Читать книгу Тайная мать - Шалини Боланд - Страница 4

Они не заставили себя ждать. После звонка Скотта не прошло и десяти минут, как в дверь уже позвонили – настойчиво и официально.

Два офицера – мужчина и женщина, имен я не запомнила – разговаривают сейчас в кухне с Гарри, пока мы со Скоттом ждем в маленькой гостиной, отгороженные друг от друга стеной неловкого молчания. Я сижу на диване, на своем обычном месте, а муж маячит у окна, то и дело поглядывая на улицу, в исхлестанную дождевыми струями темноту. Я прислушиваюсь изо всех сил, стараясь уловить с кухни хотя бы звук, но они, должно быть, говорят очень тихо, так что до меня доносятся лишь редкие басовые ноты мужского голоса. Слов не разобрать.

Что они подумают об истории, которую расскажет им Гарри? Расскажет ли он им то же, что и мне? Когда полицейские только прибыли, я в точности описала им все, что случилось сегодня у меня в доме, а они сразу спросили, где в течение дня были я и Скотт. Он играл в футбол, пять на пять, как обычно, а я ездила на кладбище, одна. Наши ответы они записывали молча, только иногда задавали уточняющие вопросы.

– Ты как? – спрашиваю я у Скотта, который как-то поутих с тех пор, как полицейские заперлись на кухне с Гарри.

– А? – Он поворачивается ко мне.

– Ты как?

– Ничего, по-моему. Просто я немного не так представлял себе сегодняшний вечер.

– Я тоже.

Скотт стискивает зубы так, что я слышу скрежет, и трясет головой. Я знаю, это моя вина, что он так расстроен. Я опять втянула его в то, к чему он не хочет иметь отношения. Может, я действительно зря ему позвонила. В конце концов, этот человек – не моя собственность, даже если он мой муж. К тому же мы с ним разъехались, и он мне ничего не должен. Просто я привыкла обращаться к нему со всеми своими проблемами. Ведь мы всегда поддерживали друг друга. И теперь мне больно осознавать, что моя потребность в нем его раздражает. Что ему хочется быть сейчас не здесь, а в другом месте…

– Спасибо, – говорю я ему.

– За что?

– За то, что приехал, когда я позвала. И что позвонил за меня в полицию.

Скотт отвечает мне грустной улыбкой и проводит ладонью по влажным темным волосам. Его высокий рост и крупная стать обычно производят впечатление внушительности и силы, но сегодня он почему-то кажется мне просто неуклюжим. Как будто комната вдруг стала слишком маленькой для него.

– Как ты думаешь, что с ним теперь будет? – спрашиваю я, подтягивая колени к груди.

– Найдутся его родители, я уверен.

– Надеюсь, что они хорошие люди… А вдруг он от них убежал?

– Он не пропадет, – безразлично замечает Скотт. – Полиция во всем разберется.

Я киваю, но без уверенности.

Глаза мужа расширяются, когда он слышит, как за стеной начинают двигать стулья. Голоса делаются громче, и отворяется кухонная дверь. Я спрыгиваю с дивана и следом за ним иду в прихожую, где уже стоят оба полицейских, а между ними – Гарри. Вид у него несчастный и одинокий. Маленький, заблудившийся мальчик из книжки.

– Мы вам позвоним, – говорит женщина-офицер.

От ее слов у меня в животе как будто что-то обрывается. Что она хочет этим сказать?

– Хорошо, – отвечает Скотт.

– Пока-пока, Гарри, – говорю я. – Мне было очень приятно познакомиться с тобой.

Но ребенок на меня не глядит. И не отвечает. Похоже, он думает, что я в чем-то предала его. Мне хочется сказать ему что-нибудь в утешение, но я не знаю что. А ведь через минуту они уйдут. И будет слишком поздно.

– Вы дадите мне знать, чем все кончится? – прошу я полицейских, внезапно испугавшись, что никогда ничего больше не услышу об этом мальчике. Не узнаю, что с ним стало.

