Читать книгу Одержимый - Шарлотта Физерстоун - Страница 3

Бьюдли, Вустершир, Англия

1850 г.

– Ну-ка, пора раскачиваться, милорд!

Сердитый голос камердинера прорвался сквозь опутавший его мозг густой туман, нарушая безмятежную дремоту и остаточное действие красного дыма.

– Оставь, Вэлери, – простонал Линдсей.

Слуга, самый исполнительный из всех лакеев на свете, закряхтел под весом Линдсея, когда стянул того с парчового дивана.

– В любое другое время я подчинился бы вам, милорд, но лорд Дарнби и его девчонки будут здесь через час, и мне нужно как можно быстрее избавить вас от последствий сегодняшней невоздержанности.

Линдсей почувствовал, как его руку перебросили вокруг толстой шеи Вэлери. Голова непутевого хозяина немного свесилась, и эта легкая встряска заставила его открыть глаза. Линдсей находился в своем логове удовольствий, следы вакханалии прошлой ночи все еще окружали его.

С помощью твердой руки камердинера и нескольких морганий своих горящих глаз Линдсей медленно приходил в себя, приспосабливаясь к окружающему миру. Бросив взгляд в сторону окон, он увидел, что небо было не ярким, не освещенным солнцем, а темным, цвета сумерек. Черт возьми, который же сейчас час?

– Уже около семи, милорд, – поспешил известить Вэлери, заметивший, как озадаченный взор Линдсея сосредоточился на темнеющих небесах. – Вы проспали весь день. Теперь самое время привести себя в порядок.

Да, ванна и бритье вернули бы его к жизни. Как, впрочем, и всегда.

– Тогда как, вы искупаетесь в минеральных водах или желаете, чтобы я тайком провел вас в ваши апартаменты по черной лестнице?

– Значит, моя мать где-то поблизости?

Взор Линдсея резко сфокусировался на грубой наружности камердинера. Вэлери не был каким-то там изнеженным французом, который кудахтал бы над своим господином и его одеждой. Именно нестандартные происхождение и воспитание Вэлери заставили Линдсея превратить его в самого приближенного слугу, пользующегося особым доверием. Больше всего Линдсей ценил непоколебимую преданность Вэлери, а не замысловатые изгибы его накрахмаленного шейного платка.

– Разве захотел бы я тащиться вверх по той шаткой старой лестнице, да еще и волоча вас, если бы маркиза не оказалась рядом, оживленно порхая, как птичка по веткам? – проворчал Вэлери.

Линдсей тихо рассмеялся и снял свою руку с шеи камердинера. Теперь вчерашний кутила был трезв, как монах, хотя по выражению пристального взгляда Вэлери мог сказать, что его облик все еще хранил на себе налет распущенности.

– Моя мать наверняка квохчет сейчас о том о сем, как наседка. Обычно она так и делает в ожидании приезда гостей.

– Думаю, вам интересно будет узнать о том, что герцог Торрингтонский уже прибыл.

– А Уоллингфорд?

– Пока нет, милорд.

Пренебрежительно фыркнув, Линдсей стянул уже развязанный платок со своей шеи.

– Я не удивлен. Уоллингфорд принес торжественную клятву никогда не появляться в обществе своего отца. И с какой стати сегодня его настрой должен был бы измениться?

Камердинер ничего не ответил, поскольку Линдсей продолжал стаскивать с себя одежду. Как всякий сознательный слуга, коим Вэлери, безусловно, и был, он подбирал помятые предметы облачения, аккуратно вешая их на руку.

– Так что же, примете ванну, не так ли?

Кивнув, Линдсей набросил свои брюки на руку Вэлери и направился к минеральной ванне. Он ступил в горячую воду, позволив ей поглотить свое тело и пропитать мышцы. Со вздохом Линдсей поднял взгляд к арочному потолку над головой, потом опустил глаза вниз, на воду, которая булькала вокруг него. Горячий минеральный источник бежал под домом, позволяя его жителям наслаждаться этой маленькой роскошью. Естественно, Линдсей спроектировал свое логово наслаждений вокруг ванн, и теперь все здесь напоминало ближневосточный хаммам. Это было нечто сошедшее прямо со страниц «Тысячи и одной ночи». Единственное, чего тут явно недоставало, – это присутствия прелестной одалиски.

Линдсей улыбнулся своим мыслям. Он точно знал, кого хотел бы видеть в этой особенной роли. Она собиралась приехать к нему домой сегодня вечером. Страстное желание уже бурлило в венах. В конце концов, Линдсей слишком долго себе отказывал. Настала пора – в сущности, подходящее время для этого пришло уже давным-давно, – чтобы понять, желает ли его эта леди с той же самой страстью.

– Сегодня вечером вам нужно прийти в себя как можно быстрее, – вещал Вэлери над плечом своего господина. – Вы ведь не хотите, чтобы ваша обожаемая леди Анаис видела вас в таком состоянии.

Линдсей закрыл глаза, почувствовав в груди укол острой боли. Нет, ее имя не должно быть запятнано упоминанием о его пороке! Как все-таки хорошо Вэлери знает хозяина: Линдсей ни за что не допустил бы, чтобы Анаис узнала, как он балуется опиумом. Анаис не поняла бы этой пагубной привычки.

– Твои стрелы всегда попадают в цель, Вэлери.

