Читать книгу Импоцилы - Серго Земной - Страница 6

На календаре 90-е годы прошлого столетия. Так называемая «перестройка» идет полным ходом. Перестраивается все: государства, дороги; переделывается общественный уклад миллионов людей; изменяется общество, семья, личность; изменяется идеология бытия; изменяется все и вся…

Природа и та, кажется, стала иной. Глядя на грабительскую деятельность человека, она стала более жестокой и беспощадной к нему; она ощетинилась (и это верно! – ведь она защищалась), отстаивала свои права и мстила обидчику пожарами, наводнениями, цунами, оползнями, техногенными катастрофами, различными вирусными пандемиями, СПИДом (синдромом приобретенного иммунодефицита). Но о самом страшном, что ждало человечество впереди, не знал еще никто… Кроме Фора-2. Кто же он, этот таинственный Фор-2? Вопрос, разумеется, не праздный! И его, этот вопрос, вправе задать любой из наших читателей, в том числе и Вы.

В народе говорят: встречают по одежке, а провожают по уму. Поэтому мы не будем оригинальничать и начнем свое повествование с внешней стороны вопроса.

Фор-2 – пожилой мужчина лет семидесяти. Довольно высокий, поджарого телосложения человек с вьющимися волосами с проседью, зачесанными назад. На бледном с оливковым оттенком лице, а точнее, на левой щеке в дюйме от глаза, сидела небольшая родинка; над верхней губой красовались аккуратные усы. Губы всегда были чуть-чуть растянуты в какой-то неопределенной ухмылке, и все выражение лица как бы спрашивало: «У Вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? Или нет?». Но главным было не выражение его лица. Главными были глаза Фора-2. Точнее, их цвет. Они были абсолютно черными: ни зрачков, ни радужной оболочки, ни белка.

Фор-2 понимал, что его взгляд всегда вызывал необъяснимый страх и ужас у собеседника, поэтому он носил средней затененности очки, что скрывало истинный цвет его глаз. Но в нужный для него момент он снимал очки… И «дело было табак!», то есть нужное дело, договор, сделка коммерческого или иного содержания совершались в пользу Фора-2. Но об этих «табачных делах» Фора-2 мы расскажем чуть позже. Единственное, что мы можем сказать наперед, так это то, что угольно-черные глаза Фора-2 однозначно обладали гипнотическим воздействием на человека. Глядя в его глаза, собеседник испытывал панику и угрозу, ощущал себя сбитым с толку, терял точку опоры и поступал в полное расположение черноглазого.

Итак, первая часть пословицы – встречают по одежке – реализована: мы с Вами имеем некоторое представление о Форе-2.

Теперь, по сути, вопрос: кто он – Фор-2?

Фор-2 – это носитель новой идеологии, идеологии третьего тысячелетия – импоцилизма. Что это за идеология – идеология импоцилизма? Мы обязательно ответим на этот вопрос, но не сразу… Ответ будет дан в жанре детектива. Если Вы любите этот жанр, то, прочтя этот роман, Вы найдете ответ на поставленный вопрос.

Конечно, нельзя утверждать, что Фор-2 является основателем и создателем идеологии импоцилизма, но… Хотя, если быть точным и конкретным до конца, то и без всяких «но» понятно, что к созданию идеологии импоцилизма Фор-2 не имеет никакого отношения. Он был лишь «вирусом импоцилизма». Фор-2 и ему подобные внедрялись в общественные структуры человечества и исподволь, незаметно, но последовательно и четко проводили идеологию импоцилизма.

* * *

Но Фор-2, как Вы понимаете, не единственное действующее лицо на страницах данного романа.

Иван Изназаретов – молодой человек лет двадцати пяти, выпускник физического факультета N-ского университета, после получения диплома по специальности «Физик-астроном» и года работы в Крымской обсерватории приехал в город своего детства – Назарет. По поводу названия города сделаем несколько пояснений.

У каждого человека, как известно, есть свой город (место или поселок), где он родился. То есть у каждого человека есть свой «Назарет», точно так же, как у Иисуса, например, был Назарет.

В свои двадцать пять лет Иван был чист Душой и телом, и когда после учебы в университете и недолгой работы в обсерватории он вернулся в свой родной город, понял, что сам он нисколько не изменился, а что как был, так и остался Ваней из «Назарета».

Единственное, что изменилось в нем, так это границы мировоззрения: они расширились, а само мировоззрение и мироощущение приобрели некую философскую окраску. Другими словами, он постепенно превратился в Ивана Изназаретова, а был Ваня из Назарета.

Читатель! Вы, вероятно, обратили внимание на то, что слово Душа автор пишет с большой буквы. Это не орфографическая ошибка, а сознательный ход мыслей. Пояснения такого хода мыслей автор даст во второй части романа. Почему? Потому, что он хочет сохранить интригу повествования.

Вечерами, совершая прогулки по родному городу, он не узнавал его. С одной стороны, это был тот же город – город его детства, а с другой стороны, это был уже совершенно другой, чужой для него город.

Отчужденность от праздных однокурсников, от молодежных тусовок Иван начал испытывать еще в студенческие годы. Ему не нравилось то, как проходили, например, дискотеки, где обязательным атрибутом был запредельный шум музыкальных ритмов, в особенности ритмов ударных инструментов. Во время танца разговаривать с партнером бесполезно, так как человек не слышал самого себя, не то чтобы еще кого-то. При этом лазерные спецэффекты иногда так сильно и резко били по глазам в такт стодецибельной музыки, что присутствующие на дискотеке молодые люди на некоторое время становились глухими и слепыми. Они и так-то были слепыми и глухими, как недельные котята, но грохот музыки и световые эффекты в десять раз усиливали их слепоту и глухоту. Но сказать только это – значит не сказать ничего. В антрактах между музыкальными произведениями за буфетными столиками рекой лились вино, водка, пиво, джин-тоник, ром-кола, лонгер и другие напитки.

