Читать книгу Запретная стена - Серж Брюссоло - Страница 12

Башня сильно состарилась. Нат сразу же понял это, едва переступив порог. Здесь, как и в любом другом месте, сила тяжести повсюду оставила свой отпечаток. Опоры обветшали, сеточка трещин покрывала штукатурку на стенах. В довершение всего строение слегка покосилось на левую сторону.

Внезапно Ната охватило одно-единственное желание: взобраться на вершину! Увы, он явно переоценил свои силы, и скоро испытание заставило его крепко сжать челюсти. От чудовищного давления ему уже на десятой ступеньке стало казаться, что его глазные яблоки вот-вот лопнут, как сжатые между пальцами виноградины. Ему пришлось подниматься с закрытыми глазами, чтобы не лишиться остатков мужества. Наконец он вскарабкался на верхнюю площадку, ободрав все ладони о ржавые перекладины лестницы, и окинул взглядом горизонт. Вскоре из носа у него потекла кровь, ноги раздулись вдвое против обычного. На тыльной стороне ладоней набрякли готовые лопнуть вены. Испугавшись, что его мозг того и гляди взорвется, он поспешил спуститься вниз. В любом случае окруженная зубчатым гребнем сторожевая площадка башни отныне являлась личной территорией Гуна, и Нат, как простой слуга, не имел права на нее подниматься.

Стараясь забыть про гулкий рокот крови в ушах, он с чувством ностальгии разглядывал такую знакомую обстановку жилого помещения. Воспоминания нахлынули волной, и он отдался на их волю. Годы, которые он прожил на холме, потекли перед его мысленным взором.

Его мать умерла, едва произведя его на свет, и у Ната не было в жизни другого примера, кроме его отца, Мура. В его памяти он остался суровым, худощавым человеком, для которого зеленая мантия дозорного выглядела чересчур просторной. Это был строгий и неласковый воспитатель, сухие губы которого размыкались лишь для того, чтобы поучать сына или бранить его.

«Я, наверное, кажусь тебе слишком жестким, – откровенничал он иногда, – но это потому, что слишком уж тяжела возложенная на меня ответственность. Вся жизнь на холме зависит от меня, и я просто обязан быть постоянно настороже. Облако-убийца может появиться в любой момент! И если такое случится, кто, как не я, сможет заметить его, пока не стало слишком поздно? Кто, как не я, сможет объявить всеобщую эвакуацию? Из-за этого у меня остается слишком мало времени, чтобы заниматься тобой. Раньше я был обычным человеком, таким же, как все, но ты тогда был мал и не помнишь этого. Служба, которой по воле случая наградил меня жребий, сделала меня другим человеком. У меня больше нет права оставаться просто отцом, я обязан быть прежде всего дозорным!»

Детство Ната прошло тускло и непримечательно. У детей с холма почти не было времени на игры: уже с семилетнего возраста их обучали охотиться на ящериц. Маленький Нат обычно проводил дни в одиночестве, потому что другие дети избегали его.

Впрочем, Мур и не поощрял его искать компании других ребятишек.

«Дозорные – важные господа, – говорил он, – так что изволь вести себя соответственно своему положению и не выпрашивай дружбы у тех, кто тебе не ровня».

Это был странный человек с тяжелым, неуживчивым характером и при этом искренне преданный обществу вплоть до самопожертвования. Ходячая загадка, полная противоречий. Нат вспоминал, с каким восхищением он смотрел на Мура, когда тот восходил на третий этаж башни, где был установлен огромный рупор. Приникнув к широкому железному конусу, Мур мог прочесть сотни заклинаний без единой передышки, и его многократно усиленный голос разносился по равнине далеко-далеко, а люди внизу только почтительно склоняли головы.

Все дальнейшее растворялось в монотонности ожидания. Из своего отрочества Нат помнил только бесконечные скитания среди руин. Одна только Сигрид одаривала его своей странной дружбой, то ласкаясь к нему, то царапаясь как дикая кошка, чередуя непроницаемое молчание и дерзкие выходки… Но она была совсем еще маленькой девочкой, у него звенело в ушах от ее трескотни, и он почти не уделял ей внимания. Сегодня он сожалел об этом. Наверное, тогда он упустил что-то важное…

Нат подменял Гуна уже десять дней, однако все это время они почти не разговаривали. Новый дозорный проявил себя бдительным и добросовестным стражем. Нат видел, каким он спускался с верхней площадки – с покрасневшими глазами и осунувшимся от усталости лицом, часто с синяками от зарядов каменных ливней. Однако он никогда не жаловался, даже в тот раз, когда особенно крупная градина сильно рассекла ему бровь.