– Я выпускаю их для того, чтобы только ранить, милорд. И никогда – чтобы убить.

– И тебе это удается, они действительно ранят.

Линдсей знал, о чем думал Вэлери, но его камердинер ошибался. Линдсей мог остановиться. Он не был за конченным наркоманом, не представляющим своего существования без одурманивающего зелья. Он мог остановиться, он обязательно сделал бы это. Как только Линдсей заполучил бы Анаис – в свою жизнь и свою постель, – он без труда отказался бы от опиума навсегда.

Линдсей окунулся и ушел под воду, не желая больше наблюдать, как верный слуга взирает на него с выражением лица, обычно означающим крайнюю степень беспокойства. Вынырнув, Линдсей смахнул воду с глаз, тряхнул своей вьющейся гривой, избавляясь от избытка влаги, и с усилием вытянул себя из ванной. Вэлери уже предупредительно стоял рядом, протягивая черный халат.

– Я хотел сказать вам прошлой ночью, перед вашим… расслаблением, – неловко произнес Вэлери, опустив глаза на замысловатое, искусно отделанное одеяние, – насколько я благодарен вам за то, что позволили мне участвовать в той продаже акций. Я заработал кучу денег, а если бы вы не разместили за меня предложение, мне не разрешили бы даже появиться на бирже.

Линдсей похлопал своего многострадального камердинера по плечу:

– Мы оба сорвали куш, друг мой. Кроме того, знаниями стоит делиться всем людям – представителям всех классов. Сейчас ты скептически хмуришься, Вэлери, но, помяни мое слово, через двадцать с лишним лет ты увидишь, как средние классы займут место аристократии. Подобно динозаврам, выставленным в Британском музее, однажды аристократия ослабнет и вымрет.

– Как скажете, милорд.

– Ты сомневаешься в моих словах, но я верю в то, что говорю.

– Эти мысли доведут до того, что вас вышвырнут из парламента, как только вы займете там свое место.

– Многие придерживаются подобных взглядов, Вэлери. Довольно большая группа людей мыслит точно так же, как я.

– Это все университет, там вы нахватались этих идей, когда были юны и настроены идеалистически. Каждый молодой человек в таком возрасте хочет изменить мир. И все думают, что могут сделать это. Но потом перестают замечать реальное положение дел и решают, что привилегия их рождения гораздо важнее борьбы за все эти несчастные жизни тех, чье происхождение ниже.

– Пустословие и праздность. Именно в этом ты всегда обвиняешь мой класс.

– Я не собирался намекать, что вы всегда ленивы, милорд.

Линдсей взял полотенце, которое Вэлери протягивал ему, и принялся сушить волосы.

– Но ты действительно считаешь, что мое состояние можно потратить с большей пользой, чем спустить в притоне курильщиков опиума.

– Вы, как известно, пропадаете там днями напролет, милорд.

– Позволь мне самому волноваться об этом. Лучше обеспокойся тем, что я сказал. Мир меняется, Вэлери. Медленно, но верно. Я знаю, что он может измениться. Я знаю, что он обязательно изменится.

– Богачи будут по-прежнему владеть своими состояниями, а неимущие продолжат нуждаться. Таков порядок вещей. Основа нашей империи.

– Я так и вижу крах уклада наших аристократических предков. Наши огромные поместья больше не могут процветать и по-прежнему существовать на спинах рабочих. Со временем, Вэлери, мы, аристократы, тоже будем работать.

– Вы уже занимаетесь этим, милорд. Вы делаете деньги, это ваше призвание, ваша занятость на полный рабочий день.

Линдсей усмехнулся:

– У меня есть определенная сноровка по этой части, признаю. Но по-настоящему захватывающей я нахожу возможность обучать других тому, как удвоить, утроить свой доход.

– У вас сердце купца, копящего богатства и экономящего деньги, разум торговца, который просчитывает каждый свой шаг. Простите мне то, что я говорю, милорд, но вы не похожи ни на одного из аристократов, которых я когда-либо встречал.

– И именно поэтому ты ухватился за шанс стать моим камердинером, как только дни твоей военной службы были сочтены.

Неразговорчивый Вэлери закатил глаза. Линдсей бросил в него влажное полотенце.

– Ты можешь обвинять меня во многих вещах, но только не в том, что я утаиваю свои познания от среднестатистического человека. Люди низших сословий тоже заслуживают шанса. Я лишь должен проследить, что они этот шанс получат. Почему только представителям голубой крови должна даваться возможность увеличить их состояние? Мы рождаемся богатыми, а нетитулованные люди – нет. Им необходим шанс изменить жизнь к лучшему.

– Вы – хороший человек, милорд. Интересно, когда же вы сами это поймете? Вы – не ваш отец и, вероятно, никогда не станете таким, как он.

Линдсей состроил гримасу:

– Боже праведный, Вэлери, не утомляй меня сейчас всей этой сентиментальной чепухой! У меня на нее аллергия. Я предпочел бы, чтобы ты звал меня раздолбаем, что вполне подходит моему поведению, а не разыгрывал тут мелодраму! Я снова и снова твержу тебе, что я – любитель. Дилетант, если тебе угодно. Я – не какой-то там наркоман, заядлый обитатель притона!

– Конечно, милорд.

