Читать книгу Пять Ночей - Серик Куламбаев - Страница 6

– Давай за игру, – предложил Макар.

– Ок. За игру. Горе проигравшему, – поддержал я.

Алкоголь не лечит раны, не поднимает тягостное настроение, он лишь усиливает твоё внутреннее состояние: меланхолия перерастает в депрессию, соперничество в агрессию и авантюризм.

В сражениях экстрасенсов и алкоголиков обычно выигрывают последние, ибо не ведают, что творят, и проследить ход их мыслей не под силу ни Ванге, ни Кашпировскому. В бессмысленной рубке рождаются великие полководцы, сумевшие в мемуарах внести логику и разум туда, где господствовала анархия и безрассудство, подчинить своей новорождённой воле давно почившие батальоны.

Косоглазые солдаты, шмаляющие в разные стороны, криво скачущие кони, ржавые пушки, одноклеточные офицеры, истеричная королева и король-лох. И со всей этой оравой я бросился в атаку.

е2 – е4, ход, заимствованный у великого комбинатора, всегда ставил в тупик любого сраного Каспарова. Но не Макара. Почесав репу, он тупо дал зеркальный ответ.

Самовлюблённая, но страдающая старческим слабоумием королева выбегает на середину доски, заявляя свои претензии на обосравшуюся пешку.

Бесхитростный Макар предложил переговоры, но, забрызганный ядовитой слюной, выдавил «Пошёл ты» и двинул коня.

– Может, всё-таки подумаешь? У нас ведь с тобой столько общего. Жаль будет ампутировать твой кошелёк, – хохотал я, восхищаясь собственным красноречием.

– Ты давай, держи свои слюни при себе. До моего офшора больше ни одна кочерга не дотянется.

– Знаю я где, твой офшор, куркуль херов. У мамки на сберкнижке. Против такой защиты Webmoney, Bitcoin отдыхает, – хохотнул я, толкая упирающегося слона с угрозой молниеносного мата.

Жажда скорой победы и обнажённого представления залили мою башку адреналиново-феромонной смесью, туманя и без того помутнённый рассудок.

Блицкриг не состоялся, Макар погрузился в эшелонированную оборону, взломать которую без очередной порции не представлялось возможным.

– Ты так окопался, будто Форт Нокс обороняешь. Расслабься, не оскудеет твоя сокровищница, по крайней мере, не сразу. Давай выпьем. Кто бы ни проиграл, мы оба выиграем. За победу.

Макар глянул на меня, на стакан.

– Лады, кто бы ни проиграл – расплачиваешься ты.

– Условий не меняем, ты же знаешь. Не гони. Давай, – я опрокинул стакан.

Макар трясся за каждую пешку, страхуя их бесценные жизни вереницей нетрадиционных связей слонов с конями, пешек с офицерами. Эти браки могли продержаться всю игру, так и не дав познать позиционного адюльтера с непохожими особями. Мои тщетные попытки разбить их тягостное целомудрие бесплатной фигурой натыкались на глубокую задумчивость их полководца.

– Не, ни хрена, несъедобная.

– «Токсичная» ещё скажи. Ты так и просидишь в своём бункере или всё-таки погулять выйдешь? Задолбался я уже за твоими манёврами наблюдать.

– Чёрт с тобой. Сам напросился.

Понеслась рубка, бессмысленная и беспощадная, прерываемая лишь залпами алкоголя. Груды поверженных тел заполонили тарелки рядом с варениками и огурцами.

– Шах, – объявил Макар.

Усилием широко растопыренных глаз я поймал доску и обнаружил тот самый «шах». Конём.

– Э, ты чего? В этой партии лошади так не ходят, – запротестовал я.

Макару пофиг. Захотелось вцепиться ему в рожу, отгрызть ухо и прочитать в него правила шахматной игры.

Полторы тысячи лет эволюции интеллектуального единоборства превратили эту игру в догму, в какой-то исходный код закостенелости. Программы, мораль, законы, ДНК переписываются каждый день. Одноразовость стала образом жизни. Одноразовый стаканчик, рубашка, секс, книга. Не приживаются ни жёны, ни смартфоны. Всегда появляется более соблазнительная модель. Процесс перманентного апгрейда стал смыслом жизни.