Вдобавок ко всему это действо утопало в сизом сигаретном дыму. Курили все: и юноши, и девушки; и кто уже выпил горячительного или энергетического напитка, и тот, кто еще только собирался это сделать; и музыканты, и танцоры, и администрация заведения, и охрана. Если у кого-то в руке не было сигареты, то это еще не означало, что он не курит. Это означало, что человек либо еще не закурил, либо уже докурил и выбросил окурок. Каждый из курящих хотел показать соседям по кайфу, что лично у него сигареты дороже, тоньше и ароматнее. И вообще, для наблюдателя со стороны, каковым являлся Иван на подобных дискотеках – потому-то он и прекратил их посещать – казалось, что мир перевернулся. То, что раньше было верхом совершенства: здоровый образ жизни, спорт, половая связь с одним партнером, стремление к познанию внешнего мира и своего внутреннего «я» – теперь было ничем. Теперь это все называлось одним вонючим словом – отстой. А если ты не куришь, не пьешь, не интересуешься девчонками и ни разу не пробовал наркотики, то ты лох и чмо, с которым не о чем говорить и толковать.

Конечно, сказать, что Иван Изназаретов был ангелом во плоти, значило бы покривить душой перед нашими читателями. А это в высшей степени было бы несправедливо по отношению к другим героям нашего романа. Поэтому мы постараемся быть максимально объективными и беспристрастными.

Ваня, конечно же, знает вкус пива и сигарет. Он также знает, что от водочки на следующий день болит голова и дурно пахнет изо рта. С этими вкусовыми прелестями Иван познакомился еще на первом курсе университета, живя в общежитии. Со стыдом и смехом он всегда вспоминал свой первый сексуальный опыт, когда, находясь в жарких объятиях подруги, он вместо ответного поцелуя громко икнул и обдал лицо и грудь партнерши рвотными массами. Потом отполз на чистую сторону кровати и захрапел сном праведника, свернувшись калачиком, то ли от холода – все-таки человек был голый, – то ли сработал внутриутробный инстинкт самосохранения (подсознательно он приготовился к тому, что его после всего, что он сделал и не сделал, будут бить по лицу, печени и гениталиям). Но бить его никто не бил и бить не собирался. Подружка просто сфотографировала его на мобильный телефон в скотско-обнаженном виде и, шантажируя распространением фотографий на факультете, сбила с плейбоя-импотента сто долларов, а затем удалила его из памяти мобильника, и, наверное, своей тоже. Но стадию взросления прошел не только Иван. Все коллеги-студенты, так же как и Ваня, почувствовав запах самостоятельной взрослой жизни, почему-то решили, что «взрослость» – это прежде всего бесконтрольное потребление спиртного и сигарет и сплошное прелюбодеяние. Кто-то быстро переболел этой «юношеской болезнью», как, например, Иван, а кто-то всю жизнь так и мается в поисках призрачного кайфа, не получив достаточно в молодости.

Через некоторое время Ваня заметил, что на следующий день после попоек и гулянок у него теряется интерес не только к научным занятиям, так как элементарно болела голова, бурлило в животе, а на душе, как принято говорить, «кошки скребут», но вдобавок ко всему по телу разливались какие-то неосознанные страхи и тревоги. Сердце же при этом билось, как птица в клетке. Хотелось только одного – лечь, закрыть глаза и никого не слышать и не видеть. Постепенно терялся интерес не только к научным занятиям, но и к жизни вообще.

Может быть, такое депрессивное состояние Ивана можно отнести к впечатлительности его натуры, к тонкой организации его интеллектуальной материи (мозга), которая противилась атаке молекул сивушных масел некачественного спирта и сигаретного никотина.

Так или иначе, но Ваня переболел этой дурной болезнью и дал себе обет: к спиртному и сигаретам не прикасаться. Психика Ивана постепенно пришла в равновесие, голова просветлела, в глазах появились искорки, а в движениях – бодрость и уверенность в себе.

Все в Иване говорило о том, что он вернулся на круги своя – вновь стал таким, каким его создала природа (за что он всегда был бесконечно благодарен своим родителям, которых он отождествлял с земными сущностями: мать – земля, отец – небо; мама и папа – вода и огонь): любознательным и даже любопытным, правдивым и даже простаковатым, открытым и даже чересчур.

Вот в таком состоянии духа Иван и прогуливался по своему небольшому, но родному районному городку с населением не более ста тысяч человек. Выйдя на главную улицу города, залитую рекламными огнями, Иван обратил внимание на изобилие различных маленьких кафе и больших ресторанов, аптек и частных магазинов, похоронных бюро, адвокатских и риелторских контор, нотариальных заведений.

Вывески кафе и ресторанов призывали к откровенному пьянству и псевдопатриотизму. Например, кафе «Будьмо!». Что будьмо? Пить? Думать? Разговаривать о деле, о жизни? Но вряд ли в кафе, в котором спиртное продается на разлив, можно думать о деле и о жизни серьезно и продуктивно.

Кафе «За нас!». Что за нас? Прежде всего, приходит на ум идея: давай выпьем за нас и закусим одной конфеткой, полученной на сдачу, на троих. Повод при этом не ищется, так как все происходит на бегу: либо на работу, либо с работы. Как правило, пьют за здоровье друзей, пропивая при этом свое личное здоровье и здоровье своих друзей.

