Читать книгу Линейный корабль - Сесил Скотт Форестер - Страница 8

Когда прошел первый приступ дурноты, Хорнблауэр заметил, что ветер, несомненно, крепчает. Он был порывистым, с дождевыми шквалами, и капли молотили по кормовой галерее. Хорнблауэр внезапно встревожился – что случится, если налетит шквал посильнее, а необученная команда не успеет убрать паруса? Мысль, что он может на глазах у всего каравана постыдно лишиться мачты, пересилила даже морскую болезнь. Машинально он прошел в каюту, надел бушлат и выбежал на палубу. Буша уже сменил Джерард.

– Флагман убавляет паруса, сэр, – сообщил он, козыряя.

– Очень хорошо! Уберите бом-брамсели, – приказал Хорнблауэр, оглядывая горизонт в подзорную трубу.

Караван вел себя, как всякий караван, – растянулся по ветру, словно шкипера только и мечтают сделаться добычей каперов. Индийцы держались более или менее организованной кучкой в миле под ветром, но шесть других кораблей вырвались далеко вперед – видны были только их паруса.

– Флагман сигналит конвою, сэр, – сказал Джерард.

Хорнблауэр чуть было не ответил: «Этого я и ожидал», но вовремя сдержался и ограничился односложным «да». Новая вереница флажков побежала по фалам «Плутона».

– Позывные «Калигулы», – читал сигнальный мичман.

– «Прибавить парусов. Занять позицию впереди конвоя».

Значит, Болтона посылают вперед, призвать к порядку ослушников. «Калигула» вновь поставил бом-брамсели и понесся по сердитому морю вдогонку непокорным транспортным судам. Болтону придется подойти на расстояние окрика, а возможно, и выпалить разок из пушки; шкипера торговых судов если и умеют читать флажки, предпочитают их не замечать. Индийцы тоже убрали бом-брамсели – они имели удобное обыкновение убавлять на ночь паруса. Счастливо обладая монополией на торговлю с Востоком, они могли не торопиться и, оберегая покой изнеженных пассажиров, не тревожили их ночными свистками и топотом. Но внешне это выглядело так, будто они замышляют еще дальше отстать от «Калигулы», «Плутона» и транспортов. Любопытствуя, как поведет себя адмирал, Хорнблауэр направил подзорную трубу на «Плутон».

Разумеется, тот разразился очередной вереницей флажков, адресованных непокорным индийцам.

– Бьюсь об заклад, он жалеет, что не может отдать их под трибунал, – со смешком сказал один мичман другому.

– По пять тысяч фунтов за рейс получают их капитаны, – был ответ. – Что им адмирал? Господи, кто по своей воле предпочел бы флот?

Приближалась ночь, ветер крепчал, и по всему выходило, что караван разбредется в самом начале плавания. Хорнблауэру подумалось, что адмирал проявил себя нелучшим образом. Нельзя было отпускать транспорты вперед, флот не принимает оправданий, и посему сэр Перси Лейтон виноват. Интересно, как бы он сам поступил на его месте? Ответа Хорнблауэр так и не придумал, ограничившись признанием глубокой истины, что дисциплина не определяется правом отдать под трибунал. Он не считал, что сам справился бы лучше.

– Вымпел «Сатерленда», – прервал его мысли сигнальный мичман. – «Занять… ночную… позицию».

– Подтвердите, – сказал Хорнблауэр.

Исполнить это было несложно. Ночью «Сатерленду» полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. «Плутон», следуя в кильватере «Калигулы», обогнал их – видимо, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.

Хорнблауэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтобы его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то наверняка уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду:

– Уберите брамсели, мистер Джерард.

Он взял сигнальную доску и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.

– Вот приказы, мистер Джерард. – На последнем слове голос дрогнул, и ответного «есть, сэр» он, сбегая по трапу, уже не слышал.

Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблауэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблауэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, затем повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. «Сатерленд» несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблауэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.

Спал он так глубоко, что, проснувшись, сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблауэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.

Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблауэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтобы брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблауэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблауэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни «Калигулы» – ничего видно не было. Хорнблауэр поднял рупор.

