Читать книгу Сходил на рябчиков в дальневосточную тайгу - Серж Дальнев - Страница 1

В силу своей профессии, связанной с авиацией, помотался по нашей бескрайней стране и наконец, осел на Дальнем Востоке. С детства я зачитывался книгами В. К. Арсеньева и заочно влюбился в природу Дальневосточного края. Это, плюс любовь к охоте и рыбалке, привитая мне отцом с раннего детства, сыграла не последнюю роль в выборе места жительства.

Хабаровский край привлек своей первозданной природой и бескрайними таежными просторами. Я прожил здесь уже не один десяток лет и позиционирую себя убежденным Дальневосточником. По роду своей профессии я городской житель, но как только появлялась возможность, старался выбраться на природу с ружьем, удочкой или корзинкой для сбора грибов.

Так сложилось, что еще в начале моей жизни на Дальнем Востоке мне пришлось часто бывать в одном из сел Нанайского района Хабаровского края. Познакомился со многими местными жителями, где практически каждый рыбак и охотник, завел друзей и знакомых. Особенно я сблизился с профессиональным охотником-промысловиком – Николаем, показавшим мне тайгу и открывшим многие премудрости жизни ее и ее обитателей. Николай по молодости долго жил в поселке нанайцев – местной коренной народности. Перенял у них глубокое знание тайги и ее обитателей, а также обычаи и поверья. И в тоже время оставался настоящим русским мужиком – «душа нараспашку, но нож за голенищем». В нем сочеталась простодушие ребенка и жесткость брутального мужика.

В советские времена в поселке, где жил Николай располагался крупный процветающий леспромхоз, разграбленный «в ноль» в девяностые годы. От него осталась, отсыпанная гравием, лесовозная дорога, протяженностью около полутораста километров из поселка в горную таежную глушь, проходящая недалеко от базового зимовья Николая.

Дорога имела многочисленные ответвления к местам вырубов, и ее активно использовали охотники-промысловики для доставки к местам промысла. В прежние времена, качество отсыпки и грейдирования основной дороги, регулярно очищаемые от «чапыжника» обочины и даже наличие предупреждающих знаков на крутяках и серпантинных участках многочисленных перевалов, позволяли летом и зимой, на легковушке местами выжимать до восьмидесяти километров в час и дорога до участка Николая занимала меньше двух часов. К тому же попасть, в нужное таежное место и выбраться из него было возможно просто, «поймав» попутный лесовоз или «дежурку» завозящую бригады на лесосеки.

После развала леспромхоза дорога потеряла хозяина. Начала зарастать и размываться. И сейчас по ней можно наблюдать, как быстро природа осваивает – возвращает себе брошенные человеком пространства. Буквально за полтора десятка лет обочины дороги заросли молодыми деревьями все сильнее ужимавшими ширину проезжей части дороги так, что местами встречным машинам не разъехаться. А многочисленные промоины на дороге не оставили шансов проезда на легковушках любителям летней рыбалки на хариуса и ленка. Зимой же дорогу мало-мальски чистят, лишь на начальные километров сорок, ИП-заготовители «подбирающие не освоенную» леспромхозом строевую древесину. Теперь Николай, и другие охотники соседних участков забирались в тайгу, в начале сезона – в ноябре, на своем стареньком, видавший виды ГАЗ-66 «будка» оснащенном лебедкой. В особо снежные зимы единственно возможным средством связи охотников с «большой землей» становился снегоход «Буран».

Я, по возможности, ежегодно зимой брал отпуск на пару недель и забирался к нему в гости на охотничий участок, который располагался в таежной глуши западной части горного хребта Сихотэ-Алинь, в долине верхнего течения горной речушки Болэ.

Каждая такая поездка давала заряд бодрости и приятные воспоминания на долгие месяцы суетливой городской жизни. Во всех поездках со мной была верная ТОЗ-34 – вертикалка двенадцатого калибра, приобретенная в далекой молодости с первой зарплаты. Охотничий промысел не был самоцелью. Эти таежные вылазки я ценил за возможность отстраниться от городского шума и суеты и погрузиться в загадочный мир тайги и ее обитателей, под патронажем Николая, ставшего моим наставником и учителем, которого я со временем стал считать «моим Дерсу Узала».