Пивная «Пиво моей Батькивщины!». Как будто пиво моей Батькивщины, что то же самое, что пиво моей Родины, не является алкогольным напитком в первую очередь для молодежи своей Отчизны? И пиво моей Родины не является таким же вредным для ума и сердца молодых людей, как например, пиво Чехии или Германии. Короче говоря, тезис таков: пейте, граждане, пиво пенное – любите свою Родину – больше ни о чем не думайте – все остальное Родина сделает за вас сама. Тогда напрашивается другой тезис-вопрос: что Родина сделает для тебя, когда через десятки лет, а может быть и раньше – у каждого человека по-разному – ты станешь пивным алкоголиком, готовым в конечном итоге «в час пик для своей иссохшейся души» за бутылку пива продать не только Родину, но и мать родную.

Ресторан «Казацкий». Тезис очень простой. Если ты настоящий казак (а ты по-любому настоящий герой!), то опрокинуть пару бокальчиков пива или пару рюмочек водочки под горячий обед ты просто обязан за свою принадлежность к казацкому роду. Противотезис: ух ты какой! Не хочешь выпить с казаками, а может быть, ты турок или басурманин?

Кафе «Гетман». Тезис: если ты настоящий патриот, настоящий украинец, то почтить память Народного Гетмана (имя не имеет значения) чарочкой хорошего вина или наливочки ты просто обязан.

Пивная «Хуторок». Тезис: у нас на хуторке можно расслабиться, как у себя дома. Да и стоимость самогона намного ниже, чем стоимость бутылки водки в дорогих ресторанах. Так что, братцы, наливайте и выпивайте за свою малую родину: за свой дом, за свою улицу, за свой маленький хуторок на окраине города.

И перечень таких ресторанов, пивнушек и забегаловок можно продолжить писать довольно долго. Но чтобы понять общегосударственную тенденцию в «алкогольном вопросе», приведенных примеров, как нам кажется, будет достаточно.

* * *

Иван хорошо помнил, что на пересечении центральной улицы города с улицей имени Сеченова должна стоять его родная школа. Но увы… Ее там не было. Точнее, здание стояло, но школы в нем не было. В здании располагался роскошный мебельный супермаркет «Мегапол». Рекламный щит этого супермаркета указывал на то, что здесь вы можете найти мебель от Калининграда до Пекина. Когда же через своих одноклассников Иван поинтересовался: «А где же наша школа?», то ему ответили, что ввиду того, что смертность в городе превысила рождаемость (вот уже несколько лет подряд), то школьные классы постепенно опустели. Поэтому школы стали объединять, то есть часть из них стали просто закрывать. А чтобы сочетание слов «закрыть школу» не раздражало нервы общественности города, этот процесс закрытия школ назвали оптимизацией учебного процесса. Другими словами, обычный процесс «прихватизации» имущества учебных заведений города замаскировали псевдонаучными терминами и понятиями. При этом городской отдел народного образования получал побочную выгоду от закрытия школ. А именно, нагрузка на учительский состав возрастала, качество образования и воспитания падало, а в конце финансового года образовывалась колоссальная экономия заработной платы учителей. Эта экономия оседала в карманах заведующего городским отделом народного образования, инспекторов и бухгалтеров. Получался парадокс: тот, кто больше всего проводил времени с детьми в переполненных классах, больше всего отдавал сил, энергии и здоровья обучению и воспитанию подрастающего поколения, имел от этого процесса в денежном эквиваленте меньше всего. А тот человек, который инспектировал и проверял работу учителя, хотя в первую очередь он должен помогать молодым учителям в работе, создавая новые методики обучения и воспитания, или поддерживать учителя-новатора в его педагогических экспериментах и новациях, а не гнобить его параграфами инструкций и предписаний, имел от этого процесса в денежном эквиваленте в два раза больше, чем учитель-пахарь.

У беспокойного пытливого читателя сразу же возникает далеко не праздный вопрос: «Друзья! А как же быть с христианской моралью? А куда же подевалась вселенская справедливость?». Но оказывается, что истинно ценные вопросы должны звучать несколько иначе: «Как быть всем в такой ситуации? И как исправить такое положение вещей?»

Но, к сожалению, такие вопросы никто не задает.

В итоге пустующие школьные здания постепенно стали выкупать богатые люди из столицы и областных центров. И постепенно перепрофилировали их под свой бизнес.

Учителя же, попавшие под сокращение кадров, уходили работать на рынок реализаторами или продавцами в супермаркеты, образовавшиеся на территориях закрывшихся школ. Как видим, «от великого и прекрасного, от вечного и разумного» до практичного и прозаичного – действительно один шаг.

И этот шаг был сделан.

Иван сколько ни шел по главной улице своего города, но так и не смог найти детский сад «Ромашка» – садик своего детства. Вместо него красовался продовольственный магазин «Ромашка». Над центральным входом магазина в неоновых огнях светилась большая рекламная ромашка. В центральном круге ромашки на желтом фоне было написано число 24, что означало, что режим работы магазина круглосуточный. А на восьми белых лепестках ромашки были написаны основные товары магазина. Водка, пиво, вода, джин-тоник, колбаса, сыр, рыба, хлеб.

Пройдя дальше, Иван заметил, что исчезли также детские ясли «Стриж» и детский садик «Колобок».

В «Стриже» организовалось похоронное бюро «Утешенье», с рекламной вывеской «У нас самые лучшие, красивые гробы и ритуальные услуги. А цены? Они просто смешные! Так что плакать не надо…». И надо Вам сказать, что эти красивые гробы и ритуальные услуги действительно были на улет, в скорости улета с которыми не сравнится ни один даже самый быстрый стриж.

В «Колобке» организовалась одна из контор налоговой инспекции – налоговая полиция. Из иномарок, которые постоянно то подъезжали, то отъезжали от конторы, постоянно сновали туда-сюда какие-то люди (наверное, налоговые полицейские, «арестованные предприниматели»: одни просящие что-то, другие дающие…). Издалека, если хорошо присмотреться, все они походили на каких-то колобков: все они были какие-то круглые, с лысыми крупными головами и без шей. В коротких пухлых руках они держали какие-то раздутые папки (вероятно, прячущие в своих чревах «выбитые» с одураченных предпринимателей деньги, штрафы, взятки и разные документы). Колобки на своих коротких толстых ножках быстро перебегали из машины в здание инспекции, быстро совершали какой-то очень важный, с их точки зрения, государственный обет или акт (а точнее, ритуал) и так же быстро цокали короткими ножками обратно к своим иномаркам.