– К сожалению, нам запрещено сообщать такого рода информацию, – говорит мужчина.

– Но…

Скотт предостерегающе кладет ладонь мне на руку, и я умолкаю. Но не могу отвести глаз от бледного личика мальчика, от его опущенных глаз и темных кудряшек.

– Ты не забыл свой рисунок, Гарри? – спрашиваю я. – Ты же не хочешь оставить здесь такую красивую картинку?

Он не отвечает. Куда подевался тот разговорчивый малыш, который еще совсем недавно называл меня мамой?

– Мы спрашивали его, возьмет он с собой картинку или нет, – говорит женщина-полицейский, – но он ответил, что рисовал ее для вас, миссис Маркхэм, правда, Гарри?

Не знаю, может быть, мне показалось, но ребенок как будто кивнул.

– Я буду ею дорожить, – говорю я преувеличенно весело. – Повешу ее на холодильник и буду любоваться ею каждый день.

И опять Гарри ничего не отвечает. Но я надеюсь, он понимает, что я хочу ему сказать.

Полицейский протягивает нам со Скоттом по визитке.

– Мы будем на связи, а вы, если захотите что-нибудь добавить, позвоните нам сами, – говорит он. – Если вспомните что-нибудь важное.

– Обязательно, – отвечает Скотт и добавляет: – Всего тебе хорошего, Гарри. Смотри, береги себя.

И полицейские выходят из дома на сырую, скользкую дорожку. Мальчик семенит рядом с женщиной, его светлая ладошка тонет в ее черной руке. Капюшон куртки лежит у него на плечах, и волосы намокают. Почему они не догадаются надеть ему капюшон? Я стискиваю зубы, но тут же с облегчением вздыхаю, когда сотрудница полиции наклоняется к малышу и натягивает капюшон ему на голову, а потом раскрывает зонт, и они вместе идут под ним к машине сквозь проливной дождь.

Я хочу верить, что Гарри возвращается в теплую, любящую семью, где его крепко обнимут и покроют поцелуями, когда увидят живым и здоровым. Но на сердце у меня тяжело. Скотт отводит меня от двери и закрывает ее за ними. Какое- то время мы тихо стоим, слушая, как барабанит по крыльцу дождь.

– Ну ладно, – говорит муж, – я тоже пойду.

– Ты уже поел? – спрашиваю я. – Я могу что-нибудь сейчас приготовить, если…

– Я лучше пойду, Тесс. Сегодня вечером у меня дома есть еда, да и на улице скверно…

– Да, да, конечно. Ты иди.

В зеркале, висящем в прихожей, я замечаю свое отражение. Лицо в красных пятнах, под глазами темные круги, на голове блондинистое воронье гнездо, увенчанное широкой полосой темных корней с сильной проседью – не той задиристой, яркой, какая бывает у рокеров, а другой – усталой, серой, старящей сразу лет на десять. Неудивительно, что Скотт так спешит смыться. Не хочет даже задержаться и обсудить то, что случилось. Поразмыслить над тем, откуда взялся Гарри и как он оказался на моей кухне. Было время, когда мы с ним открыли бы бутылочку вина и засиделись бы над ней за полночь, беседуя о какой-нибудь странности вроде сегодняшнего приключения… Было, да прошло.

– Береги себя, Тесс, – говорит он и наклоняется, чтобы безразлично клюнуть меня в щеку. Запах его лосьона после бритья ослепляет меня, и мне хочется взять его лицо в ладони и задержать его так, прижавшись своей щекой к его щеке. Чтобы его теплый запах наполнил мои ноздри. Но он уже выпрямляется, открывает дверь. Выходит. Напоследок улыбается, кивает мне и закрывает дверь. Ушел.

Глядя на закрытую дверь, делаю глубокий вдох. Нет, я не позволю себе пойти ко дну. Погрязнуть в пучине жалости к самой себе. Пойду и приготовлю лучше ужин – что-нибудь вкусненькое в качестве утешения. Хотя есть совсем не хочется.

