Читать книгу Тебе не увидеть дождя - Серж Валеджи - Страница 2

Моя любовь спускается к реке

За спиною два больших крыла

Несет забытое в одной руке

В другой, что сказано со зла

Босые ноги топчут траву

Траву сомнений и обид

Терпением перелистывает главы

Не прочитанных упреков стыд

(Серж Валеджи «Моя любовь)

Прохладный ветерок порывами мягко гладил траву на холме, и она, словно приветствуя его, то сгибалась к земле, то снова вставала в полный рост. Хотя и было жарко, – пот пропитывал одежду, которая становилась мокрой и липкой, – все же ветер некстати: очень сложно разглядеть какое- либо движение. А ближе к селу чаще, словно часовые, росли кустарники, да и трава выше и гуще. Но они где-то рядом, так как утром недосчитались одного часового.

– Командир, там кто-то есть! – слегка прищуриваясь, шепнул Павел.

– Тихо, где? – словно успокаивая, спросил капитан.

Солдат кивнул и показал на холм. Там действительно кто-то возился? Или все-таки трава? Как же мешал ветер! Нет-нет, это какое-то живое существо, так как стало отчетливо выделяться что-то черное, возможно, голова, может, бок. Собака? Через мгновение все прояснилось.

– Это же пацан, – процедил командир, а на холме появилась маленькая фигурка мальчика лет семи.

Как он там оказался? Что делал? В голове роились безответные вопросы. Послышался свист, яростно нарастающий, и стало страшно: все поняли, что он означает. Павел рефлекторно сжался, и в этот миг – грохот разорвавшейся мины, затем другой, – тело ощущало дрожь земли. Взрывы один за другим подбирались к малышу, который от ужаса не мог шевельнуться и стоял в растерянности, не зная, куда ему деваться.

– Что они делают? Неужели не видят, кто там? – выпалил Паша и сорвался с места, кинувшись к холму, к той маленькой беззащитной фигурке, непонятно как оказавшейся в центре обстрела.

У домиков в селе замелькали тени, и сухие автоматные очереди добавились к свисту и грохоту. Боевики находились дальше от холма и селение было ниже, да и скорее всего ждали ответных действий на плененного часового. Были на взводе поэтому и не стали разбираться кто там на холме.

– Стоп, дурак, куда!? – заорал что было силы капитан, но остановить то, что уже случилось, было невозможно. Сухое морщинистое лицо снова перекосилось в крике, уже взывая к разуму. – Стой, приказываю, солдат! Ты его не спасешь и сам…– крик утонул в грохоте разрывающихся мин.

Паша мчался со всех ног, отбросив все сомнения, в полный рост, напрямик, не обращая внимания на бронежилет, который туго обхватил его тело и мешал дышать полной грудью, на автомат, который прыгал сзади, как бешеная собака на ремне, вторя его движению. Забыл про страх, который всегда сковывал его, ведь мгновение назад он единственный сжимался от разрывов, собираясь всем телом в комок, как будто такая поза защитит. Над ним часто смеялись, выставляя напоказ его трусость. Вчера…

Вчера, когда они попали в засаду, и завязалась перестрелка, он забился, как заяц под куст, обхватив автомат. Все вели бой, все кроме него, наверное, инстинкт самосохраненья присущ не героям. Но сейчас! Любовь к той маленькой фигурке как будто взорвалась в нем, придав сил. Он летел, летел ястребом, который сверху камнем срывается к добыче, летел навстречу пулям и взрывам, презирая страх, лишь цель – та маленькая фигурка, оказавшаяся посередине всепожирающей и никого не щадящей войны. Совсем рядом с малышом фонтаном взметнулась в небо земля, но солдат уже обхватил тельце и накрыл собой.

Капитан увидел поднятую руку и облегченно вздохнул:

– Жив, зараза! – И, обернувшись к радисту, приказал, – шли весточку домой: нас накрыли, в деревне боевики, у них минометы, пусть прикрывают с воздуха.

Мальчик плакал и вырывался, но вставать нельзя, – здесь, на холме, они как на ладони.

– Тихо, тихо, все будет хорошо, – пытался успокаивать ребенка Павел, – пришел добрый дядя, он тебя спасет, ты только не кричи, а слушай, вот сейчас за нами прилетят вертолеты и заберут нас. Ты когда-нибудь летал на вертолете?

Больше он не знал, что говорить и от шума перестал себя слышать, как будто все звуки кто-то выключил. Странно, но именно сейчас он вспомнил, как со старшим братом ходил на рыбалку, и, когда они отплывали от берега, он очень боялся воды. Именно тогда удочка зацепилась, он ее дернул, и лодка наклонилась. Павел кинулся на другой край, и… Они с братом перевернулись. Он стал тонуть, тогда тоже пропали все звуки, а когда открыл глаза, – видел только пузыри, белые в желтой воде. Все это как во сне…

Павел вздрогнул и почувствовал руками вибрацию земли, она усиливалась, и сверху посыпались камни и трава.

Ребенок перестал плакать и возиться. Солдат хотел приподняться на руках, чтобы сильно не давить на него, затем осмотреться, когда почуял что-то у себя подмышкой. Подумал, какой-то упругий стебелек травы и дернул плечом.