* * *

«Господи! – подумал Иван. – Неужели это все мой родной город?»

Пройдя дальше, Иван узнал силуэт здания своего родного Дома детского и юношеского творчества (еще раньше он именовался «Дворец Пионеров»), где располагались кружки по интересам. Ваня вспомнил, что девочки из его класса чаще всего записывались и посещали кружки танцев и музыки: все они хотели быть балеринами или знаменитыми танцовщицами; мальчики же посещали кружки моделирования и спорта – хотели быть летчиками, космонавтами или известными спортсменами.

Ваня с другом Юрой Леоновым записался в кружок юного астронома. Они так подружились с учителем-методистом, обходительным и любящим ребятню, уже немолодым человеком – Виктором Петровичем Митренко, – что вместо положенных трех дней в неделю бегали к нему в маленькую самодельную обсерваторию почти каждый день. В старенькие, но довольно мощные телескопы они впервые увидели (используя специальные светофильтры, защищающие глаза наблюдателя) темные пятна на Солнце. И были очень этому удивлены. Они впервые, благодаря умению и терпению Виктора Петровича, узнали, что Солнце и Луна не стоят на месте и довольно быстро уходят от прицела телескопа. И это их тоже очень удивило, хотя они (как казалось им, юным философам-астрономам) и так знали, что все во Вселенной движется и изменяется, но чтобы с такой скоростью – это, конечно, их очень удивило: не успеешь прицел телескопа навести на центр Луны или Солнца, как он (прицел) уже располагается на краю диска астрономического объекта. Чудеса да и только! Ваня и Юра млели, наблюдая созвездия Млечного Пути, а Виктор Петрович в это время рассказывал им очередную байку древнегреческой мифологии о его истории.

– Орлы! А вы знаете, как образовался этот самый Млечный Путь?

– Откуда, Виктор Петрович! – заерзали на своих местах мальчишки в ожидании красивой сказки.

– У богов Геры и Зевса родился сын Геракл. Мальчик с детства был смышленым и крепким. Зевс был бесконечно рад рождению сына, он сразу же в своем маленьком мальчике увидел настоящего воина, победителя. И вот однажды, когда Гера кормила сына грудью, Зевс вырвал Геракла из ее рук и стал показывать ему свой боевой меч, который красиво отсвечивал в лучах Солнца. В этот момент молоко потекло из груди Геры. Божественные капли молока падали на ладони богини и тысячами брызг разлетались по небу, образуя Млечный Путь.

– Я понял, в чем дело, Виктор Петрович, – улыбнулся Иван.

– И я понял, почему так много молока на небе налито, – повторил Юра, предварительно пошептавшись с другом.

– Так что же вы поняли, братья-астрономы? – сразу же определил, куда уводят разговор подростки, старый учитель.

– Уж больно большие сиськи были у Геры, – усмехнулся Юра и показал на своей груди растопыренными руками воображаемый бюст богини.

– Поэтому и молока, а потом уже и звезд, стало много на небосводе, – добавил Ваня. – Правильно, Виктор Петрович?

– Правильно, дети мои! Правильно! Очень большие, почти как у… – Учитель замолчал (он вспомнил покойную супругу Марию Ивановну; прошел год, как он овдовел), а потом опять заговорил с подростками, но на самом деле он уже обращался к своей любимой жене, прильнув к окуляру телескопа. – Машенька! Голубушка моя! Может быть, ты сейчас смотришь на нас и радуешься? Милая моя!

Виктору Петровичу не хотелось идти в пустую запущенную квартиру, и он практически все дни и ночи проводил в самодельной обсерватории дома творчества, а по вечерам передавал свой астрономический и житейский опыт мальчишкам. Ребята чувствовали чистые вибрации доброго сердца учителя и отвечали ему взаимностью: они любили и уважали Виктора Петровича и называли его между собой «планетарным человеком» (никак не могут ребята в буйном подростковом возрасте без ярлыков и кличек – вот и назвали Виктора Петровича «планетарным человеком»»).

Ночные сторожа дома творчества, зная кроткий и спокойный характер Виктора Петровича (тем более, что старый учитель не страдал вредными привычками – не пил и не курил), не возражали против ночных его посиделок в обсерватории. Иногда сторожа заходили в его «лабораторию», и он показывал им в телескоп то или иное созвездие или движущийся искусственный спутник Земли. Сторожа «ахали» и называли Петровича волшебником. Директриса учебного заведения догадывалась о ночных посещениях подотчетного ей здания старым учителем, но зная всю обстановку в учебном корпусе от ночных сторожей, закрывала глаза на поведение Виктора Петровича, мотивируя его поступок (больше для себя, чем для него) особенностью его кружковой работы в Доме творчества.

«Ну, в самом-то деле, не наблюдать же за звездами днем, при ярком солнце», – говорила она сама себе и успокаивалась.

Так и проходили спокойные дни Виктора Петровича среди звезд и ребятни. Своих школьников, особенно Ваню и Юру, он отождествлял с зарождающимися маленькими звездочками, говоря языком астронома, и постоянно их пичкал новыми астрономическими понятиями, знаниями, астрономической мифологией и легендами, практическими умениями. Надо сказать, что усилия Виктора Петровича не прошли даром, как вода в песок, а дали благодатные всходы. Его личная увлеченность астрономией очень крепко задела умы и сердца Вани и Юры. И они поклялись друг другу, что всю свою жизнь, все свои знания и умения направят к одной цели – найти братьев по разуму в бескрайних просторах Вселенной.