Каменный век закончился всего 30 лет назад, и коллективистский гомо сапиенс7 вымирает, инфицированный вирусом индивидуальной исключительности. Сначала это называлось свободой, затем оригинальностью, а сегодня подаётся как гендерная уникальность каждого индивида. Количество открытых «научным» сообществом половых мутаций опережает население планеты.

Прогрессирующая агорафобия8 раскрашивает внешний мир миллионами искусственных оттенков через окна гаджетов. Обоняние деградирует до уровня микроволновки, а тактильное восприятие не различает робкого прикосновения от приземления жужжащего аэробуса. Копируемые новости лишены эстетики, и вот она – вожделенная однородная исключительность.

Ухи Макара я пощадил, совести не нашёл. Провёл перекличку; оказалось, что вместе с дезертирами потерял большую половину контингента. Обе королевы скончались от недостатка внимания.

Макар откинулся на стуле, накидывая петли сигаретного дыма мне на шею. Я вкушал победу еще несколько минут назад, а теперь, погрузившись в шахматные форумы, пытаюсь отыскать уловки великих комбинаторов.

Жажда бесплатного сыра толкает людей опустошать мышеловки под одобрительный хохот сытых кошек. Клетка захлопнулась, и я, освобождая сознание от законов приличия, под покровом кромешной темноты, опустившейся за окном, просто стырил ладью.

Надо было видеть Макарову рожу!

Развернулся нешуточный спор. Бессовестные претензии соперника, сопровождаемые гнусными подозрениями и размашистой жестикуляцией, наталкивались на искреннее непонимание. Прооравшись, Макар обессиленно опустился на стул. Я громко высморкался, опрокинул воображаемый канделябр и сообщил, что сударь может идти в жопу, провожать не стану, дорогу сам найдёт.

Пристроив сигарету в углу рта, широкими энергичными движениями я сгрёб посуду в мусорное ведро, плавно обтекая шахматную позицию и специализированную тару. Намёк не остался незамеченным. Макар поскрежетал зубами, наполнил высохшие стаканы, выпил, обхватил голову и уставился на шахматную доску. Буря улеглась. Изгнанная посуда вернулась на подписанные кетчупом и майонезом места.

Обычно после адреналинового теракта сознание переключает плеер восприятия на пониженную скорость: внешний мир кажется заторможенным, речь – глухой и протяжной, а иногда и вовсе вырезает целые фрагменты зависшего бытия.

Макар, будучи человеком женатым, тренированным, привык к ежедневным болевым шокам и аудиооккупации и достаточно быстро возвращался в реальность – снимал последние данные GPS, синхронизировал внутренние часы с часами супруги и вплетался в круговорот её дел и переживаний. Я же, лишённый опыта бытового насилия и финансового сепаратизма, долго курсировал между затянувшейся игрой и оцепенением, пока где-то на краю шахматной географии не прошляпил беспризорную пешку. Пропетляв сквозь всевозможные преграды, Макарова Марта9 дошагала до края доски и превратилась в королеву. Спорить не стал. Безразлично опрокинул своего короля.

Оживший от свалившегося счастья Макар сразу преобразился в мужика с гармошкой.

– Ну что, Карабас Барабас, владелец лугов и огородов. Что притих?

– Тогда уж маркиз де Карабас.

– Когда это ты себе маркиза присвоил?

Я закатил глаза.

– Могу принять контрибуцию землями, – довольный собой Макар развернул гармонь, выпуская высокие переливистые аккорды. – Но не хочу.

Гармонь расстроилась.

– Зачем они мне?

Заплакала.

– Крестьян, что ли, выращивать?

Съехала клавишным рядом на пол.

– Ага. Я вот выращиваю. Охренеть плодоносная культура. В город поставляю.

Что, не смеётесь? Нам показалось смешно. Обхохотались.

– Ты с кем разговариваешь? – перебил мои мысли Макар, – Снова глюк10 поймал? У тебя точно крыша протекла. Могу психиатра посоветовать. Пропишет колёса. Будешь хоть по рецепту в свой воображариум улетать.

Макар посмотрел на часы.

– О, двенадцать. Они открылись! Чего загрустил, как сперма на галстуке? Одевайся. Поехали.