Сильная боль… Хлопок… хлопок, словно выстрел… на мгновение он замер… сейчас все пройдет, но боль усиливалась, а когда под бронежилетом струйкой потекла кровь, он начал терять сознание… Все как во сне…

Мальчик попытался выбраться из-под солдата, но никак не получалось, не хватало силенок, да и расслабленное тело было тяжелым. От отчаяния он закричал, но его крик скрыл грохот вертолетов. «Не обманул», – мелькнуло в голове у малыша. Как хорошо, что он не видел происходящее. Если бы встать на холме и перевести взгляд на село, то его невозможно было бы рассмотреть из-за огня, смешанного с землей и кровью. Шум и сильный грохот, стоны и разрывающиеся на части тела от снарядов, которым безразлично кто ты, боевик или мирный житель, а может, чья-то мама? Холодные, бездушные, несущие смерть снаряды. Как хорошо, что он не видел происходящего. И еще никак не выбраться.

Он вспомнил вчерашний день, когда в село пришло несколько мужчин, среди которых был его отец, державший в руках револьвер.

– Ну, иди сюда, сынок, ты же джигит, на, – он протянул ему оружие, – учись. Неверные повсюду, они хотят поработить нас.

Когда пистолет оказался в детской руке, чувствовалась тяжесть, но было приятно, ведь все вокруг смеются и хвалят тебя. Как будто праздник, и у тебя настоящее детство, и нет войны, и это всего лишь игра. Но тут появилась мама, она ходила к колодцу за водой, в тот день она очень плохо выглядела, бледная, уставшая. Сделав несколько шагов, она останавливалась и снова несла воду. Болезнь измотала ее.

– Что стоишь, иди, похвались, – подтолкнул кто-то его вперед, и малыш, подняв револьвер над головой, побежал навстречу матери.

– Мама, мама, теперь я джигит, смотри, – но, увидев слезы в ее глазах, остановился.

– Ты думаешь, оружие делает джигитами? – Она посмотрела на мужа и людей, которые его окружали. – Выброси это немедленно!

– Нет, я уже взрослый! – Мальчик сунул опасную игрушку в карман. – Давай я помогу. – Он взялся за ведро, но оно было таким тяжелым.

– Не надо, Усам, Усамчик, милый, оставь, – просила мама, а он, сделав шаг, упал и уронил ведро. Стоящие с отцом люди смеялись. – Ничего, не расстраивайся, я сейчас отдохну и схожу, – успокоила его мама.

Она не сходила, дойдя до дома, слегла, ночью чуть не лишилась жизни, а утром… Утром он, словно собака, пробрался в траве на холм, чтобы закопать револьвер, и вот лежит, тело врага тяжелое и никак не выбраться…

Все как во сне… Белые пузыри в желтой воде, и он идет ко дну, слышны далекие возгласы, ничего не разобрать лишь «Павел, Павел»…Неожиданно сильная рука брата схватила его, и вот он, свежий глоток воздуха…

Когда Павел пришел в себя, было тихо, мальчик не шевелился, он почему-то его не чувствовал.

– Что с ним? – Он хотел приподняться, но не получилось,– мышцы не слушались. Еще раз… Безнадежно. Слух уловил шаги, странно, звонкие, но он, собрав всю волю в комок, стал шарить рукой автомат. Почему так темно?

– Вот здесь, но он в тяжелом состоянии,– послышался голос.

Павел открыл глаза и увидел, что лежит не в поле, потолок белый беленый, правда, потрескавшийся в некоторых местах, одеяло закрывало его тело, только рука сверху, рука, к которой подведена система. Неожиданно распахнулась дверь, и в проеме появилось добродушное, морщинистое лицо командира.

– Ну как ты, сынок? – Присел рядом военный.

– Ни… ничего, а вы выбрались, – улыбнулся Павел.

– Да, все получилось, с воздуха прикрыли вертушки, ну мы им и задали жару.

– А мальчик как? А родные у мальчика живы?

– Какие родные – махнул рукой командир, – месиво!

– Я… Да, чуть не забыл, командир, этому маленькому стрелку скажи, что я его спасать пришел, я не враг, а только хотел, чтобы он жил.

У мальчика дрожали губы, а сквозь закрытые глаза просочились слезы, в один миг детское сердце постарело. Шрамы войны обезобразили его личность. Как он будет двигаться по жизни или, вернее, кем он станет, чему позволит прорасти в сердце: ненависти или чему-то хорошему? Сейчас его сердце настолько сжалось, затвердело, словно кусок камня. Ведь никого, никого из родных не осталось.

В палату вошел человек в белом халате:

– Товарищ капитан, пора.

– Да, ухожу. – Командир, выходя в дверь, сделал кулак. – Держись.

Медбрат наклонился над Павлом.

– С мальчиком все в порядке?

– А ты знаешь, солдат, что это он тебя револьвером? – Убирая иглу, спросил тот.

– Знаю, – прохрипел Павел, – но он не виноват, – война виновата. Если мы покажем ему, как нужно жить, тогда он сможет увидеть разницу.

– Кто будет показывать? Кому нужен этот звереныш? Пока его сюда везли, он сопровождающего два раза укусил.

– Этот малыш считает нас врагами и боится. Мы пришли с оружием и смешали кровь и землю. Там же похоронили его семью. Нужно завоевать доверие. Ему нужен не герой, а друг, который его научит различать плохое и хорошее.

– Еще чего, учить. Издержки военного времени. Честно! Я бы на корню убирал таких субъектов, – унося систему, бросил медбрат и закрыл дверь.

Проводив его, он перевел взгляд на соседнюю кровать и увидел мальчика, его глаза были закрыты, а грудь монотонно вздымалась.

– Жив, – шепнул Павел, теряя сознание…