Линдсей знал, что Вэлери лжет. Прекрасно понимал, что его слуга тревожится. Но не было ничего, о чем стоило бы так волноваться, потому что Линдсей мог отбросить свою курительную трубку всякий раз, когда понимал, что достаточно. У него не было пристрастия к наркотику.

– Я всегда был доступен для общения с тобой, Вэлери. Бог знает, что тебе пришлось вытерпеть из-за моих проделок со времен Кембриджа! Меньшее, чем я могу отблагодарить тебя, – это обеспечить благополучную, состоятельную жизнь после того, как ты отойдешь от дел.

– Нельзя отрицать то мастерство, с которым вы играете на Лондонской фондовой бирже. И вы определенно спасли это имение от разрушения, – пробормотал Вэлери, оглядывая окружавшую их помпезную мавританскую архитектуру.

– Мой отец погряз в пьянстве на долгие-долгие годы. На протяжении многих десятилетий он не управлял этим поместьем надлежащим образом.

– Надеюсь, он понимает, кому обязан нынешним благосостоянием.

Линдсей рассмеялся, завязывая пояс вокруг талии:

– Мой отец слишком занят выпивкой и хождением по проституткам, чтобы заметить то, что происходит вокруг него. Черт побери, стены могли чуть ли не рушиться над нашими головами, а он был слишком пьян, чтобы обратить на это внимание или озаботиться этим! Нет, моего отца волнуют лишь его гончие и его выпивка, а моя мать и ее удобства ускользнули от сознания непутевого родителя еще много лет назад.

Проведя двумя пальцами по подбородку, Линдсей почувствовал щетину, отросшую с прошлой ночи. Он нагнулся и посмотрел на свое затененное отражение в зеркале.

– Как ты думаешь, слишком зарос?

– Думаю, вы отпугнете всех леди, милорд.

– В самом деле?

Линдсей сомневался, что Анаис отпугнет легкая небритость. Только не ее. Она не была глупышкой. Возможно, ей бы это даже понравилось. Он усмехнулся, снова пробегая пальцами по щетине. Может быть, Анаис захотелось бы узнать о преимуществах небольшой растительности на лице. С подходящим наставником Анаис могла бы весьма горячо приветствовать подобные уроки.

Конечно, она наслаждалась бы, ощущая, как щетина на его подбородке царапает ее мягкие, сочные бедра. Он точно знал, что Анаис получила бы истинное удовольствие.

– Я не в том положении, чтобы спорить с вами, милорд…

– Разве это когда-либо тебя останавливало? – прервал его Линдсей, потом уселся на стул и откинул голову назад, приготовившись к бритью.

– Вы действительно позволяете мне самые неслыханные из свобод, милорд.

– Ну да, можно сказать, я – человек эпохи Возрождения. И я продолжаю твердить тебе об этом, Вэлери.

– А я продолжаю повторять вам: не представляю, что это значит.

Линдсей увидел, как камердинер вытащил серебристое лезвие и прополоскал его в воде, налитой в синюю керамическую миску.

– Это значит, что я довольно либерален, мой образ мышления нов и, возможно, немного отдает нонконформизмом.

Проворчав что-то себе под нос, Вэлери поднес лезвие к горлу Линдсея.

– Сейчас я хочу узнать у вас лишь одно, милорд: желаете ли вы надеть сегодня вечером синий пиджак и жилет цвета слоновой кости?

Линдсей почти мог слышать, как камердинер закончил свой вопрос ехидным: «…знаете, те самые, новые, которые вы приберегли как раз для такого подходящего случая».

– Ты, должно быть, нашел коробочку, которую я спрятал в кармане жилета.

Вэлери вспыхнул:

– Я и в самом деле видел ее, милорд.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, вам следует постоянно поддерживать леди за руку, чтобы ей не было так тяжело носить это украшение. Мне еще не приходилось видеть такого большого драгоценного камня.

Линдсей улыбнулся:

– Мне доставили его прямо из Индии. Стоил мне целое состояние, но какое это имеет значение, если взамен я получу привилегию каждый день наблюдать этот камень на ее пальце? Я рассматриваю драгоценность как что-то вроде своего клейма, Вэлери. Надеюсь, это кольцо позволит мне красноречиво заявить о своих правах на нее.

– Полагаю, ни одна женщина не возражала бы против того, чтобы оказаться заклейменной с помощью подобной безделушки, милорд.

Линдсей довольно засмеялся. Бриллиант был очень большим, но не чрезмерно броским, аляповатым. Линдсей надеялся, что камень выразит преданность и вечную любовь, а не жадную похоть.

– Как ты считаешь, Вэлери, сегодняшний вечер будет подходящим моментом для того, чтобы сделать ей предложение?

– Не смею советовать вам, милорд.

Линдсей снова засмеялся. Черт возьми, его властный, обожающий командовать камердинер только и делал, что давал советы! Не далее как накануне вечером он посмел заявить, что хозяину хватит баловаться красным дымом. В ответ раздраженный господин назло слуге выпустил еще одно облако дурмана.

Когда с бритьем было покончено, Линдсей поднялся и добрел до дивана, где Вэлери разложил нарядную вечернюю одежду. Новый синий пиджак и парчовый жилет цвета слоновой кости были уже готовы. Линдсей спросил себя, оказался ли его камердинер достаточно любезен для того, чтобы положить коричневую коробочку с изумруд но-бриллиантовым кольцом обратно в карман.