– Эй, на мачте! Флагман видите?

– Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.

Вот оно как, подумал Хорнблауэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, «Сатерленд» всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан – Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если бы не тошнотворная тяжесть в желудке, а так вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что нет способа оградить себя от будущих нареканий, успокоила. Он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.

Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблауэр почувствовал на себе пристальный взгляд первого лейтенанта и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблауэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.

В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.

– Завтрак, сэр, – объявил Полвил и продолжил словоохотливо: – Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.

Хорнблауэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба – ни отбивной, ни ветчины – ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые капитан так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что он со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблауэра обычно невозмутимый Полвил потупился – это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.

– Поставьте на стол, – буркнул Хорнблауэр, не в силах сказать что-либо еще.

Полвил поставил поднос, но не уходил.

– Когда вы мне понадобитесь, я позову, – сказал Хорнблауэр сурово.

Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом – а значит, и вся команда – знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблауэр улыбнулся. Тут ноздрей достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблауэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблауэр позабыл о морской болезни.

С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблауэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может, чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскауэн, Родни, Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблауэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблауэр мотался на «Неустанном» в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах «Неустанный» и «Амазонка» загнали «Друа-де-л’ом» в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с «Нативидадом» всего шесть месяцев назад, – признак надвигающейся старости.

Хорнблауэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать – первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблауэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. «Лорд Морнингтон» десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтобы его было не прочесть. Только когда «Сатерленд» приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблауэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.

Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблауэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблауэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта – Буш тем временем отдавал приказы, по которым «Сатерленд» вернулся к позиции на ветре от каравана, – и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.

– «Уолмерский замок» привелся к ветру, сэр!

Хорнблауэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. «Уолмерский замок» – передовой корабль каравана – был от «Сатерленда» дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно – корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.

– Они сигналят, сэр, – сказал Винсент. – Но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, что означает «прекратить сражение» – не это же они хотят сказать.

– Эй, на мачте! – заорал Буш. – Что видите на левой скуле?

– Ничего, сэр!

– Этот сигнал спустили, сэр, – продолжил Винсент. – Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. «Вижу неприятеля».

– Эй, Сэвидж, – сказал Буш. – Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.

Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:

– Вижу их, сэр! Два люгера на левой скуле.

Люгеры возле Уэссана – французские каперы и никто больше.

Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького ост-индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблауэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.

– Свистать всех наверх, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. Взволнованный приближением боя, он позабыл о драматической стороне дела и не рисовался перед подчиненными; впрочем, занятый расчетами, он и так не обнаружил волнения.

Все индийцы несут пушки – у «Лорда Морнингтона» так по восемнадцать орудийных портов в каждом борту, – и на большом расстоянии они от капера отобьются. Поэтому люгеры постараются взять их на абордаж – ни абордажные сетки, ни команда торгового судна не остановят снедаемых алчностью французов. Люгеры будут маневрировать, чтобы отрезать кого-то из индийцев от «Сатерленда», – пока тот будет лавировать против ветра, французы захватят судно и уведут из-под самого его носа. До этого доводить нельзя, однако индийцы тихоходны, команда «Сатерленда» необучена, а французы маневрируют с быстротой молнии – к тому же их двое, отбиваться придется сразу от обоих.

Теперь и с палубы можно было различить над самым горизонтом темные прямоугольники обрасопленных круто к ветру парусов. Они приближались, исполненные угрозы, и Хорнблауэр уже различал не одни призрачные силуэты на фоне ясного неба. Люгеры были малы, не больше чем на двадцать пушек каждый, да и то девятифунтовок – подойди они близко к «Сатерленду», тот потопил бы их двумя бортовыми залпами. Но они быстроходны – над горизонтом как раз показались их корпуса, и Хорнблауэр различал белую воду под водорезами. Люгеры шли по меньшей мере на румб круче к ветру, чем это возможно для «Сатерленда». На каждом человек полтораста, если не больше: каперам не приходится заботиться об удобствах для команды, достаточно выскользнуть из порта, захватить приз и скрыться обратно.