Виктор Петрович однажды случайно подслушал разговор-клятву разгоряченных подростков и подумал: «Какие все-таки хорошие эти мальчишки – Ваня и Юра… Жаль, что не мои сыновья, или хотя бы внуки. Но все равно – это мои мальчишки, мои звездочки. И пусть из сотен, тысяч ребят, с которыми я общался на уроках физики и астрономии, работая тридцать лет в школах, а теперь вот в Доме творчества, я открою хотя бы одного своего «Эйнштейна» или «Эдисона» – я буду знать, что моя звезда горела не зря… Ах! Маша! Машенька! – продолжал вспоминать старый учитель. – Мы так и не смогли завести своих деток. Сначала тебе было некогда («Какие ребята? А как же работа?» – возмущалась она, будучи учителем украинского языка и литературы в той же школе, что и Виктор Петрович), а потом уже было поздно».

Иногда по ночам он наводил свой телескоп на созвездие Девы, находил пульсирующую звезду (в обиходе он называл ее «Маша») и беседовал с ней обо всем, но больше всего о своих мальчишках – Ване и Юре. Чаще он хвалил их и рассказывал ей об их успехах, но иногда и ругал их за то, что они не выполняли нормативы по физкультуре: Ваня не сумел подняться по канату, а Юра неудачно метнул мяч, да так, что последний попал учителю физкультуры в голову.

Надо сказать, что старый разбитый ревматизмом учитель физкультуры, Олег Карлович, любил и уважал детей. Но всему свое время: у него и без этого нелепого удара мячом по темечку уже давно и крепко «болела» голова. Не зря же народная пословица гласит: «старость не радость, а молодость – гадость (если прожить ее неверно)».

В молодости Олег Карлович много курил, бабничал и страдал бытовым пьянством. Для тех, кто не знает, что такое бытовое пьянство, расскажем: это когда на работе от человека пахнет одеколоном и он одет в приличный костюм с галстуком, а дома на нем рваные спортивные шаровары с вытянутыми коленками и грязная майка; с бутылкой в руках, с матом на устах. Другими словами, бытовуха – это пародия на светскую жизнь.

Но педагогических кадров в школе катастрофически не хватало, поэтому директору школы приходилось мириться с «закидонами» старых кадров. Тем более, что директор школы сам страдал бытовухой, и его светская жизнь сама была сплошной порнухой. А именно: сын связался с наркоманами и умер от передозировки, дочь «подружилась» то ли с азербайджанцами, то ли с турками, которые очень любили и уважали «бэлых дэвушек», а жена в открытую крутила шуры-муры с кумом. А что ей оставалось делать, если ее «бытовик» все свободное время проводил с пляшкой. Жена, заприметив в такой дружелюбной парочке – муж и бутылка – измену (ведь не зря же «пляшка» от природы была женского рода) и подмену ценностей (себя она ценила выше бутылки водки), стала изменять сама. Другими словами, все были при деле…

– Ты куда швыряешь, идиот? – закричал, брызгая слюной, то ли обиженный, то ли контуженный от удара мяча, Олег Карлович. – Норматив не засчитываю, а за урок ставлю два балла.

– Олег Карлович! Я нечаянно; мяч сорвался с руки, – оправдывался Юра. – Можно я еще раз попробую бросить?

– Дома, Юра! Дома! Потренируйся бросать мяч в открытую форточку. А если не получится, то родители, я думаю, найдут с тобой тему для разговора, подсчитывая стоимость разбитого стекла. Кстати, я давно не видел твоих родителей, – оживился ревматик и широко улыбнулся, чувствуя, что начинает «доставать» школяра. – Пусть завтра зайдут в школу: надо с ними потолковать! Мне кажется, что ты совсем уже обнаглел и отбился от рук.

– Сам ты обнаглел, – буркнул про себя Юра и отошел в сторону. – Трухляк старый.

– Побурчи мне еще, мамочкин щенок, – отозвался Олег Карлович. – Следующим подходит к барьеру для выполнения упражнения Иван Изназаретов.

* * *

«Господи! – подумал Иван. – Неужели это тот Дом творчества, где мы проводили любимые занятия по астрономии с любимым учителем Виктором Петровичем?..»

Воспоминания завели его так далеко, что он не обратил своего внимания на то, что весь первый этаж Дома творчества был преобразован в салон красоты. Где уже не сеяли «прекрасное, вечное, мудрое…», а делали красивыми и прекрасными руки, ноги, тело, прически. А лицам придавали аскетично-философский взгляд, используя пластическую хирургию. Женские губы и груди наполняли эластичным силиконом, утверждая блеск вечной молодости. Ваня незаметно для себя поднялся на второй этаж Дома творчества, чтобы зайти сначала к его директору. Иван отворил современную стеклянную дверь коридора и остолбенел: весь коридор блестел в разноцветных огнях. Там, где раньше были классы, поместились бутики с разнообразным товаром. Классы были перестроены таким образом, что та стена, в которой прежде была входная дверь (эта стена была не капитальной, выражаясь строительной терминологией), заменялась на стеклянную с пластиковой стеклянной дверью.

Сначала Иван несколько смутился и вышел обратно из коридора на лестничный марш. Он закрыл коридорную дверь, поднял голову и прочитал – «Пассаж».

«Ах, вот в чем дело!» – сообразил Иван.

– Второй этаж – теперь пассаж, вот почему другой пейзаж, – негромко проговорил Ваня. – Ладно! Пойду сразу же к Виктору Петровичу на третий этаж – в его обсерваторию.