– Вы выглядите таким довольным, словно кот, который только что съел канарейку, – пробормотал Вэлери, приводя в порядок принадлежности для бритья.

– Это очевидно, не так ли? И как я могу скрыть свое настроение? – риторически вопросил Линдсей. – Я собираюсь сделать предложение самой красивой женщине на свете.

– Какое облегчение! – язвительно заметил камердинер. – Отныне мне больше не придется выслушивать ваше слащавое нытье об этой девушке! Это противоестественно – то, как вы томитесь от любви к ней.

– Нет, – прошептал Линдсей, и образ Анаис предстал перед его мысленным взором. – Это самая естественная вещь в мире – любить ее, как я, с такой силой!

– Что ж, вам лучше поскорее покинуть свое порочное логово наслаждений и направиться в гостиную вашей матери. Вы опаздываете.

Линдсей спешно оделся и оставил свой притон, в котором одно время располагалась оранжерея его матери, давно заброшенная и полуразрушенная. Когда Линдсей получил прибыль от своих деловых инвестиций, он забрал это помещение, это разваливающееся чудовище себе и даровал ему спасение. Спроектированные подобно Альгамбре в Испании, эти апартаменты были верхом декаданса. С явным влиянием мавританского стиля, с этой горячей минеральной ванной казалось, что в комнате сосредоточен весь мир. Это было то спасение, которого в конечном счете так жаждал Линдсей.

Он воспринимал это место как свой гарем. И декорировал логово удовольствий соответствующе.

– А, наконец-то он здесь! – воскликнул отец Линдсея, маркиз Уэзербийский, который, судя по невнятному голосу, уже успел затуманить сознание горячительным.

– Добрый вечер, сэр. – Линдсей кивнул в сторону отца, потом потянулся к одетой в перчатку руке матери. – Мама, сегодня вечером ты выглядишь восхитительно!

Пристальный взгляд маркизы пробежал по сыну, критически оценивая его внешний вид. Линдсей знал, что зацепиться ее взору просто не за что. Она увидит перед собой лишь почтительного и любящего сына, целующего ее руку. Все отпечатки, все следы присутствия одурманивающей любовницы были смыты с его тела. Линдсей был чист. Надолго ли, он не знал. Это не имело значения, ведь сегодня вечером он думал вовсе не о ней, бесплотной, и даже не представлял, когда ему снова потребуются ее услуги.

Линдсей быстро поприветствовал гостей, все время сопротивляясь настойчивому желанию разыскать Анаис. Он обожал эту сладостную игру – намеренно оттягивать момент встречи, чтобы понять, как долго сможет выдержать, не видя ее.

Тело Линдсея было теперь напряженным, будто стянутым в узел. Во рту пересохло от многочисленных разговоров. Глаза жадно искали ее зрелые сочные формы, ее прелестное личико. Гости званого вечера, словно узнав об острой потребности Линдсея, расступились, явив Анаис, – она стояла у камина, беседуя со своей младшей сестрой.

Анаис, должно быть, почувствовала этот горящий откровенный взгляд, потому что вдруг перестала говорить и обернулась, чтобы посмотреть на Линдсея. Ее улыбка достигла самых глубин его сердца, поразив все внутри, словно мощный порыв, словно первая глубокая затяжка опиума.

Если будущее человека действительно предопределено – если его участь известна еще с утробы матери, – то сейчас Линдсей смотрел на женщину, которой суждено стать его судьбой, женщину, которая была создана исключительно для него.

Он всегда знал, что однажды Анаис будет принадлежать ему. Она должна стать большим, чем просто его подругой. Он всегда верил в это, но никогда прежде так сильно, как в этот момент, когда их взгляды встретились, а тела остро ощутили присутствие друг друга.

При взгляде на Анаис у Линдсея неизменно перехватывало дыхание. Они дружили всегда, с самого раннего детства, но его симпатия больше не была целомудренной, платонической. Нет, его чувства и желания казались горячими, пылкими. Страстными. Эротическими. И благоуханные грезы, которые владели Линдсеем прошлой ночью, были самими чувственными, чем когда бы то ни было. Все эти вещи, которые она позволила ему с собой делать…

Когда-нибудь все это будет не просто мечтами и фантазиями.

– Добрый вечер, Линдсей.

Нежный голос Анаис омыл, будто мягкой лаской, и он ощутил нарастающее возбуждение. Как же трудно было скрывать свои чувства от нее! Он сомневался, что сможет таить их в душе еще дольше.

Рука Анаис, обтянутая перчаткой, так спокойно, так уютно лежала на ладони Линдсея, когда он поднес ее пальцы к своим губам… Глаза Анаис, эти прекрасные, чарующие озерца, завладели вниманием Линдсея, пока наблюдали, как его губы медленно опустились к кончикам ее пальцев. Он на мгновение задержался, вдыхая аромат духов Анаис, глядя, как поднимаются и падают ее груди в тесном корсаже. Она качнулась на месте, легонько, совсем чуть-чуть, и облако стойкого парфюма поднялось вверх, окутывая его.

Анаис надушила свои груди французскими духами, которые купил для нее Линдсей.