В ходе совместных походов по тайге, а также расслабленных вечерних бесед в жарко натопленном зимовье под треск дров в печурке при свете керосиновой лампы, я «прошел семинары» по многим темам. Что, где растет, и как можно использовать охотнику в своих целях. Таежные обитатели, их повадки и ценность или полезность, а также «зловредность» для охотника, в силу их повадок. Охотничьи поверья, встречи с загадочным и многое другое. Жаль я не записывал – хватило бы на целую книгу.

Запомнилось наставления Николая: «Встретишь свежий тигриный след – не вздумай его тропить.

Он это не любит. Почувствует, что его скрадывают, сделает петлю и затаится у своего следа, чтоб напасть на противника из засады. В остальных случаях он встреч с человеком старается избежать. Но любопытен, зараза. Сам любит пройтись по твоему следу и понаблюдать из укрытия: куда это ты пошел и чем занимаешься? На психику охотника, если тот обнаруживает слежку, это конечно давит. Но зверь не конфликтный, всегда можно разойтись полюбовно. За исключением встречи с раненным зверем – но тут даже заяц бросается.

Но если, не дай бог, встретил зимой медвежий след – тут сразу держи уши торчком! С шатуном шутки плохи. Заряжай в стволы пулевые патроны или «браконьерки» и бочком-бочком убирайся оттуда».

«Браконьерскими пулями» Николай называл дробовые патроны (в папковых гильзах), со сделанным ножом, не сквозным круговым надрезом в районе порохового пыжа. При выстреле часть гильзы с дробью отрывалась и вылетала из ствола как пуля. При попадании в грудину зверя, она способна наносить останавливающие раны пострашнее пулевых, но гарантированно – только на ближней дистанции, до нескольких метров.

От «моего Дерсу» я также усвоил непреложный закон таежной гигиены: чтоб избежать заражения ДСЛ – Дальневосточной скарлатиноподобной лихорадкой, разносимой мышами, посуда, перед применением, обязательно моется кипятком, а продукты хранятся в недоступном для мышей месте.

Отчасти по этой причине я завел за правило брать с собой в тайгу десятилитровую фляжку с авиационным спиртом, который Николай считал «лучшим средством профилактики ДСЛ». И, что немаловажно, для ублажения главного покровителя охотников: – нанайского таежного бога Поди: – «Обязательно плесни первую стопку водки или спирта в огонь костра или печи со словами: «На, Подя!», что тот очень уважает и обеспечит покровительство, удачливость в промысле и безопасность охотника». Видимо тоже не дурак выпить,.

Однажды, мы в совместной прогулке задержались на маршруте в тайге до темноты. И хотя до зимовья было недалеко, а ночь лунная и морозная – где-то за тридцать мороза, Николай устроил мне показательный мастер-класс по оборудованию ночевки в лесу у костра.

В Дальневосточной тайге мне встречались деревья диаметром ствола до двух метров у корневища, а плодородный слой почвы очень тонок и редко где превышает полуметр.

Сразу под ним скальная порода. Поэтому корни деревьев преимущественно растут не в глубину, а как бы «растекаются» по поверхности скальника. Такое слабое «крепление» к почве и объясняет то, что тут и там в тайге встречаются деревья, упавшие от старости или ставшие жертвой подмыва корневища вкупе с сильным ветром. Порой они образуют труднопроходимые завалы. Корневища их, с захваченным пластом земли образуют выворотни – стенки-пласты, порой достигающие высоты с двухэтажный дом.

Для места ночлега Николай выбрал сравнительно небольшой выворотень высотой чуть меньше полутора метров. Дерево когда-то, в падении зацепилось ветвями за соседние деревья, и осталось в наклонном положении. Плоскость стенки из корневищ и связанного ими грунта образовала как бы навес.