Кухня пуста. Ни звука, ни движения. На столе лежит рисунок Гарри. Я поднимаю его и разглядываю: паровоз, вполне похожий на паровоз, зеленого цвета, только не до конца закрашен. Рядом мальчик с темными волосами и женщина в цветастом платье, с улыбкой на лице.

Я зарываюсь пальцами в волосы. Гарри говорил, что рисует меня, но у женщины на картинке волосы темные, а у меня – светлые. Открываю верхний ящик стола, чтобы взглянуть на карандаши. Вот коричневый карандаш, а вот и желтый, так что он мог бы нарисовать меня похоже…

Зачем я об этом думаю? Мальчик маленький, к тому же он явно перенес какую-то психологическую травму. С ним что-то случилось, вот он и придумал, будто я – его мама; видимо, это как-то помогает ему справиться со своими переживаниями. Возможно, он даже страдает цветовой слепотой. И еще возможно, что я так и буду до конца своих дней теряться в догадках о том, что это было.

Уже собираюсь отправить рисунок в ящик стола вместе с карандашами, но что-то останавливает меня. Я ведь обещала Гарри, что повешу его на холодильник и буду смотреть на него каждый день. Не могу же я нарушить свое слово.

На дверце уже есть один рисунок, прикреплен двумя магнитами в виде фруктов. На нем я, Скотт и Сэм – три счастливых человечка, палка, палка, огуречик – держатся за руки. Снимаю нижний магнит и передвигаю картинку чуть вправо. А потом тем же магнитом прижимаю рисунок Гарри. Делаю шаг назад, чтобы полюбоваться обоими. Надо купить еще парочку магнитов, а то нижние края будут все время взмахивать, когда я буду открывать и закрывать дверцу.

Открываю холодильник. Нахожу на средней полке кусочек сыра и ссохшуюся морковку. Похоже, придется опять есть тосты с фасолью. Но я тут же вспоминаю, что хлеба тоже нет. Значит, фасоль с тертым сыром – и всё.

Раздается звонок в дверь, и я застываю на месте. Неужели Скотт передумал и решил не оставлять меня сегодня одну? Придется заказать какой-нибудь еды… Я безо всякой пользы приглаживаю волосы руками, кидаюсь к входной двери и широко распахиваю ее – мое сердце часто бьется, на лице готова расцвести улыбка. Но это не Скотт. На пороге стоит моя соседка Карли. Ее каштановые волосы собраны на затылке в высокий хвост. Она держит над головой черно-белый клетчатый зонт и улыбается, сверкая белыми зубами.

– Привет, – говорю я, разочарованно поникая. Могла бы и догадаться, что это не Скотт. А Карли вообще последний человек, с кем мне хочется говорить сейчас.

– Как дела, Тесс? – спрашивает она, и ее уверенный тон неприятно режет мне слух.

Пока я собираюсь с духом, Карли приподнимает свои красиво выщипанные брови, явно ожидая какого-то ответа. Я не понимаю, что она делает на моем крыльце. Раньше, когда Скотт и я еще жили вместе, мы с Карли были подругами. Она живет напротив, въехала почти одновременно с нами. Мы с ней останавливались поболтать, встречаясь на улице, забегали друг к другу на чашку чаю, а то и на барбекю, и даже приглядывали за домами друг друга, когда уезжали в отпуск, – она поливала наши цветы, мы кормили ее кошку, и все такое.

А потом Карли стала что-то уж очень приятельствовать со Скоттом. Бывало, я прихожу с работы домой, а она уже у нас, и они сидят, выпивают. Или вдруг вворачивает в общем разговоре что-нибудь такое о нем, чего я не знаю, – например, как с ним случилось что-то забавное, о чем он мне не рассказывал. Я заревновала. Она завела моду брать у нас вещи, а потом забывала отдать. Однажды Скотт даже дал ей денег взаймы, немного. Так что пришлось мне охладить нашу с ней дружбу. Но Карли не из тех, кто понимает намеки. Она продолжала вертеться вокруг нас, лезть в нашу семью. Пока Скотт не ушел. С тех пор я уже не так часто ее вижу. Забавно, если подумать.