Поднявшись на третий этаж, Иван был готов ко всяким подвохам, поэтому был предельно внимателен и собран. Коридор и кабинет третьего этажа также были отданы в аренду под различные бутики, только здесь в основном была размещена бытовая техника: компьютеры, телевизоры, холодильники, кондиционеры, другая бытовая техника. Подойдя к двери бывшей обсерватории, Иван обнаружил вывеску: секс-шоп «Амур». Иван, все еще не веря своим глазам, приоткрыл дверь «Амура».

– Слюшай дарагой! Захады, гостэм будэш! Чай, кофэ? Или сразу каталег пасмотрым? – Затараторил с кавказским акцентом старый седой грузин. При виде Ивана он вскочил со своего места, широко расставил руки и пошел к нему навстречу.

– А где Виктор Петрович? Он вообще здесь есть? – спросил Иван.

– Какой Пэтровыч? Зачэм он нам нужен? – Зашумел грузин. – Ты пасматры какых дэвушэк мы получили на этой неделе, – подмигнул старик. – Нэ дэвушкы, а пэрсык, – и он схватил одну из первых надувных кукол (уже бывших в боевой сексуально-эротической готовности, то есть накаченных воздухом) и поднес к Ивану. – Ты пасматры какой красывый ротык, а какие ножки, нет, ну ты толко пасматры, пасматры! А какой у дэвушкы удобный пулт управления, пасматры! – Грузин нажал на одну из кнопок и рот куклы стал пульсировать. При этом в такт пульсациям издавались звуки. – Громкость чмоканья и рытм пулсаций, братышка, рэгулыруются вот здэс, – грузин повернул куклу на живот и стал увлеченно рассказывать о пульте управления. – Сама кукла магкая и в то же врэмя упругая, как натуральная. Пасматры, потрогай, не бойся, я разрэшаю.

Грузин нажал какую-то кнопку на спине куклы, она громко вздохнула и стала тихо стонать в такт сокращениям вагины.

– А какая мэлодия? – Старик прижал куклу к груди и закрыл глаза. – Красота-то какая! Красота!..

Иван начал понимать, что бывший Дом творчества постепенно превратился в дурдом. Воспользовавшись моментом, что продавец закрыл свои глаза и рот, он стал пятиться назад к двери секс-шопа.

Однако старик, открыв глаза и заметив телодвижения Ивана, закричал:

– Маладой чэловэк, куда же Вы? Я забыл рассказать Вам о смазке «Ого», у нее такие запахи и свойства, что мертвого поднимут…

Но Иван, вырвавшись из гипнотических глаз и голоса «озабоченного» старика, уже сбегал вниз по лестнице бывшего Дома творчества.

– Пэтровыча эму падавай! – кричал вслед Ивану грузин-продавец. – Извращэнцы, гамасэкы несчастные… На дэвушэк вообщэ ужэ ныкакого вныманыя не обращают… прыходытся самому их удовлэтворат…

Он закрыл магазин изнутри на ключ, поменял на двери вывеску «Открыто» на «Перерыв», взял куклу под мышку, сунул в карман ароматную смазку «Ого» и пошел в служебное помещение…

– Пэдэрасты нэсчастные, – бубнил себе под нос старик. Через некоторое время из подсобного помещения магазина стали доноситься охающие и ахающие звуки куклы. Старичок-боровичок не скучал – он развлекался в обществе «прэкрасных дэвушэк».

Иван как ошпаренный выскочил на улицу. Уже заметно стало сереть, но краски длинного летнего дня еще давали о себе знать: на синем небе важным караваном проплывали облака; зеленые листья каштанов слегка вздрагивали от порывов нежного ветерка; от газонов приятно пахло свежескошенной травой; из окон какого-то кафе, а может быть, от места какой-то открытой летней пивной площадки, слышна была музыка.

Город продолжал жить своей жизнью. Интенсивность движения общественного и частного транспорта и людей по улицам города в основном прекратилась, так как жители спальных районов к этому моменту времени уже определились для себя, что они будут делать вечером: сидеть за ужином дома возле своих голубых экранов и смотреть очередную мыльную оперу или отдыхать в кругу знакомых в каком-нибудь кафе.

Поэтому прохожих, в том числе и на центральной улице города, было мало. В какой-то момент Иван заметил, что на противоположной стороне улицы по тротуару шла пара людей: он и она. Мужчину изрядно штормило, он останавливался, покачиваясь, икал и снова продолжал идти нетвердой походкой. По всему было видно, что он был пьян. Когда пьяному в очередной раз становилось плохо, он опять останавливался и начинал икать.

Худая, изможденная, с потемневшим лицом женщина, останавливалась возле него, держа его за руку, и начинала что-то говорить.

В тот момент, когда пара поравнялась с Иваном, он пристально присмотрелся к ней и…

– О Боже! – прохрипел Иван. – Так ведь это же Юра, а рядом с ним его мама – Надежда Павловна! Надежда Павловна! Юра! – закричал Иван и замахал руками, высоко подняв их над головой. – Подождите меня!

И Ваня, приняв меры предосторожности, стал перебегать широкую улицу в неустановленном месте (благо движение городского транспорта в этот момент сильно приутихло).

Шедшие люди, услышав крик, останавливались, но, немного позевав по сторонам, продолжали идти себе дальше. Юра тоже резко покрутил головой в разные стороны и сказал:

– Мама, по-моему, я слышу голос Вани? Или у меня начались галюны? – И при этом он громко икнул.

– Нет, Юра! Никаких привидений нет, – ответила Надежда Павловна. – К нам действительно бежит Ваня. – И она впервые улыбнулась за последние десять лет. По ее сморщенным щекам потекли слезы радости. Она отпустила Юрину руку, повернулась всем корпусом к Ивану, вытянула свои худые, как палки, руки вперед и обняла его.

– Ваня! Ванечка! – зарыдала она.

– Ну, что Вы, Надежда Павловна! Не плачьте! – утешал ее Иван, обняв за хрупкие плечи. – Да, это я – Иван, но от этого плакать не надо.