Страстное желание охватило его, заставив забыть обо всем, кроме жизненной необходимости быть рядом с этой женщиной. Линдсей закрыл глаза и вдохнул пьянящий аромат. В своем воображении он мог видеть золотистую струйку духов, плавно текущую по расселине между ее грудями. Его взор сосредоточился на хрустальной, с насечкой, пробке от бутылки в руке Анаис, которой она задумчиво провела вдоль ложбинки между грудями. Однажды, поклялся себе Линдсей, он будет лежать, небрежно развалившись, на их постели, смятой после неистовых любовных ласк, и наблюдать, как Анаис приводит себя в порядок. Когда-нибудь он подойдет и встанет позади нее, возьмет пробку из ее руки и будет водить этой хрустальной вещицей по ее грудям. В один прекрасный день Анаис посмотрит в зеркало и увидит его стоящего там, с горящими желанием глазами.

– Линдсей?

Его веки медленно открылись, и перед взором предстала она. Анаис наклонила голову, ее сочные губы манили, готовые отдаться на растерзание его жадному рту. Это было настоящее, в высшей степени возбуждающее искушение – представлять, как он стягивает с рук Анаис маленькие пышные рукавчики платья, обнажая ее. Линдсей знал, что под вечерним нарядом Анаис был надет корсет, но в его мечтах она представала обнаженной, бесстыдно голой для его глаз и рук.

Взгляд Линдсея скользнул по лицу Анаис, самому прекрасному для него на всем белом свете, потом вниз по ее шее, которой он так желал коснуться губами, и еще ниже, к точке ее пульса, трепетавшего, как крылья бабочки. Каждый дюйм Анаис был таким сладким, словно конфета из кондитерской. И видит Бог, он сгорал от желания попробовать ее на вкус.

– Добрый вечер, мой ангел, – промолвил Линдсей, все еще склонившись над ее рукой. – Ты выглядишь восхитительно, впрочем, как и всегда.

– А вы все упражняетесь в лести, милорд, – отозвалась Анаис с легким смешком, который прозвучал слишком резко, пронзительно. Нервно? Возбужденно? Ее смех казался неестественным. – Леди в Лондоне должны в обморок падать от вашего мастерства, сэр.

– Не знаю. Я не расточаю комплиментов другим леди, только вам, Анаис.

Глаза дамы сердца поведали Линдсею, что она сомневается в его искренности.

– Это правда, – прошептал он на ухо Анаис.

Внезапное соприкосновение их тел явно рассердило ее. Ах, Линдсей совсем забылся, упустил из виду, где находится! Не принял во внимание, что в сознании Анаис они оставались лишь друзьями – не возлюбленными.

И все же в воображении Линдсея они были любовниками на протяжении многих лет. Находясь в плену своих чувственных фантазий, он прекрасно знал каждую частичку ее соблазнительного тела. Да и какой мужчина не мечтал бы о такой женщине, как Анаис? Накрыв ее, пухленькую и женственную, своим телом, Линдсей чувствовал бы себя чертовски хорошо, когда ее длинные светлые, с золотистым отливом волосы рассыпались бы по его торсу. Этот неутомимый любовник ощутил бы мягкость грудей Анаис, крупных и упругих, они манили бы, искушая попробовать их вкус, поиграть с ними, – это чарующее действо увлекло бы его на долгие часы. Ее бюст, который всегда так элегантно, но в то же время аппетитно выглядывал из платьев, ни на мгновение не переставал завладевать не только его вниманием, но и воображением. Черт, не было ни одной частички тела Анаис, которая не соблазняла бы Линдсея! Он жаждал обхватить ее бедра руками и крепко прижать к своему тазу, подавляя, пробиваясь внутрь… Он хотел чувствовать, как мягкий живот Анаис умеряет атаки его члена, желал стиснуть ладонями ее крепкие ягодицы и неистово мять их, прорываясь языком между ее нежными губами. Он сгорал от желания раздеть Анаис и неторопливо изучить ее тело, державшее его в плену так много лет.

Линдсей знал, что его руки благоговели бы перед изгибами этого тела и он потерялся бы в этих прекрасных голубых глазах, так напоминавших ясное небо… Ее застенчивая улыбка была бы послана Линдсею на погибель – как, впрочем, и всегда.

Анаис была создана для любви, для того, чтобы наслаждаться всевозможными проделками в постели. С Анаис Линдсей не чувствовал бы себя так, словно в любой момент причинит ей боль, разобьет ей сердце. Он не стал бы обходиться с ней как с хрупким цветком, о нет! Напротив, он мог бы часами наслаждаться ее пышным, в самом соку телом.

Но больше, чем телом Анаис, Линдсей жаждал обладать ее сердцем, той частичкой ее, которую она так тщательно оберегала. Он хотел, чтобы Анаис воспринимала его не просто как друга – как возлюбленного, мужчину, которому можно довериться. Он желал Анаис всю – ее тело, ее острый ум и дружбу, на которую он всегда полагался.

Но разумеется, глядя на женщину своей жизни сегодня вечером, Линдсей думал отнюдь не о дружбе. Декольте Анаис, изящная линия ее шеи, по которой порхают его губы, – эта соблазнительная картина внезапно ворвалась в сознание, заполнив все мысли.

Когда-нибудь – Линдсей знал это наверняка – он увидит Анаис обнаженной, и это зрелище будет в сто раз более возбуждающим, чем в его грезах.

– Полагаю, прозвучал звонок к ужину, – громко объявила его мать, перекрывая гул голосов, наполнивших гостиную.

