Читать книгу Кошатница - Сестры Кали - Страница 3

Утреннее солнце пробилось в квартиру Джонатана сквозь жалюзи и расчертило причудливые тени на кровати спящего мужчины. Медленно и без особой охоты он пробуждался после бурной ночи празднования своей вчерашней победы. Рядом с ним в состоянии глубокого сна лежало укрытое простыней тело девушки. Джонатан слегка приподнялся на кровати и осмотрелся вокруг. Увидев рядом с собой девушку, Джонатан слегка нахмурился. Обычно он выпроваживал своих случайных подружек до наступления утра, искренне считая, что утренние часы ленивой неги принадлежат ему одному, он ни с кем не желал их делить. Но, по-видимому, вчерашнее хмельное состояние не позволило ему проконтролировать ситуацию и позаботиться о том, чтобы его спутница покинула квартиру.

 Гарсиа жил в элитном районе Сохо на Баури Стрит и, несмотря на то, что аренда была очень высокой, он и не думал никуда переезжать и отказывать себе в удовольствии жить в том районе, который ему нравился. Джонатан снова внимательно посмотрел на спящую девушку: молочная белизна ее кожи, контур тела, просвечивающий сквозь ультратонкую материю шелка, не возбуждали желания, но заставили его на секунду задуматься, имеет ли он право нарушать неуловимую гармонию открывшейся перед ним картины. Однако эгоистичное желание остаться одному и заняться собой взяли вверх, и он легким прикосновением к обнаженному плечу разбудил девушку.

–Доброе утро, – улыбнулся Джонатан, как только затуманенные сном глаза открылись и встретились с нежным располагающим к себе взглядом мужчины.

– Я умираю, хочу попить кофе в моей любимой кофейне тут за углом, присоединишься? – сказал он мягким, но не терпящим возражений тоном. Девушка слегка приподнялась и, окинув взглядом спальню, в которой она оказалась, как будто только сейчас стала припоминать, что произошло прошлой ночью, как она не устояла перед обаянием этого сногсшибательного мужчины. Джазмин не была одной из тех девушек, которая с легкостью соглашается на приключение с незнакомцем на одну ночь, поэтому теперь, когда она почувствовала каким-то женским чутьем, что от нее просто пытаются избавиться, ее зеленые глаза метнули молнии возмущения в сторону молодого человека, и, не произнося ни слова, она начала одеваться.

– Я не пью кофе, мне никогда не нравился его вкус. Если хочешь попросить девушку уйти – так и скажи в следующий раз. Совсем не обязательно поить ее кофе в своей любимой кафешке, – бросила Джазмин мужчине уже на выходе.

Подсознательно, наверное, ей хотелось, чтобы он возразил ей, возмутился ее реакцией, попытался обнять, сказать, что она неправильно все поняла, попросить ее номер телефона и пообещать встретиться в следующий раз, но мужчина, облокотившись на подоконник, смотрел на улицу и, казалось, уже и забыл о ее существовании. Джазмин последний раз взглянула на этого человека, который еще совсем недавно был ее любовником, и хлопнула дверью.

Громкий хлопок заставил Джонатана вздрогнуть, он огляделся вокруг и с облегчением осознал, что, наконец, остался один в квартире. Резким движением он сдернул покрывала с постели и бросил в корзину с грязным бельем. Не застелив свежее белье, Джонатан прыгнул на кровать и, словно большой ленивый кот, растянулся на ней. Незнакомый запах женских духов заставил его поморщиться. Это был приятный аромат, но его чужеродность отталкивала Джонатана. Он с трудом переносил, когда Эмилия, его невеста, оставалась ночевать у него, что же касалось других девушек – следы их пребывания должны были мгновенно исчезнуть отовсюду – из его квартиры, кровати, с его кожи, не столько из-за осторожности, сколько из-за его личной брезгливости ко всему, что не имело отношения к нему лично.