– Надо, Ваня, надо! – не утешалась женщина. – Ой, не знаю, как дальше жить, – запричитала бедная Надежда Павловна. – Юра совсем уже дошел – посмотри на него. Ходит только по треугольнику: дом – завод – «Будьмо». Заводской зарплаты хватает только на «Будьмо». Филиалы этого кафе разбросаны по всем районам города, в том числе и возле проходной завода. Если зарплата у рабочих завода задерживалась, то водку и пиво им выдавали в долг под запись (продавец записывал номер пропуска, табельный номер и фамилию рабочего). В случае, если должник забывал вернуть деньги за товар, или же не желал этого сделать самостоятельно, то долг у него автоматически вычитали с заработной платы.

– Ваня! Братишка! Это ты? – широко открыв глаза и рот от удивления, произнес Юра. Он резко распахнул руки для объятий и скривился от боли. Но Иван успел его подхватить.

– Голова, Ваня! Голова, мама! – зашептал Юра, взялся руками за виски и обмяк.

– Что с ним? – испугался Иван.

– Сейчас отойдет, – сказала Надежда Павловна. – Пить ему нельзя…

– А кому можно? – перебил ее Иван.

– Юра говорит, что на заводе все пьют и в обморок не падают, и я закалюсь, как сталь, – ответила Надежда Павловна. – «Я или закалюсь, или сломаюсь – другого пути нет» – такие слова не один раз говорил он мне, – продолжала рассказывать женщина, – и продолжал проводить эксперименты по «закаливанию своего организма».

К счастью, Надежда Павловна и Юра были почти у своего дома – пятиэтажной хрущевки, которая уже, не выдерживая пятидесятилетнего срока скотской эксплуатации (без текущего и капитального ремонта), рассыпалась на глазах. В межпанельных швах поселились сырость, грибок и голуби. Весною, когда голуби начинали ворковать и вить гнезда в межпанельных швах, то казалось, что они поют свои любовные песни в квартире Надежды Павловны. Если в начале сезона воркование птиц вызывало умиление и восторг, то со временем птицы так надоели своим пением и урчанием, что Юре хотелось их просто задушить или, на крайний случай, разогнать вместе с выводком.

Через несколько минут Юра бледный с дрожащими руками и ногами пришел в себя.

– Пусть он немного посидит, – сказала Надежда Павловна и достала из сумки пластиковую бутылочку с водой. – Юра, выпей немного воды. Опять, наверное, ничего не ел, – возмущалась женщина, – а бормотуху, небось, закусывали жменей горелых семечек. Самоубийцы вы, а не рабочие, – вот вы кто! – И она горько заплакала. Достала из кармана грязный носовой платочек и стала утирать им свое лицо.

– И давно с ним так? – поинтересовался Иван.

– Да, уже года полтора, – всхлипывала Надежда Павловна.

– А что врачи? – не унимался Иван.

– Врачи? – повторила вопрос женщина. – Рвачи, а не врачи! Сказали, что если так пойдет и дальше, то можно будет заработать эпилепсию. И еще… Что сейчас нужно быть очень осторожными со спиртными напитками.

– А почему только сейчас? – удивился Иван. – С алкоголем всегда надо быть предельно осторожным, ведь он вызывает привыкание, а молекулы спирта вообще вредны для организма человека и, прежде всего, для нейронов – клеток головного мозга.

– Да это понятно, Ваня! – немного успокоившись, сказала мать Юры. – Алкоголь и не такие умы, как Юра, в гроб загонял. Я это все знаю, но я хочу рассказать тебе о другом. Настю Любимову помнишь? Из параллельного 10 «Б» класса. Она еще биологией дополнительно занималась и всегда хотела стать врачом.

– Мама у нее еще очень сильно болела, – начал вспоминать Иван. – А школу она, по-моему, окончила с серебряной медалью.

– Да! – подтвердила Надежда Павловна. – Ее мама сгорела от рака легкого за три месяца. Врачи поставили неправильный диагноз (как говорят в народе, спутали печень с легкими) – лечили печень, а больными оказались легкие.

Вот тогда-то Настя окончательно и определилась с выбором профессии. Если раньше она колебалась между педагогикой и медициной, то после трагических событий в семье она выбрала медицину. Отец ее, Алексей Федорович, всячески поддерживал Настю и поддерживает ее сейчас. Так вот, эта Настя брала на анализ водку, пиво и энергетические напитки из кафе «Будьмо» (как говорят в народе, для спортивного интереса) и обнаружила, что одним из ингредиентов водки, кроме основных, является метиловый спирт. А в пиве было обнаружено много наркосодержащих веществ, например, опиат.

Юра, отсидевшись на газоне, стал немного приходить в себя. Он открыл глаза и улыбнулся Ивану.

– Ваня! А как ты здесь оказался? Ты же должен быть в Крыму – в обсерватории?

– Да вот что-то потянуло в родные края. Решил тебя проведать, Надежду Павловну, Виктора Петровича. Зашел в Дом творчества, – продолжал Иван, – а там творится черт знает что. Там все другое: салон «Красоты», «Пассаж», «Секс-шоп». А в обсерватории сидит какой-то озабоченный грузин вместо Виктора Петровича. Ты знаешь, Юра, я ведь так и не нашел нашего Петровича.

– И не найдешь, – с грустью ответил Юра.

Надежда Павловна при этих словах Юры опять заплакала и закрыла лицо руками. Потом немного собравшись с силами, стала утирать глаза платочком:

– Если бы Виктор Петрович был жив, то, может быть, и с Юрою все было бы по-другому.

– Ваня! А ты знаешь, ведь мы с Петровичем открыли новую звезду в созвездии Девы, – воодушевился Юра и стал подниматься с газона. Ему это трудно было сделать самому, поэтому ему помогали Надежда Павловна и Иван. Так в обнимку, втроем, они и шли по тротуару.