– Ты позволишь? – Линдсей протянул руку Анаис.

Ее кисть легонько скользнула, обвившись вокруг предплечья спутника, и прижалась к нему. Тело Линдсея томительно напряглось, стоило только почувствовать очертания ее бедер рядом со своими. Ах, если бы он мог сейчас схватить Анаис, притащить в свое тайное логово и признаться ей во всем! Увы, пока ему стоило прикидываться паинькой и быть джентльменом.

– Ты выглядишь как-то странно, сам на себя не похож, – промолвила Анаис, подняв на Линдсея глаза.

– О, неужели?

Она кивнула, и вьющаяся прядь светло-золотых волос выскочила из шпильки, плавно опустившись на вершину ее груди, которая откровенно выглядывала из глубоко вырезанного корсажа. Помоги Линдсею Боже, если этот непокорный локон пролежит там на протяжении всего вечера! Он никак не мог оторвать взгляд от завитка и прогнать настойчиво маячившую перед мысленным взором сцену – как он откидывает эту прядь в сторону своими губами.

– Не могу сказать точно, что не так. Ты просто кажешься… другим. Это видно по твоим глазам.

Пыл. Неукротимое желание. Страсть. Линдсей знал, что выражали его глаза. И не мог скрыть своих чувств.

– Линдсей, с тобой все в порядке? Ты никогда прежде не вел себя так странно, как с того момента, как вернулся из Лондона две недели назад.

Да, он был совершенно серьезен, поглощен своими мыслями. Ему нужна была только она – Линдсей был одержим этой идеей.

– Приходи на встречу со мной сегодня вечером, Анаис. К конюшне.

Она подняла голову и склонила ее набок, задумчиво изучая Линдсея, и его вдруг охватил неудержимый порыв бежать куда глаза глядят от ужаса и стыда. А что, если Анаис видела в глазах Линдсея не отражение его любовных чувств, а что-то еще? Другую сторону его самого, ту, что он так старательно скрывал от мира?

– Я беспокоюсь о тебе.

Линдсей улыбнулся и сжал пальцы Анаис:

– В этом нет необходимости. Сейчас, после десерта, скажи своей матери, что собираешься прогуляться верхом. Мы поскачем в лес, и я, возможно, даже позволю тебе опередить меня.

Анаис засмеялась в ответ, ее глаза засверкали.

– О, как жестоко ты обманываешься! Потому что я собираюсь сурово наказать тебя. Подожди немного, и ты еще увидишь!

Видит Бог, Линдсей только об этом и думал, пока вел Анаис в столовую. Впрочем, у проказника было такое чувство, будто они, размышляя о суровом наказании, имели в виду совершенно разные вещи.

Что-то явно назревало. Анаис искоса посмотрела на сидевшего справа от нее Линдсея. Этим вечером от него исходила дикая, прямо-таки неистовая энергия – Анаис никогда прежде не видела своего давнего друга в таком состоянии.

Что бы ни было причиной странного поведения сегодняшним вечером, это, очевидно, беспокоило его в течение последних двух недель. Все это время Линдсей был просто сам не свой.

Возможно, его свела с ума необычайно привлекательная леди Мэри Грантворт. Красавица Мэри, сидевшая за столом прямо напротив, слишком явно задерживала на Линдсее взгляд. А еще она занимала его беседой большую часть ужина.

Ну какой мужчина не потерял бы голову в присутствии Мэри, глядя на эти фиалковые глаза и гибкую фигуру? Отменную стройную фигуру, так не похожую на ее собственное пышное тело…

Интересно, Линдсей действительно предпочитает маленькие дерзкие груди и узкие бедра? Если так, у Анаис нет ни малейшей надежды, ведь природа наделила ее слишком крупным бюстом и широкими бедрами. Ее тело было мягким, с округлыми формами. Анаис твердила себе, что относится к тому типу женщин, с которыми мужчины хотят заниматься любовью. Но возможно, она заблуждалась, считая, что мужчины страстно желают именно этого.

Анаис ничего не могла поделать с тем, какой уродилась. У нее всегда была большая грудь, даже в совсем юные годы. Она приняла саму себя, смирилась с пышным телом, а с годами даже стала восхищаться своей грудью в глубоком вырезе корсажа и выпуклостью своих бедер, берущей начало от талии, которая плавно очерчивалась и делала фигуру похожей на песочные часы. Прошла целая вечность с тех пор, как Анаис жаждала изменить свое тело. Ее это уже не беспокоило – до сегодняшнего вечера. До того момента, пока не увидела ту, которую считала своей соперницей, сидящую напротив за столом и самодовольно смотрящую на нее. Мэри была красивой, тоненькой, одетой по последней моде. Что же касается Анаис, то она, хотя и казалась довольно привлекательной со своими длинными светлыми вьющимися волосами, не выглядела ни худой, ни модной. Последним обстоятельством Анаис была обязана матери, убежденной в том, что тело с пышными формами лучше «упаковывать» в простую, неприметную одежду.

Любопытно, а что думает сам Линдсей? Что искушает его – маленькие груди Мэри, торчащие над ее лифом, словно два твердых яблока? Или грудь Анаис, мягкая, теплая, манящая из глубокого выреза безупречной персиковой кожей, которую ее обладательница так тщательно надушила?