 Гарсиа задумался о предстоящей вечеринке в Апстейт Нью-Йорке. Эмилия уже там, и он знал, что ему быть там тоже следовало: не каждый раз предоставляется такая небывалая возможность наладить контакт со столь важными людьми, собравшимися в одном месте. Отец Эмилии, который поначалу с осторожностью и небольшим пренебрежением рассматривал его кандидатуру на руку дочери, потихоньку принял молодого и амбициозного парня под свое крыло.

 Лежа на кровати с закрытыми глазами, Джонатан обдумывал план действий, очень подробно вырисовывая в своем воображении, что он наденет, с кем из гостей заговорит первым, какая шутка рассмешит даже самых суровых, с какой женщиной можно будет пофлиртовать, а от кого ему лучше держаться подальше. Прервал его размышления неожиданный звонок.

"Мама" – высветилось на экране его телефона. Лицо молодого мужчины исказила гримаса недовольства, он догадывался, если ответить сейчас на этот звонок, он затянется надолго. Джонатан отключил звук и сел на кресло на противоположной от кровати стороне, закрыв глаза, он молча ждал, пока экран телефона погаснет. Но его ожидания не оправдались, его мама, Виктория Гарсиа, настойчиво продолжала звонить своему сыну, на третий раз Джонатан сдался и взял трубку.

– Оля, ихито. Здравствуй сынок, – по-испански защебетала Виктория, женщина, которая, несмотря на многодетность, сохранила юношеский задор и детскую непосредственность.

Ее нисколько не смущало, что ее собственный сын старательно избегает общения с ней и даже как будто стыдится ее. Она этого даже не замечала, ей слишком много пришлось выживать в этой жизни и поэтому все, что не способствовало этому выживанию, не отпечатывалось в ее сознании, и всякого рода сомнения и неудобства рассеивались как утренний туман, когда на горизонте появлялась выгода. Эта черта, которая была также присуща и ее сыну и которая всегда помогала Джонатану в жизни добиваться успеха, больше всего раздражала его в матери, он как будто смотрелся в зеркало и морщился от собственной неотесанности и плебейских замашек.

Сейчас же Виктория поставила перед собой конкретную цель – устроить жизнь своего младшего сына Федерико, парня молодого и дерзкого, который считал, что раз уж его старший брат добился таких высот, то не мешало бы ему помочь своему родственнику. Федерико не хотел унижаться сам, поэтому за него все делала мать. Виктория убеждала Джонатана не только взять Федерико на работу, но и позволить ему немного пожить в его студии, чтобы он посмотрел, как все делается в Нью-Йорке и начал вливаться в его бешеный ритм. При одной мысли, что его надоедливый брат, засранец и марихуанщик, c которым ему приходилось делить комнату с самого детства, снова будет маячить у него перед глазами, кровь закипела в его жилах. Джонатан, научившийся в профессиональном мире контролировать свои эмоции и показывать только те стороны его натуры, которые характеризовали его с положительной стороны, вдруг сорвался и, словно маленький ребенок, стал кричать маме, что никогда этого не будет, никогда этот бездельник не поселится вместе с ним. Работать его устраивать он тоже не собирался, пусть пробивается сам, думал он, ведь ему-то, Джонатану, никто не помогал, он всему учился сам и заслужил жить в комфортабельной квартире один. Виктория Гарсиа крайне удивилась такому припадку со стороны старшего сына. В детстве с ним это случалось часто, но последнее время он обращался со всеми с исключительно неизменной вежливостью, хоть холодной и отстраненной, в том числе, с ней и его братьями. Но видимо эта ее просьба разбередила старые раны, и Джонатан показал лицо, которое он научился прятать за личиной успешного предпринимателя, завоевателя Нью-Йорка. И вот с ней уже разговаривал тот человек, которого она отлично знала – капризный, закомплексованный подросток из Нью-Джерси, который ненавидел и свою семью, и свои латиноамериканские корни и мечтал поскорее вырваться во взрослую свободную жизнь.