– В чем дело, Карли? – говорю я наконец.

– Да так, зашла посмотреть, как ты тут, нормально? – отвечает она. – Видела на улице полицейских, они выводили из твоего дома какого-то маленького мальчика…

– Ах, это… Ничего, спасибо. Я в порядке. В полном порядке. Просто он потерялся, вот и всё. – Назовите меня циничной, если хотите, но соседка зашла точно не затем, чтобы убедиться в моем благополучии, особенно в такую поганую погоду.

– Потерялся? – повторяет Карли, и ее глаза лихорадочно взблескивают. – Тот малыш? Значит, ты его где-то нашла?

Я должна была знать, что она наверняка заинтересуется Гарри. Раньше Карли работала в каком-то таблоиде, но с тех пор, как в Сети бесплатных новостных сайтов стало как звезд на небе, газеты перестали раскупать, и Карли уволили по сокращению штатов. Сейчас она свободный репортер – фрилансер, как теперь говорят, – и, подобно многим другим журналистам, оказавшимся в положении волков, которых ноги кормят, непрестанно охотится за хорошей историей. Как бы мне так повежливее намекнуть ей, чтобы она проваливала? У меня был долгий, мучительный день, и все, чего мне сейчас хочется, – это приготовить себе какой-нибудь еды, поесть и завалиться в постель с книгой, чтобы хоть ненадолго забыть о мире за стенами моего дома.

– Извини меня, Карли, – снова начинаю я. – Но может быть, ты хотела узнать что-то конкретное? Дело в том, что именно сейчас я немного занята.

– Да, конечно. Я хотела выяснить, что случилось с тем малышом, и посмотреть, не выйдет ли из этого хорошая история.

Бинго! Я была права.

– Ничего не случилось. Никакой истории тут нет, – говорю я. Как мне хочется захлопнуть сейчас дверь прямо перед ее наглым, любопытным носом! Только вежливость удерживает меня от этого. К тому же я не хочу никаких сцен на пороге моего дома и не хочу, чтобы она затаила против меня что-нибудь. Хватит того, что есть. – Спасибо, что зашла, побеспокоилась. Очень заботливо с твоей стороны, – добавляю, хорошо зная, что во всем ее эгоистичном, накачанном на тренажерах теле не найдется и унции искреннего участия.

Соседка делает шаг вперед, так что одна ее нога оказывается в моей прихожей. Вот нахалка!

– Так кто это был? – шепчет она мне тоном заговорщицы, как будто мы с ней подруги – не разлей вода. – Я ведь правда могу сделать из этого отличную историю – возьму у тебя интервью, сделаем тебе прическу, макияж, твое фото появится в газетах… ну, в Сети по крайней мере.

– Я не хочу прическу с макияжем, и фото в газетах тоже не хочу, а уж в Интернете и подавно. Говорю тебе, никакой истории тут нет. Правда, Карли, мне очень жаль, но у меня дела. – Я начинаю закрывать дверь, так что ей приходится убрать ногу. – Спасибо, что зашла, – говорю я в щель, чтобы она не жаловалась, будто я ей нагрубила. А потом захлопываю дверь, замок выразительно щелкает, и я остаюсь в коридоре одна, злая до ужаса, чувствуя, как кровь буквально кипит у меня в жилах. Вот ведь нахалка какая!

Прислоняюсь к двери спиной и замечаю, что у меня дрожат руки – то ли вторжение Карли меня так завело, то ли появление неизвестного маленького мальчика в моей кухне шокировало, не знаю. Да еще эти полицейские… разве они не сказали, что еще позвонят? А зачем, спрашивается? Разве я уже не рассказала им обо всем, что случилось? Или они мне не поверили? В голове у меня туман, мысли путаются. Но я все же делаю еще одну попытку припомнить все события сегодняшнего вечера. Я вернулась домой с кладбища и нашла у себя на кухне мальчика по имени Гарри. Да. Именно так все и было. Или все же нет?