Говорить Гун старался как можно меньше; чаще всего он предпочитал объясняться жестами или мимикой. Едва расстегнув доспехи, он валился на кровать и тут же засыпал. Тогда Нат поднимался на площадку с рупором и приступал к привычной декламации, вовсю раздувая легкие и напрягая голосовые связки, четко произнося слова заклинаний, пока воспаленное горло не начинало гореть огнем. Полностью охрипнув, он хватался за кувшин с настоем смягчающих трав и тщательно полоскал горло, как учил его отец.

Да, в этом и заключалась его работа – читать заклинания, призванные удерживать облака на безопасном расстоянии:

«Именем Атаксарота, храни нас от того, что таится в тумане,

Именем Омонгонтарака, храни нас от невидимого,

Именем Небуломонгоса, храни нас от мрака ночи,

Именем Ониксозолукара, храни нас от зыбучих равнин,

Именем Оталомпамонгеддона, храни нас от облаков-убийц…»

Стоило ошибиться хоть в едином слоге в именах богов-покровителей, и твой язык тут же сгниет у тебя во рту… По крайней мере, так утверждала легенда.

Завершив обряд, Нат отправлялся будить Гуна, и тот снова приступал к бдению, ухватившись руками за осыпающиеся зубцы ограды и поочередно осматривая то небо, то тонкую корку ила на равнине, готовую в любой миг проломиться под ногами охотников. Он пристально наблюдал тяжелый, медленный полет облаков-айсбергов, вычисляя их курс и скорость дрейфа. Позже Нату надлежало тщательно наносить все эти данные на карты, хранящиеся на втором этаже.

Снизу вдруг донесся зов – звук рога, приглушенный толстой каменной стеной. Нат закрыл книгу и соскользнул по лестнице на первый этаж, где ему пришлось хорошенько напрячь мышцы, чтобы сдвинуть тяжелый засов на бронзовой двери.

– Приветствуем тебя, Нат!

Его встретил дружный хор голосов, однако ни радости, ни искреннего расположения в монотонном вежливом приветствии не прозвучало.

– Угощайся! – снова обратился к нему худой, оборванный мужчина с выступающими скулами, ставя у подножия лестницы корзину со свежепойманной рыбой. – Угощайся! Взимай полагающуюся дозорным подать!

Нат заглянул в корзину. Этим рыбам-мутантам пришлось приспосабливаться к жизни в жидкой грязи, и их чудовищно развитая мускулатура продолжалась в длинные костистые плавники. Разумеется, все они были слепы – в мутной жиже глаза не нужны. Нат взял половину. Обычай предписывал платить дозорным подать с уловов. Иначе чем бы они питались, если Гун, постоянно прикованный к сторожевой площадке, не мог больше ходить на охоту, а он сам проводил целые дни и часть ночей за непрерывным чтением заклинаний, отводящих облака-убийцы?

За его спиной раздалось неодобрительное бурчание.

– Да они даже не голодны, – пробормотал кто-то с досадой, – просто таким способом заставляют нас почувствовать свою власть.

– Замолчи! – обрубил его другой голос. – Подать – это священный обычай! Что бы мы делали, если бы не дозорные?

Нат смущенно поднял глаза, но увидел перед собой только молчаливые лица, лишенные всякого выражения.

Он взял еще несколько овощей и поблагодарил коротким жестом, но никто ему не ответил. Группка горожан удалилась, тяжело волоча ноги. На испещренной трещинами бетонной площадке двора осталась только одна тоненькая фигурка – Сигрид. Нат подошел к ней, но она даже не улыбнулась.

– Я не принесла тебе положенной подати, – сказала она сухо. – Мой отец уже четыре дня ничего не ловил. Надеюсь, господа дозорные простят нас?