых, глядящие с икон;

завешенные зеркала; соседку,

что молится, крестясь и морща лоб;

обшитый траурным глазетом гроб,

поставленный на стул и табуретку;

да тьму цветов… Не оступиться чтоб,

присел на край скамьи наш Глеб. «Усоп… —

запричитала в трауре старуха, —

…раб Божий Павел! Господи, прими-иии…»

Её стенания звучали глухо

и жалобно. «Что жизнь? Единый миг,

топтание на месте с переводом

отпущенного времени за годом

год…» – так подумалось Ткачу. «И-иии…» —

опять завыли бабы, а мужчины,

войдя в избу… Я всё б вам описал,

но здесь, прошу, сей скорбный ритуал

мне опустить – и есть тому причины:

я столько, близких схоронив, рыдал —

что не касаться тем сих слово дал.

…окончив поминальное застолье,

соседи разбрелись: кто по домам;

кто за околицу, развеяться на воле;

а кто, ещё принять, хотя б сто грамм,

побег в кафешку либо-ти к знакомым…

Глеб с Эриком на лавочке пред домом.

(Я в переводе диалог их передам,

звучит по-русски ярче он, поверьте.)

«Как можно после похорон, ответь,

так буйно веселиться, песни петь?

Ужель в России не страшатся смерти?»

«Не в смерти дело, повод есть поесть,

попить, попеть… Родúны или смерть —

в них, право, разницы не шибко много —

плюс-минус человеческая жизнь,

как в математике…“ „Побойся Бога!

Ведь Человек – венец Природы!“ „Брысь

под лавку, пёс… Я седня пьяный в стельку…

Оставь меня!» «На долго?» «На недельку…»

Тут Гир совсем расклеился и скис:

«Нам дали лишь три дня…» Но Глеба

ужо и пушкою не разбудить.

Позволь же мне, желая угодить

тебе, Читатель милый мой, на небо,

как сокол легкокрылый, воспарить

и сверху, будто месяц, осветить

красóты русской той глубинки,

в которой родился и наш герой.

То вам не примитивные картинки

мазил-художников, кои порой

нам выдают за чудные творенья,

каких и не было от Сотворенья…

Деревня Куть лежала под горой

у тихой речки с ней одноименной.

Вода в речушке, будто синь глаза,

прозрачнее и чище, чем слеза,

вкусней не сыщешь и во всей Вселенной.

По берегам дремучие леса,

во коих заблудиться в полчаса…

за неча делать… На покосах сено

в пахучих копнах. В них я, будто мышь,

бывало, зарывался, вдохновенно

описывал, на сене дремля, тишь

и ароматы середины лета,

вплетая в строки серого сонета

всё многоцветье луга… Только лишь

напрасно я от темы отступленье

развил; не в моде нынче се, увы;

природы описанье, свет луны —

теперь не бередят воображенье.

Потоки крови трогают умы,

постельны сцены да кошмарны сны.

Ну, что ж… Вернёмся к Эрику, бедняжка

задумался; а в мыслях винегрет

да мысль одна, бездомная бродяжка,

слоняется: «I’m finding mare’s nest…«²³

А дале пара фраз на чистом русском,