Мы лыжами сгребли снег из под этого навеса в стороны образовав по бокам брустверы. Разожгли на открывшейся земле большой костер из собранного поблизости сухих хвороста и валежин.

Пока костер прогорал, нарубили елового лапника и сделали запас хвороста. Потом угли костра сгребли в сторону так, прогретая костром площадка земли оказалась меду горящими углями и нависающей стенкой выворотня. На прогретую таким образом землю настелили елового лапника и накрыли куском тонкой брезентухи, добытой запасливым Николаем из своего рюкзака.

Николай вырубил, из валежин три относительно прямых бревнышка метра по три длиной и сделал из них костер-нодью на прогорающих углях. Про долго горящую нодью я слыхал и ранее. Николай называл ее как-то иначе – сейчас не упомню. Для устойчивости бревнышек он вбил в землю опорные колышки, и на горящие угли посередке бревен подбросил хвороста. Нодья быстро разгорелась.

Мы закончили обустройство ночевки уже по темну. Перекусив, улеглись рядышком друг с другом на лапник, застеленный брезентухой и накрывшись свободной ее частью и также припасенным лапником. Жар от костра, отражаемый на наш лежак стенкой выворотня, создавал зону тепла. А снежные брустверы по бокам защищали от иногда пробегающего ночного ветерка.

К моему удивлению, не смотря на то, что ночью подморозило явно за тридцать, ночевка прошла довольно комфортно. Если не считать необходимости вылезать из теплого гнездышка извиваясь червем и также забираться обратно, по нужде, и для поправки прогорающих бревен нодьи и подкидывания хвороста.

Николай, давно разменявший свой пятый десяток, любил долгими зимними вечерами в зимовье, за «рюмкой чая», делиться со мной воспоминаниями своей молодости, когда начиналась его «охотничья карьера».

В те далекие, для меня, доживающего всего лишь третий десяток лет, времена и лесовозную дорогу только начинали пробивать – строевого леса и вблизи поселка хватало. Промысловики перед началом сезона «гуртовались в артель», грузили припасы в легкие сани-волокуши сцепленные «поездом». Впрягались на лыжах в этот поезд сами, вперемешку с собаками и выдвигались в тайгу по отработанному годами маршруту.

Максимально используя русла покрытых льдом рек, срезая путь между ними через относительно мало заросшие участки тайги и небольшие перевалы. Шли от зимовья к зимовью, где останавливались на отдых или ночлег. Оставляли хозяина зимовья этого участка с его санями, «поезд» двигался дальше. Таким образом, охотники ближних, а за ними и последующих участков «отваливали» с «поезда» и он становился все меньше. Но легче идти не становилось, так как вместе с санями уменьшалось и количество «тягловой силы».

Участок Николая был предпоследним в маршруте. Добирался до своего зимовья Николай обычно на шестой-седьмой день пути. Выгружал, совместно с пожилым соседом -охотником самого дальнего участка, припасы и амуницию из своих саней. Ночевали в зимовье Николая, распечатав пол-литра «за успешный сезон».

А с утречка «впрягались» совместно в сани соседа. Путь к нему пролегал через довольно изматывающий перевал, и соседу, в силу возраста, одному добраться до своего таежного дома за световой день было затруднительно. У соседа Николай ночевал также «размочив сезон», чтоб он стал успешный. После чего налегке на лыжах возвращался на свой участок, и начинались трудовые будни промысловика. Причем все «на своих двоих – на лыжах». О снегоходах тогда еще и не мечтали.

А в конце февраля, когда заканчивался промысловый сезон, маршрут повторялся в обратной последовательности.

Когда появилась лесовозная дорога, снегоходы и прочие блага цивилизации, Николай и многие другие охотники смогли позволить себе и среди сезона выбираться домой: в баньку, на семейные торжества, а главное на новогодние праздники. Причем многие, и в том числе Николай, «отрывались», что называется «по полной». Обильным загулом, компенсируя одиночество и тяжелый рутинный труд таежной промысловой вахты.