Читать книгу Мюзик-холл на Гроув-Лейн - Шарлотта Брандиш - Страница 4

Сент-Джонс-Вуд – не самый фешенебельный район Лондона, однако до трущоб Уайтчепела и Бетнал-Грин ему тоже далеко. В основном здесь живут служащие контор и банков, люди искусства, младшие клерки из Сити, преуспевающие аптекари, галантерейщики, зеленщики, продавцы готового платья и прочие лавочники из тех, у кого неплохо идут дела, а также молодые семьи с детьми, ценящие уют старых домов террасного типа и возможность иметь крошечный, размером с носовой платок полисмена, но всё же собственный садик.

Поутру в воскресенье те, кто живёт в непосредственной близости к церкви Святого Марка (где, к слову, можно насладиться видом великолепных мозаик Сальвиати), принаряженные и воодушевлённые, заполняют Гамильтон-Террас, Аберкорн-Плейс и близлежащую Лиссон-Гроув. В толпе слышится детский смех и отголоски разговоров бойких молодых женщин и их спутников. Джентльмены здесь большей частью носят котелки и шляпы, а не пропылённые матерчатые кепки фабричных рабочих, а на пальто каждой третьей модницы можно заметить меховой воротник из кролика или серебристой лисы.

В вечернее время первые этажи домов расцвечивают яркие витрины больших магазинов и мелких лавчонок, многочисленных пабов, чайных и закусочных, и потому центральные улицы Сент-Джонс-Вуд всегда выглядят празднично. Жизнь бурлит здесь в дневное и вечернее время, ночью же в районе относительно спокойно и между стен здешних домов не мечутся крики ограбленных или вопли перебравших забулдыг.

Обилие живущей здесь молодёжи, близость к Художественной школе Вуда и приятное, покойное ощущение, которое рождает вид основательных пятиэтажных домов из красного кирпича, окружённых тисовыми деревьями, решили дело. Договор об аренде небольшой, но уютной квартиры с одной спальней и двумя окнами, выходившими в сад, был заключён сроком на год. Когда Оливия Адамсон, молодая женщина с прямыми тёмными волосами, заплетёнными в небрежную косу, вышла из конторы агента по сдаче недвижимости, сжимая в кармане пальто тяжёлый ключ, то от радости была готова пуститься по лестнице вприпрыжку. Мистер Бруденелл, составивший договор, не утерпел и подошёл к окну сразу после того, как проводил клиентку к выходу.

Почтенный джентльмен пребывал в том возрасте, когда его никто бы не смог упрекнуть в чём-либо предосудительном, тем не менее он не мог отвести взгляда от высокой и стройной фигуры мисс Адамсон, которая спустилась с крыльца конторы и пружинистой походкой направилась к подземке.

В широких брюках, свободном пальто и тёплом берете вместо шляпки, придерживая одной рукой холщовую сумку, в каких обычно ученики художественных школ носят принадлежности для рисования, она двигалась так стремительно, что вскоре скрылась из виду, оставив мистера Бруденелла стоять у окна со щемящим чувством, будто он забыл что-то важное и никак не может вспомнить, что именно.

Постигая новый опыт одиночного существования в разлуке с братом-близнецом, Оливия Адамсон неожиданно для самой себя вошла во вкус. Для неё, привыкшей жить в дешёвых пансионах и гостиницах средней руки, тут всё было внове: и то, что в многоквартирном доме на Аберкорн-Плейс толстые стены заглушали голоса других жильцов; и крохотная кухня с грандиозной, занимавшей почти всё свободное пространство плитой, к которой она пока так и не смогла найти подход; и даже тот факт, что спальня с огромной высокой кроватью и очаровательным кованым светильником в виде парусной шхуны находилась на втором этаже, куда из гостиной вела шаткая деревянная лесенка с резными перилами. По вечерам, погасив внизу свет, в спальню приходилось добираться на ощупь, или же брать с собой свечу в медном подсвечнике, и в такие моменты Оливия, так до конца и не избавившаяся от детской манеры сообщать окружающему миру дополнительные штрихи, воображала себя хозяйкой огромного замка, поднимающейся в свою опочивальню.

Радость обладания вещами, ранее чуждая ей, бурно расцвела в эти наполненные одиночеством дни. С экстатическим наслаждением Оливия рассматривала в витринах фарфоровые сервизы, бродила по хозяйственному отделу Хэрродса или, напустив на себя придирчивый вид, трогала различные образцы диванной обивки, воображая, как тот или иной узор будет смотреться в её новом жилище. Результатом этих изысканий стало неумеренное транжирство, которого Оливия, обладая весьма скромными средствами, обычно себе не позволяла.

Все вещи в квартире, которые ей не нравились, перекочевали в коробки и отправились в ссылку – в пыльную гардеробную под лестницей, где, как подозревала Оливия, некогда ютилось мышиное семейство, по неизвестной причине покинувшее своё тёмное и уютное жилище. Заполнив гардеробную коробками до самого потолка, оставив лишь небольшое пространство для своих скромных пожитков, она учинила генеральную уборку, а затем принялась расставлять по местам покупки.

В гостиной сразу стало уютнее, когда у пружинного дивана со сломанной спинкой появился компаньон – большое ушастое кресло с клетчатой обивкой и массивными подлокотниками. Рядом устроился торшер на высокой латунной лапе. По вечерам он создавал волшебство: проникая сквозь жёлтый, яичного оттенка бархатный абажур, яркий свет заставлял позабыть о том, что за окном начало декабря и Лондон не видел солнца вот уже шесть недель по самым скромным подсчётам.