Какую женщину Линдсей жаждал чувствовать под собой? В мечтах Анаис он всегда страстно желал только ее, одну ее. Но теперь, сидя напротив прекрасной Мэри, она не была в этом так уверена.

– Ты хмуришься, – вдруг прошептал Линдсей, заставив Анаис вздрогнуть от неожиданности.

– Просто задумалась, – ответила она, стараясь не смотреть на соседа по столу. Его лицо было так близко… Анаис могла чувствовать дыхание Линдсея, нежно ласкающее ее шею. Она не смела взглянуть в это прекрасное лицо – боялась выдать чувства, владевшие ею.

– Неужели твои мысли настолько неприятны?

О да! А какими еще могли быть мысли о воссоединении прекрасной Мэри и Линдсея? Не оставалось ни малейших сомнений в том, что Мэри Грантворт жаждет Линдсея и речь идет о большем, чем просто охота за его титулом.

Сама Анаис всегда хотела только Линдсея, одного Линдсея. И плевать на его проклятый титул! Она страстно желала этого человека. Своего друга детства, выросшего в сильного мужчину, отличающегося хорошей репутацией и интеллектом. Мужчину, который не был легкомысленным бездельником, только и ждущим, когда же к нему перейдут титул и наследство.

Линдсей был для нее кем-то неизмеримо большим, чем просто виконтом и перспективным наследником титула маркиза.

– Когда ты дуешься, мой ангел, каждый мужчина смотрит на тебя, желая смахнуть поцелуем печаль с этих прекрасных губ.

Ну как могла Анаис или любая другая женщина устоять перед ним? Обладавший мрачной, темной красотой, Линдсей являл собой все, что молодая женщина мечтает найти в мужчине. Высокий, широкоплечий и мускулистый, он умудрялся передвигаться с грациозностью хищника, которая неизменно приковывала взгляд каждой женщины и вызывала ее живой интерес. Одежда Линдсея была безукоризненно чистой и скроенной просто великолепно, словно специально для того, чтобы подчеркнуть его мощные плечи и безупречно стройные ноги. Волосы Линдсея были оттенка оникса, и он носил их длинными, до плеч, где пряди распадались неукротимыми волнами – Анаис едва могла противиться желанию запустить в них пальцы! Его глаза, цвета ирландского мха, обрамляли длинные черные ресницы – и для чего такая роскошь мужчине? Линдсей был красив, его облик отвечал идеальному представлению о погруженном в раздумья поэте. Но благодаря этим длинным волосам и греховному изгибу его рта, который обычно скрывался за отросшей за ночь щетиной, Линдсей напоминал Анаис не поэта, а падшего ангела, из породы тех, кто способен соблазнить любую женщину одной неосторожной улыбкой или случайной вспышкой глаз.

Именно это делало Линдсея таким очаровательным. В нем причудливо соединялись романтическая чувствительность и мощная аура порочной мужественности. Одна часть Линдсея словно была создана для романтичной девушки, другая взывала к зрелым женским потребностям, которые Анаис так тщательно от него скрывала.

Ее взгляд блуждал по рукам Линдсея, длинным, утонченным, артистическим. Она затрепетала, представив, как эти прекрасные руки ласкают ее тело, а его губы… Боже праведный, Анаис не могла смотреть на эти твердые губы и не дрожать при мысли о том, как они целуют каждую частичку ее тела!

Неудивительно, что Мэри положила на него глаз. Сама Анаис никак не могла заставить себя отвести взгляд от этого благородного профиля и перестать воображать, каким должен оказаться Линдсей под его жилетом и пиджаком. Наверняка она этого не знала, но тем не менее нисколько не сомневалась: то, что скрывается под одеждой Линдсея, было столь же совершенно-прекрасным, как и его лицо.

Анаис не сомневалась и в том, что, раздели она ложе с Линдсеем, это ощущение оказалось бы необыкновенным, ярким – несравнимым с тем, что можно было фантазировать, доставляя самой себе чувственное удовольствие. Словно прочитав мысли Анаис, Линдсей взглянул на нее: его глаза горели, уголки губ приподнялись в загадочной улыбке.

Да, он грешный! Настоящий распутник. Как бы Анаис сейчас хотелось, чтобы Линдсей наклонился к ней и принялся нашептывать на ухо все эти порочные вещи, которые еле слышно произносил в ее мечтах… Очнувшись от смелых фантазий, Анаис с усилием глотнула и разрушила магию устремленного на нее взгляда лучшего мужчины на свете.

Анаис отвела взор, опустила глаза и, не слишком доверяя комплиментам, вновь решилась взглянуть в лицо Линдсея. В его глазах не было ни намека на желание поддразнить. Никакой улыбки.

– Ты пытаешься мне льстить, – отозвалась Анаис, украдкой взглянув на Мэри Грантворт. Та бесстыдно наблюдала за ними, буквально сочась ядом.

– Нет, Анаис. Я не сказал бы тебе ни одного лживого слова. Ты ведь знаешь это.

Конечно, Анаис знала. В конце концов, они были друзьями. «Друзья» – это безобидное определение начинало смыкаться вокруг ее шеи, подобно петле. Анаис не хотела дружить с Линдсеем. Она жаждала большего. Отчаянно желала тех же самых вещей, о которых грезила. Тех же самых чувств, что струились сквозь тело, когда она ублажала себя, мечтая о его прикосновениях.