– Лет пять назад наш Виктор Петрович, – продолжал вспоминать Юра, – установил контакты с малой Академией наук. В Академии, когда узнали, что мы работаем над каталогом координат новых и сверхновых звезд, предложили нам сотрудничество. Обещали издать каталог на свои средства. Мне как молодому научному корреспонденту Академии назначили стипендию, а Виктору Петровичу – денежную премию. Также Петрович получил грамоту от системы народного образования за подготовку молодых научных кадров.

– Если я правильно понял – а я правильно это понял, – то вы здесь не сидели сложа руки, – удивился Иван. – А почему со мной связь не держали?

– А ты почему? – с обидой произнес Юра, и его нижняя губа нервно задрожала. – Ты-то куда пропал? Ведь мы обещали друг другу, что все будем делать вместе! А ты?

Иван молчал. В памяти, как одно мгновение, промелькнул последний звонок, напутственные слова педагогов и родителей, выпускные экзамены в школе, а затем вступительные в университете. И то, как Юре не хватило всего одного балла для того, чтобы попасть на бюджетное место. Надежда Павловна, воспитывая Юру одна, вряд ли смогла бы обучать сына на платном отделении. И на семейном совете – мама да Юра – было решено, что Юра пока пойдет на частный трубный завод, принадлежащий корпорации «Кэпитал инвест-менеджмент», и подзаработает на обучение. А затем опять будет поступать в университет на любимый факультет. Время шло… Ваня крутился в своей обойме жизни, а Юра в своей. И детская мечта о совместной работе на благо человечества – открытие новых планет, миров и цивилизаций – как-то притупилась и отошла на второй план.

Ваня продолжал молчать. Он выдерживал паузу, потому что ему нечего было сказать другу. Молчал и Юра.

Вдруг Ивана осенило:

– А что случилось с Виктором Петровичем?

– Убили его, Ваня; убили и очень хитро, – отозвался Юра.

– Да не болтай ты почем зря! – испугалась Надежда Павловна и оглянулась по сторонам. – Это был несчастный случай. Виктор Петрович ехал утром на велосипеде на свою дачу и был сбит машиной.

– А почему же тогда его нашли в лесопосадке только на третий день, приваленного ветками и засиженного мухами? – возмутился Юра. – Если это был несчастный случай, то почему ему не оказали первую медицинскую помощь?

– А выяснили, кто сбил Виктора Петровича? – продолжал расспрашивать Иван.

– Да что ты, Ваня? По этой ростовской трассе в день проезжают тысячи машин в обе стороны, – всхлипывая, вставила реплику Надежда Павловна. – Кто ж найдет эту машину и этого водителя? Конечно, если бы сразу кинулись искать, а то…

– Да ладно тебе, мать, бандитов защищать, – грубо возмутился Юра.

– Каких бандитов? – спросил Иван.

– Каких? – рассердился Юра. – Таких: и тех, кто сбил; и тех, кто расследовал убийство.

– Да не кричи ты, Юра! – опять испугалась Надежда Павловна.

– Здесь такая история, – Юра понизил голос и освободился от помощи мамы и Ивана. – Мне уже лучше, мама. Я сам пойду.

– Только ты не спеши, Юра! Потихоньку, – и Надежда Павловна и Ваня предоставили Юре самостоятельность в движениях.

– История такая, – повторил начало своего рассказа Юра. – Помнишь, Ваня, время, когда закрывались детские сады, школы, ясли и другие школьные и внешкольные учебные заведения? Страну тогда накрыла демографическая катастрофа: естественный прирост населения набрал отрицательные обороты, а рождаемость упала до нуля. Кроме того, часть взрослого населения страны, в том числе и нашего города, уехала на заработки, кто в Италию, кто в Португалию, кто в Москву, кто в Тюменскую область, кто в Якутию. Короче говоря, кто куда – только не дома. Районные, городские, другими словами, местные власти, почуяв запах жареного, стали распродавать коммунальную собственность налево и направо, устраивая так называемые аукционы разных возможностей (кто больше даст денег не на аукционе, а до аукциона в конверте). Внешне все выглядело чинно и пристойно – в духе демократического реализма, а на самом деле все происходило в духе кумовского бихевиоризма, а пахли все эти сделки с коммунальной собственностью криминально-процессуальным сюрреализмом и авантюризмом.

– Юра! Ты где это нахватался таких иностранных терминов? Сюрреализм, бихевиоризм, авантюризм… – улыбнулся Иван.

– Ты, Ваня, думаешь, если провинция, то тут все дураки и пьяницы? – парировал Юра.

– Ну почему только в провинции. Такого добра и в столице хватает. Или возьми да пройдись по Крещатику – и все увидишь. Или возьми хотя бы некоторых народных депутатов или членов правительства, – ответил Иван.

– Да ну! Да ладно тебе! – недоверчиво протянул Юра.

– Хочешь примеры? – не унимался Иван. – Пожалуйста! Один из министров правительства устроил пьяный дебош в одном из немецких аэропортов. Мэр Киева устроил конфликтную потасовку с дракой в стенах мэрии. Один из нардепов из Кировоградщины вообще устроил отстрел неугодных ему селян в своей вотчине, уподобившись барину помещику-землевладельцу. А постоянные драки народных депутатов на заседаниях Верховной Рады – стенка на стенку (партия на партию; блок на блок) – вообще идет с периодичностью какого-нибудь телесериала. Я даже несколько названий им придумал: например, «Их били только в лицо» (в советское время был известный патриотический фильм «Их знали только в лицо»); «Синяки исчезают в полночь» (в советское время был известный приключенческий фильм «Тени исчезают в полночь»). Выбирай, Юра, на свой вкус.