Кухня тоже преобразилась. В буфете поселились жестяные банки с печеньем, кофе, чаем и прочей бакалеей. На открытых полках, вытеснив щербатые чашки из дешёвого фаянса, стоявшие здесь невесть сколько и успевшие покрыться липким налётом, теперь стояли две фарфоровые – одна белоснежная, в мелких незабудках, вторая же ярко-голубая, с серебристой каёмкой, похожей на иней. На приставном столике обосновался тостер, над плитой нашла себе место медная кастрюля такой величины, что в ней можно было бы приготовить целого кабана, и в недрах посудного шкафа, как апофеоз хозяйственной лихорадки, охватившей Оливию, скрывался её побратим – невероятно пузатая фарфоровая супница, больше походившая на компактную сидячую ванну. (Это была не просто супница, а королева среди всех супниц – супница-символ, супница-олицетворение всего самого домашнего, что только существует в этом мире. Оливия нашла её в комиссионной лавке, и, хотя за неё просили больше, чем допускал здравый смысл или элементарные понятия о приличиях, она всё равно гордилась этой покупкой.)

Как ни странно, но после того, как разошлись их с братом пути и она без всяких сожалений съехала из маленького грязного пансиона миссис Флойд, что на Броуди-стрит, эта меблированная квартира на Аберкорн-Плейс подарила ей чувство настоящего дома. Впервые за множество лет Оливия по утрам пила чай из собственной, только лишь ей принадлежавшей чашки, а по вечерам читала или слушала радио в своём собственном кресле, устроив ноги на брошенной на пол подушке.

Изменения в жизни брата-близнеца, Филиппа Адамсона, она вопреки всем стараниям принять так и не смогла. Теперь, когда они оба благодаря полученному наследству имели возможность купить наконец дом в понравившемся месте, вести размеренную жизнь и перестать скитаться по дешёвым пансионам, его одержимость некой Имоджен Прайс, актрисой смешанных жанров, и идеей арендовать для неё целый театр, казалась ей сродни предательству.

Ещё летом между близнецами наметилось охлаждение. Они отдалялись друг от друга медленно, но неотвратимо. Каждый из них искренне сожалел о размолвках и потере взаимопонимания, но непоправимое уже свершилось – незримая связь, благодаря которой даже в разлуке они оставались единым целым, прервалась, и в новом одиночном существовании Оливия против собственной воли отчаянно тосковала по брату.

В августе, несмотря на все призывы сестры внять здравому смыслу и оставить пустую затею, которая может лишить его последних сбережений, Филипп окончательно решил посвятить себя драматургии и стать антрепренёром труппы странствующих артистов. Это поставило точку в спорах между близнецами. Поддавшись чарам обворожительной Имоджен Прайс, Филипп с головой погрузился в новую жизнь, а Оливия из гордости запретила себе приезжать на Гроув-Лейн.

Близнецы, которые раньше с трудом переносили расставание длиной даже в пару дней, теперь получали друг от друга редкие письма, тон которых был прохладен и преувеличенно любезен. Каждый ждал от другого капитуляции, и каждый собирался держать оборону до последнего. Затянувшаяся ссора разбивала Оливии сердце, но свойственное ей упрямство не позволяло пойти на попятную. Решимость Филиппа отстаивать свои убеждения и право поступать по-своему была также непоколебима.

Неизвестно, во что бы превратилось это противостояние между близнецами, если бы не письмо, которое доставили с вечерней почтой. Оливия вынула его из почтового ящика вместе со счетами от бакалейщика и, как только по надписи на конверте она узнала неряшливый почерк брата, сердце её забилось быстрее.

Сама не зная, что ожидает в нём найти, Оливия, которая только что вернулась с прогулки и успела не на шутку продрогнуть, бросила покупки на стол, включила плиту, так как в квартире было зябко, присела на низкую кухонную скамеечку и торопливо вскрыла конверт.

«Привет, Олив!

Надеюсь, у тебя всё хорошо. Дни стоят морозные, настоящая холодрыга. Вообще, зима в этом году не радует. Как поживает кузина Грейс с малышкой Полли? Ты, случайно, не виделась с ними? Наверное, кузина и тётушка Розмари уговаривают тебя приехать к ним на Рождество?»

Оливия нахмурилась. Кружить вокруг да около было не в характере Филиппа. Обычно его письма больше походили на телеграммы.

«Слушай, Олив, тут такое дело. Всё идёт не так гладко, как того хотелось бы».

Дальше между строк была втиснута фраза, явно написанная позже: «Сделай усилие, постарайся не злорадствовать».

Оливия ухмыльнулась и продолжила чтение.

«Чем ты там занимаешься сейчас? Записалась на художественные курсы, как планировала? А у нас тут всё наперекосяк. Квартира, что ты сняла, она хотя бы тёплая? У нас в пансионе собачий холод. Стараемся больше репетировать.

Хотел спросить тебя. Если ты сейчас не занята чем-нибудь крайне важным, то было бы неплохо, если бы ты смогла приехать на несколько дней. Познакомлю тебя с членами труппы. Серьёзно, все страшно хотят с тобой познакомиться. Миссис Сиверли, наша хозяйка, уже приготовила для тебя комнату.

P.S: бери с собой побольше тёплых вещей».

Вместо подписи в конце письма была наспех изображена долговязая женская фигура в фартуке с оборками, остроносых туфлях на кривых каблуках и с большущей бородавкой на кончике длинного носа. Оливия догадалась, что карикатура изображает хозяйку пансиона, и хмыкнула.

Она отложила письмо и выключила плиту. От сухого воздуха у неё резко разболелась голова.

Сумбурное послание Филиппа, в котором не было ни одного упоминания об Имоджен. Вопросы невпопад. Что-то произошло там, на Гроув-Лейн, и ей стало ясно, что письмо брата на самом деле было не чем иным, как отчаянной просьбой о помощи.