Ощутив, как зарделось ее лицо, Анаис поспешила снова отвести взгляд. Если бы Линдсей знал, какие мысли о нем терзают давнюю подругу! И как эротичны, как непристойны, нескромны были эти мысли – узнай Линдсей о них, и пулей унесся бы от Анаис, только и след простыл!

Возможно, Линдсей действительно не мог ей лгать – только вот его слова определенно ничего серьезного не значили. Он сделал комплимент лишь для того, чтобы проявить доброту, поддержать подругу. Анаис явно не стоит воспринимать его слова как нечто большее – точно так же, как и двусмысленную сцену в гостиной, участниками которой они стали. Она не должна думать об этом как о чем-то важном, вспоминая, как Линдсей крепко прижался к ней, как его губы задержались над ее рукой и как он, казалось, глубоко, всей грудью вдыхал аромат ее духов.

Нет! Она была в плену своих фантазий, мечтала о несбыточном, хоть на мгновение позволяя желаниям, обуревавшим ее по ночам, стать реальными. Линдсей не желал ее с той страстью, которую она испытывала к нему.

– Милорд, вы собираетесь посетить сельскохозяйственную ярмарку, которая пройдет на следующей неделе в Блэкпуле? – спросила Мэри Грантворт, отвлекая внимание Линдсея от лица Анаис.

– Я не думал об этом, леди Мэри.

– Нет? Вам следует там побывать. Мой дядя собирается участвовать в этой ярмарке, представит на суд публики своих бельгийских теплокровных лошадей. Насколько я знаю, он планирует продать несколько жеребцов. А поскольку вы известны в городе как самый умелый наездник, точно так же, как и ценитель плоти…

– Плоти? – переспросил Линдсей, озадаченно подняв бровь.

Мэри покраснела – это было мило, но отнюдь не невинно.

– Ценитель конской плоти, лорд Реберн. Я подумала, что вас, возможно, заинтересует продажа этих жеребцов, ведь вы так увлеклись программой племенной работы здесь, в Бьюдли. Во всяком случае, я предположила, что именно это вы подразумевали, когда говорили о разведении скакунов во время нашей прогулки на прошлой неделе.

Ожидая ответа Линдсея, Мэри стрельнула в Анаис полным триумфа взглядом с противоположной стороны стола. Со строгим, граничащим с невежливостью поклоном Линдсей сосредоточил внимание на своей тарелке и лежавшем там куске говядины на косточке. Он не удостоил ответом вопрос Мэри, и Анаис заметила, как на красивое лицо соперницы набежала темная грозная туча.

Аппетит тут же покинул Анаис. Пища просто отказывалась лезть в рот – только не сейчас, когда все внутри переворачивалось от волнения. Анаис из последних сил пыталась сохранить самообладание, вернуть внутреннее спокойствие, нарушаемое беспорядочными мыслями, стремительно мелькавшими в голове. И как раз в то самое время, когда Анаис решила, что вот-вот сойдет с ума от этих мыслей, она почувствовала нежнейшее, ласкающее прикосновение к своей руке, лежавшей на ее колене под столом. Кисть Анаис погладили один раз, потом другой… Волнительное покалывание пробежало вверх по руке, заставляя кожу покрываться мурашками. Кто-то продолжал ласкать кисть Анаис, мягко продвигаясь все выше, пока чьи-то пальцы не обернулись вокруг ее запястья.

Линдсей.

Анаис подняла взор на желанного мужчину, заметив, как потемнели его глаза, как многозначительно он смотрел на нее. Потом Линдсей взял ее руку в свою, переплел их пальцы и положил две сцепленные кисти себе на бедро. Свободной рукой он неспешно провел по суставам Анаис и просматривавшимся под ее кожей венам – это было так нежно, что она начала дрожать.

Это была самая чудесная, самая эротичная ласка, которую когда-либо заставляли чувствовать Анаис. Держаться за руки и прикасаться друг к другу под накрытым к ужину столом, сидя в окружении двух дюжин гостей, – это казалось проявлением в высшей степени скандального, порочного поведения.

– Я хочу поцеловать твои губы, – тихо сказал Линдсей Анаис, лишь ей одной, и его пристальный взгляд скользнул вниз, к ее рту. – Я хочу, чтобы ты вся принадлежала мне, только мне, – с нажимом добавил он. – А ты хочешь этого, Анаис? Хочешь остаться со мной наедине?

Линдсей выпустил тонкую руку, положив ее на колено Анаис, и его пальцы легонько пробежали по бедру подруги. Анаис едва могла думать, она потеряла способность дышать, когда рука Линдсея неумолимо заскользила дальше, ближе к вершине ее бедер.

– Ты будешь со мной, Анаис? – Он поднялся со стула, осторожно убирая свою руку, чтобы никто не смог ненароком ее увидеть. Линдсей провел ладонью по тафте платья Анаис – медленно, словно дразня. Он плавно наклонился вниз, притворяясь, будто тянется за своей салфеткой, но вместо этого улучил момент и зашептал Анаис на ухо. – Приходи ко мне.

После этого Линдсей выпрямился, принес свои извинения и вышел из-за стола. А трепетавшая Анаис наконец-то смогла перевести дыхание. «Приходи ко мне…» – эти простые слова беспокойно крутились в ее сознании следующие полчаса.