Виктория же в свою очередь была не из тех женщин, которые легко сдаются. Она продолжала давить на сына, напомнила, через что ей пришлось пройти для того, чтобы обеспечить достойное будущее своим детям. Вновь припомнила, как тяжело было многодетной матери в чужой стране, как единственное, что не давало ей упасть духом, была улыбка Джонатана, который приходил к ней в комнату, обнимал ее за плечи и рассказывал какие-нибудь смешные истории до тех пор, пока она не переставала плакать и отвечала благодарной улыбкой своему старшему сыну.

Джонатан, который слышал эту историю не один раз, еще больше взбесился. Нет, ни за что на свете он не хотел бы вернуться в те времена, когда ему приходилось играть роль старшего сына и брата заступника, питаться в дешевых бодегах (продуктовых магазинах латинских кварталов) и быть частью того общества, которое он сейчас презирал всем своим нутром. Воспоминания из детства с такой резкостью ворвались в его разгоряченный от злости мозг, что он почувствовал физическую боль. Он сказал матери, что если еще раз она посмеет навязывать ему компанию Федерико, он перестанет посылать ей деньги. Пусть она выживает, как умеет. С этими словами он выключил телефон.

По дороге в Апстейт в своем красном купе БМВ Джонатан еще долго не мог отойти от неприятного послевкусия после разговора с мамой. Он вспоминал те ужасные слова, которые бросил матери сгоряча, и сейчас не мог побороть чувство вины. Но тут же вспомнив наглое самовлюбленное лицо младшего брата, пришел к выводу, что сделал правильный выбор. Ему уже давно следовало отпустить прошлое и порвать связь с семьей, которая только дискредитировала его. Через полтора часа живописной дороги Джонатан, к которому уже вернулось спокойствие и самообладание, подъезжал к хорошо знакомому ему семейному дому невесты.

Едва въехав на территорию особняка, Джонатан оказался в гуще событий.

– Обама – разочарование для нас, прогрессистов. Он не внес никаких изменений в неравенство черных, депортировал больше латиноамериканцев, чем любой президент до него, и посадил мигрантов в клетки. И все же он лучше, чем любой республиканец до него и я уверен, чем кто-либо после него, – страстно и убежденно в своей правоте говорил молодой парень в хорошо отглаженном свитере от Лакост, находящийся в кругу гораздо более взрослых гостей.

Однако, судя по выражению их лиц, они не были особенно довольны или согласны. Хорошо сложенный мужчина встал и посмотрел на молодого оратора с покровительственным выражением лица. Но заметив подходившего к ним Джонатана, с радостью переключил свое внимание на гостя:

– Джонатан, дружище! Наконец-то ты добрался до нас. Мой племянник Дин проповедует нам либеральные, так сказать, истины. Ведь ты же сам из Мексики, поэтому, вероятно, сможешь пролить свет на проблему латиноамериканцев. Надеюсь, ты не против, чтобы я ТАК это назвал, – его смех раскатился грохотом по маленькому пространству заднего двора, где гости наслаждались грилем и общались друг с другом. Джонатан, как хамелеон, меняющий цвета, сразу включился в игру и принял на себя роль, которую требовала от него ситуация.

– Я тоже рад вас видеть, Брэд! Я из Колумбии, но думаю, в принципе это одно и то же. Дин молод, и именно поэтому ему легко быть демократом. Оставаться либералом становится труднее, когда начинаешь зарабатывать настоящие деньги, верно?

Будто очарованная голосом Джонатана, группа пожилых людей довольно кивала, безмолвно подтверждая его слова. Дин сердито посмотрел на говорящего мужчину.

– Деньги – это самый мощный инструмент для реальных изменений в обществе, но вместо этого, все, что деньги делают – защищают деньги и их обладателей. Так работает наша система.